Елена Соковенина
П. Осликов продолжает хотеть как лучше
– Да? – расстроился П. Осликов. – А я бабочек так ловил, так ловил. Такие бабочки.
– Ох. Ну, вези, сами съедим.
– И ещё я вам ягоды везу!
И П. Осликов пошёл собирать вещи. Мама всегда – нагрузит поручениями так, что мало не покажется.
Большой фейерверк в доме Осликовых
Петя не просто так раньше с дачи приехал. Он ехал поздравлять маму с днём рождения. И вёз ей большой дачный фонарь «летучая мышь», букет цветов и большой набор ракет для фейерверка.
Короткие сообщения мамы – папе:
«…Только что одна ракета влетела с улицы назад, облетела всю кухню, чудом не сожгла мне волосы и мгновенно сгорела. Спаси меня!»
«… Вторая облетела двор и вернулась назад. Но ты не бойся, мы её полотенцем в раковину направили. Мне кажется, наш ребёнок кладёт их хвостом не туда».
«…Третью мы положили хвостом наоборот. Мы отомщены за соседскую дрель и громких детей. Приезжай скорее, у нас праздник и пахнет порохом».
Когда папа вернулся в доме точно был праздник. Пахло порохом. И хризантемами. Но всё интересное кончилось, и папе ничего не оставалось, как только съесть торт и заливать в фонарь жидкость для разведения костров. Фонарь здорово горел. Романтично. Только у мамы от запаха керосина голова болеть стала.
Папа всегда говорит, что мама слишком чувствительная.
…И что-то страшное храпит
– Знаешь что? – сказал как-то маме П. Осликов. Дело было осенью. – Я сейчас прочту тебе стихи. Э… начало забыл. Ну ничего, оно не главное. Главное, мама, главное, вот ты слушай: «…И что-то страшное храпит!»
– Ну, и что это? – фыркнула мама. – И откуда это? Какой-то кошмар! Словарный запас наших современников уже даже не скудеет. Словесная дистрофия у нас! Кто этот неизвестный гений? Покажи мне его. Я хочу посмотреть в глаза этому человеку!
В общем, мама как с ума сошла. П. Осликов быстро сбегал и принёс ей. Того неизвестного гения. И прочёл кусочек побольше:
Задумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной туман
Вдали чернеет холм огромный
И что-то страшное храпит.
Он ближе к холму, ближе – слышит:
Чудесный холм как будто дышит.
– Ой, – испугалась мама. – Ой! Ой!..
А П. Осликов и не понял, почему она так смутилась. Всякий человек обязан Пушкина с одной строчки узнавать, что ли? П. Осликова вообще не волновало, что это Пушкин.
Тут маму опять прорвало.
– Как ты ошибаешься! Маленький, глупый, бессмысленный Буратино с коротенькими мыслями! Как ты ошибаешься!
– Да ничего подобного, – не испугался Петя. – Ну Пушкин. И что?
Мама велела перечитать. Вот это, что он сейчас цитировал.
Петя перечитывать не стал. Он знал, что здесь главное. Главное было – слушайте:
…И что-то СТРАШНОЕ ХРАПИТ!
И ВОТ ТАК, ПОСТЕПЕННО, П. ОСЛИКОВУ ИСПОЛНИЛОСЬ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ
Он запирается в комнате и действует стратегически. «Делает уроки». Тут главное сидеть до тех пор, пока не окажется, что ничего не сделано, а уже слишком поздно и у них там уже выхода нет. Приходится в последнюю минуту делать всё самим. Если это математика или, там, физика, то её делает папа. И потом по-быстрому объясняет, что и зачем и что нужно говорить на уроке. Если русский-литература, тогда мама. А если социальные знания или, там, этика – никто.
Что касается порядка в Петиной комнате, то с ним полный порядок. Уже давно туда никто не заходит. П. Осликов посторонним не рад. У него специально всё устроено, чтобы они боялись. Свобода всегда пугает тех, кто к ней не привык!
П. Осликов решил, что будет бороться за неё до конца, и победил.
Папа только иногда говорит, что у него там должны жить микробы размером с собачку. Петя класса до шестого мечтал, чтобы такие микробы завелись, а потом понял, что не заведутся. Среды обитания подходящей нет. Потому что он за порядком следит.
– Но это не порядок! – стонет мама. – У тебя не комната, а экологическая катастрофа!
– Да ладно.
– Сходи посмотри.
– Не хочу.
– Тогда вынеси всё, что набросал. Хотя бы мусор!
– Нет.
– Боже мой. НО ПОЧЕМУ?!
– Тут только одно может помочь: всё сжечь.
– Сейчас же собери мусор в пакеты и вынеси. Как ты можешь так жить? У тебя же противно!
– Это только твоё мнение.
Бороться потому что надо с перфекционизмом своим. Нужно уметь делить дела на важные и неважные. Мусор – неважное. Одежда в шкафу только время поглощает. А вот на полу если, как раз её хорошо видно. И искать не надо, и брать легко. Но тарелки, чашки и чайные ложки нужно иногда выносить. А то посуды не останется. Хотя, может, следовало бы посуды им не оставить. В наказание, чтобы с глупостями не приставали. Кто сказал, что нельзя из кружки суп есть? Спокойно можно. От мандаринов кожуру тоже выбрасывать незачем. Она хорошо пахнет. А когда уже не пахнет, то её и не видно почти. Что там выбрасывать-то. Было бы из-за чего спорить. И вообще, нужно уметь принимать точку зрения собеседника!
А посуду он даже иногда моет. И плиту. Это просто мама всё портит. Сначала обрадуется, а потом сама всё испортит. Так не делают, любое дело нужно или делать хорошо, или не делать вообще, это не мелочь, жизнь – цепь, а мелочи в ней – звенья, нельзя звену не придавать значенья, и сколько это может продолжаться, и ты уже не такой маленький, чтобы закрывать глаза, и трам-там-там, и трам-там-там.
И ещё хочет чего-то.
Ей крошки на столе не нравятся. КРОШКИ! Не вытерли ей. Так их воспитывали потому что, это старшее поколение. Они боятся всегда. А бояться давно уже нечего. Что маме бабушка сделает? Ничего.
В ЧЁМ ПРОБЛЕМА?
Проблема в том, что мама из всего делает проблему.
Вообще же особых проблем нет. К нему в комнату почти не ходят.
– Петька, – кричит из-за двери папа бедным голосом, – чего у тебя там горит опять?
– Что надо, то и горит, – бормочет П. Осликов.
– Нет, я всё-таки зайду, – сказал папин голос за дверью.
И в дверь постучали.
– Не входить! – закричал из своей комнаты П. Осликов. – Здесь вам не рады!
– Ну, и кто ты после этого? – спросила мама.
Они там оба стояли и ждали, что он ответит.
– Я? – Петя на минуту задумался. – Конструктивно мыслящая личность с развитым критическим мышлением. А что?
Испуганные родители ушли совещаться в кухню. Оттуда особо не слышно. Хорошо, что у мамы голос громкий.
– Ведь он же верит! – мама Осликова металась туда-сюда. – Это не просто фразы. Ребёнок верит в то, что говорит! Надо всё выяснить. На него кто-то влияет.
– Окружающая среда на него влияет, – поскрёб бороду папа. – Раньше на него влияли только мы, а теперь вон что – весь мир влияет.
– И что? Что теперь делать? Делать, я тебя спрашиваю, что? Ничего? Неужели совсем ничего нельзя сделать?
– Ну, почему ничего, – пробормотал папа. – Кое-что сделать можно.
– А именно?
– Ждать.
Мамина шутка
– Скажите мне, пожалуйста, – спросила мама П. Осликова, – почему это вдруг у вас десять носков без пары?
Они стали друг к другу на «вы» обращаться. Вот как это вышло. У мамы темперамент холерический, и процессы возбуждения над процессами торможения преобладают. Подумать не успевает, как уже ругается.
А так, по крайней мере, хоть меньше выходишь из себя. Вместо того, что отношения разрушает и ребёнка травмирует, получается примерно вот что: «Дурак вы третьей степени, подите с глаз моих, и свидетельство о дурости вашей со своими тройками заберите, что вы его мне подсунули!» А Петя отвечает: «Не дурости это моей свидетельство, а несовершенства современной системы образования. Что вы на меня валите!»
Смешно же?
И вдруг нечаянно выяснилось! Что П. Осликов, оказывается, считал, что ему «вы» говорят потому, что он очень плохой. Мама так на диван и села.
– Но это же шутка, Петя! Неужели не ясно!
– Ничего мне в ваших шутках не ясно. У вас шутки странные.
– О господи. Но у вас… у тебя же точно такие же!
– Ясен пень. Вы меня деформировали.
– Это вы меня деформировали. Ты меня деформируешь. Своей политикой обвинений. И вообще. Ещё неизвестно, кто здесь больше умничает. Давай сделаем всё обратно. Через недельку привыкнем, и станет всё как у нормальных людей.
– Нет, пусть будет так, – подумав, сказал П. Осликов. – Я привык и менять ничего не собираюсь.
И, в общем, «ты» они друг другу только в важные моменты говорили. Когда беда какая-нибудь или, наоборот, большое счастье.
Десять носков без пары – не очень важный момент. Обыкновенный.
– Ну мама, я же мужчина. Вы же знаете, как это бывает.
– А тогда не можете ли вы в качестве мужчины разыскать и вернуть недостающие экземпляры?
– Нет, не могу. Простите меня.
«Не могу, простите меня» – хорошее, удобное заклинание. Очень жить помогает.
Ув. Рита Анатольевна…
Однажды П. Осликов проспал. Проспал обыкновенно, как это происходит иногда со всеми людьми, даже с очень пунктуальными и ответственными.
Мама П. Осликова тоже проспала. Она опять ночью думала, и вообще ночь у неё настала около четырёх часов утра, а может быть, и пяти. Но жестокие жизненные обстоятельства заставили её встать, разбудить проспавшего сына и немедленно приступить к составлению Очень Важного Документа.
– написала мама П. Осликова.
Посидела, поддерживая голову двумя руками, скомкала лист и взяла другой.
Здесь тоже вышло не особенно хорошо, потому что буквы слиплись, мама стала исправлять, получились каляки, потом три раза зачёркнуто, и вообще фамилия ребёнка сделалась такой трудночитабельной, что маме стало стыдно. Она собралась с силами, сходила умылась и написала так:
– Какого врача? – испугался П. Осликов.
– Какой тебе больше нравится. Терапевта. Зубного. Окулиста. Можешь даже про гастроэнтеролога сказать, если выговоришь. Только не запутайся.
И прибавила в сторону: «Тьфу!»
Это «тьфу» означало, что врать мама умеет, но не любит; что три часа утра настали, как всегда, через минуту после того, как она подумала, что ещё рано, и что пускание в ванной мыльных пузырей, чтобы немного расслабиться перед сном, никак этому сну не способствовало, а только заняло лишних двадцать минут. А П. Осликов, который, вообще говоря, врёт как дышит, когда его спрашивают, например, почищены ли зубы, сейчас стоял перед матерью с таким лицом, как будто он юная девушка, у которой бандиты вырвали из рук маленькую собачку.
– То есть как – врача? – не поверил он своим ушам. – Это ты врать, что ли, собралась?
– А что вы предлагаете мне сделать?
