Елена Ямпольская
О культуре и не только

Игра в «балду»

04.06.2014

ГРАЖДАНЕ, изолируйте детей, мы снова будем говорить о прекрасном. Хотите ли вы в кои-то веки собраться в театр, притулить бренное тело согласно купленному билету и услышать со сцены следующий текст:

Бомж. Это наше место, валите нах отсюда!

Продавщица. Так, а ну иди нахер гнидадер, иначе я тя ща падла урою тут сама.

Бомж. Рот закрой сука…

И так далее, и тому подобное. (Пунктуация авторская. Видимо, для подонков общества запятые – непозволительная роскошь.)

Хотите? Нет? И не услышите. На заседании нового экспертного совета по драматургии (сформированного Минкультом после скандала с советом предыдущим) от выше цитируемого произведения удалось отбиться. Не сразу, правда. С криками и посулами публичных разоблачений. Однако по итогам полмиллиона бюджетных рублей сохранены в государственном кармане – для дальнейших культурных растрат.

Каждый член нового совета одолел 3 8 присланных на конкурс пьес. Одобрение получили 16. Из них с десяток – вне зависимости от жанра и художественного уровня – не вызывают возражений у психически здоровых людей. На пути прочего можно было ложиться, как Ельцин в своих фантазиях ложился на рельсы, – толку ноль. Общее голосование плюс умелое лоббирование дезавуировали отдельно взятый частный протест.

Итак, любители искусства, будьте бдительны. Театр – по-прежнему сфера повышенной опасности. Например, государство выделило 400 000 рублей, чтобы на ваших глазах медработники избивали пациентов:

Сестра: Что ж ты творишь, зараза такая (бьет его по плечу, по голове ладонью, он съеживается). Я тут не буду, б…, с тобой с одним нянчиться (опять ударяет. Он весь вжимается). Давай теперь правую, ну, быстро. Руку давай (он протягивает руку)…

А вот гораздо более милая, обворожительная, исполненная своеобразной глубины цитата:

«Попроси его, чтобы он поскорей засунул свой внутренний буддийский член дхармы в твою внутреннюю буддийскую попку и разогнал этим своим внутренним членом тьму твоего неведения, в твоей внутренней заднице, избавляя тебя от твоего внутреннего эгоизма и внутреннего дерьма и фальши, которыми ты насквозь пропитался купаясь в этой своей кокаиново-буддийской пустоте». Ну красота ведь! И опять 400 000.

Также среди драматургических произведений, получивших зеленый свет, – средней руки пьесочка с действием, разворачивающимся в вымышленной – но очевидно прибалтийской – стране. Ленивая любовно-мистическая история без какой бы то ни было необходимости перебивается репликами: «Эти тарелки куплены еще во времена, когда Лю-Блё было под русской оккупацией», «Мы русский учили под дулом Калашникова»…

Что тут скажешь? Смело. И, в общем-то, недорого – 300 000 русских рублей. «Золотая маска», где премию критики надысь отдали режиссеру Богомолову, дороже обходится.

Попытки оправданий, что, мол, критикой управлять нельзя, порождены недобросовестным лукавством либо просто некомпетентностью. Театроведы – люди здравомыслящие, чтобы не сказать – прагматичные. Сотрудничество с «Маской» считается в этой среде выгодным со всех точек зрения, им дорожат и поперек батьки лезть не станут. Другое дело, не нашлось батьки, который в ответ на шкодную идею наградить Богомолова сказал бы мягко: «Ребятки, не шалите. У нас национальная премия. То есть, присуждая ее, следует по возможности исходить из общенациональных приоритетов – как бы вы к ним ни относились. Человек, уродующий русскую классику и оскорбляющий православную церковь, имеет право получить частную, камерную, тусовочную награду. Но национальную премию – побойтесь Бога».

Ничего подобного явно не прозвучало, и «Маска» – в силу госсубсидий золотая – поощрила Богомолова дуть до горы.

Поймите, я не только о деньгах сейчас. За государство обидно. Дурковато оно выглядит, подставляя то вторую щеку для оплеухи, то иные части тела – для пинков. Все это напоминает детскую забаву с крайне уместным названием «балда». Огрели (тяпнули, жахнули, саданули) сзади – ой, а кто же это?! А это – наши постоянные игроки. В частности, кинорежиссер Андрей Звягинцев. Автор картины «Левиафан», краткий месседж которой критики формулируют так: «Честный человек бессилен и бесправен в борьбе с сегодняшней коррумпированной властью, которую вдобавок крышует церковь». Или вот еще: «Левиафан – это российская власть. Вся ее треклятая вертикаль, осиновым колом пронзающая любого, кто посмеет стать на пути или хотя бы испортить ей настроение… Такого откровенного и яростного обвинения церкви во всех беззакониях, творящихся в нашей стране, до сих пор не позволял себе никто. Точнее, почти никто, кроме нескольких девушек в балаклавах, получивших за это двушечку. Их акция цитируется в «Левиафане» дважды…»

Как там в проекте «Основ государственной культурной политики» сказано? «Знание своей культуры и участие в культурной деятельности закладывает в человеке базовые нравственные ориентиры: уважение к истории и традициям, духовным основам наших народов…» Ага. Ну-ну. Не, коллеги, с такой деликатностью (или таким пофигизмом?) мы слона в хорошие руки не отдадим. Подохнет слоник.

«Когда мы заканчивали сценарий, это (суд над «Pussy Riot») было главное событие, – ностальгически припоминает Звягинцев. – Я попросил актрису, которая играет судью, чтобы она посмотрела, как зачитывают приговор «Pussy Riot»… Этот темп бешеный, а потом вопрос: «Вам все понятно?» Как там можно хоть что-то понять?! Это же мантра какая-то, которая тебя законопачивает, заколачивает крышку гроба. Двушечка, трешечка – сколько надо, столько и отмерит».

Сколько надо, столько и отмерит – это явно про щедрость государства российского. Про его готовность лезть в задний карман за бумажником, не требуя в ответ хотя бы соблюдения приличий. Ладно «спасибо» – о таких нежностях речи нет, но хоть в лицо не плюйте.

«Почему лауреата Канн на родине ждет цензура?» – драматически вопрошает Марианна Максимовская (закон о запрете ненормативной лексики сулит «Левиафану» проблемы с прокатом).

Ну, наверное, потому что у лауреата Канна (все-таки Канна) эта самая Родина наличествует. И есть у нее определенные законы – что в принципе свойственно родинам. Не хочешь иметь с этими законами ничего общего – отучись говорить Родине «дай».

«Коллективный Путин – это наша проекция, некий вымысел. Мы созданы из этого материала… Но надо стоять, держаться, даже когда положение кажется отчаянным… Хотя, что я призываю, кого, к чему… Устоять бы самому», – продолжают цитировать Звягинцева «Ведомости».

Высказался лауреат Канна – и поехал. Куда именно? А куда ездят в нынешней России борцы с режимом? В места не столь отдаленные. Точнее, в Сочи – возглавлять жюри «Кинотавра». Ибо «треклятое, беззаконное, коррумпированное» государство своевременно поддержало сочинский кинофорум рублем. Но кто считает? Мы же не о деньгах – мы о прекрасном.

Видишь ли, Вася… или Как меня не показали по «Рен-ТВ»

24.06.2014

Вот вы говорите – цензура. Ну, не говорите – думаете. А если не думаете и при этом принадлежите к креативному классу, значит безнадежно отстали от тренда. Он (класс), выбирая из многочисленных причин для печали и гнева, остановился на самой оригинальной. И уже третью неделю оплакивает пару спектаклей, показ которых на столичном фестивале был отменен. Отменен, заметьте, добровольно, организаторами фестиваля – после рекомендательного письма Минкульта. Никого не пытали, не насиловали, иголки под ногти не загоняли. Однако и лапша хороша, если надо проораться: караул, цензура!

Сейчас я расскажу вам, что такое истинная цензура и кто ею промышляет. Итак, история, леденящая кровь.

Звонок на мобильный.

– Это телеканал «Рен-ТВ», программа «Неделя» с Марианной Максимовской. Хотим взять у Вас интервью по поводу пьес, попавших в черный список газеты «Культура» и потому запрещенных к показу.

– Не вижу связи между нашей публикацией и отменой мероприятия. – Вот и объясните это корреспонденту.

– Хорошо. Кто приедет?

– Рома Супер…

Журналист, носящий фамилию (или псевдоним?) Супер, запомнился мне по сюжету о фильме Андрея Звягинцева «Левиафан». За кадром тогда прозвучал следующий текст: «Что ждет героев картины? Ад. Причем не тот ад, который наверху…»

Помню, изумилась: надо же, человек видит ад наверху. Любопытная точка зрения. Все перевернуто с ног на голову.

– Ну, супер, – говорю. – Присылайте.

В назначенный день и час в кабинете материализовались трое юношей. Скромно завозились, передвигая мебель, выставляя свет, зашторивая окна. Чуть что: извините, будьте любезны. Надо же, думаю. Просто супер.

Самый молодой и симпатичный из трех занял позицию тет-а-тет.

– Можно начинать?

– Пожалуйста.

– Елена Александровна, Вы согласны с утверждением, что в нашей стране возрождается цензура? Например, ваша газета составила список запрещенных пьес…

– Видите ли, Роман…

– Я не Роман, я Вася…

«Ах, Вася! – думаю. – Это многое объясняет. Лицо у мальчика хорошее – не похоже, чтобы такой искал преисподнюю на небе. А я для него розыгрыш неприятный приготовила… Жаль пацана».

– Так вот, видите ли, Вася: газета «Культура» является акционерным обществом. Мы не получаем ни копейки бюджетных средств, среди наших учредителей нет Министерства культуры, и главное – как любое СМИ, мы не уполномочены что-либо запрещать или разрешать. Наша задача – информировать читателей. В частности, о том, на какие проекты еще недавно выделялись государственные деньги. Спектакли по упомянутым Вами пьесам финансировались из кармана налогоплательщиков. Мы опубликовали фрагменты этих двух – и множества других – пьес для наглядности. Пусть читатель сам делает выводы.

– Так, может, стоило и спектакли показать, а публика сама сделала бы выводы?

– Вполне возможно. Мы сейчас с Вами проведем эксперимент. Держите листочек. Читайте. Вслух читайте. Это фрагмент из пьесы Максима Курочкина «Травоядные», которую Вы приехали защищать.

Вася уставился на печатный (точнее, непечатный) абзац. По его нежному лицу – от короткой челки к подбородку – начала разливаться густая краска.

– Не нравится этот листок? Возьмите другой. Третий возьмите. Ну, читайте же. Вы полагаете, что это должно звучать со сцены. Карельский театр привез в Москву спектакль – его не показали. Безобразие! Давайте защитим свободу художественного слова!..

За моей спиной корчился от смеха осветитель. Оператор не по-товарищески подхихикивал, наблюдая Васины муки. Сердце сжималось от сочувствия к пареньку, но шоу маст гоу он – я продолжала подначивать.

– Смелее, смелее! У вас ведь программа для взрослой аудитории.

– Я не буду это читать! – взорвался вдруг розовый, как пион, Вася. – Я цивилизованный человек!

– Вы слышите себя, Вася? Вы только что признали, что автор пьесы – не цивилизованный человек. И те, кто хотел показать это в рамках фестиваля, – дикари.

…Мы беседовали еще с полчаса. Уходя, Вася признался мне, что он тоже за все хорошее, против всего плохого, а непристойные листочки забрал с собой. Видимо, с целью предъявить их своему руководству – «запрещенных» пьес явно не читавшему.

Прощались рен-тэвэшники долго, бродили по отремонтированным коридорам и комнатам «Культуры», снимали журналистов за работой, наглядную агитацию на стенах («Будь частью решения, а не частью проблемы» и тому подобные мотиваторы). По итогам визита мне стали ясны две вещи: а) редакция наша коллегам понравилась; б) показать такое интервью в эфире программы «Неделя» немыслимо. Будь ты хоть супержурналист, сюжет о творцах и цензуре – в том виде, в каком он замышлялся, – непригоден к употреблению и должен быть вынесен на помойку, пока не завоняло.

Насчет первого пункта могу ошибаться, но по второму – словно в воду глядела. Либеральная цензура обнаружила себя во всей красе. Вместо оскорбленных драматургов за культурную тематику в «Неделе» отвечала депутат-единоросс Мария Максакова, внезапно разочаровавшаяся в антигейском законе. Выступление Максаковой было суперски смонтировано с хроникой безуспешно изгоняемого Горбачевым академика Сахарова. Прошу занести в протокол: если многострадальный академик с минувшей субботы вертится в гробу (депутат Максакова и мертвого поднимет), патриоты здесь ни сном, ни духом не виноваты.

Вот что я хочу сказать вам, товарищи единомышленники. Нас втягивают в войну, без которой мы предпочли бы обойтись. Пытаются выставить «охранителями», «запретителями», «мракобесами». Разводят демагогию про сакральный ценз 18+. Он, мол, все спишет. Из чего следует вывод, будто, отпраздновав совершеннолетие, можно (а то и желательно) слушать со сцены тупую похабщину. Следуя этой логике, ни в 19, ни в 20, ни в 40 лет личность уже не развивается, не способна меняться ни к лучшему, ни к худшему и не подвержена влиянию ни людей, ни обстоятельств, ни произведений искусства.

«Драматургия должна быть опасна, – вещает не полюбившийся Васе драматург Курочкин. – Пьесы и пишутся для того, чтобы человек вышел за рамки своего обыденного существования…» Так предложите зрителю то, чего он, увы, лишен в жизни: грамотный литературный язык, тонкий юмор, глубину, задушевность, высокое и вечное. А то, глянь – решили поразить карельскую публику «Травоядными». «Напугали бабу высоким каблуком», – как говорил незабвенный Виктор Степанович. Прятать драматургическую беспомощность, отсутствие сюжета, героев, мыслей за матерщиной – позавчерашний прием. Отстой. Такое уже не носят. И вряд ли критики, орущие «Караул, цензура!», думают иначе.

Провокации с непристойными пьесами призваны отвлечь здоровое культурное сообщество, рассеять его силы. Некогда искать по России драматургов-самородков – приходится разгребать новодрамовские завалы. Трудно пока выращивать цветы – надо содрать асфальт постмодернизма, дабы понять, что под ним уцелело. Но борьба «против» – всего лишь санитария. Ее недостаточно. Культура – как любая сфера жизни, как и сама жизнь – есть собрание не запрещенного, но воплощенного. Культура формируется не из того, что пресечено, а из того, что увидело свет.

Человеку (и стране в целом) нужны две вещи. Первая – крепкий, надежный, на века построенный дом. И вторая – постоянный приток свежего воздуха, возможность уходить и возвращаться, держать открытыми форточки, выглядывать в окна. Заприте дом наглухо – однажды его обитателю захочется снести двери с петель, высадить рамы, а то и стены обрушить. Пережили, знаем. Бросьте человека на юру, на ветру – получите манкурта, родства не помнящего, готового служить кому угодно за угол и похлебку. Это мы наблюдаем по нашему креативному классу.

Граждане «запретители», «охранители», «мракобесы», давайте поднапряжемся. И обеспечим, наконец, российским талантам свободу творчества – каковой давно уже не было. Воевать у нас получается недурно (говорю с законной гордостью), теперь надо строить мир. Мир другого искусства. Мир других отношений творца к народу.

И, кстати, Вася: если канал «Рен-TB» укажет Вам на дверь, Вы знаете, куда обратиться.

Циники и лирики

09.07.2014

В НАЧАЛЕ июля в Совете Федерации под председательством Валентины Матвиенко прошли парламентские слушания по Основам государственной культурной политики. Значение этого документа пока не осознано вполне, однако многими угадывается – и догадки эти столь многообещающи, что ни чиновники, ни парламентарии, ни деятели культуры не жалеют сил и времени для обсуждения проекта Основ. К концу сентября текст должен приобрести безупречную ясность, потому любую критику сегодня надо воспринимать как работу на общее дело.

Вот и покритикуем.

На мой взгляд, по стилистике предварительный проект ОГКП напоминает письмо из Простоквашино. То самое, которое начинал сочинять дядя Федор, продолжал – пробегавший мимо Матроскин, а завершал жалобными каракулями («то лапы ломит, то хвост отваливается») и гордостью за повышенную лохматость «ваш сын дядя Шарик».

Заздравные запевы про «духовное, культурное, национальное самоопределение России», «утверждение общенациональной идеологии развития», «уважение к истории и традициям»… категорически не монтируются с целым рядом последующих фрагментов. Какие-то аспекты не прописаны вовсе, какие-то трактуются за упокой.

Итак, основной раздел – «Стратегические задачи государственной культурной политики».

Пункт третий, «Поддержка отечественной литературы…». «В духовной и культурной жизни России русская литература занимает особое место… Традиции и высочайший уровень литературного мастерства удалось сохранить даже в условиях жесткой идеологической цензуры советского времени».

Этот пассаж мог бы считаться добросовестным, если бы далее с гордостью провозглашалось: а едва только жесткой идеологической цензуры не стало, сразу расцвела пышным цветом русская литература и принесла великолепные плоды, каковые мы готовы предъявить всем интересующимся. Но не могут сказать ничего подобного создатели документа. Тогда в чем посыл? Пнуть лишний раз советскую эпоху? На это большой смелости не требуется. И ума, кстати говоря, тоже. Помимо тех очевидных фактов, что цензура была изобретена задолго до советской власти (собственно, с феноменом абсолютно бесконтрольного творчества мы столкнулись только на новейшем отрезке истории); что в условиях «жесткой идеологии» родилась великая литература для детей, которой мы насыщаемся до сих пор, ибо духовную пищу подобного уровня производить не в состоянии, – помимо этого, сам примиренческий настрой документа отторгает подобные выпады. Нападками на советское народ можно только разобщить. Как фактор объединения это не проходит.

Пункт шестой. Абзац – пока единственный на весь документ, – посвященный кино. «Основное направление государственной поддержки – это зрительский кинематограф, что позволяет увеличивать объем отечественной кинопродукции на экранах страны. Но поддержки требует и развитие кинематографа как искусства».

Данная цитата явно принадлежит авторам с короткой памятью. Лучшие отечественные фильмы, фильмы, которыми мы все до сих пор аукаемся и которые до недавнего времени оставались чуть ли не единственным связующим звеном между поколениями, были одновременно и кассовыми, и высокохудожественными. Они собирали неслыханные нынче десятки миллионов зрителей, будучи при этом – как мы теперь точно понимаем – шедеврами. Косное и вредное заблуждение – будто киноискусством у нас занимался один Тарковский. Назовите любую дорогую вам с детства картину – это настоящее искусство, не сомневайтесь. Вспомните практически любого из известных советских кинорежиссеров – это художник, будьте уверены. Скажу еще: художников гораздо больше, чем фамилий, которые вы в состоянии воспроизвести. Кто снял «Простую историю»? Юрий Егоров. Много ли вы о нем знаете? Кто-то – больше, кто-то – совсем ничего. А ведь если бы у мирового киноискусства был свой Лувр, «Простая история» висела бы в отдельном зале под стеклом, а вокруг с благоговением толпилась бы разноязыкая публика…

Разделение кинематографа на «зрительский» и относящийся к «искусству» произошло недавно. С появлением понятия «формат» – вроде бы полезного и практичного, однако на деле ставшего основой новой диктатуры. Форматы активно взяты на вооружение бездарями и симулякрами. Теми, у кого вместо души калькулятор. Но государственная культурная политика тут при чем?

Более того: подобным подходом к кинематографу поощряется дальнейшее размножение и выползание на экран всевозможных «левиафанов». Фильм, получивший в Канне приз за лучший сценарий (хотя сценария там нет вовсе, а есть набор неправдоподобных, плохо монтирующихся друг с другом ситуаций), снят при поддержке Фонда кино и Минкульта. Очень надеюсь, что общественные разбирательства по этому поводу еще впереди. Нельзя плевать в лицо соотечественникам за их же – соотечественников-налогоплательщиков – деньги. Да вдобавок выдавать плевок за «искусство». К искусству – то есть сделанному искусственно – там, на мой взгляд, относится только ненормативная лексика, аккуратно вмонтированная в речь мэра – Мадянова. Впрочем, прокатное удостоверение получено, пусть зритель 18+ ознакомится с «Левиафаном», тогда и вернемся к этому разговору.

Тот же пункт того же раздела. «В процессе формирования и реализации государственной культурной политики должны быть выработаны необходимые и достаточные формы государственного регулирования сферы массовой культуры как преобладающего фактора культурного воздействия на граждан и взаимодействия профессиональной и массовой культуры».

Абзац, появившийся в проекте после моего выступления на одном из заседаний рабочей группы под руководством главы Администрации президента Сергея Иванова. Однако что здесь написано – не понимаю. Донт андэстенд. Нон компрене. Нихт ферштейн. Не розумпо. Ни в зуб ногой. «Необходимые и достаточные» – это как? «Сфера массовой культуры» – это что? Филипп Киркоров? Необходимое и достаточное регулирование Киркорова? Ну ты, барин, задачи ставишь! Такое еще никому не удавалось. «Взаимодействие профессиональной и массовой…» – просто дичь. То есть массовая – по определению непрофессиональна?

А ведь важнее массовой культуры ничего нет. Именно она растит человека, формирует его на протяжении всей жизни. Фильмы для широкого зрителя, о которых мы говорили выше, – создающие образ героя. Какие герои – такой и зритель, каков зритель – такова страна. Песни – чтобы оказались кстати и в горе, и в радости, чтобы захотелось слова выучить, – этой проблеме была посвящена колонка «Клавдия Шульженко против Кончиты Вурст». Наконец, извините за прозу жизни, юмор. Может быть, самое главное в сфере культуры – над чем страна смеется. Есть ли у нее общие, в разных регионах и социальных слоях понятные шутки, и какого они качества.

В современной России на месте юмора – зияющая воронка. Высокие традиции жанра уничтожены, будто взрывом. Выбирать приходится между различными видами нишевого стебалова – ведь нельзя же, помилуй Бог, смотреть «Смехопанораму». Впрочем, значительный процент населения полагает, что можно. Аркадий Исаакович Райкин или Мария Миронова с Александром Менакером объединяли страну: дворник знал, что смеется вместе с академиком. Нынешний «массовый» юмор фактически и является водоразделом между «элитой» и «быдлом». Вторых все успешнее отупляют, чтобы первые все брезгливее воротили нос.

При этом ни в песенном, ни в юмористическом жанре не существует нормально функционирующих социальных лифтов. Нет системы отбора, просеивания, воспитания талантливой молодежи. Монополия – у телевидения, а там фильтр один – пресловутый формат, о котором мы уже говорили.

Кстати, пункт четвертый «Стратегических задач…» – «Поддержка и развитие благоприятной для становления личности информационной среды» – я сейчас не обсуждаю сознательно. Здесь слабость текста оправданна и понятна. Выходить против нашего ТВ с одними Основами ГКП наперевес – все равно что пытаться сбить самолет украинской нацгвардии из рогатки.

Пункт седьмой. «Поддержка существующих и вновь создаваемых институтов и общественных инициатив…» «Культура по своей природе развивается путем создания новых художественных форм, нового содержания. В момент создания их общественная оценка, как правило, противоречива, но сам факт художественного новаторства, поиска и эксперимента должен быть доступен вниманию общества».

В десятый раз перечитываю – не понимаю: где у этого абзаца тормоз? Где гарантии от распространения «гоголь-центров» или «домов новой культуры» по всей России? Такая формулировка сделала бы честь альтернативному проекту культурной политики, доходчиво изложенному в картинках Маратом Гельманом.

И вот здесь, как мне кажется, мы нащупали главную слабость документа. Нынешний проект – это собрание прав творца, без малейшего упоминания про обязанности. Государство в каждом абзаце что-то должно, деятель культуры – народу, обществу, государству – не должен ровным счетом ничего. Но художник, который снимает с себя ответственность за что бы то ни было, кроме собственного благополучия, становится жлобом. Заслуженным жлобом республики. И на иные звания претендовать не имеет права. Потакая жлобству, узаконивая его, мы собственными руками портим человеческий материал в сфере культуры.

Худрук провинциального театра просто обязан интересоваться криминогенной обстановкой в городе, где работает. Не потому, что усилиями одного лишь театра можно покончить с преступностью. Но потому, что театр способен внести немалую лепту в улучшение психологического микроклимата. Снимаешь ли ты кино, готовишь выставку, выпускаешь очередной номер газеты, необходимо задуматься хоть на минуту: твой продукт сделает человека лучше или хуже? Врезалось в память, как 12 июня в Георгиевском зале, принимая Государственную премию за «Легенду № 17», продюсер Леонид Верещагин сказал: «Фильм вышел – и сразу нашел отклик в сердцах миллионов наших зрителей, потому что он делался с большой любовью всеми, кто прикоснулся к этому проекту. Эта любовь была считана зрителями. А кино является ведь мощнейшим инструментом формирования идеалов. После удачного проката фильм был показан по каналу «Россия 1» перед самой церемонией открытия зимних Олимпийских игр… И если кому-то из наших спортсменов наш фильм хоть чуть-чуть помог дотянуться до медали – наша миссия выполнена. А если те, кому не повезло, кто проиграл, но нашел в себе силы перебороть себя, встать и снова продолжить борьбу, и в этом тоже помог наш фильм, то наша миссия выполнена вдвойне…»

Так говорил Верещагин – человек вполне прагматичный. Почему-то пафос его никому не показался странным, а слово «миссия» – напыщенным. Прислушайтесь к самым серьезным людям страны, перечитайте речи главы государства. Противоборство между лириками и циниками (отнюдь не надуманное, как когда-то между физиками и лириками) достигло максимального обострения. Погнали наши городских – в жизнь России, наконец-то, возвращается поэзия. Не в узком смысле – как один из компонентов грядущего Года литературы, но как великая движущая сила. Мы не жлобы, жлобы не мы.

Опрос ВЦИОМа, проведенный в минувшем апреле, показал: индекс счастья в России достиг исторического максимума за последние 25 лет. Четверть века, вдумайтесь. То есть ни эйфория начала 90-х, которую испытывали многие (что нормально – людям свойственно надеяться на перемены к лучшему), ни насыщение прилавков товарами и продуктами счастья обеспечить не смогли. Что же изменилось весной 2014-го? Сущая «мелочь»: люди снова – после долгого перерыва – поверили, что живут в великой стране. Не имеет права отечественная культура оставаться в стороне от этого запроса.

Экономика, промышленность, оборона, финансы в конечном счете зависят от одного фактора – от настроения, с которым просыпается утром рядовой россиянин. И если ему для полного счастья требуется ощущать себя гражданином великой страны, будьте любезны, деятели культуры, обеспечьте ему подобный настрой. А рк великой он сам ее сделает.