bannerbannerbanner
Клинок трех царств

Елизавета Дворецкая
Клинок трех царств

Полная версия

Глава 8

Королевство Восточная Франкия, аббатство Кведлинбург
год 962-й от Воплощения Господня, весна

– Примите мою нижайшую благодарность, преподобная матушка, что изволили допустить меня сюда. Понимаю, насколько это противоречит обычаю, и знаю, что обязан этим только вашей доброте…

– Скорее воле моего сына Оттона. Это дело слишком важно, а если я покину обитель сама, то пойдут разговоры. Не будем терять времени. Все нужное сестра Регилинда переписала для тебя с табличек на обрезки пергамента из скриптория. Я сперва хотела велеть переписать их на приличного вида свиток, но потом подумала: так тебе не придется заучивать наизусть эти ужасные варварские имена…

– Хотел бы я, преподобная матушка, чтобы все ожидающие меня трудности были не более этой!

– Правда, если ты знаешь язык славян, для тебя они не настолько ужасны.

– Да, благодаренье Богу и моей матушке.

– А эти обрезки ты сможешь носить с собой. Вот смотри, все на отдельных кусочках. Здесь – ее близкая родня: отец, тетка, дети тетки, сводные братья и сестры по отцу… не ее самой, а тетки. Вот здесь – враги их семьи, те, к кому они должны питать неприязнь за былые обиды. Варвары мстительны и злопамятны, прощение и милосердие им неведомо, и ты не должен упустить ни одного случая этим воспользоваться.

– Обязательно, преподобная матушка.

– Где возле имени стоит крестик – значит, тот человек принял крещение. Вот здесь – влиятельные люди при дворе Хелены, кого можно склонить и на ту, и на другую сторону. Я надеюсь, мой сын не поскупится снабдить тебя весомыми звонкими доводами, чтобы склонить их на нашу сторону. И еще надеюсь, ты сумеешь верно употребить эти плоды наших долгих трудов. Мудрому достаточно немного слов.

– Примите мою вечную благодарность, преподобная матушка, за святое ваше попечение и верное покровительство. И еще…

– Что?

– Если бы я смел обратиться… перед тем как мне придется отправиться на те пути, на которых досточтимый епископ Адальберт каких-то полтора года назад едва не расстался с жизнью… Мне было бы так утешительно на прощание увидеть…

– Нет, видеть сестру Хельвидис тебе ни к чему. Довольно и того, что эти три благочестивых сестры преклонных лет косятся на меня в ужасе – я уже с полчаса беседую с молодым мужчиной, что мне вовсе не пристало. Но когда Господь по милости его увенчает труды твои успехом, возможно, мы вернемся к этому разговору…

– Да наградит бог вашу доброту, матушка. Прошу вас молиться обо мне преподобной Вальпурге Айхштеттской, чтобы она защитила меня перед Господом посредством своих заслуг, и чтобы Господь удостоил благополучного возвращения ничтожного и смиренного сына вашего Хродехальма…

* * *

Диакона Теодора на руках перенесли из телеги в дом, уложили – он так и не проснулся, но бормотал что-то по-романски. Аббат Гримальд, хмурый и молчаливый, то и дело хватаясь за бок, ушел к своему месту на спальном помосте и принялся молиться. Вид у него был нездоровый, бурые круги под глазами потемнели сильнее обычного. Рихер сидел у стола и молча смотрел то на одного, то на другого, и сейчас его тонкое лицо приобрело неприятное, тяжелое и жесткое выражение. На столе горели два глиняных светильника, освещая его угрюмые глаза, а уже в трех шагах от стола начиналась вязкая тьма, заполнившая все пространство обширного, рассчитанного на пару сотен человек дома. Не оглядываясь по сторонам, Рихер всей кожей ощущал этот дом: бревенчатые стены, соломенная крыша, земляной пол, усыпанный уже подвядшей травой, испускавшей тонкий, но дурманящий голову сладковатый запах. Каково-то будет жить здесь месяц за месяцем… Хорошо хоть, очаг большой, длинный и широкий, а кровля высокая – не придется мерзнуть и задыхаться в дыму, когда настанет время разводить огонь.

– Ты не ложишься? – осторожно окликнул его Хельмо, сидевший на краю помоста. – Пожалей себя, пора отдохнуть.

Рихер сначала не ответил, потом перевел взгляд на товарища.

– Немалый путь мы проделали, – обронил он, – но уехать от своих пороков и скорбей нам пока не удалось. Боюсь, от некоторых они не отвяжутся до самой Хазарии!

– Почтенные отцы слишком устали, – слегка улыбнулся Хельмо. – Мы с тобой моложе, но и мы…

– Если бы ты так нализался на первом же пиру у короля, я бы тебя выпорол, – с прорвавшейся злобой ответил Рихер. – Хорошо, что для ругов и норманнов это обычное дело, иначе они усомнились бы, что эти люди способны добраться до Хазарии хоть за десять лет. Однако и ты сидел, как в рот воды набрав. С тобой что случилось? Да, этот бревенчатый сарай не стоит одной прихожей королевского пфальца, а из камня у них только тронос старой королевы. Но ты знал, куда едешь, и это не причина изображать воплощение всех скорбей. Что ты воздерживался от их медового вина – достойно похвалы. Но мог бы и поболтать по-дружески с соседями, может, услышал бы что-нибудь любопытное.

Хельмо, в начале этой речи слегка переменившись в лице, с усилием взял себя в руки.

– Мы уже услышали кое-что любопытное, – сказал он почти с той же деловитой твердостью. – Любопытное и неприятное. У меня были причины сидеть с печалью в сер… в глазах. Это нужно было обдумать.

– Преподобная Лиоба Бишофсхаймская! Что еще? Или ты правда собрался в Хазарию?

– Надеюсь, что нет. Но ты слышал, что сказал тот толстяк – Вефасто? Его сын вот-вот женится на дочери Мистислава, ближайшего к Хелене человека.

– И что?

– Это важно. Очень важно. Вот смотри.

Хельмо встал, порылся в мешке у себя под изголовьем, вынул что-то из-за пазухи и подошел к столу. Сел рядом с Рихером, придвинул к себе оба светильника – тьма черной водой сомкнулась у другой стороны стола – и разложил в круге света несколько обрезков пергамента: разного цвета и вида, с неровными краями, величиной с ладонь или даже меньше. Все они были мелко исписаны.

– Что это?

– Эти клочки мне вручила госпожа наша преподобная госпожа Матильда. Здесь записано все, что она и другие сестры в Кведлинбурге узнали от Бертруды – то есть Горяны.

– Бывшей здешней младшей королевы?

– Да. Вот здесь – ее родичи и друзья рода, – Хельмо отложил один обрезок пергамента, – вот здесь – сторонники Хелены, здесь – сторонники Святослава. Сперва идут самые влиятельные, потом менее. Чтобы ты не искал, я сразу тебе укажу: вот здесь Мистислав, – Хельмо ткнул в верхнее имя одного списка, – а вот – Вефасто. При твоем уме ты и сам поймешь, что значит, если сын одного женится на дочери другого. Весь расчет был на то, что Святослав поддержит любое дело, способное ослабить двор Хелены. Что он не любит этих схизматиков так же, как и мы, и будет в этом на нашей стороне. Теперь же, если главари той и другой стороны делаются родней… наше дело осложняется.

– Дьявол бы их побрал! – Мгновение подумав, Рихер несильно ударил кулаком по столу.

– К этому шло. Бертруда рассказывала: Хелена управляет уже принадлежащими руси землями, ее люди собирают дань, частью даже живут в тех землях как наместники. Святослав и его люди жаждут новых завоеваний, рассчитывая на добычу и славу. Они уже лет семь вели спор, на что направить свои силы: на завоевание или управление и удержание. Теперь, видимо, до чего-то договорились, если дошло до такой свадьбы. И если Святослав правда сам собрался в Хазарию… только отнюдь не с проповедью…

– Дьявол! Если он завоюет Хазарию, то сам возомнит себя императором… то есть хаканусом.

– Кто же его коронует? – Хельмо усмехнулся. – Папа в Риме? Патриарх в Константинополе? До этого еще далеко. Пока ему важно знать, что дома его не свергнут, пока он будет в походе. Судя по той истории с его братом Ульбо, эти его опасения весьма велики… и небезосновательны. Герцог Мистислав – приемный отец Ульбо. Святослав боится, что если он уйдет из Киева со всеми верными людьми, Мистислав вернет Ульбо из ссылки и сделает князем. И даже Хелена их поддержит. Пока у него есть такие опасения, ни в какую Хазарию он пойти не сможет.

– Но значит, – Рихер прищурился, – ему нужно, чтобы Мистислав исчез!

– Это невозможно, он слишком крепко держится за Хелену… или она за него. Конечно, они ненавидят друг друга, Мистислав и князь. Но пока жива Хелена, им приходится друг друга терпеть. Хотелось бы знать, до чего они договорились – каковы условия их примирения и этой свадьбы.

– Нам следует вовсе ее не допускать, – раздался голос от помоста, где в темноте сидел еще один из их спутников.

Хельмо слегка вздрогнул: казалось, сама темноте заговорила.

– Ты видишь какой-то способ… – Рихер взглянул в ту сторону, но во тьме сидящего было почти не видно.

– Пока нет. Но мы должны его найти. Сам бог привел нас сюда, пока еще не поздно.

– Ты что-то знаешь о самих этих… женихе и невесте? – спросил Рихер у Хельмо. – Они любят друг друга или только повинуются отцам?

– Жених любит другую деву.

– Вот как! – Рихер оживленно обернулся к нему. – Бэати́ссима ви́рго Мари́а! Это было бы просто счастьем! Ты точно это знаешь?

– Знаю. Я видел своими глазами… нет, не то чтобы видел, но я слышал от Станимира, что этот юноша вступил в драку на празднике летних костров за другую девушку.

– Что за девушка? – спросил голос из темноты. – Чья дочь?

– Она дочь… О ней и ее семье Бертруда ничего не говорила, но Станимир сказал, что эта семья – тоже из сторонников Святослава.

– Део гратис! Это же великолепно! Если он женится на ней, то этого союза, – Рихер потыкал тонким пальцем в клочки пергамента, – не будет!

– Он не женится на ней. Я расспрашивал Станимира. Она слишком низкородна для Вефасто, ее мать, кажется, даже не из свободных. Тот никогда не согласится.

– Это чепуха! – Рихер почти засмеялся. – Мы должны… тебе стоит поскорее найти случай с ним сдружиться. Как его имя?

– Уни… Унигест.

– Добейся, чтобы он открыл тебе сердце, и пообещай помочь, – велела темнота. – Если мы поможем ему обвенчаться с той девушкой, Вефасто ничего не сможет сделать.

 

– Обвенчаться? – Хельмо задумался. – Но кто будет их венчать?

Рихер молча сделал знак в сторону помоста, где храпел отец Теодор, а отец Гримальд все еще молился, стоя на коленях, с четками в руках. Будто хотел сказать: этого добра у нас хватает.

– Не знаю… – с сомнением ответил Хельмо. – Они же язычники.

– Дьявол их побери! – Рихер ударил по столу. – И как же они справляют свадьбы?

– Неважно как. Им можно иметь разом несколько жен. Даже если мы поможем ему с той девушкой, Вефасто заставит его взять и вторую… дочь Мистислава. Нужно как-то заставить их испытать отвращение друг к другу.

– Ревность? Знает ли невеста о его склонности к другой?

– Этого я пока не знаю. Но та драка наделала много шума…

– Нужно как следует это обдумать. Но быстрее, скоро ли должна быть свадьба?

– Этого я тоже не знаю.

– Узнай. Попросись в гости… Они не родня твоему дружку Торлибу?

– Кажется, они все здесь друг другу родня! – Хельмо досадливым движением сгреб все клочки в одну кучу. – Торлиб мне говорил – его дед был братом деда невесты. Или дядя – братом дяди… дядей брата… там кто-то чей-то сводный дядя и побочный дед… дьявол их разберет!

– Он должен знать все подробности. Завтра же поедешь к нему и все выяснишь, – велела темнота. – И запомнишь, как «Патер ностер».

– Как скажешь. Но…

– Кстати, тебе еще предстоит устроить, чтобы Торлиб учил наших отцов хазарскому языку, – напомнил Рихер. – И тебя самого заодно – от скуки он сделается разговорчивым.

– Помоги мне, преподобная Вальпурга Айхштеттская! – Хельмо возвел глаза к высокой кровле.

– Ничего, потрудишься во имя Господа. Однако мы сюда приехали не для того, чтобы научиться трещать по-хазарски. Отец Гримальд хочет перед смертью прославиться перед Господом, отец Теодор спасается от греховных склонностей, но я-то собираюсь вернуться домой живым и здоровым, а не уйти по сияющей тропе мучеников на небо!

– Давай-ка мы тоже помолимся перед сном, – вздохнул Хельмо и встал, собирая со стола клочки с записями. – И попросим Господа вразумить нас на это дело…

* * *

Утром Хельмо, в сопровождении слуги своего Куно, верхом отправился к Торлейву, но дома не застал: тот вместе с матерью уехал на Свенельдов двор, к Мистине, где сегодня ждали множество гостей на обручение. Зато Хельмо удалось повидать Влатту. В дом она его позвать не могла, но, охотница поболтать, тем более с таким красивым нарядным молодцем, подробно разъяснила, стоя у ворот: покойный муж Фастрид – Хельги Красный, был двоюродным братом Уты – матери Витляны, поэтому без его вдовы и сына на таком важном для рода событии никак не обойтись. Немало посмеялись, уточняя по-славянски слова «дед», «дядя» и «тетя», которые Влатта норовила произнести по-гречески, чего Хельмо совсем не понимал, но главное он уловил: дело семейное и важное. Когда в точности свадьба, Влатта не знала, но была уверена, что не ранее осени – хорошие свадьбы справляют, как урожай соберут, после Дожинок, когда жита для пирогов и пива будет в изобилии. Конечно, два богатых боярина и весной нашли бы, что на стол поставить, но обычай есть обычай, в эту пору только уводом женятся, а боярам это не к лицу.

Передав поклон Торлейву и его матери, Хельмо направился назад в Ратные дома.

– По ней и не скажешь, что она наполовину гречанка, – заметил он Куно, едущему на шаг позади господина. – Волосы светлые, глаза голубые. И такая приветливая…

– Пухляшка была рада с тобой поболтать.

– Но Рихер меня распнет, если я буду тратить время на болтовню с девушками. Правда, если мы и правда просидим здесь целый год, времени нам хватит.

– За эту – не распнет. Дружба с кем-нибудь в доме Торлиба пригодится.

– Ты думаешь? – Хельмо обернулся. – Но она всего лишь девушка, дочь кормилицы… или что-то вроде того. Любопытно – Торлиб ее того… пользует?

– Если да, то еще лучше. Такая, как она, может быть полезнее других. Приучи ее видеться с тобой тайком, и она запустит тебя в дом так, чтобы никто об этом не знал.

– Зачем? – Удивленный Хельмо еще раз обернулся.

– Откуда мне знать? Пригодится – если нам придется провести здесь целый год! Кстати, успеем отрастить бороды, чтобы на нас не таращились!

Вернувшись, Хельмо обнаружил, что тем временем к посланникам Оттона тоже явился гость. И кто – сам отец Ставракий, священник-грек, которого немцы уже видели в гриднице Эльги возле самой княгини. Он приехал верхом, в сопровождении отрока; объяснил свое появление приказом княгини и собственным желанием убедиться, что гости хорошо устроены, имеют все нужное. Был неподдельно приветлив, будто не знал, что перед ним – посланцы Римского престола, которых еще достопамятный патриарх Фотий сто лет назад клеймил мужами нечестивыми и мерзкими, мужами, из мрака западного вынырнувшими, стремящимися во всяком зле достичь предела. Два лета назад Ставракию пришлось столкнуться здесь, в Киеве, куда он только что прибыл, с епископом Адальбертом. Тогда верх остался за ним, но его нынешняя любезность не означала наивности. Едва узнав, что прибыли послы Оттона, он тут же подумал: сызнова явились, порождения края западного, ища напасть на народ новоутвержденный в благочестии и новоустроенный, словно дикий вепрь, подрывая клыками и копытами!

Однако подозрения побуждали отца Ставракия не прятаться от соперников, а напротив, идти им навстречу. Объяснялись по-славянски. Отец Ставракий родился в Греческом царстве, в окрестностях Никомедии на Мраморном море, где уже несколько веков жили переселенцы из славянской Солуни. Греки называли их слависианами, и они до сих пор сохранили родной славянский язык. За его знание отец Ставракий и был избран для посылки на Русь, к Эльге, и через два года в Киеве объяснялся на языке полян без затруднений, даже начал понимать по-варяжски. Средних лет и среднего роста, располагающей внешности, отец Ставракий носил небольшую рыжеватую бородку. Ранняя лысина увеличила его выпуклый лоб, бледно-рыжеватые волосы подчеркивали цвет тоже бледноватых, но живых и приветливых голубых глаз. Длинный голубой камизий, с отделкой из зеленого узорного шелка на широких от плеча и узких от локтя рукавах, на нем смотрелся и роскошно, и скромно, олицетворяя и мощь греческой церкви, и смирение ее слуги.

Отец Теодор оказался болен после вчерашнего и не мог встать. Вынужденный в одиночку принимать такого важного гостя, Рихер объяснил это почтенными годами диакона и усталостью после долгого пути. Отец Ставракий по виду полностью в это поверил, однако в больших глазах его явственно светилась усмешка: как видно, он уже знал о телеге и постельнике, на которых отец Теодор вчера покинул княжеский пир. На отца Гримальда – бледного, с глубокими морщинами и бурыми мешками под хмурыми глазами, – взглянул с куда более искренним сочувствием. Что тот неподдельно болен, было видно даже в полутьме дома.

– Статочно, на столь долгий и опасный путь собрата нашего толкнуло желание заслужить перед Господом, близясь к концу земного пути? – проницательно заметил грек.

– Мне за пятьдесят, – ответил отец Гримальд, похожий сейчас на угрюмую птицу, – в такие годы помышлять надлежит не о продлении своих дней, а о спасении души. Десять лет назад пример таковой подал нам всем Иоанн, монах из Лотарингии. Сам пожелал отправиться в Кордову, к тамошнему халифу, и отвезти послание господина нашего Оттона ради защиты христианской веры. Путь сей прямо привести должен был его на небо… ибо халиф обязан был казнить всякого, кто будет поносить его сарацинскую веру.

– И что же? – с любопытством спросил отец Ставракий. – Монах сей снискал мученический венец?

– Нет. Халиф Кордовский три года не принимал его, чтобы не читать послания господина нашего и не казнить посланца. Тем временем, по просьбе халифа, господин наш Оттон прислал других послов с другим письмом, а то первое письмо Иоанну не велено было вручать. И когда они наконец встретились, то беседовали как добрые друзья, и отвагой своей Иоанн заслужил большое уважение халифа.

– Но обратил ли он кого-нибудь в Кордове в христианство?

– Об этом не рассказывают, но цель его поездки была другая, и ее он достиг – донес до халифа рассказ о мощи и величии господина нашего Оттона.

– Мужи богоносные греческой церкви и ранее того делали подобные дела, – улыбнулся отец Ставракий. – Уж лет сто прошло, как философ Константин ездил в Хазарию. Хазары в то время хотели выбрать себе наилучшую веру и сами попросили цесаря, чтобы прислал им учителя, что даст им слово о Святой Троице.

– Каким же путем он туда попал? – спросил Рихер. – Если верить тому, что мы слышали вчера, одна дорога туда может занять столько же времени – три года, – сколько Иоанн дожидался приема у халифа.

– Из Константинополя Константин с братом своим Мефодием морским путем прибыли в Херсон, оттуда, обогнув Тавриду, вышли в море Меотийское, оттуда по рекам в море Хазарское, и оттуда уж туда, где жительство свое каган иметь изволил.

– Кажется, такой путь нам предлагали… – Рихер задумался, – через море…

– Чтобы этим путем пойти, придется ждать следующего лета, – заметил отец Ставракий. – Нынешнего лета обоз менее месяца как ушел, другого не будет.

Отец Гримальд продолжал расспрашивать о поездке Константина Философа, и грек рассказал о ней подробно: как Константин, человек большой учености, заранее изучил язык хазар и священные «книги самарянские», дабы подготовиться к спорам о вере. Заметил при этом, как переглянулись отец Гримальд и Рихер: видно, им знакомиться с книгами иудеев в голову не приходило. А путь Константина Философа Богом был благословлен: еще по пути в Хазарию удалось ему отыскать на некоем острове сокрытые мощи святого Климента и с честью доставить их в Херсон. Рассказал о делах Константина в самой Хазарии, о его проповедях и встречах с каганом.

– И сказали хазары: «Мы не враги себе, но понемногу, кто сможет, будет креститься». И крестил Константин Философ до двухсот человек.

– А сам каган? – спросил отец Гримальд.

– Каган обещал подумать о крещении…

– Но обманул! – не без удовольствия закончил Рихер. – Прошло сто лет, как ты говоришь, но он все еще пребывает в неразумии своей иудейской веры.

– «Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет; и знамение не дается ему, кроме знамения Ионы пророка, – пробормотал отец Гримальд. – И, оставив их, отошел»[44].

– Однако в Хазарии имеется свой судья для христиан, который судит по закону Евангелия, – продолжал отец Ставракий, учтиво кивнув. – Мне неизвестно, сколько христиан там сейчас, но явно, что семя слова Божьего, посеянное Константином, не пало на камень. Буду рад, если и ваши труды не пропадут даром.

– А каковы твои успехи, честный отче? – ревниво спросил Гримальд. – Многих ли ты крестил здесь за то время… Давно ты здесь?

– Третье лето. Княгиня помогает мне, как может: построена церковь Святой Софии, есть в ней и священные библосы, и сосуды, совершаются богослужения. Не так быстро идет просвещение русов, как хотелось бы, но сотню человек удалось привести к стаду Христову.

– Есть ли здесь другие священники, кроме тебя?

– Увы, нет. Другой священник, болгарин родом, Григорий, минувшей зимой переселился в небесные селения, где давно для него был приготовлен чертог, и теперь я здесь один, с диаконом Агапием.

В это время вернулся Хельмо; вежливо поклонившись отцу Ставракию, бросил Рихеру взгляд, дававший понять, что съездил не напрасно.

– Надеюсь, христиане в Киеве поддерживают твои труды, – сказал он, усевшись и уяснив, о чем идет речь. – Кого ты назвал бы самым верным другом Христовой веры среди здешних жителей? Нам ведомо, что жена князя, Горяна, отличалась преданностью вере, и сейчас она в обители канонисс в Кведлинбурге. Для нее и ее души это, несомненно, хорошо и большое благо, но здешние жители, увы, лишились доброго примера…

– Княгиня Горяна с детства видела добрый пример своего отца. Ее дед, князь Предслав, был христианином и погиб в столкновении со злобой диавола, когда защищал от толпы святого человека… – Отец Ставракий перекрестился, но в больших голубых глазах его мелькнула мысль: в этом варварском краю и он не так уж защищен от подобной участи. – У ее отца и деда в Киеве есть еще родня, и все это, по большей части, благочестивые люди…

– Я знаю Станимира, сына Преслава, он первым дал мне приют, когда я привез ему поклон от сестры Бертруды, то есть Горяны, – сказал Хельмо. – Но был бы рад познакомиться и с другими их родичами.

– А также увидеть вашу церковь, – добавил Рихер и бросил выразительный взгляд на Гримальда.

 

– Боюсь, нынче я еще не в силах сесть в седло, – вздохнул тот. – Но если, по милосердию своему, Господь вернет мне силы, я побываю там как смогу скоро.

– Пока же мы с Хельмо охотно увидим ее и познакомимся с крещеными людьми, если ты, отец Ставракий, будешь так добр и укажешь нам путь, – с мягкой любезной улыбкой сказал Рихер.

И вот, оставив двух монахов поправлять здоровье отдыхом и молитвой, отец Ставракий, Рихер и Хельмо сели седла и отправились в Киев.

Шагов через сто им навстречу попались два младших отрока со Святославова двора, несущие корчагу пива: личный дар князя, знавшего, в каком расположении духа и тела отец Теодор нынче проснется…

* * *

– Клянусь преподобной Лиобой Бишофсхаймской – я бы и сам не отказался сейчас от той телеги, на которой везли нашего отца Теодора!

Назад в Ратные дома Рихер и Хельмо с двумя слугами вернулись, когда уже темнело. За этот день им привелось объехать несколько дворов и свести знакомство чуть ли не со всеми потомками моравского князя Предслава от двух его жен.

Сперва побывали в новенькой церкви Святой Софии на торгу, неподалеку от двора Эльги на Святой горе, куда княгине было удобно наведываться к обедне хоть каждый день. Рихер и Хельмо далеко не сразу поняли, что уже прибыли к церкви, хотя стояли прямо перед ней, пока не разглядели крест на кровле из дранки. На их взгляд, она ничем не отличалась от изб вокруг. По устройству это был бревенчатый сруб, разве что длиннее обычного, с большим крыльцом спереди, а сзади был пристроен еще один сруб – алтарь. Обычная двускатная крыша, небольшие оконца. Внутри – та же изба, только тябло – алтарная преграда – украшена затейливой резьбой по греческому образцу, из виноградных лоз, цветов, листвы, да занавесь и напрестольный покров дорогого шелка. Понимая изумление на лицах немцев, отец Ставракий, ради чести своей церкви, показал им сосуды позолоченного серебра, позолоченный, с самоцветами напрестольный крест и светильник – все подарки Эльге от патриарха Полиевкта, полученные в тот год, когда она сама ездила в Царьград. Показал Евангелие – моравского письма. По лицам немцев, привыкших к каменным соборам с высокими сводами, отец Ставракий видел, что они думают о его церкви. Но не смущался: пусть-ка они попробуют выстроить хотя бы такую в этом губительно холодном, диком краю, где даже виноград не растет! Их епископ уже пробовал, да убрался с позором и ожогами от проваленного испытания. А он, Ставракий, хоть всего лишь смиренный иерей, уже служит Господу и даже понемногу увеличивает число верных.

Побывали после того у Острогляда, у его старших детей, живших своими домами, у троих детей Предслава от второго брака и даже у его вдовы Милочады. В каждом доме гостей усаживали за стол, везде хозяйка подносила им чашу пива или меда. В доме Святожизны, страшей дочери Острогляда, это доверили Явиславе, ее старшей дочери, уже невесте. Наклоняясь, чтобы ее поцеловать, Хельмо не мог не подумать: этот обход христианско-моравской знати Киева затеян вовсе не напрасно! Везде гостей сажали за скатерти браные, угощали пирогами. Как ни уверяли те, что сыты – не помогало. Немудрено, что к концу дня Хельмо и даже Рихер едва держались на ногах и пошатывались в седлах.

– Ты видел, как они переглядывались? – сказал Рихер, когда они наконец добрались до Ратных домов, рухнули на спальный помост и слуги стали их раздевать. – Эти люди… эти женщины… когда заговорили о той свадьбе?

– Так а я тебе что… ик… говорил?

Хельмо, в одной сорочке с расстегнутым воротом, вынул опять свои пергаментные клочки и разложил на помосте.

– Вот эти люди! – Он выбрал один. – Ик… Дьявол! Все это липкое медовое вино… Видишь! Вот они, в списке христиан. Они все не в родстве с Мислиславом и Вефасто, их даже не пригласили на то обручение. И он, Мислислав, их смертельный враг. Ты женщина, последняя, вдова Преслава. Ты слышал, она рассказала, как все было, как погиб ее муж! Мислислав не убивал его своей рукой, но он привел толпу злобных демонов к ним в дом… Она винит его. Прошло двадцать лет, но они ничего не забыли. Ик… Дьявол… Вальдо, дай воды! Они, прочие, молчат, но все помнят! Они знают, кто виновен в смерти их отца и деда. И если мы… ик…

– Да перестань ты икать!

Хельмо подошел к лохани в углу и знаком велел слуге, Вальдо, вылить ковш воды ему на голову. Выпрямился и попытался отдышаться, пока вода текла с прилипших ко лбу русых кудрей на грудь.

– Я еще не знаю как… Но эти люди – враги Мислислава и наши друзья. О преподобная Вальпурга… – Хельмо рухнул на помост и уронил руки. – Пока мы там пили это медовое вино, самую прекрасную девушку в этой стране… обручили с каким-то драчливым петушком… Что бы я отдал, чтобы этого… чтобы его дьявол унес!

– Если бы его унес дьявол, это было бы очень кстати. – Рихер тоже выглядел очень усталым, но держал себя в руках. – Без жениха свадьбы обычно не бывает. Но без нашего участия. Мы здесь слишком недавно, за нами следит слишком много глаз. Я даже думаю, этот бородатый схизматик к нам приезжал вовсе не по доброте, а похвастаться своим Константином Философом, который опередил нас в Хазарии на сто лет. Со своим незаконным патриархом Фотием, вспрыгнувшим на патриарший престол из какого-то болота, как жаба, которую пнул сам дьявол… – Рихер провел рукой по лицу и помолчал, собираясь с мыслями. – И разведать, что мы за люди и чего хотим. Он чует, что мы для него опасны. Но даже не догадывается – насколько.

– Ну, если бы мы смогли вернуть из ссылки Ульбо, то этому попу ничего бы не грозило, Ульбо – христианин… – пробормотал Хельмо.

– Если бы мы помогли Ульбо вернуться из ссылки и занять престол, то от схизматиков здесь бы духу не осталось! – жестко ответил Рихер. – Но для этого маловато один раз съездить в гости. Нам нужно сойтись с ними поближе. Завтра съездишь к Торлибу и спросишь, как прошло обручение. Может, кто-то повздорил. У них должны остаться поводы для ссор. Нужно выяснить какие, а дальше…

– У тебя в голове одни раздоры, Рихер. Как, должно быть, холодно тебе живется… – вздохнул Хельмо. – Если бы хоть раз увидел эту девушку…

– Не вздумай… выдумывать глупости. – Рихер строго взглянул на него. – Вроде похищения. А то вообразишь себя Вальтером юным[45]! И погубишь все дело.

– Был бы я наследником короля аквитанов… – пробормотал Хельмо и запоздало икнул. – Не задумался бы ни на миг…

– Тут в корчаге еще кое-что осталось, – сочувственно сказал им отец Теодор. – Утром поправите здоровье, во славу Божию…

44Мф 16, 4.
45Герой поэмы «Вальтарий», написанной в середине IX века, на латинском языке, но по мотивам германского эпоса; там герой похищает свою возлюбленную, Хильдегунду.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru