Елена Соковенина
Универсальный саквояж мадам Ренар
Глава 3, в которой происходит исторический разговор
– …Целыми днями сидит за компьютером, – жаловалась Летняя.
Рядом с женой изобретателя она казалась ещё выше. Обе красились в рыжий, обе носили очки, обе были в джинсах, обе говорили скороговоркой. Только Берёзкина была стриженая, маленькая, как фея, в зелёной разлетающейся тунике, с ярким весёлым лицом, а мать – бледная, рослая, как валькирия со своими длинными волосами.
– Правда, он ещё читает, но всё-таки – игры, сплошные игры и ничего, кроме игр! Даже с бывшими одноклассниками не гуляет. Книги, в основном, в транспорте и в кровати. У меня волосы дыбом встают, когда я думаю, что он так и просидит за своим ящиком всю жизнь. Что я вырастила взрослого лося, который в двадцать лет ничего делать не хочет, социализироваться не желает, а желает только лежать на диване, играть в игры и ждать, пока мать придет с работы и принесет в клюве вкусненькое! У него мотивация на нуле!
Лев покосился на Фёдора. Тот рассматривал стену.
– Можно подумать, мы были другими, – попробовал утешить изобретатель. – Мы тоже ничего не хотели делать. А посмотрите на нас сейчас!
– Не хочу, – отрезала Елена Летняя. – Если бы я знала, что слава и деньги у нас теперь разные вещи! Не то, что жить накладно, умереть не на что. Хорошо, сжала зубы, нашла другое место. Знаете, пока работала в журналах – пусть даже и с той зарплатой – чувствовала себя человеком. А теперь мне пришлось устроиться в домоуправление! Статьи – в свободное время.
– Ну, знаете, и я простой тестер, – отец Льва печально улыбнулся. – В свободное время – дело для души.
– Простой тестер? – разочарованно переспросил Фёдор.
– Нет, не простой. Я супертестер. Начальник отдела качества в одной крупной немецкой компании. Которую уже доедает Китай. И как только это случится, придется заняться другим. Самообеспечения – увы! – пока не выходит.
– Мужа пригласили читать механику в здешнем Политехническом университете, – сообщила Берёзкина. – С осени. А я преподаю в частном лицее вместо того, чтобы переводить своих любимых французских поэтов.
– Как раз к этому я и веду, – изобретатель встал и заходил по комнате – Мы ведь все делаем не то, что хотели. А когда делаем, становимся нищими. Посмотрите на меня. Мы для них не пример, они не хотят такой жизни! Но и другой не видят. Откуда бы ей взяться? Для этого надо что-то делать, а они даже не знают, как, где, куда двигаться. Наши советы отвергают. Вот и лежат на диване с планшетом. Ваш хоть год, как школу закончил, а некоторые уже третий год бездельничают. И менять, похоже, ничего не хотят.
– Федька очень закрыт, – Елена Летняя положила ногу на ногу. – Он умудрился вырасти в совершенно замкнутой среде. Даже в магазин не выгнать – стесняется. К психологу с третьего класса идти не хочет. Обрубает любые попытки помощи. Говорит, что у него депрессия. Я с ним согласна. Эта вялость, апатия – типичные клинические симптомы. Я голову сломала, думая, как помочь сыну совершить этот рывок. Вырваться из этого состояния.
– Вот-вот, – поддержала Берёзкина. – И наш такой же. Им нужна наша поддержка.
– Да-да. И я так думаю. Что-то, чтобы поддержать этот переход. Предотвратить травму взросления.
– Что-то надо делать, а я понятия не имею, что.
– Ваш хотя бы знает иностранные языки, – напомнила мать. – Это уже хорошее начало.
– Замечательное, – горько отозвалась Берёзкина. – Собирался стать пианистом, готовился, окончил музыкальную школу – и передумал. Не хочу, говорит, передумал, говорит. Совершенно неуправляем. Даже репетиторствовать отказывается. Он, видите ли, не может общаться с такими дураками. Не говоря уже о том, какие дураки ходят в офис.
Фёдор покосился на Льва. Тот закатил глаза.
– Наш такой же, – Елена Летняя со вздохом махнула рукой. – «Кругом одни идиоты».
– А то нет! – встрял Фёдор.
– Конечно. Один ты у нас умный. Так и лежишь весь день на диване. От большого ума.
– И наш лежит, – добавила жена изобретателя. – Говорит, что угодно, только не в офис.
– Да, – хмыкнул изобретатель. – И, в общем, я его понимаю. Говорит, что хочет фриланс, правда, пока не определился с родом занятий. Так вы говорите, ваш не усваивает языки? Это дело поправимое. Ему просто нужно живое общение. Таких, как ваш Фёдор, много и большинство из них вовсе не безнадёжны. Даже наоборот!
Мать только рукой махнула – ничего, мол, нового.
С минуту все молча пили чай.
– Они так плохо адаптируются, – проговорила Елена Летняя. – У современных подростков слишком чувствительная нервная система. Конечно, им трудно переносить внешние воздействия. Я давно об этом пишу: нужно создать среду, помочь им совершить переход.
– Это всё хорошо, – сказал изобретатель, хотя ничего хорошего не было. – А если… что-нибудь настоящее? Ваш умеет что-то делать руками?
– Сверлить, паять, вкручивать лампочку, стрелять из пневматического пистолета, – не дав Фёдору вставить слово, перечислила мать. – Режет мясо. Месит тесто. Всё.
– Не ругайте его, – взмолилась мачеха Льва. – Ведь это такая прелесть – месит тесто!
И она со значением посмотрела на пасынка.
– А что ваш мальчик? – спросила Летняя.
– О, мой сын умеет многое, – Берёзкин держал между пальцами ломтик сыра. – Мы несколько лет прожили в Париже – я был разработчиком русского сегмента электронных книг в «Могол Плей». Так что французский он знает почти так же плохо, как английский.
– Но он может объясниться, – вмешалась его жена.
– Тоже верно. Мальчик наш много читает – и, к сожалению, всё не то. Сплошная фантастика! Я пытался научить его физике, математике, биологии – ведь есть прекрасные книги! Там всё замечательно изложено! Меня в детстве за уши не оттащить было – везде читал. В метро читал. В туалете читал. В кровати – с фонариком!
Изобретатель вытер пот на лбу – разволновался.
– Как рыба об горох, – уже спокойнее продолжил он. – Основы программирования? Ни за что. Маркетинг? Крутит носом. Он каким-то образом устроился в мире своих фантазий и всякая материальная жизнь отваливается от него, как…
Слово не находилось и изобретатель продолжил:
– Спорту совершенно чужд. Совершенно! Правда, маленький он неплохо сидел в седле, но потом пошли гаджеты – и всё пропало. Собственно, я несправедлив. В тот момент у нас стало неважно в материальном смысле. Вернулись в Москву, там пошли все эти гаджеты… Но всё равно! Парень должен хотеть двигаться! Здоровый организм требует движения! Это закон природы!
При этом изобретатель посмотрел на Льва и тот отвернулся с лицом нарушителя законов природы. Потом он перевёл взгляд на Фёдора, и тот смущённо пробормотал, что физрук у них в школе – натуральный маньяк.
– Скажите, ваш умеет пользоваться стиральной машиной? – поинтересовалась Елена Летняя.
– Эм-ма… – изобретатель смутился. – Я и сам как-то в этом не ахти.
– Что?! – не поверил Фёдор. – Этого не может быть! Вы же физик!.
Но они и не подумали обратить внимание на этот вопиющий факт.
– Ну, вот и мой нет, – не слушала Летняя. – Человек, который играючи устанавливает на компьютер любую систему, не в состоянии запомнить две кнопки. Две кнопки! Две!
– Мама! – не выдержал Фёдор.
– Не мамкай! Здоровый лось – двадцать лет, в магазин сам сходить не можешь. Он стесняется! Вы можете себе такое представить? Ведь это уму непостижимо!
– Можем, – хмуро отозвалась Берёзкина. – Наш такой же.
– Всю жизнь его защищала – но не в двадцать же лет! Мне кажется, что он даже не мучается, а просто вот так устроился. Ему это удобно. Послушайте, одной мне кажется, что с нашими детьми что-то пошло не так?
Берёзкина налила всем ещё чаю.
– Они совсем не думают о будущем. – Взглянула на парней и поправилась: – Простите, я плохо сформулировала. Думать они, конечно, думают, только не видят. Будущего не видят. Да и настоящее в их головах мало связано с реальностью. Их реальность – мечта. Они со своим подростковым максимализмом уверены, что сделают мир таким, как в любимых книгах. Сделали бы. Если бы имели возможность.
Обе матери горько улыбнулись.
– Кольцо всевластия, кибертехнологии, дирижабли девятнадцатого века и фрегаты восемнадцатого – и всё это в кучу, – вздохнул изобретатель. – История для них – чистая условность, абстракция. Как и реальность.
– Ох, дети! – вздохнула Берёзкина.
– И не говорите, – Летняя покачала ногой. – Знаете, что мне Федька сказал? «Как только на меня свалится кучка денег, уеду из этой страны!» Свалится! Кучка!
Она обидно захохотала.
– Свалится-свалится, – пробормотала Берёзкина. – Ох, как свалится. Боюсь, как бы и вправду не кучка.
– Придумал, – неожиданно заявил изобретатель. – Да, да, я придумал! Только спокойно!
Он заходил по кухне, дергая себя за короткую кудрявую бороду и заговорил:
– Значит, дело вот в чём. Есть такое судно, «Пётр Великий». Это реплика. В точности реконструированный боевой фрегат восемнадцатого века. Но это не простой фрегат! Он построен руками таких же мечтателей. Я не шучу. Когда десять лет назад Селуянов рассказал мне о своей идее, я ему не поверил. Я говорил, что этот замысел не будет доведён до конца. Но они сделали это. Парусник эпохи Петра Великого в настоящее время бороздит моря. Команда говорит на пяти языках: английский, немецкий, французский, датский, норвежский. Всего семьдесят человек. Всё делают своими руками – от шитья парусов до постройки гичек. Другая жизнь, понимаете? Да после такого плавания ваш будет знать хотя бы английский.
Изобретатель почесал переносицу.
– Ну, и мой, даст бог, научится хотеть хоть что-нибудь, кроме лежания на диване.
Он опять походил по комнате – так ему легче думалось, – и продолжил.
– И к тому же связи! Экипаж «Петра Великого» – люди всех возрастов и профессий. Завязанные там знакомства пригодятся. Хотя бы для начала. Короче говоря, это именно то место, где можно пообтесаться, завести друзей, набрать кое-какой опыт. Другое ощущение жизни, понимаете? Они почувствуют тягу к приключениям. Вот чего им не хватает!
– Но Фёдор совершенно не в состоянии… – забормотала Летняя. – Он с таким трудом осваивается в коллективе… У него выраженное расстройство адаптации!
– Я всё равно уеду, – огрызнулся Фёдор.
– Не хами! – рявкнула мать.
– Он действительно уедет, – подтвердил изобретатель. – Парень совершеннолетний и может делать что угодно. Хоть жениться. Не удерживайте его. Пусть едет.
– Дорого? – спросила Летняя.
Изобретатель потянулся за телефоном. Он походил с ним туда-сюда, вышел на кухню, вернулся, зашёл в комнату сына, больше похожую на каморку, сел на кровать, пошёл в комнату, бормоча, наколотил что-то на ноутбуке и, наконец, обернулся к журналистке.
– Селуянов по дружбе даёт половинную скидку. Они там всё оплачивают сами – воду, электричество. Потом, страховка. Всего шестьсот евро – но сумму можно раскидать на два раза. Это же почти даром! У мальчика есть шенгенская виза? Ах да, ваш ведь европеец. Маршрут Роттердам-Эдинбург. Неделя на борту. Пойдут вдоль побережья Шотландии. Грейт Ярмут, Хартлепул, Ньюкасл, – он поднял глаза на неё. – Ну, как?
Как ни странно, мать тоже взялась за телефон. История, которую она изложила бабушке, существенно отличалась от той, что передал отец Льва Берёзкина. Получалось, что предстоит поездка по обмену студентами, куда есть возможность попасть – исключительно по дружбе – через одного знакомого. Что цель обмена – погружение в иностранную языковую среду. Что на борту работают психологи и педагоги. Что всё есть, включая стиральную машину и интернет. Что там прекрасная кухня и есть врач. Что по любому сигналу прилетит спасательный вертолет. Что…
– Ты же знаешь, что для образования Феденьки мне ничего не жалко! – раздался в трубке отчётливый бабушкин голос.
Бабушкины гробовые деньги давно стали семейной легендой. На них ставили брекеты Фёдору, оплачивали новый дедушкин автомобиль с его бесконечными ремонтами и шили к выпускному костюм, который Фёдор отказался надеть.
Мать сидела на кровати Льва и молчала. Все молчали.
– Кхм, – осторожно нарушил паузу изобретатель. – Судно проходило ремонт в порту Ставангера. Сейчас он закончен, отход назначен на вторник. Участник плавания должен прибыть на борт не позднее, чем за четыре часа. Значит, они должны быть в Ставангере во вторник, не позднее восемнадцати ноль-ноль.
– Пап, – вылез Лев, – почему ты мне про это раньше не говорил? Ну, про «Петра Великого».
– Как это не говорил? – рассердился изобретатель. – Трижды я пытался тебе рассказать! Ты фыркал и отворачивался. Вот так. Видишь?
– Вижу, – буркнул сын.
– И что?
– И ничего. Я же не слышал!
Открыли список, что взять: шапку, шарф, термобельё, тёплые флисовые штаны и кофты. Непродуваемую и непромокаемую куртку. Чего не жалко – для судовых работ. Кроссовки – обязательно на резиновой подошве – для подъёма на ванты. Плотные перчатки для работы с такелажем. Гигиенические принадлежности, полотенце, плавки, брезентовую походную шляпу, крем от солнца и солнечные очки, спальный мешок и водонепроницаемые чехлы, отдельно – для телефона и документов.
К полуночи в коридоре стояли два рюкзака. Два билета на паром Рига-Стокгольм уже были распечатаны. Из Стокгольма нужно было ехать поездом в Осло. Оттуда – тоже поездом – в Ставангер.
Елена Летняя ушла одна. Возвращаться домой Фёдор отказался.
– Эй? – он повернулся ко Льву. – Ты мне обещал рассказать про те изобретения. В буфете!
– Ну, – без особенного энтузиазма показывал тот, – это самокат для крупных людей. Вот, гляди. Раскладываешь, вылезают четыре ноги и сиденье. И выносливость повышенная. Какой-то там хитрый сплав. Проблема в том, что его и не очень крупные люди не хотят.
Фёдор сложил самокат. Разложил. Сел.
– Почему не хотят-то?
– Лень раскладывать.
– А рука от чего?
– От робота, помогает надеть пальто и завязать шнурки. Для пальто и обуви подогрев есть.
– И в чём проблема?
– Мама скандал устроила. Кричала, что нечего делать из людей дегенератов. Что хочет, чтобы пальто ей подавал живой муж. А это обычный электромагнит. Просто слишком сильный. А это…
***
Ночью, в начале второго, весь дом был разбужен дикой вонью. Можно было подумать, что где-то рядом стремительно разлагается тухлая рыба. Фёдор сунул то, что держал в руках, обратно на полку буфета.
Запаховая сигнализация Берёзкина
Он стоял на лестнице. В квартире, по ту сторону двери, что-то стукалось.
– Крошкособиратель, – Лев открыл дверь, чтобы впустить дронт. – Отец идёт. Я же просил тебя не трогать сигнализацию. Сейчас опять скандал будет.
Крошкособиратель
Запаховая сигнализация Берёзкина не устраивала шума, не причиняла никакого вреда, стоила, в отличие от обычной, копейки, но распространяла такую макабрическую вонь, что на изобретателя написали жалобу в управляющую компанию, и на использование устройства был наложен запрет. Его наложили сама жена изобретателя и все соседи – старенькая Анна Петровна и очень нервная госпожа Приедэ.
– Вася! – Берёзкина выскочила в халате (изобретатель шёл следом). – Я же сто раз просила убрать твои чудовища куда-нибудь подальше! Они вечно провоцируют. Молодые люди, третий час ночи. Быстро по кроватям! Прыжками!
– Это не он, – уточнил Фёдор. – Это я.
– Не защищайте его, пожалуйста. Боже мой, Лев, тебе скоро двадцать, а всё как маленький! Иди, пожалуйста, в свою комнату, чтобы глаза мои тебя не видели!
По лестнице спустилась пожилая дама в клетчатых тапках, и Берёзкина бросилась к ней.
– Извините, Анна Петровна, случайно. Сама в шоке, думала, эту вещь давно выбросили.
Но Анна Петровна не успела ничего сказать. Вышла маленькая, мягкая, добродушная с виду старушка и устроила такой скандал, что Берёзкина только беспомощно бормотала:
– Пиедодиэт, пиедодиэт, Приедэс кундзе. Бэт… пагайдиэт… бэт… бэт…
Извинений не слушали. Нервная госпожа Приедэ тарахтела без умолку, обещала, что будет протестовать, напишет жалобу, придут с проверками, ещё что-то и ещё что-то.
Фёдор уже устроился на раскладушке в мастерской изобретателя, но долго слышал, как Берёзкина оправдывается перед соседкой.
Глава 4. Происходит непоправимое
На вокзале Стокгольма компаньоны подошли к туалету.
– Багаж можно смело оставлять снаружи, – махнул рукой Лев. – Не тащи с собой. Эй, ты глухой? Расслабься, говорю. Мы в Европе.
Фёдор посмотрел на него, как на больного, но рюкзак швырнул у стены.
Зашли в кабинки. Вышли. Багаж был на месте.
– Цивилизация! – Лев небрежно махнул рукой. – Низкий уровень преступности. Пошли, кофе выпьем.
И он уверенно направился к автомату. Запах кофе солнечным весенним утром. Отличное начало.
Отпивая из стаканчика, Лев повернулся – и столкнулся спиной с Фёдором.
– Теодор, не позорьте мои седины, прекратите пялиться на багаж!
Фёдор все-таки заметил значок камеры видеонаблюдения и перестал.
У кассы на автобус толпилась очередь. Оба тут же решили ехать поездом и Лев вспомнил, что сунул свой бумажник в рюкзак вместе с курткой.
– Что вы суетитесь, Лео? – Фёдор вынул купюры из заднего кармана джинсов. – Не будьте моей матерью!
Лев успокоился, достал телефон. Фёдор последовал его примеру. Очередь двигалась не медленно, но и не быстро – средне.
То, что багаж забыли, заметили, уже подъезжая к Ставангеру.
Больше не было ни вещёй, ни наличных, ни билетов на поезд, ни банковских карт.
Спасибо, хоть паспорта из карманов не вынули с тех пор, как приготовили для таможенного контроля.
– Как же Осло? – от ужаса Лев еле мог говорить. Они шли по вагону.
– Мы с тобой сами осло, – Фёдор сел к окну. – Не ссы, ехать-то надо. До Осло на поезде, там автостопом.
– Может, – Лев устроился рядом, – контролёра ещё и не будет.
Но контролёры уже были здесь. Белобрысый дядька в форме и с ним молодая женщина быстро пикали машинкой для проверки билетов. Пришлось пересесть.
– Вставай, – прошептал Фёдор. – Быстро в другой вагон.
Лев вскочил с удобного сиденья в третий раз, чтобы, изображая полное спокойствие, перейти в соседний вагон. До остановки полтора часа. Вагонов всего восемь.
– Слушай, а ты где был? – как бы между прочим спросил он Фёдора, когда они уселись, проскочив пару вагонов. – В смысле, вообще? В каких странах?
– Нигде. Ну, как нигде – в Эстонии. Экскурсия была. В восьмом классе.
«Троллит, – подумал Лев Берёзкин».
– Интересно, – Фёдор поскрёб светлые лохмы, – я, оказывается, первый раз в поезде. Вот это номер!
– К-как, первый раз? – Лев даже стал заикаться. – А как же море?
– Так я там на машине был, – Фёдор даже удивился. – Два раза дед возил и два – Дима. Дима – материн грейпфрут. Бывший.
– Погоди, это что, за всю жизнь?!
– Что за всю жизнь?
– Ты хочешь сказать, у человека море в получасе езды, а человек за двадцать лет жизни…
– Да ну, тоже мне, море, – фыркнул Фёдор. – Пока окунёшься, до Швеции пешком дойдешь, – он изобразил двумя пальцами, как ходят пешком через море.
Лев собрался засмеяться, но увидел контролёров. Хуже того, с другой стороны шли другие двое!
Ещё несколько секунд надежды – вдруг пронесёт. Не пронесло.
Контролёры заговорили между собой по-шведски. Уже по-английски объяснили им, что за багажом можно вернуться. Правда, багаж передадут в бюро находок, но всего за тридцать восемь евро можно получить его назад.
– Как – вернуться? – Фёдор спал с лица. – Мы же опоздаем!
Контролёры ушли. Им ещё нужно было проверить билеты у остальных пассажиров. Надежда снова оказалась напрасной: вернулись и сели рядом, вплотную. Лев заметил, что у Фёдора подрагивает нога – сдерживается, чтобы ею не дёргать.
Скорее бы остановка! Скорее бы остановка!
За стеклом мелькали деревянные навесы станций. Коричневые, зелёные, бежевые с деревянными кружевами, с часами, висящими прямо под ажурными балкончиками, стальные углы велосипедных стоянок – почти Юрмала! Кажется, две-три станции – и дома. Но бесконечные скаты крыш, торчащие, как грибы, друг над другом, лезли вёе выше, за ними виднелись покрытые ёлками горы, и вот уже проносятся мимо светящиеся глаза табло – и лес, лес на горизонте.
Скорее бы остановка! Скорее бы остановка!
Поезд повернул под стальной скелет моста – и оба увидели станцию.
Пассажиры забирали свои вещи, выходили, направлялись по своим делам. Компаньонам пришлось выйти вместе с контролерами.
– Мы опоздаем! – умолял Лев. – Нам в шесть нужно быть в Ставангере! Пожалуйста!
Но глаза у контролеров были стеклянные, Льву вежливо напомнили, что свои вещи можно получить в …(не разобрал) на Stockholm Central Station – и они остались одни.
– А что, штрафа не будет? – приободрился Фёдор.
– А что, вам очень надо? – съязвил Лев.
– Ты смотри, повезло. В Риге бы с тебя не слезли.
– Так если денег нет!
– А не волнует. Я в автобусе налетел один раз – причем, даже проездной дома не забыл. Забыл к валидатору подойти. Так мне минут двадцать мозг выносили. Потом выписали квитанцию на штраф и плати в течение месяца. Не заплатишь – включат счётчик. Не оплатишь с процентами – будет суд.
Фёдор увидел, как Лев вздрогнул при слове «суд», и продолжал:
– Обдерут, как будто не без билета проехал, а алименты двадцать лет не платил. Ты смотри, тут и правда Европа.
Они прошли мимо светящейся надписи на табло, мимо электронной стойки для продажи билетов, зашли под навес.
Два дебила стояли среди киосков, магазинов, автоматов для продажи того и сего, филиалов банков – и не знали, как быть.
Лев вынул телефон и уже собрался написать отцу, чтобы кинул на карту денег, но карты больше не было.
– Не вздумай! – яростно шипел Фёдор.
Бесплатный вайфай логично должен был ловиться в зале ожидания. Лев вернулся в зал, хотел связаться с родителями, но компаньон, шагавший за ним, как статуя Командора, мрачно покачал головой.
Лев всё-таки написал родителям потихоньку:
«В Стокгольме. Всё в порядке».
Час спустя они бессмысленно топтались на тротуаре, время от времени нелепо взмахивая рукой. Никто не хотел остановиться, чтобы подвезти их в Осло.
– Гарантированно опоздаем, – страдал Лев. – Всё, приехали. Надо писать отцу.
– И?
– Кинет деньгу наличным переводом, поедем домой. Хорошо, что хоть паспорта есть.
– А потом? – Фёдор сунул руки в карманы. – Денег на вторую поездку у них нет. Да если бы и были – кто нас, таких отморозков, второй раз отправит? Опять начнётся – бесполезный овощ, ничего не делаешь, на диване с телефоном лежишь, уже корни пустил. Хватит, наслушался. Ты как хочешь, я не вернусь.
Лев хотел сказать: «а я вернусь», но тут вспомнил, как мачеха жаловалась на безденежье, а Летняя возьми да и скажи, что в управляющей компании есть вакансия дворника. Работать, типа, могут и двое – каждый на полставки. Улицы подметать, лестницы мыть, сдавать листки жильцов с показаниями счётчиков воды, ещё что-то и ещё что-то… Но если бы только это.
Нужно ещё свидетельство о знании государственного языка. Летняя уверяла, что без «аусвайса» никуда не возьмут. И что получить вторую категорию не так сложно. Так вот, свидетельство второй категории дают только уборщикам, дворникам да продавцам. Чтобы получить что-то лучше, нужна третья. Сдать на третью очень трудно.
Лев тогда смолчал – и правильно сделал. Фёдор, не удержавшись, фыркнул: «Ради чего?»– и на него обрушился вылился монолог матери. В котором не было ответа на вопрос, зато было с десяток языковых курсов.
Выходило, что офис, который так презирал Лев Берёзкин – большая, недостижимая удача!
– Допёр? – усмехнулся Фёдор. – Ну что, едем домой?
– Ты руку-то подними, – сказал Лев. – Давайте, Теодор, активнее, активнее.
***
Поймать машину в Швеции было куда труднее, чем казалось. Фёдор сказал, что даже труднее, чем в Риге. Когда Лев спросил, как часто господину Летнему приходилось ездить автостопом, выяснилось: один раз. Он тогда отправился ловить раков. Ночью. На Болдерайский карьер. Это, конечно, один из самых криминальных районов города, но в последнее время сильно улучшился. Так, по крайней мере, считал Фёдор Летний, переночевавший на берегу карьера в гордом одиночестве после того, как ни одна машина не остановилась, чтобы его подобрать.
– Ловить раков… – Лев всё не мог прийти в себя. – Раков! Ловить! Теодор! Как вы допёрли до такого?
– Внезапно, – Фёдор почесал лохматую башку. – Лёша предложил. Все поехали. Потом все рассосались. Пара людей там живёт, а транспорт уже не ходил.
– Много ли вы раков поймали, Теодор?
Фёдор обозлился и наговорил такого, что Лев уже почти решил перейти на ту сторону и ловить машину, чтобы ехать домой. Будут тут всякие себе позволять! Ещё и тон какой. Нашёл себе, понимаете ли, козла отпущения.
Но каковы перспективы?
И Лев Берёзкин остался. И правильно сделал. Правда, водитель остановившейся «Ауди» говорил много и быстро, и разобрать всё Лев не смог, но было понятно, что везти мужик согласен, отсутствие денег – о’кей, и, в общем, поехали.
***
– Busforyou! – швед ткнул пальцем в сторону автобусной остановки. – Bus to Oslo. Understand?
Им воссияло зеркальное здание вокзала. В его фасаде отражалось огромное небо. На площади стоял памятник.
– Это Эриксон, дитятко, – ласково говорил Лев – Фёдор все оглядывался на памятник. – Нильс Эриксон. Тот самый. Памятник-то ему здесь поставили потому, что он шведскую железную дорогу строил, но вообще-то он инженер-механик, изобретатель. У тебя уже был телефон, когда «Эриксон» перестали производить? Нет, наверное? Ты на год старше меня, значит…
Стали считать, насчитали, что когда телефон с именем великого шведского инженера канул в вечность, Фёдору было четыре года.
О марке «Эриксон» Лев знал от отца.
***
– …Осло? – спрашивал Лев сквозь шум автобусов и машин.
Что отвечал водитель, слышно не было. По виду итальянец, он тарахтел ещё хуже шведа. Наконец, он закончил, видимо, очень довольный собой, разулыбался и уставился на Льва.
– Людям нравится делать что-то хорошее, – Лев показал итальянцу большой палец и тот ответил тем же. – Делают, потому что могут. Вот ему несложно – делает доброе дело. Европа, я же говорю!
Два автобуса один за другим проехали мимо. За ними выехал их «Мерседес».
Прощание с улыбчивым итальянец произошло неожиданно. Посреди разговора, участие в котором компаньоны поддерживали в основном кивками, улыбками, “yes”, “of course” и “precisely!” выяснилось, что итальянец не едет в Осло.
***
– Откуда я мог знать, что он плохо слышит? – орал Лев, хотя Фёдор морщился и тряс в ухе пальцем. – Откуда? Он вроде нормально реагировал!
Оба шагали по шоссе, как будто надеясь дойти пешком до Ставангера.
– Правильно, он тарахтит, ты картавишь, тут и нормальный одуреет.
Фёдор шел впереди, и можно было подумать, что Лев Берёзкин один оказался в какой-то шведской заднице, а господин Летний – в белом пальто:
– Он ведь пытался тебе что-то объяснить. Небось, про то и было – не слышу, мол, повтори. А ты оф корс, оф корс! Мало ли, чего человек лыбится. Я сам так лыблюсь и говорю «да-да», когда не разбираю, чего мне говорят.
Оба заткнулись одновременно. Увидели указатель.
Oslo Benedicite – 306 кm
Garphyttan National Park – 2 km
Несколько минут стояли в полном молчании. Потом Фёдор медленно поднял руку. Лев посмотрел на него – и тоже поднял руку.
***
Табличка с фотографией деревенского пейзажа сообщала, что национальный парк Гарпхюттан был когда-то усадьбой, принадлежащей богатому владельцу шахт. И, мол, можно увидеть шведское село, каким оно было в начале двадцатого века, а дальше про то, что естественно развивается хвойный лес.
– Как вы меня достали с этой вашей сельской местностью, – пробормотал себе под нос Фёдор Летний.
От усталости он cтал загребать ногами.
По обеим сторонам дороги между покрытыми мхом камнями торчал плетень. Качались тонкие березки и желтел цветочками луг. Стучал дятел. Шныряли белки. Уже розовел закат, а птицы пели, остановиться не могли.
Было красиво, голодно, ныли ноги и мучили мысли, как попасть в Ставангер. С этими мыслями дошли до естественно развивающегося хвойного леса.
Огромные, в шесть обхватов, стволы елей качали верхушками высоко в небе. Сломанные стволы не убирали здесь специально, и они то и дело попадались на пути – гигантские, покрытые древними мхами и лишайниками. В общем, если бы не наткнулись на карту, лес казался бы диким, словно там не ступала нога человека.
Нога человека вылезла из кроссовка, чтобы стряхнуть зацепившуюся ветку. На карте было указано, что костёр можно разводить в специально оборудованных местах. Этих мест оказалось всего два и их надо было ещё найти. Зато, жизнерадостно сообщалось рядом на карте, в каждом из этих мест оборудован гриль.
– Что ты собрался на этом гриле жарить, енот? – бормотал Лев, догоняя компаньона.
– Тебя, если не перестанешь нудеть.
Так, переругиваясь, они опять упёрлись в начало парка. И обнаружили правила.
– «Запрещено», – с выражением провозгласил Лев.
Читали долго.
– Ну, маркировку деревьев мы сегодня проводить не будем, – сказал Фёдор. – Собирать мхи и насекомых… в другой раз. О! «Нельзя стоять рядом с птичьими гнёздами»! Пошли, постоим рядом с гнёздами, там должны быть яйца. Я есть хочу.
– Ты что? Нельзя! Ты хоть понимаешь, что нам за это будет? Э? Э! Стой!
Фёдору капнуло на нос. Потом капнуло Льву. Потом закапало чаще. И как загрохотало! Лев только чудом не грохнулся навзничь, когда у него из-под ног выскочил мокрый заяц и в три прыжка исчез за деревьями. Компаньоны последовали примеру зайца и побежали под елки, но идея оказалась плохой: при малейшем движении с еловых лап лилось. На голову. За шиворот. За пояс джинсов.
Других идей не было. Пока Фёдор не плюнул и не сказал, что надо идти, искать места, где здесь можно развести костёр.
Лев включил на телефоне карту.
Лучше не думать, во сколько это обойдётся родителям. Вообще лучше не думать. Мокрые руки приходилось то и дело вытирать о майку на животе (единственное сухое место), но он упрямо елозил пальцами по экрану. Ещё немного увеличить…
– Нашёл! «Следуйте на юго-восток»!
«Будьте в курсе крутых склонов в обзорных точках, – предупреждали плакаты. – Повышен риск скольжения по мокрой траве!»
Трава была ещё маленькая – всё-таки даже май не начался – но мокрая и скользкая. Господин Летний несся, как вырвавшийся на свободу молодой лось, а некоторые другие и растянуться успели. Раз, другой, третий, пока не изгваздали зеленью штаны. Трава, пакость такая, не оттирается. Других штанов нет – и неизвестно, когда будут. И вообще теперь неизвестно что будет!
– Эй! – крикнул Лев.
Он догнал обернувшегося Фёдора и в двух словах изложил суть: надо ехать назад. Да, назад, в Ригу.
Господин Летний так переспросил и так прищурился, что Лев просто повернулся и ушёл.
Фёдор что-то там орал в спину, но Лев не обращал на это внимания.
Мозги надо в голове иметь. А если у кого вместо мозгов кашица – его проблемы.
Кому: папа
Не удалось отправить ваше сообщение
Карта застыла на одном месте. Мощные корни деревьев вздыбливали слоистую, поросшую мхом каменную породу. Лев быстро пошёл вперёд, вышел на тропку и увидел отличный ориентир: муравейник.
