На святой Руси, На Руси великой Жил боярин вельможный Борис Морозов. Все князья-бояре Морозова боялись, Вся Москва пред Борисом трепетала: Он царю был сыздетства наставник, Он царице был родич любимый, Он владел богатством несметным, Изо всех бояр почитался первым.
Лишь одна печаль боярина томила: Не было у него детей, А старость не за горами. В горькой старости Любой бедняк боярина богаче, Когда малые внуки Сидят у него на коленях.
И взмолился к Богу боярин Морозов: – Вот мой брат меньшой — Он мне вместо сына. Кабы мог я, Господи, Найти ему невесту, Да такую, Чтоб ей равных не сыскалось: Чтобы мудрой была, И чистой, И прекрасной видом, Чтоб вослед ей глядя Вся Москва дивилась, Чтоб достойный наследник от нее родился Моей славе – моему богатству.
– Диво-дивное! Исполнилась боярина молитва. На другой же день Докладывают ему сваты: – Так мол и так, Есть невеста в боярском доме — И лицом прекрасна, И чудно стройна станом, Так умна, Что с ней старцы ведут беседу, Так чиста, Что птицы ей на руки садятся, Входит в церковь — В церкви Божьей становится светлее.
Как обрадовался боярин Морозов! — Обвенчал он брата Глеба с девицей Феодосьей. Через год у них сын родился, Что месяц ясный. Старый Морозов себя забыл от счастья — Каждый день посылает невестке Заморские яства, Дарит яхонты ей, Как у польской королевы, Золотой возок, Лучше чем у самой царицы.
Ах, боярин Борис Морозов! В том ли мудрость, Чтоб есть дорогие яства? Сердце чистое — Не ярче ли яхонтов светит? Позабыл ты, Какими словами молился Богу. Да Господь помнил!
Сердце мудрое в том, Кто, в высоком тереме сидя, Слышит, Как в слободе погорелой Сироты от голода плачут, Как стонут колодники В сырых подвалах.
Потому-то молодая боярыня Феодосья В золотом возке ездить не хотела, Яхонтами себя не украшала — Надевала она простую одежду, Обувала грубые лапти, Тайно покидала белокаменные палаты, В темные слободы уходила. Кормила голодных, Нагих одевала, Из глубокой ямы Вызволяла пленных, От кнута и огненной пытки Несчастных откупала, Посылала выкуп за тех, Кто в неволю попал на чужбине.
А когда спасенный В ноги ей бросался, Поднимала его, говорила строго: – Господу единому воздай славу. Он дает нам в долг — Мы ему возвращаем.
А когда ей встречался Дворянский сын обнищавший, Посылала ему Морозова лисью шубу, Сапоги из красного сафьяна. Дворянина нельзя дарить, Как простого смерда, — Сердце чистое недаром слышит, Как отец и дед его В небесах плачут, Что дошел их сын до нищеты и позора. – — С юных лет осталась Феодосья вдовою. Она не роптала, Судьбу не корила. Говорила тем, кто приходил ее утешить: – Кто мне дал однажды любимого мужа, Тот, по воскресении, вернет мне его снова.
Сердце робкое страшится И малой разлуки, Сердце чистое Алмаза крепче, А у Господа И тысяча лет – как один день.
II
О ту пору задумал царь Алексей Михайлович Весь народ християнский Обратить в рабство, Приковать к земле железной цепью, Приравнять нашу горькую долю К доле скотов бессловесных.
Вот сошлись на совет князья да бояре — Никого не нашлось за народ заступиться. По душе им государево решенье, И недаром: Християнский пот для них – то жемчуг, Кровь народная – червонное злато. Больше всех царевы родичи довольны, Первый среди них — Борис Иванович Морозов. Как домой воротился боярин Морозов, Выходила Феодосья Прокопьевна ему навстречу, Выходила – говорила без боязни: – Государь-отец-старший братец! Высоко в небе светит солнце. Но превыше солнца Правда Божия сияет. Не посмеет солнце Лишить землю света — Не посмеет От Божьей правды отступиться. А царей-князей Над людьми Господь ставит, Чтоб творили им правду и суд, А не пот с них лизали кровавый!
Прогневили Морозова слова Феодосьи. Не стерпел он, Сказал ближним своим людям: – Загордилась невестка, И впрямь Возомнила себя всех умнее! Ну вольно тебе! Любишь молиться Богу — Заточу тебя в монастырь далекий, Будешь класть поклоны и днем и ночью.
Так сказавши, Затворил он дверь и лег на постели, Только видит: Вошла к нему гостья, Та, что сквозь любые двери проходит, От которой замком не замкнешься. Вошла смерть сама со серпом своим острым, Отделила душу от боярского тела, И отправился он на суд К Господнему престолу. – — А уж царские стражи по всей земле рыщут, Зорко смотрят, Чтоб рабства никто не избегнул. Ловят беглых, Непокорных казнят жестоко, В рудники ссылают на Лену — Ледяную реку.
Больно землю долбить во мраке, На коленях стоя, — Во сто крат больнее Вспоминать о детушках родимых, Как их продали на чужую сторонку За бочонок вина, да за конскую сбрую.
Господи, Господи! Не Ты ли нас создал! Не Христова ли кровь Нас от вечного ада искупила! Посмотри же, Как здесь они ругаются над нами! Сатана в аду такого не измыслит — От сосцов материнских Отрывают младенцев, Вместо них суют Щенков собачьих. – Корми, сучья кровь, Сучат господских! С человечья молока Они станут еще злее, Коли вздумаете бежать — Разорвут вас на части. – — Как услышал царь Алексей Михайлович, Что народ со всей земли Вопит к Богу, Призадумался он И на страшное отважился дело — Искривить решил святую веру, Заслонить от нас, грешных, Небо Господне, Чтоб молитвы наши туда не доходили, Чтоб заступники наши От Русской земли отвернулись.
Призывает к себе царь советчика злого, Патриарха-антихриста, Лукавого Никона-собаку. Говорит ему бессовестный Никон: – Повели, государь, чтобы впредь Во всей земле Русской Не посмел никто помолиться Богу, Прежде чем поклонится Царю и патриарху. Чтоб никто не смел Искать иной правды, Кроме той, Что патриарх и царь возвещают. Ты велишь — А уж стражи твои досмотрят зорко, Чтоб никто твоего повеленья не нарушил.
Господи! Как же быть нам? И что делать? Страшен гнев Твой, Да говорят же, Что Бог – высоко. Царь – далёко, Да палачи его всё ближе! Топорами стучат, Рубят срубы, чтоб жечь нас живыми.
Смилуйся над нами! Укажи, на кого опереться! Тьма кромешная нас объяла, Без огня путеводного Погибаем!
Говорит Господь: Кто зажжет светильник, На высоком месте Поставить его должен. Оттого и Москва святая На холмах стоит на высоких.
Высоко стоял Морозовский дом, Был он всей Москве виден. Распахнула Феодосья Прокопьевна его двери, Потянулись туда Божьи люди — Те, что истину Божию Превыше души своей возлюбили, Что и малую крупицу правды Не уступят сатане вовеки.
Стал Морозовский дом Словно крепость. Словно пламя к небу, Возносилась оттуда молитва. А вокруг народ московский Исполнялся силы И стоял за правду — Не хотел царю покориться.
Как узнал про это царь Алексей Михайлович,— Испугался. Глубокой ночью Ворвались к Морозовой его стражи, Заковали боярыню тяжелой цепью, С милым сыном проститься не дали, Повлекли в монастырь, в подземелье.
Говорили царю приспешники злые: – Повели, государь, Ее сжечь поскорее, Чтобы впредь другим Неповадно было.
Только царь недаром Душу дьяволу продал — Научил его дьявол Хитрости змеиной. Отвечал им царь: – Ой вы, верные слуги! Человека сжечь — Нехитрое дело. Прежде надо, чтоб от правды Боярыня отреклася, Чтобы подлый люд Надежды на Бога лишился.
Приходили к ней в подземелье Царские вельможи, Приходили – увещали ее и стыдили: – Не годится тебе, боярыне знатной, Черный хлеб глодать В кандалах и в кровавой коросте. А повинна в той беде Твоя гордыня, А гордыня – это грех величайший.
Феодосья Прокопьевна им отвечала: – Неужели бояре Христа знатнее? Он – мой истинный царь — Не гнушался такой пищей, Он терновым венцом венчался, И был за меня распят. Не предам я его любви И под самой жестокой пыткой.
Так она говорила в сыром подземелье, А слова ее По всей Москве разносились. Пробирались к ней в темницу Верные люди, И она их наставляла И укрепляла в вере. А тюремные стражи Между собой шептались: – Как мы их сегодня не увидим, Так пусть на Страшном Суде Не увидятся грехи наши.
Догадался об этом царь Алексей Михайлович — Приказал везти боярыню на Ямское подворье, Чтоб пытали ее там Палачи непростые — Князь Одоевский и князь Воротынский.
Заломили ей белы руки, Связали, Высоко подвесили на дыбу. Стали бить кнутами нещадно, Так что кожа клочьями повисла. А потом ее водой отливали И пытали вновь, Каленым железом.
Удивилась Морозова их лютой злобе И, пришед в себя, князей спросила: – Отчего я вам так ненавистна, Князь Одоевский и князь Воротынский? Я ль не ласково в моем доме вас встречала, Дорогих гостей, Кумовьев своих крестовых?
Потемнев лицом, князья отвечали: – Праведный для грешных — Что огнь адский. Вся неправда, что в сердце у нас гнездится, Чуть завидя тебя, на дыбы вставала И терзала наши бедные души Еще злей, Чем тебя мы сегодня терзаем.
Доложили царю Алексею Михайловичу: – Не сдается боярыня Феодосья. Только молит Христа: «Не покинь меня, мой Боже! Я и в смерти от Тебя не отрекуся!»
Усмехнулся царь, Повелел до времени ее не мучить. Сам отправил соглядатаев тайных Поглядеть за морозовским домом, Разузнать, Как живет ее сын любезный, Молодой боярин Иван Глебович.
Шел Ивану Глебовичу восемнадцатый годочек. Был он разумом светел, Учен, И к людям ласков. А лицом и статью был так прекрасен, Что народ московский Дивился, на него глядя: Чисто ангел Божий Боярское принял обличье. Только с ночи той, Как в цепях увезли Феодосью, Перестал ее сын выходить за ворота. От тоски и ночей бессонных Занедужил Иван Глебович — В тот же час об этом Стало царю известно. Посылал к нему царь Лекарей самых лучших, Самых лучших лекарей немецких. Наливали они в чарку лекарства, А в лекарство подмешали Смертельного яду. Только выпил Иванушка того зелья, И закрылись навсегда его ясные очи.
– Видишь ты теперь, что Господь тебя покинул,— Говорили Морозовой ее супостаты. – Он от мук тебя не избавил, Он лишил тебя сына. Нету пользы в твоем упорстве. Покорись лучше царской воле И покайся в преступной гордыне.
Зарыдала Феодосья Прокопьевна, завопила: – Ах вы, Каиново семя, Я ль не вижу, Чему вас наущает дьявол! Мало вам, что вы извели мне сына, Всю-то Русскую землю Погубить вы хотите! Знайте, Ежели не вытерплю этой муки — В Судный день Богородица Святая От народа сего отвернется, Не замолвит за него пред Господом словечка!
Матушка-Заступница! Не отринь нас, грешных! Донеси до Господа Мольбы наши! Ах, одна, Одна осталась нам молитва На года, На века скорбей грядущих: Дай нам, Господи, Твоего терпенья — Бесконечного терпенья Христова — И тогда никакая сила Нас с Тобой разлучить не сможет.
Мы Москву святую покинем, Белокаменные оставим храмы, И уйдем тропами глухими Ради правды Божьей скитаться. И в скитах, В урочищах темных Сбережем наше сердце живое — В нем пребудет живой наша правда, И на Страшном Суде просияет. Не затем ли Ты, Господи Боже, Широко нашу землю раскинул, Оградил ее лесом дремучим, Оковал ее морем студеным? – — Понял царь Алексей Михайлович, Что не он Над нашим сердцем властен, И решил отомстить лютой местью Тем, кто Господа сильней других любит.
Повелел он боярыню Феодосью Отвезти в глухой далекий Боровск, Вырыть там преглубокую яму, Чтобы в ней Без еды-без света Долгой смертью она умирала.
Как услышала Морозова приговор жестокий — Кликнула она свою верную подругу, Честную вдову Марию Данилову, И сказала: – Отыщи, Мария Герасимовна, Ты в Москве князей Урусовых терем, И скажи сестре моей меньшей, Молодой княгине Евдокии — Повелел мне царь умереть лютой смертью Ради правды Божьей В святой земле Русской. Светлая княгиня Евдокия помолилась Богу, Богу помолилась — святое Евангелье раскрыла. И прочла она слова Господни: «Если семя пшеничное, падши в землю, Не умрет – то пребудет одиноко, А умрет – то принесет плод великий».
И сказала княгиня Евдокия: – Дорог муж, И дороги малые дети. И жизнь дорога. А правда Божия – всего дороже.
Она мужу-князю в пояс поклонилась, Малых детушек своих поцеловала. Взявшись за руки, пошли они с Марией И пред царскими судьями предстали.
И сказали они судьям царским: – Умереть хотим с Морозовой вместе Ради правды Божьей в святой земле Русской. Чтобы правда на Руси не погибла — Воскресла — Лютой смертью ныне Без страха умираем.
Отвезли их всех троих в Боровск, Опустили в страшную яму. И Морозова до конца сестер ободряла, Проводила их в путь, И сама умерла последней. С той поры народ християнский Стал горькой вдове подобен — Нет у нас государя, Пасут нас лютые волки. Господи Боже! Смилуйся над нами! У тебя ведь И тысяча лет – как один день!
