Elian Julz
Монтаж памяти
Глава 6
Скакать верхом Кэролайн любила больше всего на свете. Больше танцев и поездок к тётушке в Саратогу, больше пикников и воскресных выездов в город на богослужения пресвитерианской церкви. Их сосед, мистер Уильямс, отец Томаса, занимался выведением поразительно крепких пород лошадей. Зная неудержимую страсть своей дочери к этому не совсем женскому занятию, мистер Хьюз подарил Кэролайн год назад миниатюрного рыжего скакуна легендарной породы Морган. Грива, хвост и голени животного были черного окраса, что эффектно выделяло его среди других собратьев в конюшне. Жеребчик по кличке Персик обладал спокойным темпераментом в отличие от своей наездницы. Только вот теперь скакать ей ещё долго не захочется.
Январь 2014 года
Михаил
Мужчина поёжился и натянул повыше ворот синего мягкого свитера. Непонятно, почему его колотило: холодные лампы, цвет стен в кабинете и снег за окном или что-то личное? Тайна?
– Однажды, выезжая из дворов многоэтажек на проспект, увидел девушку, которой, видимо, очень хотелось делать всё в жизни самостоятельно. Ох, уж эти феминистские настроения. На каблуках и в длиннющей юбке она тащила запаску из багажника. Я притормозил у обочины, продолжая наблюдать, что же будет дальше. Вдоль дороги росли колонны любимых деревьев аллергиков, повсюду валялся тополиный снег. Брюнетка присела возле пробитого колеса, извозив весь подол своего чудесного наряда в пухе. Гипнотизировала болты на колёсах пару минут, потом взялась за ключ и начала вертеть. Как она собиралась справиться с задачей без домкрата и мужчины? Я вышел из машины. Достал инструмент и двинулся к ней. Предложил помощь и лишь тогда понял, что это она. Та самая с огорода на станции юных натуралистов, с хлопкового поля. Только теперь девушка была при параде: в красивой бордовой юбке, каком-то жилете под грудь, который на ней и заканчивался, не доходя до плеч, поверх белой льняной рубашки. Она так отличалась от тех, с кем я обычно встречался. Сказал в шутку, что помогу за одно свидание взамен. Брюнетка куда-то очень спешила (то и дело поглядывала на часы и ходила из стороны в сторону), потому пришлось ей согласиться. Номер телефона не дала, но обещала прийти к семи часам вечера на свидание. Условились встретиться у светящихся разноцветными огоньками фонтанов поблизости.
– Пришла? – поинтересовалась Татьяна.
– Нет, конечно. Я ждал целый час. Думал, девушка же, всякое у них бывает, долго собираются, ищут дорогу, заплутав. Хотя сразу были догадки, что сжульничает. Видимо, не зацепил ничем её.
1860 год
Похоже, раньше я всё-таки подворовывала с кухни или постоянно доедала завтраки за Кэролайн. Иначе как ещё можно объяснить мой вес при двухразовом однообразном питании. Только ноги коснулись шахматного пола просторного крыльца господского дома, начала колотить в дверь, пытаясь отдышаться после быстрой ходьбы. Мне отворил пожилой темнокожий мужчина с седыми усами и бакенбардами, на его лицо падали лучи горящей свечи. Во всем доме была густая непроглядная темень.
– Нелли, что стряслось? Ты вся мокрая и запыхалась.
Так, ему надо тоже врать. Никому нет доверия.
– Молодая мисс в припадке. Я побежала за врачом и наткнулась на Харриса. Он сам поскакал за помощью, велев мне вернуться. Проводи наверх, пожалуйста.
Мы двинулись по скрипучей лестнице, застеленной ковровой дорожкой, в комнату Кэролайн, которой там, конечно же, не было. Но мне предстояло разыграть жуткое удивление и панику.
Я затворила за собой дверь, а затем начала вопить так, чтобы старый привратник (честно, не знаю, как официально именовалась его роль в этом имении) меня расслышал.
– О, святая богородица, – интересно, я правильно причитаю, а вдруг они не католики, а я тут Деве Марии поклоняюсь, – куда же подевалась наша бедная девочка? – А сама тем временем быстро отвязываю простынь от перил на балконе и смятую бросаю на кровать. – Неужели в бреду вышла из дома? Она же простудится.
Выскакиваю на лестницу и сталкиваюсь с обеспокоенным стариком.
– Ну Нелли, белые господа теперь тебе голову оторвут за то, что проглядела девчонку. Верно, провела она тебя. Диву даюсь, как зная с пеленок её вертлявый и плутоватый нрав, не сумела раскусить эту забаву.
Чем же всё обернется для меня? Что наплетет Кэролайн при возвращении домой? Сижу, будто оседлала бешеных ежей, терзая себя за самонадеянность. Если бы сбежать было так просто, разве все эти несчастные люди продолжали оставаться в скотских условиях? Возомнила, что выше их и проворнее.
Едут. Я пропала. Всю злость сорвут на мне, как на огородном чучеле.
Первой в комнату заскочила Грейс.
– Говорила же, что не надо ехать на бал. Чувствовало сердце, что ей станет хуже. Но где же она?
– О, миссуз… Я побежала за доктором. Юной мисс стало совсем дурно: она выгибала спину и запрокидывала голову, руки и ноги её выкручивало. От страха и волнения у меня совсем мозги отшибло. Харрис поехал за помощью, велев вернуться в дом. А мисс не оказалось в комнате.
– Будь ты проклята, Нелли! Срочно на поиски! Кэролайн пропала, – начала кричать госпожа мужу из комнаты.
Мужчины, включая доктора и надсмотрщика Харриса, оседлали коней и пустились вскачь.
– А ты иди осмотри весь дом и сад. Может, бедняжка в бреду заплутала.
Я решила сама на время затеряться на просторах, прилегающих к дому, чтобы отсрочить неприятные объяснения с хозяйкой, и выдавая придуманные детали, не запутаться в собственном вранье. Да как можно в кромешной темноте в бесконечных полях и лесах найти эту парочку? Тут хоть всю ночь скачи.
Мужчины из спонтанного «поискового» отряда всё не возвращались. К этому времени хозяйка и Сэмуэль, тот самый старый темнокожий привратник, разбудили всех рабов, допрашивая, кто и что видел, слышал. Но правду знала только я и всё же упорно молчала.
Грейс сидела на кованой белой скамье у крыльца и плакала, закрыв лицо руками. Интересно, ей было страшно за дочь или боязно потерять лицо в высшем свете?
Что мы с Кэролайн наделали.
Когда темнота мало-помалу начала сдаваться перед светом, приближаясь к утру, на горизонте появились две скачущие фигуры. Мать Кэролайн тряслась всем телом: то ли озябла, то ли от крайней степени беспокойства. Но увидев наездников, оживилась и соскочила со своего места.
Томас и Кэролайн, судя по их ошарашенным взглядам, желали испариться, но беспомощно молча смотрели себе под ноги.
Первым заговорил Томас с подчеркнутой вежливостью, как мне казалось:
– Миссис Хьюз, приношу свои глубочайшие извинения за причиненное беспокойство. Думаю, мне лучше немедленно покинуть вас и оставить наедине. До свидания, дамы.
Грейс смерила его презрительным и холодным, словно льды Аляски, взглядом без единого слова. Трус бежал, не дожидаясь извержения вулкана отцовского гнева. Ох, дело попахивает дуэлью.
Видимо, мать посчитала недостойным отчитывать дочь в присутствии столпившихся вокруг рабов, которые прочесали всю плантацию вдоль и поперек, а через час с небольшим уже должны были приступить к своей черной работе.
– Нелли, возвращайся к себе. Пусть Чарльз и Харрис сами решают, что с тобой делать, – устало произнесла госпожа. Её руки по-прежнему тряслись.
Кэролайн в эту минуту стояла с багровыми щеками и сжатыми опущенными кулачками. Она ненавидела меня каждой клеточкой своего хрупкого и самолюбивого тела. Я была уверена, её месть вскоре настигнет меня, всадив смертоносное лезвие в спину. Она ведь подумала, что я намеренно её подставила по причине дерзости и заносчивости.
Невольным жителям хижин было уже не до сна. Я догнала Роуз по дороге в нашу лачугу. Во дворе испугалась жуткого зрелища – мужчина, опустив голову в ведро с водой, издавал странные звуки, пуская бурлящие пузыри по поверхности.
– Что происходит? Что он делает? Свихнулся? – я шла, всё время оглядываясь на этого «водолаза».
– Нелли, он молится по утрам.
– Что за ритуал страшный?
– Если Харрис услышит слова прошения Джейкоба к Богу, он высечет его.
– Вам запрещают молиться?
– Он кричит и плачет пред Своим Богом, верит и просит вывести нас из рабства, как когда-то Он вывел евреев из-под Египетского гнета. Вода заглушает громкие звуки и делает слова неразборчивыми.
– Откуда он знает эту историю? Вам ведь запрещено читать.
– Не «Вам», а «нам». Ты тоже одна из нас. В седьмой день, день покоя Господня, хозяева позволяют нам отдыхать, – на лице Роуз промелькнула улыбка, будто она вспомнила что-то приятное. – Получив пропуск, мы можем пойти на богослужение в городскую церковь. Для рабов есть специальное место, отдельное от белых господ, где можно слушать слово Господне. Нас учат не воровать, быть послушными хозяевам, с терпением сносить испытания. Нет нам награды, когда мы служим добрым господам. Так каждый сумеет. Но венец ждет тех, кто покоряется и творит добро даже тем, кто зол и жесток. Но историю освобождения мы услышали от странствующего проповедника. Он гостил в прошлом году на соседней плантации, хозяин которой свободный чернокожий мужчина. Такой светлый человек. Неженатый. Наши девушки мигом размечтались, конечно же.
– А чтобы пойти на соседнюю плантацию, тоже нужен этот самый пропуск?
– За пределами имения «Колыбель магнолий» любой белый потребует у тебя пропуск. Поимка беглых рабов – прибыльное дело, за которое хозяева платят вознаграждение. Все не против поживиться легкими деньгами.
Это настоящая западня, из которой единственный выход – путешествие на кладбище. А, может, и вовсе негров закапывают на заднем дворе, как останки коров и свиней.
Войдя в хижину, я увидела рослую и крепкую женщину, которая сидела в углу на земляном полу и что-то негромко бормотала, уставившись в пустоту. В очаге рыжие лапы огня жадно хватались за поленья.
– Роуз, с кем она говорит? Тоже читает молитву? – тихо и с опаской произнесла, боясь спугнуть нашу соседку.
– О, нет-нет. Это Мелоди. Она разговаривает со своими детьми.
Батюшки, что за сумасшедший дом. Какими детьми? Я их не вижу?
– Ты видишь её детей?
Вдруг и Роуз тоже не дружит с головой? Может быть, это коллективное помешательство.
– Пять лет назад, когда Мелоди рубила деревья на лесопилке, её детей у нашего хозяина за хорошую плату одолжил господин из соседнего штата на другом берегу реки Миссисипи. Он на какой-то сложной штуковине получает из кипящего сока тростника сахар. Своих рабов в тот год ему не хватало. Дети стояли вдоль двигающейся дорожки, на которую укладывали свежесрубленное стебли этого растения. Малютки были смышлёными и расторопными, и тот масса в итоге выкупил их у нашего хозяина. Мелоди ему не продали. Она билась, как животное, наполовину застрявшее в пасти аллигатора. Умоляла не продавать детей или отпустить её с ними. Но лесоруб она отменный, а хозяин в тот год задумал расширить амбар, перестроить конюшню. Так она и не оправилась с тех пор, но работает хорошо.
Роуз начала хлопотать у огня. А я погрузилась в ещё большее отчаяние под грустную тихую песню мужчины, доносившуюся из соседней хижины, точно такой же, как и наша – без единого оконца и проблеска света снаружи:
Beams of heaven, as I go,
Through this wilderness below
Guide my feet in peaceful ways
Turn my midnights into days.
– Джозеф запел, значит, опять скучает по жене.
– Она умерла?
– Нет, Мэри – рабыня на другой плантации в Натчезе. Они в прошлое Рождество поженились. Хотя как у нас женятся… просто говорят всем, что они стали семьей. Ежели господа добрые, то иногда и праздник позволяют с песнями, танцами и гостями-рабами с соседних плантации. В старые времена, бывало, напечем пирогов и накроем столы в саду на свадьбу. Кто-нибудь на скрипке сыграет или на барабанах. Мы плясали, позабыв хотя бы на время о побоях и нищете. Но видеться мужьям с жёнами можно только в день Господень, если оба хозяина позволят.
– И что же хозяева? Запретили Джозефу?
– О, нет. Им такое только на руку. Бесплатное разведение рабов. Особенно когда ввоз рабов из Африки запретили. Только вот детский плач иные хозяйки не терпят. Грудничка Зои, рабыни у Уильямсов, госпожа забила на смерть.
Я подумала, что госпожа, о которой говорила Роуз, – мать Томаса. Ну и семейка.
– У неё болела голова в тот день, а малыш всё никак не унимался, плач доносился до открытых окон миссуз. Она выскочила и била дитя, пока тот не перестал плакать. Но вместе с этим он и дышать прекратил, ангелочек Господень.
Да как же можно любить только себя, жить своей жизнью, используя других людей? Брать всё без остатка, почти ничего не давая взамен. Лишь для своих удобств, комфорта и роскошной жизни. Ведь стоит им распустить рабов и придется пахать самим, чтобы обеспечить себя.
Может быть, и со мной произошло что-то ужасное, раз голова решила всё стереть из памяти набело.
– Нелли, а ну выходи, распоясавшаяся брехунья, – хлыст щёлкал в ушах, эхом отзываясь в незаживающих со вчерашнего дня ранах, и хотелось забиться в угол, закопаться, но не найти мне было убежища. Рыцарь на белом коне не объявится внезапно спасать толстую рабыню. – Говорил я вчера утром хозяину, что ты свихнулась, и пора тебе в петлю или продать, покамест можно ещё за деньги тебя спихнуть.
Глава 7
– Так она сама упала? Или Вы ей помогли? – старший лейтенант Комаров постукивал шариковой ручкой по ладони, допрашивая потенциального подозреваемого.
– Что за возмутительные предположения Вы делаете? Я же сам вызвал скорую. Зачем, по-Вашему, мне в таком случае было ставить себя под подозрение? – ответил коротко стриженный брюнет, обросший щетиной. Брился он теперь нечасто, надевал первые попавшиеся вещи, лишь бы чистые. Низкий стул, на котором сидел мужчина перед работником правоохранительных органов, в сочетании с тоном зеленого дознавателя вызывали в нём презрение высшей степени.
– Этот ход как раз используют для отвода глаз или по причине непреднамеренного убийства на бытовой почве.
– Мне уже стоит искать адвоката, господин дознаватель?
1860 год
– Эй, ты, Джозеф, а ну вытащи эту дрянь из хижины.
Мужчина, который ещё несколько минут назад пел песню, стоит передо мной с грустными глазами и говорит:
– Прости, Нелли, – тянет за руку и выводит во двор.
– Привяжи её спиной к столбу, – Харрис, зажав в зубах самокрутку, подает веревку. От табачного дыма, неотъемлемой части нашего надзирателя, его засаленные волосы с вкраплениями седины отливали неприятным жёлтым цветом.
Джозеф послушно взял грубую веревку и потащил меня к столбу. Я начала вырываться, но он тихо произнёс:
– Нелли, не надо. Хуже будет. Терпи, – и крепче схватил за обе руки сзади, подталкивая меня вперёд к месту пытки.
Парнишка был невероятно силён, несмотря на кажущуюся худобу.
Ужас высекал искры перед глазами, ведь я не имела ни малейшего представления о планах возмездия Харриса. От страха тошнило, а по лицу струились дорожки липкого пота.
Харрис держал над костром во дворе за рукоятку какую-то металлическую палку с наконечником и при этом смотрел на меня в упор, чуть склонив голову.
– Всё думаю, куда тебе метку поставить. На руку или по старинке на лоб?
Мои ноги и руки были привязаны к столбу за спиной. Никто из рабов и не подумал бы противиться ублюдку, а уж хозяевам и вовсе плевать, лишь бы до смерти не забили их собственность. Надсмотрщик, словно растягивая удовольствие, медленно направился в мою сторону, смакую свою самокрутку, попеременно выпуская дымок из ноздрей. Мерзкий бородач усмехался, умудряясь не выронить тлеющую табачную соску изо рта.
Тело всё напряглось и горело, сильнее вжимаясь в столб, словно тот мог меня поглотить и спрятать внутри.
В этот самый момент со спины я услышала приближающийся топот копыт и наполовину понятную мне брань:
– Merde,11 – слово, которое моментально заставило Харриса растерять свою развязность и наконец потушить курево остроносым ботинком. – Будь ты проклят, тряпочный кекс12.
Ну и странные у них ругательства. Неужели мистер Хьюз решил вступиться за меня? Но тут надзиратель повернул голову в сторону хозяйских построек поблизости от невольничьих хижин. И только сейчас я заметила слабый дым из окон одной из них. Харрис тотчас взобрался на лошадь.
– Сколько раз я предупреждал твою дымящую задницу! Конюшня горит. Живо тушить.
Два десятка рабов побежали к источнику пожара, так и оставив меня привязанной к столбу. Но лучше уж так, чем быть припечатанной раскалённым металлом.
В этот момент двери постройки распахнулись, и оттуда выбежал рыжий конь с черной гривой и горящим хвостом, а за ним и мальчишка-раб. Скакун помчался в сторону реки. Но тут же раздались тревожные крики: «Аллигатор!».
Светлокожий пацанёнок, отчего-то одетый в больно простую рубашку и штанишки, развязал мои затекшие руки и ноги. И я понеслась к остальным рабам.
Хозяин поспешил на помощь жеребцу, другие копали червонную землю и наполняли емкости, третьи таскали ведра и засыпали огонь землей. Благодаря большому количеству шустрых рабов, пламя не успело быстро распространиться. Харрис прокричал: «Бросаю гранату13». И с размаху запустил в огонь какой-то изящный бутыль, с виду напоминающий дамский парфюм большого объема. Не знаю, как такое возможно, чтобы граната потушила пожар, но средство действительно сработало. Для верности группа мужчин засыпала сверху ещё несколько ведер рыжей земли.
Теперь внимание переключилось на мечущегося в агонии и ревущего рыжего страдальца, с крупа которого свисал и болтался кусок шкуры, оголяя кровавую плоть животного до самых голеней. Аллигатор, видимо, крепко прикусил его, но жеребец всё же сумел отбиться от хищника и выбраться из воды на берег. Обгорел только хвост, но до самого основания.
Хозяин, согнувшись пополам и схватившись за голову, причитал:
– Бедный Персик! Кэролайн не переживет, – потом он резко обернулся в сторону Харриса, который по виду наложил от страха в штаны, и, стиснув зубы, прошипел в жутком гневе. – Катись ко всем чертям, Харрис. Сегодня же. О расчете и не мечтай, ты ещё должен мне за причиненный ущерб, дымоход чертов. Ещё чуть-чуть, и хлопок бы начал гореть на поле.
Затем мистер Хьюз всадил пулю из револьвера в Персика и поскакал в сторону дома. Я поторопилась скрыться вслед за ним, пока Харрис не привел свою угрозу в действие, оставив мне прощальный «подарок».
Я боялась Харриса, пряталась от Грейс и стыдилась встречи с Кэролайн, затаившись на кухне вместе с Роуз.
– Нелли, тебе придется выползти из этого укрытия, если хочешь остаться живой. Ты разгневаешь госпожу ещё сильнее.
Роуз положила на тарелку желтые кексики, щедро сдобрив их сверху растопленным маслом. Рядом пристроила тарелку с кусками окорока. Отломила свежую ароматную булочку от её соседок, которых только вынула из печи. Я готова была захлебнуться от вкусного зрелища, но вместо этого вождь кухни почти силой выпнула меня с подносом в сторону господских спален.
Кэролайн ревела, уткнувшись в подушку, и велела мне выметаться вместе с осточертевшей едой. Видать, отец уже передал ей известия про Персика и пожар.
– Ну право же, мисс, поешьте. Хлопнетесь в обморок, а сечь будут меня.
– Моего Персика не стало. Ничего ты не соображаешь. Не до еды мне, – не унималась бедняжка.
Животину ей жалко, а если бы пристрелили меня, она бы только обрадовалась небось.
– Вдруг мистер Уильямс младший сегодня к нам заглянет, а Вы раздетая, в чепце и нечесаная тут чахнете. Так он развернется и уедет, раз Вам нездоровится, – мой голод на протяжении целых суток давал о себе знать, перебивая слова умоляющим протяжным урчанием.
Отщипнула кусочек от кексика. Не думаю, что Кэролайн заметит, что их было два, а не один. И ощутив вкус сладко-соленого облачка со сливочной кислинкой на языке, прикрыла глаза от удовольствия. Как от такого можно отказаться?
– М-м-м, а кексы сегодня у Роуз удались на славу, – решила дожевать «негодную», по мнению своей хозяйки, пищу.
– А ну не трогай, негодяйка!
– Так всё равно выбрасывать свиньям.
Тут красноносая Кэролайн подскочила и схватила второй кексик, демонстративно откусывая его передо мной и продолжая шмыгать. Резко развернулась, взмахнув волосами, и уселась напротив подноса.
Январь 2014 года
Михаил
– Что было дальше, Михаил? – Татьяна пыталась расслабить затёкшие плечи и шею. Почему-то, как бы она не села, было неудобно: то ли слишком старалась не сутулиться, то ли постоянное напряжение Миши ей передалось. Он не елозил на стуле, не дёргал себя за волосы и не вскакивал, как Анатолий, но в его строго контролируемых позах ощущалась дикая закрытость.
– Год спустя я возвращался на машине в будний день с родительской дачи. Тем летом я стал свободным человеком с дипломом архитектора в тумбочке.
Дороги почти опустели. Свет фар выхватил из темноты хрупкую фигурку на остановке. Кому в голову придет ждать трамвай в двенадцатом часу ночи? Пригляделся. Опять она! Да что же это такое. Образ этой брюнетки вечно будет меня преследовать? И где её малолитражка? Проехал было, но тут же дал по тормозам и вышел из машины. Блин, на панели горит красная лампочка. Бензина в обрез. Вдруг не хватит до дома.
«Где твоя букашка? Кстати, я так и не знаю твоего имени, врушка», – шутливо сказал ей. Был уверен, что девчонка вспомнила меня. Но она лишь шугнулась, попятившись назад: «Молодой человек, что Вам нужно? Ещё один шаг – и я буду кричать». Затем начала рыться в сумочке. Не удивился бы, если она брызнула бы в глаза мне каким-нибудь дезодорантом или воткнула шариковую ручку в ухо. За ней бы уж точно не заржавело. Вообще-то я бросился её спасать и подвезти до дома, но, похоже, спасать пришлось бы меня при любом неосторожном слове.
«Воу-воу, не надо меня убивать, – продолжая говорить шутливым тоном, выставил вперед открытые ладони. – Ты меня не помнишь, видимо, потому юмор и не поняла. Год назад помог заменить колесо на твоей крошке. Ты, кстати, мне задолжаешь свидание. Но, честно, я за тобой не следил. Проезжал мимо и заметил».
Она перестала копошиться в сумке, уперев руки в бока и смерив меня недоверчивым взглядом, потом подняла глаза, будто рассматривая что-то невидимое справа.
«Давай подвезу до дома. Твой трамвай уже не приедет, – вижу, что засомневалась. – Брось. Разве я похож на маньяка?» Натянула ремешок от сумки на плечо в решительности. Понял, что другого ответа её величество не соблаговолит дать, поэтому пошёл в сторону машины, слыша цоканье каблуков позади себя. Лишь в салоне почувствовал алкогольное дуновение от этой достопочтенной леди.
– Что отмечали? – мельком глянул на неё, хмыкнув, испытывая удовольствие от повода подколоть.
Она даже не повернулась лицом ко мне, только искоса глянула одними глазами из-под чёрных ресниц.
– Сессию закрыли. Всё, что было в кошельке потратила, копейки только остались, – буркнула, устраиваясь поудобнее на переднем сиденье.
– Потому твоя Панда14 осталась дома?
– Нет больше моего Fiat'а. Какой-то ненормальный въехал в зад так, что машина врезалась в столб и не подлежит восстановлению. Хорошо, что я в тот момент была не за рулем, а на занятиях. Опоздала, приехала ко второй паре, и, как всегда, на парковке возле университета не осталось мест. Пришлось бросить на дороге у обочины. Вторую такую отец уже не подарит. Теперь я в рядах защитников чистого воздуха трясусь в трамваях.
– Сочувствую. Так, штурман, командуй, куда едем?
Она назвала адрес, а я пришёл в полное замешательство. Брюнетка все эти годы жила в соседнем дворе, но мы ни разу там не пересекались. Причем я даже знал пацанов из её подъезда.
– О, этажом выше тебя живет Сашка Доронин, да?
Тишина.
Повернул голову. Спит. Хорошо же она наклюкалась, видимо.
Возле самого подъезда долго не решался, что делать-то с ней. Разглядывал. До чего же чудная.
Разбудить? Донести на руках? Покататься, пока выспится? Последний вариант точно не годится – ни бензина, ни денег в кармане.
Подхватил на руки, но спящая красавица тут же проснулась, даже поцеловать не успел, как в той сказке.
– Э-э-эй, что ты себе позволяешь? Ну-ка, руки убрал, – начала приглаживать черные кудри на затылке и расправлять складки на измятом платье цвета хаки с кучей мелких пуговичек от груди до пояса, обтянутых тканью.
Потащился за ней, чтобы не навернулась по темникам, легонько придерживая то за локоток, то за спину. Она ещё возмущалась. Вообще-то я раньше не робел при девчонках. Но эта была каким-то неопознанным объектом без инструкции по обращению.
Довел до двери. Пыталась попасть в замочную скважину, умудряясь при этом стоять с высоко поднятой головой. Может, у неё шею продуло? Аж смешно стало. Ключ исцарапал уже всё вокруг замочной скважины, так и не попав в цель. Но важная пьянчужка не сдавалась.
Я ухмыльнулся и взял ключи из её рук, с легкостью проворачивая в отверстии.
Но не тут-то было. Дверь изнутри была заперта. Пришлось постучать.
Вспыхнул оранжевый огонек глазка. Подставил под стеклышко захмелевшую принцессу. Звон цепочки. Скрип двери.
Вроде я и не виновен ни в чем, а сердце грохотало от страха, будто в детстве, когда напроказничал и ждешь взбучки от матери. На пороге стояла пухленькая, но приятная, невысокая женщина с короткими кудрявыми волосами, запахнув полы махрового халата. В нос ударил запах табачного дыма. Так пахнет в домах, где годами курят какой-нибудь «Беломорканал» прямо на кухне или в туалете.
– Доброй ночи! Прошу прощения за столь позднее беспокойство. Просто хотел убедиться, что Ваша дочь доберется в безопасности.
– Доброй, доброй. Ну это же никуда не годится. Вы на часы смотрели? Как Вас?
– Михаил, – уши горели, а пьяной красотке ни холодно ни жарко – снимала каблуки.
– Михаил, как это называется?
– На самом деле я даже не знаю, как зовут Вашу дочь, хотя мы и учились вместе в школе раньше. Я, кстати, живу в соседнем дворе. Увидел её на остановке посреди ночи и решил подвезти. Видимо, не зря. Что ж, пожалуй, побегу. Простите.
Женщина слегка шлепнула по попе дочь, пока та воевала с ремешком сумки, снимая через голову. Видно было, что женщина совершенно не умеет сердиться по-настоящему.
Я уже развернулся, чтобы уйти.
– Постой, Миша.
О, у кого-то, оказывается, есть язык.
– Спасибо… Три семерки, – слова давались ей с трудом, – две тройки… двенадцать.
Что за тайный шифр сообщила моя пассажирка?
– Билайн, – извиняющаяся улыбка сонной женщины в уютном халате моментально подарила покой. – Спокойной ночи, Михаил. И простите, что накинулась на Вас.
Дверь закрылась, но я успел услышать голос её матери: «Хороший мальчик. Люблю высоких».
1860 год
– Был у Уильямсов сегодня. Томас поспешно уехал в Вашингтон к дяде, – подслушала я, подавая второе блюдо за ужином. Обедали они вне дома, а юная мисс просидела в комнате в пеньюаре до самого вечера.
Кэролайн резко втянула воздух и уронила вилку от такой новости. Но родители предпочли оставить без внимания неуклюжесть дочери. Она-то рассчитывала на предложение руки и сердца, а немолодой лже-Ромео смылся, оставив девушку наедине со своим позором.
– Чарльз, кажется, вчерашние ночные похождения не остались втайне. Я была flummoxed15 сегодня, когда в гостиной миссис Скотт мне предложили самый скромный стул дальше всех от хозяйки в то время, как остальные дамы, которые съехались обсуждать благотворительный бал, были молоденькими замужними девчонками, но при этом сидели в мягких креслах.
Я, как соучастница преступления, поспешила смыться в кухню и не высовываться до окончания ужина, склонив Роуз прикрыть меня.
