Елена Трушникова
Сказки для души
Нас, сорок длиннохвостых, много в то время было рядом с такими гусаками. Слушали речи их выспренние, по округе вести разносили. Кто-то из нашей братии так и остался жить при дворах, с кормушек гусевых да индюковых питаясь. А мы вот в лесу остались, на воле. Насмотрелась я на порядки те и выводы соответствующие сделала: не стоят брошенные под ноги зерна той цены, которую позабывшие свободу платят…
Я тогда молодая была, дерзкая. Все хотелось узнать, понять, новому научиться! И, как-то вижу – появилась на птичьем дворе Серая Гусыня. То тут мелькнет, то там появится, то восторженными да наивными глазами на Гуся посмотрит. И хотя сорокам с гусями не по пути, сдружились мы с той Гусыней нечаянно как-то. Добрая она была, миру открытая. И образованная очень.
Гусыня хоть нечасто, но подходила к Важному Гусю. Где совета спросит, где подробности происшествия, но больше все, распахнув глаза, речам гусевым внимала, большим авторитетом его считала. И, сама того не ведая в доверенные птицы к Гусю тому попала. Очень радовалась назначению, гордилась, что может быть полезной такому большому начальству.
А Гусь – не дурак, приметил, что Гусыня в облаках витает. Не привыкать высокопоставленному гусаку к лести да вниманию, с малолетства обласкан он, с младых ногтей умел привлекательностью своей пользоваться. Как паразит какой с удовольствием питался чистой энергией, от Гусыни исходящей.
Как-то в разговоре с соплеменником, размахивая крыльями, да рассказывая о новом выгодном деле, обмолвился Гусь, что та самая Серая Гусыня влюблена в него по уши. «Пусть вздыхает – снисходительно отвечал он на все расспросы, – есть, пить не просит, пусть рядом вертится. Глядишь, из ее привязанности можно выгоду какую в будущем поиметь. Мне свои птицы везде нужны! Ты лучше расскажи мне о той пестрой индюшке, что была вчера на пруду рядом с тобой».
А я вдруг переживать за подругу стала, словно камень на сердце лег. Хоть молчала Гусыня о чувствах своих, но невдомек наивной птице, что, глядя в глаза ее распахнутые, можно очень даже правильные выводы сделать.
«Может быть, не стоит тебе так раскрываться перед ним? Ты же видишь, что он за птица. Черствый крючкотвор. Такой даже самого малого перышка твоего не стоит!» – пыталась я сдержать разгорающийся в неискушенном сердце огонь… Но разве очарованные слышат доводы разума? Серая Гусыня по-прежнему с воодушевлением слушала торжественные речи Гусака и работала, можно сказать, на износ. Лишь бы господин был ею доволен.
– Да, я понимаю, я согласна с вашей точкой зрения, я не подведу,– говорила она важной птице, стараясь как можно лучше выполнить все его распоряжения.
– Я знаю, ты не подведешь, ты же меня любишь, – самодовольно ответил на ее старания Гусь на одном из птичьих слетов. Да так ответил, что другие услышали. Собравшиеся на птичьем дворе разнокалиберные птицы с нескрываемым интересом наблюдали эту сцену. А я даже клюв от возмущения раскрыла. Так хотелось этого самовлюбленного чинушу прямо в глаз долбануть!
– Мама, драться же некрасиво!? – удивленно протянул сорочёнок.
– Да уж! Порой, глядя на таких… о манерах забываешь, – проворчала всколыхнувшаяся от воспоминаний сорока.
– А как же тетя Гусыня? Она не заплакала от обиды? – участливо спросила дочь.
Стрекотунья, поведя головой, вздохнула:
– Гусыня, конечно, опешила. Сначала, в присутствии обитателей птичьего двора она пыталась быть веселой, делала вид, что ничего не произошло. Старалась не замечать колких намеков и ехидных взглядов окружающих. Но оставшись одна, Гусыня приуныла. А когда я прилетела к ней с подарком и добрым словом, и вовсе расклеилась, стала жаловаться на судьбу:
– Вот как Важный Гусь оценил мое к нему добросердечное отношение… Здорово! Как он может говорить, да еще в присутствии посторонних, о том, в чем я сама толком не могу разобраться?! – возмущалась она. – А как снисходительно он это говорил: «Я знаю…» Он знает… Ужас, какая же я глупая! Почему я так вела себя? Зачем ему в клюв заглядывала, верила его пафосным речам о том, что мы – дружная команда!?
– Она обиделась? – с состраданием спросила дочь.
– Конечно, обиделась. Прежде всего, на себя, на свою открытость и сердце чистое, интригами да притворством незамутненное! – раздосадовано щелкнула клювом мать. – Я б на ее месте этому хлыщу…
– Так зачем же ей на себя обижаться? – перебил ее сорочёнок, взмахнув крыльями. – Разве она виновата, что гусак тот оказался вовсе не рыцарем?
– Она-то не виновата. Просто гусаков таких вокруг ох как много, – покачала головой сорока.
Мудрая птица ненадолго задумалась, глядя на закатное солнце. Ветви березы чуть слышно шелестели, день подходил к концу, мир вокруг них постепенно засыпал. Зорким взглядом обозрев окрестности, крылатая говорунья заметила приближающегося к гнезду отца семейства. Поневоле залюбовалась красивым полетом, блестящим опереньем белобокого чернокрылого супруга, радостно стрекотнула приветствие, подалась навстречу мужу.
Тот вернулся к дому с пойманной мышью, внимательно осмотрел сородичей, проследил, чтобы все остались сытыми, и устроился на ветке дерева рядом с гнездом.
Дети принялись за поздний ужин, попутно расспрашивая, чем закончилась история с гусыней.
– Спустя неделю стал замечать Важный Гусь, что нет рядом Серой Гусыни. «Ничего, прибежит», – усмехался он, изредка вспоминая ее наивные глаза. Но время шло, а она не появлялась. И Гусь забыл о ее существовании, выбрал себе новую помощницу. Пусть тупую как пробка, но из себя всю такую… лебедушку. И без Гусыни у него было много дел, много развлечений.
– Мама, хоть ты ругаться запрещаешь, но по всему видно, что господин важный – тот еще индюк самовлюбленный. Я таким точно быть не хочу! – приосанился белобокий сын.
Отец одобрительно глянул на него со своего насеста и вновь задремал.
– А подруга моя, сделав соответствующие выводы, более разборчивой стала, – мать с напором посмотрела в распахнутые глаза дочери.
– Мама, а наш папа – рыцарь? – с волнением спросила ее маленькая говорунья.
При этих словах отец семейства снова приоткрыл один глаз и с интересом посмотрел на жену.
– Конечно! Ваш папа – настоящий крылатый рыцарь! Сильный, смелый, заботливый, – сорока разгладила клювом взъерошенные перышки на голове засыпающей дочери. И, отвернувшись в сторону, чуть слышно добавила. – Ну, почти…
ЖЕМЧУЖИНКА
На морском берегу, покрытом ослепительно-белым песком, сидел ловец жемчуга. Он только что вышел из воды с большой сеткой, сплетенной из вьющихся растений и наполненной до краев раковинами-жемчужницами. Ахмат – так звали ловца жемчуга, стал вынимать из сетки раковины и раскладывать их на горячей от солнечных лучей поверхности ровной, полого спускающейся к морю прибрежной скалы. От жары моллюски, что жили в раковинах, погибали и плотно сомкнутые створки раковин легко открывались с помощью ножа.
Выждав положенное время, Ахмат раскрыл выловленные им раковины и, разложив на камне платок, одну за другой стал выкладывать на него жемчужины. Горка сияющих шариков постепенно росла. Все они были крупными, правильной формы, жемчужинами. Ахмат любовался ими и прикидывал в уме, сколько денег заплатит ему толстый лавочник за сегодняшний улов.
Открыв последнюю раковину, Ахмат огорчился. На его ладони лежала маленькая, чуть больше песчинки, жемчужинка. Слишком рано вынули ее из чрева матери-раковины проворные руки ловца жемчуга.
«Ничего, – успокаивал себя Ахмат, – зато остальные жемчужины крупные. А эта, хоть и мала, но тоже чего-нибудь да стоит». – И он положил жемчужинку на платок рядом с другими.
Улыбаясь голубому небу и синему морю, купаясь в солнечных лучах и излучая свет и радость, маленькая жемчужинка казалась самой счастливой.
– Здравствуйте, – сияя, обратилась она к соседкам, – я тоже перламутровая, смотрите! – Лучилась жемчужинка нежным светом.
– Тоже мне перламутровая! – ехидно ответила ей одна из больших жемчужин. – Да ты знаешь, сколько надо времени и терпения, чтобы стать настоящим жемчугом? Вот я, например, пять лет сидела взаперти внутри матери-раковины, чтобы стать лучшей, стать знаменитой и занять подобающее моему рангу место в диадеме одной из принцесс или в колье какой-нибудь великой герцогини. На меньшее я не согласна.
А ты, козявка, на что ты можешь рассчитывать? Разве что, тебя растолкут в ступке и сделают жемчужную эссенцию, чтобы наполнить стеклянные шарики. И такие фальшивые бусы будет носить какая-нибудь служанка. Нет, тебе не место среди нас! Убирайся прочь! – И круглобокая жемчужина вытолкнула свою маленькую соседку за край платка.
Жемчужинка скатилась по гладкой каменной поверхности и упала на теплый берег, смешавшись с песчинками. От горя и отчаяния она готова была расплакаться, но вдруг услышала восхищенный возглас: «Смотрите, какая красавица!»
Оглядевшись вокруг, жемчужинка поняла, что попала в мир песчинок. Они смотрели на свою гостью во все глаза и восхищались ею. Жемчужинке не верилось, что это именно она является центром внимания песчинок и маленьких камешков.
– Что вы, я не заслуживаю таких почестей, – пыталась она остановить их восторженные речи. – Меня только что прогнали нестоящие большие жемчужины. А я мечтала стать такой же, как они, но не смогла. Мне больше не вырасти, не стать крупным жемчугом, – огорченно прошептала жемчужинка.
– А зачем тебе это нужно? – удивились песчинки. – Пусть жемчужины большие, пусть дорогие, но их судьба – пылиться в богатых шкатулках, среди дорогих украшений, оспаривая свое превосходство, или висеть на шее какой-нибудь престарелой графини.
А ты здесь на свободе, под синим небом, и ты самая прекрасная из нас. Оставайся с нами, жемчужинка, не уходи в мир зависти и беспрестанной борьбы за первенство. Для таких маленьких сияющих жемчужин нет места в том мире. Мы всегда будем рядом с тобой и никому не дадим в обиду свою жемчужинку!
– А я буду лелеять и холить тебя, рассказывать дивные сказки о далеких берегах и волшебных замках, – ворковала набегавшая на берег волна.
– А я буду петь тебе добрые песни, баюкать по вечерам и будить по утрам своим нежным прикосновением, – шептал ласковый морской ветерок.
– А я? Что я буду делать? – спросила жемчужинка.
– А, знаю, – воскликнула она, немного подумав, – я останусь на морском берегу, я буду сиять для вас и дарить свет своей души всем, кто в этом нуждается!
ЖИЛА-БЫЛА ПОЛЯНКА
Далеко-далеко, за высокими горами, рядом с каменным утесом жила своей жизнью маленькая полянка. Небольшой прозрачный родник, стекая по склону утеса быстрым говорливым ручейком, на полянке замедлял свой бег. И, тихонько нашептывая свои сказки прибрежным камышам, неспешно и плавно катился меж пологих зеленых берегов. В центре полянки рос Большой Кедр. Его окружали крепкие молодые деревца. Они изо всех сил тянулись к солнцу, стараясь перерасти друг дружку. «Кто знает, – думало каждое из них, – а вдруг и я стану со временем Главным Деревом нашей полянки? Уж тогда-то я развернусь, раскину крепкие ветви, вознесусь пышной кроной к самым облакам. И с высоты буду обозревать свои владенья». Так они мечтали и потихоньку росли.
Проказницы-белки, прыгая с ветки на ветку, сушили на ветвях деревьев грибы и ягоды. Готовясь к холодной зиме, устраивали в дуплах теплые жилища и кладовые. Юркие кедровки, вылущивая вкусные орешки, часто роняли на землю спелые шишки. И там их подбирали мыши и полосатые бурундуки. И косолапые медведи с удовольствием лакомились кедровыми плодами. Звери и птицы с благодарностью принимали дары высоких стройных деревьев. А те, радуясь, что приносят пользу, старались каждого одарить, никого не забывая.
Но покой на полянке нарушил молодой Тополь. Из-за высоких гор распорядитель судеб Ветер занес сюда маленькое пушистое семечко. И выросло на благодатной земле огромное дерево. Заволновались хвойные: не ровен час, этот пришелец перерастет самого господина Большого Кедра. Вон уже как вымахал. А какой частый подлесок! Того и гляди, целая армия этих лиственных выскочек затмит собой кедровый лес. Можно ли допустить это? Кто же будет тогда кормить лесных жителей, если всю полянку захватят бесполезные тополя?
И началась битва не на жизнь, а на смерть. Каждым листочком, каждой хвоинкой боролись деревья за выживание. Каждый сантиметр пространства с боем отвоевывали они друг у друга, росли, что было сил, цепляясь узловатыми корнями за землю, тянулись нежными молодыми побегами к солнцу. И так увлеклись безумной борьбой, что совсем перестали обращать внимание на то, что творится внизу, у самых корней.
А жизнь у подножия лесных великанов потихоньку замирала.
Веселые ромашки, задумчивые колокольчики и скромные травинки бледнели, становились хилыми и беспомощными. Им не хватало солнечного света и тепла, а выбраться из тени буйно разросшихся деревьев не было сил. Тишина и полумрак царили в глубине леса. Исчезли трава и цветы. Лесные жители ушли из этих мест, птицы улетели за Высокую гору. Только серые лишайники, которым все равно – есть солнце, или нет, свешивались растрепанными лохмами с засохших нижних ветвей.
А деревья все росли, теснясь, тянулись ввысь, не разбирая уже, где свои, где чужие. Лишь бы самому ухватить как можно больше солнечных лучей, закрыть путь к свету растущим рядом, – не то самого оставят в темноте. Многие, измученные сумасшедшей гонкой и обессиленные постоянной борьбой, поникли, засохли. И вот один из таких лесных великанов, растущих на берегу ручейка, под давлением более энергичных соперников не выдержал и упал.
Огромные валуны, комья и пласты земли ссыпались в воду, запрудив ручей. И по полянке, поднимая кучи лесного мусора, старых веток и опавших листьев, потекли мутные ручейки. Меж крепких стволов появились грязные лужи, глядевшие на мир черными провалами мертвых глазниц. Все выше и выше поднимался уровень воды, затопляя округу. Поначалу деревья обрадовались возможности беспрепятственно пить воду и процветать. Но постепенно в раскисшей от обилия воды почве они стали терять опору. Перенасыщенные влагой стволы покосились, поникли и, загнивая и покрываясь плесенью, стали погружаться в болотную тину.
Однажды распорядитель судеб Ветер, обогнув высокую Каменную Гору, решил посетить уютную полянку, где когда-то отдыхал. Но увидел он только зеленое болото. То тут, то там возвышались остовы когда-то цветущих деревьев. Что осталось от них теперь? Жалкие останки, голые остовы без листьев и коры, в предсмертной тоске протянувшие свои костлявые скрюченные пальцы к небу. Где их великолепие? Где спесь и стремление быть впереди всех? Все исчезло, все ушло в небытие. Многие годы болото оставалось гнилым и непроходимым. Пустота и страх поселились в этом царстве былого величия.
Но время идет. Вот уже на высоких кочках прорастает зеленая трава, пушистый мягкий мох взбирается по упавшему сосновому стволу и греется в солнечных лучах, радуясь теплу. Примостившись на трухлявых пнях, улыбаются друг другу счастливые ромашки, поправляют свои скромные платьица незабудки, одуванчики желтой бахромой окаймляют края болота. В прозрачных лужицах плавают нежные кувшинки, а яркие бусинки морошки рассыпались по пышному моховому ковру рубиновыми звездочками.
Пусть нескоро, пусть через много лет, но когда-то на этом месте вновь вырастут деревья…
ЗОЛОТОЙ КОЛОКОЛЬЧИК
На лесной полянке в уютной норке жила мышка-мать со своим мышонком. С раннего утра и до захода солнца мышка шныряла по округе. Она собирала лесные орехи, выкапывала вкусные корешки, носила в кладовую спелые зерна пшеницы с далекого поля – запасала на зиму еду для себя и своего сына.
Мышонок играл около норки, грелся под лучами летнего теплого солнышка. В его жизни не было больших бед и огорчений, ведь мышка-мать заботилась о сыне, оберегала его от холода и голода.
Однажды мышонок увидел на ветке дерева маленькую птичку. Он долго наблюдал за тем, как птичка перепрыгивает с ветки на ветку, чистит клювом свои блестящие перышки, слушал её нежное пенье.
«Да, – размышлял он, – птичка красивая, и летать умеет. А что это у неё в груди так звенит? Наверное, это золотой колокольчик. Я хочу посмотреть, что у неё внутри!» И он закричал: «Мама, мама! Достань мне эту птичку»!
Мышь не кошка, не умеет карабкаться по деревьям, но ради своего сына мышка-мать способна на всё. Собрав самые крупные и спелые зерна, мышь разложила их под деревом, на котором сидела птичка.
Маленькая певунья, ничего не подозревая, спустилась с ветки на землю и стала клевать золотистые семена. Она постепенно приближалась к мышиному дому, но еда была так вкусна, что птичка позабыла обо всем и очутилась в норке. Услышав позади себя шорох, птичка опомнилась, но было уже поздно. Она в ужасе забила крыльями, заметалась, но вокруг были только земляные стены, а на пути к свободе стояла мышка-мать.
– Не бойся, глупая, – сказала она, – мы тебя не обидим. Станешь развлекать моего сына. Зима долгая, вот и будет мышонку занятье, пока снаружи снег и холод. А у нас тепло и сухо, в доме нет ни сырости, ни ветра.
– И солнца тоже нет, и неба, – с тоской отвечала птичка. – Отпустите меня на волю, прошу вас!
– И не думай об этом! – рассердилась мышь. – Разве я позволю, чтобы мой сын пришел домой и не увидел свою новую игрушку? Он так мечтал о тебе!
В это время в норку ввалился мышонок. Он бегал по траве за бабочкой и очень устал.
Увидев, что птичка, за которой он так долго наблюдал лишь издали, находится в его власти, мышонок очень обрадовался.
– Ну, показывай, – приказал он, – где у тебя золотой колокольчик? Я тоже хочу им поиграть!
– О чем ты говоришь? – удивилась птичка. – У меня нет колокольчика. Это звенит мой голос. Как же я могу отдать его тебе?
