Елена Ровинская
Секс в браке

«Кошка – лучшая мамаша».

Прошла всего три недели, а мне казалось, что год. Стоило лишь вырваться из заточения, стоило начать ступать без оглядки, не опасаясь выкидыша, простуды или потери сознания, как все закрутилось и понеслось.

Работа, дом, спорт, работа… Как кто-то смеет жаловаться? Да вы не знаете, как вам повезло! Какое счастье снова ездить в автобусе, без бритого Толи, согнувшегося под весом своей «голды». Без Димы, который вцепился в руль, как Круэлла Девиль, лишь бы не сорваться и не начать орать.

Одной.

Пока мы с Димой еще разговаривали, он рассказывал мне, что если не может что-то решить немедленно, он «вешает» проблему на гвоздь и начинает заниматься совсем другими делами. Это, якобы, помогало ему не сойти с ума. В итоге проблема либо решалась сама собой, либо у него появлялась пара идей по ее решению.

Я поступила так же.

Возобновила абонемент в спортзале, записалась к Андрюше в салон, на курс восстанавливающих масок и… приготовилась жить с того мига, на котором моя жизнь замерла. Закончилась, перечеркнутая двумя полосочками на тесте.

Дима был прав. Стоило заняться чем-то, что в моей власти, как отношение к жизни стало меняться. Заставив себя заниматься работой, я немного отвлеклась от неразрешимой проблемы. И она начала решаться сама собой. Во-всяком случае, перестала меня тревожить.

Быть одной и снова свободной. Принадлежать лишь самой себе… за его деньги. В его квартире. В шмотках, которые оплатил он. Самостоятельную из себя строить.

Сидя за белым кухонным столом на черно-белой Диминой кухне, я мрачно закусила губу. Осознала вдруг, что сама на такую квартиру не заработаю. Что ничего моего здесь нет. Все здесь по-прежнему его. Димино. Я получила право всем пользоваться, за то, что позволила воспользоваться собой. Но Дима владел всем этим и через собственность, он владел мной.

Хотя и не так, как мечталось в детстве.

Это напомнило мне еще одну вещь: на этой неделе я ни разу не позвонила ему. Сперва из принципа, ждала, что он сам позвонит. Потом – вообще забыла. Слегка увлеклась. Закрутилась в круговороте жизни. Забыла, что у меня вообще дети есть.

Кан был прав: мамаша из меня, хуже, чем из кошки. Хотя и не уточнял, проявится ли у кошки материнский инстинкт, если отгонять ее от котят с собаками…

…В дверь постучали.

Мое сердце гулко заколотилось о силикон. Господи! Ну, почему он не может по телефону на меня наорать?.. Я попыталась вспомнить, где мой телефон. Но память ничего не сохранила по этому поводу.

Эта история, что я начала писать, пока валялась в постели после болезни, захватила меня целиком. Я уже находила ключи в масленке, а телефон в ванной, среди лосьонов. Но еще больше вещей исчезали в недрах гулкой черно-белой квартиры бесследно. И я никак не могла припомнить, куда засунула их.

Телефон был одной из них. Разрядился видимо. Я как раз собиралась найти его после завтрака и выслушать все, что мне скажет Дима, но он не мог ждать так долго.

– Входи! – отозвалась я, не вставая с места и приготовилась умереть достойно.

Дима вошел.

Встал в дверях кухни, постукивая перчатками о ладонь. Красивый, сильный, чужой. Запах его парфюма, волнующий и резкий, поплыл по кухне. Я засмущалась, как девочка. Совсем, как раньше, когда ведомый непонятными мне порывами, он брал меня за душу и выворачивал наизнанку.

Дима не произнес ни слова, глядя в упор. Я приготовилась даже, к какому-нибудь несправедливому обвинению, но он вдруг бросил перчатки и снял кожанку.

– Это на тебе моя футболка надета? – спросил он, подозрительно уставившись на меня.

– Снять? – покраснела я, испугавшись, что он поймет.

– Оставь! – спешно ответил Кан.

Я оскорбилась.

– Кофе? – не так уж просто плюнуть человеку в лицо, который на голову выше и на столько же шире тебя в плечах.

– Спасибо! Сиди, я сам налью.

Расхаживая по кухне, Дима молчал. Как мне показалось, он был раздосадован и не знал, с какой стороны подступиться. Я молча ждала, сопела, накручивая на палец до плеч обрезанную прядь.

Кан сам меня научил меня этому приему: ждать. Первым заговаривает тот, кому больше нужно. Или тот, кто главнее. Дима заговорил:

– Доктор Алексенко сказал, что ты перестала ходить к нему.

– Мне некогда.

– Чем ты так теперь занята?

– Работаю, – я подогнула под себя ногу, навалилась локтями на стол. – Шеф предлагает мне снова рубрику «Seкс» писать. Под другим именем, разумеется. И «Спорт». Интервьюшки, все такое… А еще «Мисс Дальний Восток – 2004». Мы информационный спонсор и поскольку я всех моделей знаю, то я и основной корр… Кстати, могла бы твою рекламу просунуть.

Он слегка кивнул, не дав мне договорить. Я так и не поняла, одобряет Дима мой шаг, или ему плевать. Он все это время пялился на меня и взгляд был такой, словно я без спроса его машину взяла, а не футболку несчастную.

– Где ты была вчера? – спросил Дима.

– Зашли с Соней в «Пул». Мы вчера всю ночь были вместе, она тебе не сказала?..

Это был удар наугад. После того, что я ей устроила за случайную откровенность, Сонька клялась и божилась, что между нею и Димой ничего нет, но я ей не верила.

– Почему ты не позвонила мне?

– Тебе? – я искренне удивилась. – Зачем? Ты хотел в «Пул» пойти, что ли?..

Дима чуть дрогнул, сощурившись. Процедил сквозь зубы:

– Какой, блядь, «Пул»?! Ты не звонила мне всю неделю, хотя обещала. Я ждал, что ты заедешь, хотя бы взглянуть на детей. Но нет! Ты была, блядь, в «Пуле».

– Я не звонила, потому что не могу найти телефон. Кстати, ты не видел?

– Я?!

– Ты! Ты заходил вчера днем. Стулья были расставлены по-другому.

Дима сел, наконец и подпер щеку, водя пальцем по ободку своей кружки. На поверхности кофе отражалось его лицо.

– Я надеялся застать тебя.

– Что, на работе наорать не на кого?

Кан яростно поднял голову.

– Знаешь, что?! – он громко выдохнул, глубоко вдохнул и вдруг сменил тему. – Как так может быть, Ангела? Как может мать быть безразличной к собственным детям? Настолько, что даже лень домой позвонить?

Я тоже выдохнула, не зная, как объяснить Диме элементарные вещи, не разбивая ему о голову кофейный сервиз.

«Моих» детей в этом доме не было. И виноват во всем был лишь он. Именно Дима решил, что я нестабильна. Именно Дима велел мне отправляться на терапию к сущему мудаку, который стал терапевтом, потому что быстрей всех в палате надел халат. Именно Дима нанял эту сучью няню, которая не позволяла мне входить в детскую без нее. И именно он, когда я пожаловалась, позволил старой карге решать, когда она может вызвать охрану.

Пролистав это все в уме, я восхищенно покосилась на Диму. Тот сидел, глядя на меня тем же чистым взором, с каким расспрашивал, почему я не приехала повидать своих детей!

– Ты издеваешься?! – осторожно спросила я, хотя и знала, что он никогда этого не признает и не поймет. – Там моих детей нет, как и моего дома. Это – твой дом, твоя прислуга и твои сыновья! Мне даже притронуться к ним не позволяют без трех свидетелей. Что было в прошлый раз, когда я приехала? Помнишь? Нянька сказала мне, что я их пугаю! А когда я возмутилась и попыталась напомнить ей, кто она такая, то пришел Толя и начал гудеть, что мне надо успокоиться и пойти выпить чаю. А еще лучше – валиума.

– Я слышал другую версию.

– Ну, естественно. Это я ведь у тебя психбольная.

– Ты в самом деле была больна, – напомнил Кан сухо. – Ты бредила. Ты чуть не свалилась с лестницы с Алексом на руках!..

– Я уже давно здорова. Хотя и не настолько, как Толя, – я вскинула руки, чтобы в беспомощном сарказме описать ими траекторию Толиной головы, плавно переходящей в плечи. – Но все по-прежнему говорят мне, будто я не в себе. Хватит! Очень даже в себе.

Дима сделал несколько вдохов, обретая тот уровень дзенского спокойствия, что позволяет самураю решать проблемы с женой. Напомнил тихим свистящим шепотом:

– Всякий раз, когда ты оказываешься в детской, ты начинаешь выть в голос! Это – нормально?!

– Да! – я отшвырнула ложечку и, проследив траекторию ее полета глазами, он тут же сделал отметку в уме.

Обозлившись еще сильней, ощущая себя Холли Берри в «Готике», я встала и отошла к окну.

– Я не знаю, что у тебя в голове, Ангела! Я видел женщин, которые сходят с ума буквально на ровном месте. И мужчин – тоже. Я попросил няню следить, чтобы ты опять чего-то не учудила. Безопасность мальчиков для меня важней, чем твои разногласия с персоналом!

– Ты мне это все уже объяснял. Как раз в тот день, когда разрешил уехать. И я, серьезно, не понимаю, зачем ты здесь. Отсюда я не представляю для них опасности.

– Скажи, будь ты на моем месте, что бы ты сделала? – спросил он сухо.

– У меня никогда не было столько власти, чтобы все решать за других.

Дима снова отказался поднять перчатку.

– А если бы была?

Поколебавшись, я глубоко моргнула. Понимала, что перехожу Рубикон и, если скажу это, дороги назад не будет. И было страшно, страшно до одури, но и продолжаться так уже не могло.

– Какая разница, если ее все равно нет? – я вздохнула и отвернулась.

Вчера мы с Соней, обсудив со всех сторон ситуацию, пришли к очевидному выводу. Кан потерял ко мне интерес. Иначе нашел бы и время, и терпение. Приструнил бы старуху вместо того, чтобы назначать ее своей наместницей в детской.

Если он поступал иначе, значит, мне оставалось одно – уступить ему. Я согласилась: Соня знала Диму гораздо лучше, чем я. Какой бы нездоровой не казалась кому-то наша с ней связь, – или же ее любовная линия с моим мужем, – Соня была единственной, кому я все еще могла доверять.

За исключением супер-пупер-совета: сделать все, чтобы возвратить себе интерес Димы. Я ржала в голос. Словно он был у него когда-то там. Интерес ко мне. Дети-то уже в детской!

– Я не хочу больше ни приезжать, ни звонить. Решила считать для себя, что отдала их тебе на усыновление.

– Еще что-то, – осведомился он ледяным тоном, – что ты решила, но не решилась рассказать мне?

Я закусила губу и сделав над собой усилие, кивнула.

– Да. Я хочу развестись.

– Охуительно! – Кан хлопнул себя по колену и сузил глаза. – Могу я вежливо спросить – почему?

– Потому что ты не любишь меня.

– Еще охуительнее…

– Все, хватит! Охуевай от чего захочется, но услышь одно: если нет любви, значит нет. Значит, все закончено. Не нужны мне ни фиктивный брак, ни твоя квартира!

– И что тебе нужно?

– Чтоб ты оставил меня в покое! Я девять месяцев блевала дальше, чем видела. Я не могла ни работать, ни даже есть. Я чуть не сдохла, рожая тебе детей! И что в итоге? Ты хоть бы благодарен мне был?

– Ох-ху-еть! – он усмехнулся и покачал головой. – Благодарен!

– Зачем ты приехал? – спросила я; дрожа от бешенства, не в силах до него достучаться. – Рассказать мне, как много для меня делаешь? А я просила? Я тебя об этом просила?! Ты окончательно испортил мне жизнь!

– Испортил жизнь?! Я не дал тебе сбухаться! – сказал зло и резко повысив голос. – Я не позволил тебе пойти вразнос по корейским клубам! Я защищал тебя от тебя самой! И я не знал, насколько тяжелой будет твоя беременность! Господи!.. – он ударил ладонью столешницу и закрыл глаза. – Ничто не предвещало такого, ты понимаешь? Все анализы были в норме! Все до единого!

– Ну, да, ага! Ничего на свете не предвещало… Да ты бы заставил меня рожать, даже если бы я умерла в процессе! Просто подключил бы на ИВЛ и дождался сроков! Вот только не нужен мне такой брак!

– Не нужен, блядь?! – взвился Кан. – А мне нужен. Я, блядь, настаиваю на чести, блядь, оставаться вашим супругом, сударыня. Пока вы, не окрепнете мозгом. То бишь, пока смерть нас не разлучит.

– Тогда пристрели меня! – взвизгнула я, пожалуй, впервые повышая на него голос, как равная. – Возьми свои яйца в руки и пристрели сам, а не подталкивай ежедневно к самоубийству! Я не смогу! У меня недостаточно смелости, чтоб выйти в окно! Как бы ты надо мною ни издевался, моих мать и бабку тебе все равно не превзойти!

Дима, весь бледный, разлепил губы.

– И ты после этого еще хочешь, чтоб я любил?

Я рассмеялась, вытерла запястьями слезы. Потрясла головой.

– Нет, Дима! Уже давно нет. Ты никогда не был мужем по-настоящему. Ты никогда меня по-настоящему не хотел. Я предпочла бы скопытиться где-то в корейских клубах, но ты мне даже этого не позволил!..

Он встал. Посмотрел на меня в упор и не сказав ни слова, вышел из кухни.

Глава 3.

«Все жены делают это».

У Кати был целый ряд достоинств. За эти три недели я успела их оценить. Она была умна, прозорлива и по-настоящему хорошо умела писать. Она фотографировала гораздо лучше Тимура, который всегда был больше озабочен позированием, чем тем, чтобы позировали ему.

Недостаток, по сути, у Кати был лишь один. Она никак не могла взять в толк, что работа – это было одно, а дружба – совсем другое. Субботний вечер стал апогеем непонимания. Когда она, в третий раз, нежданно-негаданно приземлилась за нашим с Сонечкой столиком в «Великано», сообщив с ходу:

– Фу, духота! – и выпила мой сок залпом, Софа отчего-то решила приревновать.

– Тебе не кажется, – спросила она, – что ты здесь немного лишняя?

Немного, было преуменьшением.

Мы с Соней как раз обсуждали жизненно-важный вопрос – развод. Я волновалась: смогу ли я пожить у нее. Соня волновалась, что я из ума выжила. Зацепить его, выйти замуж и… развестись?!!

Какого черта я тут удумала? Разводиться! Трижды ха-ха! Ах, я так ему сказала? Да трижды плюнуть и растереть. Я – женщина. У меня гормоны. Мало ли, что я ему с расстройства сказала? Моя задача не «за базар ответить», а вывернуть все сказанное, чтобы виноватым остался он.

На этом месте я окончательно стухла.

– Да он на мне женился, только из-за детей.

– Что значит «женился из-за детей»?! – зашипела она. – Он этих твоих детей, тебе запулил из шприца, или все-таки, трахал так, что презерватив порвался?.. Иди, я тебе говорю, и дай ему уже. Только не залетай, ради бога… Я еще один твой залет не переживу.

Ответить я не успела; Катя пришла. И к Диме мне идти не пришлось.

***

– Эпично! – Дима, которого вызвонили охранники, вышел из клуба впереди нас. Распахнув заднюю дверцу джипа, подождал, пока мы усядемся. – Как ты собираешься завтра работать, Соня? В стиле девочки из фильма «Звонок»? С волосами на морде?

– Мне нужен лед, – ответила Сонечка. – Я смогу работать.

– Зеркало тебе нужно, – отрезал Дима. – Чтоб ты видела то же, что вижу я! Хоть нос не сломан?.. Что, ты не знаешь?! – он грубо взял ее за подбородок и подтянул ее лицо к свету. – Дай посмотреть… Блядь, как вы обе меня задрали!

Я открыла было рот, но… мой протест утонул в повелительном приказе умолкнуть. Достав телефон, Дима принялся набирать чей-то номер. Яростно выдохнув, я откинулась на сиденье. Посмотрела на Сонечку: видала?!

– Как ты могла с ней спать? – эгоистично закуковала она.

– Как ты могла подумать, что я с этой каракатицей сплю?! – вскинулась я.

– Может быть, она хороша в постели! Откуда мне знать?! – драматически воскликнула Сонечка.

– Заткнитесь обе! – прикрикнул Кан. – …нет, Анжела, это нереально замазать. Даже в «Фотошопе»…

Кан без всякого удовольствия рассмеялся, коротко покосился в зеркало заднего вида и ловко крутанув руль, влился в поток машин.

– Проще рожу на стенке нарисовать.

– …если у тебя нет другой девушки, почему тогда ты меня не хочешь? – не унималась Сонечка и покосившись на Диму, я шепнула в ответ:

– Потому что я, как бы, замужем, Соня!

– Я думала, я – почти член семьи!

Я не сдержалась.

– Член семьи – это Дима! Спи с Максом. Я больше так не играю.

– Можно поподробнее этот момент разъяснить? – спросил Кан, сверкнув на меня глазами в зеркальце заднего вида. – Вы, что с той бабой из-за Макса сцепились?!

– Ха! – оскорбилась Сонечка, которая никогда не стала бы драться из-за мужчины.

Димины брови сошлись в переносице, и он нехорошо уставился на меня через зеркало.

– Мы просто вместе работаем! – яростно возопила я.

– Ха-ха! – ядовито сказала Соня. – Из нее так и капал ее профессионализм! Аж, по ногам стекал. Скажи ей, хотя бы ты, Кан.

Он ничего не сказал, лишь громко скрипнул зубами, но я взбесилась. Это фамильярное обращение, задело меня за живое. Я себе такого не позволяла! А ведь это я, была его женой! Не она! Я! Но мне бы за подобное обращение прилетело.

– Вы, вроде бы, решили остаться просто подругами, – произнес он холодно, что я едва сдержалась, чтоб не вломить ему по башке.

Соня гневно скрестила руки на животе. Из кротких глаз летели желтые молнии.

– Я еще не пала так низко, чтобы унижать любовь дружбой, – проговорила она чуть слышно.

– Ага! – перебила я, обозлившись. – Я так и знала, что вы по-прежнему спите!

У Сони выпала челюсть. Она испуганно посмотрела на Диму в зеркало. Кан двумя пальцами изобразил пистолет и поднес его к своему виску.

– Ты спятила? – осторожно спросила Соня.

В тишине, нарушаемой ревом двигателя, я в слезах, отвернулась к окну.

– Иди ты в жопу!

– Я и так в жопе! – обиделась Сонечка и, забывшись, яростно закусила ноготь на большом пальце.

Громко хрустнул акрил.

– Все, что ты имеешь – благодаря мне!

Я яростно повернулась и зашептала в ответ:

– А что я имею, а?! Статус, за которым ничего не стоит. А я предпочла бы, чтобы на меня чей-то член стоял!

Джип крутануло.

Мы с Сонечкой ухватились за дверные ручки, каждая со своей стороны. Взвизгнув колесами, машина свернула с Муравьева-Амурского и завернула в первый же попавшийся переулок. Там Дима яростно ударил по тормозам. Нас швырнуло вперед и так же сильно отбросило, когда Кан вывернулся в кресле, втискиваясь в просвет между двумя передними сиденьями.

Я уже давно не видела его в такой ярости. На лбу рогами вздулись толстые вены, оскаленные зубы сверкали в желто-фиолетовом свете уличных фонарей. Не сговариваясь, мы с Сонечкой глубже вжались в белый искусственный мех, покрывавший сиденье.

– Слушайте обе! – глухо, как из бункера, раздался свистящий шепот. – Соня… Блядь, я все понимаю… Я в курсе, что у вас была эта ваша однополая хрень. Но вы поссорились, она вышла замуж. В данный момент она мне жена, а я сижу рядом. Разбираться с нею за измены тебе, при мне, это перебор. Не находишь?

Она возмущенно выдохнула, напряглась, прямая, как палка, но ничего не сказала. Не осмелилась, скорее всего. Я ее не винила.

– А ты!.. – убедившись, что Соня его услышала, Кан повернулся ко мне. – Запиши себе где-нибудь, чтобы не забыться. За твоим статусом все еще стою я! Если тебе нужен член, то выбирай как следует: в твоей жизни он будет последним.

Глава 4.

«Список претензий и притязаний».

Повинуясь безмолвному приказу его подбородка, я перебралась на переднее сидение. Хотелось из принципа отказать, но я не решилась. Нет таких принципов, которые стоили бы передних зубов.

– Пристегни ремень, – рыкнул Дима.

Словно ветер провел шершавой ладонью по арктическим льдам. Чехлов на передних сиденьях не было: он их терпеть не мог и я, опасливо, без всякого удовольствия, опустила практически голый зад на ледяную белую кожу.

– Еще раз ты в таком виде выйдешь на публику, – процедил Кан, пока я пыталась натянуть миниюбку хотя бы до края чулок, – я не знаю, что я с тобой сделаю!..

– Забыл, что ли, как это называется? – ехидно вставила Соня.

Кан обернулся, и она отодвинулась, замолчав. Будто он мог полоснуть ее взглядом, словно мачете.

– Ты, вообще, кто такая, чтобы рот открывать?

– Соня, – вклинилась я. – Твоя любовница. Секс дэ, все такое. Чистый, страстный, бездетный секс.

Дима набычился и умолк. Так, в ледяном молчании мы доехали до Речного вокзала, и Соня вышла.

– Сделай что-то с лицом, – прошипел он, вместо прощания. – Два дня я выторговал, но, если не сможешь работать, я другую девку пошлю.

– Я тебе позвоню, мы не договорили, – сказала она, игнорируя Кана с таким, добела раскаленным, спокойствием, что мне померещилось: на нем вот-вот займется одежда.

Дима всем корпусом повернулся к ней, вцепившись в руль так, словно висел над пропастью.

– Нет, ты ей не позвонишь.

– Почему?! – завопила Соня.

– Почему?! – возмутилась я.

– Потому что я так сказал! – рявкнул он, теряя терпение.

Соня открыла и снова закрыла рот.

Когда Димина врожденная интеллигентность начинала сдавать под напором сидевшего в нем братка, вопросов не возникало.

– Пошла домой, блядь! Живо! – выдохнул он, явно сам себя презирая за то, что не может утихомирить женщину словом. За то, что не может успокоиться сам.

– Я не твоя собственность!

– Да что ты? Даже, вот, так? – он вдруг ухмыльнулся; глаза вспыхнули адским пламенем. – Знаешь что? А ведь ты права: ты не моя собственность… С какой стати мне оплачивать текущий ремонт?.. – он взял телефон и набрал чей-то номер. – Кан, – представился, когда абонент ответил. – Где сама?.. Пьешь? Молодец, не пей. Завтра в двенадцать на Ленина, работаешь вместо Поповой… Не ори, – он поморщился, отводя трубку от уха. – Да, я знаю, что лучший. Все, спать иди.

Позабыв о Соне, застывшей столбом за приоткрытым окошком, я зажала ладонями рот; в носу щипало. Вот с кем он спит! С этой соской, как ее?.. Новой восходящей звездой эскорта… То есть, модельного бизнеса.

Если бы я только не тянула так долго, прежде, чем пойти на аборт!..

Мысль была гадкой, – умом я осознавала, – но выбросить из головы не могла. Как мне, вообще, пришло в голову, что Дима вдруг меня полюбил? В какой момент? Когда он подложил мне подушку под бедра?.. Якобы. В заботе о простынях, а на самом деле, чтобы сперма не вытекла. Чтобы его генетические маркеры объединились с моими, которые устраивали его?

Как я могла быть такой тупой? Мне было до боли жаль себя. Если бы я тогда сдалась и вернулась к Максу, ничего бы этого не было. Я и Соня бы помирились, у нас бы были другие парни. Макс бы не возражал.

– Не реви, – рявкнул Кан, отъезжая от вставшей, как жена Лота, Сонечки.

Я всхлипнула еще громче – назло ему.

– Ты с этой девкой спишь?! С той, с которой ты только что разговаривал?..

Кан не отреагировал. Поглядывая то на дорогу, то в телефон, Дима набирал чей-то номер.

– Ты, что оглох?!

– Захлопнись! Здорово, Бро. Слышишь, ты чем занят?.. – его голос отвлек меня от раздумий. – Опять жрешь, что ли?.. Я тебе отвечаю: я тебя в зале запру. С двумя морковками и пакетом овсянки… И, кстати, о морковках. Слышал про «Велик»?.. Да, пиздец. Две наши дуры и чья-то третья, – он послушал, приложив трубку к другому уху и рассмеялся. – Не-е, страшная… Ничего ты не пропустил. Съезди, свози Попову в больничку… С хера ли бы она пострадала? Ты че?.. Она, как обычно, жертва чужих амбиций.

Кан швырнул телефон в пустой подстаканник между сиденьями и еще раз приказав мне «перестать выть», вдавил в пол педаль газа. Жертвой, видимо, была я.

– Я виновата, что Катька решила в меня влюбиться?!

– Ну, что ты? Конечно, нет…

Выплеснув первый истерический залп, я достала салфетку и уткнулась в зеркальце, вытирая расплывшуюся тушь. Замолчала, стойко и яростно: пусть сам все поймет. Сволочь!.. Но Дима совсем не искал ключей к моему молчанию. Он ткнул пальцем в магнитолу и салон заполнился тягучими хрипами Элиса Купера, который пел свой «Яд».

Джип пролетел поворот на Ленина.

– Э-э, – нарушила обет молчания я, беспомощно вывернувшись в кресле. Моя четырнадцатиэтажка стремительно исчезла за поворотом.

– А-а?.. – мыслями Дима был так далек, что, если он и понял, почему я так трагично молчу, его это не задело.

– Ты пропустил поворот!

– Мы едем домой.

Я вновь умолкла. Уставилась на летящую за окном дорогу. Дома слились в серую, испещренную оранжевыми полосками, пелену. Изредка, мимо нас с грохотом и музыкой, пролетали другие автомобили, но по большому счету дорога была пуста, и Дима гнал машину под двести.

В первый миг я даже не поняла, что он спросил о чем-то. Оглянулась недоуменно через плечо. Кан пристально смотрел на дорогу, мертвой хваткой вцепившись в руль. Его ногти на кончиках стали багровыми.

– Ты понимаешь, что она тебя не просто присвоила, она тебя уже проглотила и переваривает? – повторил он, выключив музыку.

Голос был спокоен, поэтому я решила, что могу огрызнуться.

– Тебе достается меньше ласк, или что?

Оправданиями Дима не унижался.

– Я тебя щас так приласкаю, что ты навеки дерзить разучишься! – джип уже летел, но теперь ускорился так, что меня вжало в кресло, как в самолете.

Я схватилась рукой за дверную ручку.

– Едь медленнее! Ты думаешь, что будет с детьми, если ты разобьешься?!

Кан выдохнул, сбрасывая скорость.

– Их заберет моя мать.

Он отвечал спокойно и взвешенно. Очевидно, уже давно все решил.

– А я?

– А ты со мной разобьешься, – ответил Кан просто и я, обалдев, умолкла.

Мы выехали за город и мощные фары джипа выхватили из мрака кусок дороги. То тут, то там на асфальте зияли пробоины, и Дима маневрировал между ними, как в компьютерной игре. Мелкие камешки стучали о днище джипа.

Меня трясло на сиденье.

– Куда ты меня везешь?.. Ты хочешь убить меня?..

– Заткнись! – шепнули бледные губы.

Он сжал их снова. Так крепко, что рот превратился в тонкую линию; вытертый побелевший шов на кожанке. Я разрыдалась, глядя в окно. Молча и яростно. До боли в горле, до трясущихся плеч. Если бы Дима остановил машину, выстрелил мне в голову и поехал дальше, – оставив тело лежать посреди дороги, – это было бы гуманнее, чем то, что он делал со мной сейчас.

Я вспомнила почему-то, нашу первую брачную ночь. Как проводив гостей, мы с ним упали в постель и… старомодно уделали его простыни кровью.

Кто бы знал, что так легко избавиться от ребенка? Всего-то пара толчков и готово, а я-то на аборт собралась. Врачи сумели предотвратить выкидыш, но больше Дима не рисковал. Конечно, говорил, что все временно. Что подождет, пока я рожу, потом наверстает…

Я родила. С кем он наверстывал, я не знала.

Я снова всхлипнула. Есть такие мужчины, что ставят мать своих детей в специальный стеклянный ящик с подсветкой. С табличкой поверх стекла «Не ебать!» И продолжают жить; семейной и личной жизнью.

– Значит, теперь ты встречаешься с этой девкой, – постановила я медленно. – Которая завтра вместо Сони работать пойдет… Понятно.

Кан зло выдохнул, на миг закатив глаза. Джип вновь ускорился, – всякий раз, когда Диме хотелось сдавить мне шею, Дима давил на газ. Он набычился, крепче ухватился за руль, широко расставив напряженные локти: машина то и дело подскакивала на встречных колдобинах. Потом вдруг полетела плавно и ровно: мы выехали на асфальтовую дорогу, ведущую к коттеджному поселку. И Дима заговорил. Медленно; сухо. Отмеряя слова, словно отливал из них пули.

– Месяц почти… Да, месяц! Месяц, как ты переехала!.. Ты хоть раз, хоть голову к моему приходу помыла, не говоря уже о том, чтобы как-то там интерес проявить? Я думал: ладно, девочка пережила такой стресс… Я думал: будь терпеливее. Девочка чуть не умерла… Ей нужно время. Ей нужно оправиться, будь терпеливым… И что же в итоге? Я был терпеливым и что получил взамен? Мало того, что ты мне в наглую изменяешь, ты еще смеешь меня чем-то попрекать!

Я задохнулась от возмущения:

– Прости, что спрашиваю, но ты охерел?! Что именно ты называешь изменой?

Машина ехала ровно, но Дима этого словно не замечал. Его продолжало трясти и я поняла, что его колотит от бешенства. Давно колотит, просто я решила, что его по инерции, вместе с машиной трясет.

– Измена – это измена. Неважно, с мужиком или с бабой.

Я промолчала, и он продолжал:

– Уже ноябрь кончается!.. Сколько раз у тебя успела Соня заночевать? Восемь!.. И я молчал, как последний лох, который!.. Молчал, лишь бы ты была счастлива!.. Блядь, ты хоть бы раз, из приличия, намекнула, чтобы и я заглянул к тебе как-нибудь!.. – он стиснул зубы, словно силился не произнести то самое слово, но это было сильнее его. – Потрахаться! Я, блядь, по-твоему, евнух?!!

Я все молчала, остекленев от его признаний.

– И нет, я не трахаюсь с этой девкой, но, блядь, я все чаще думаю: почему – нет?!

– Вообще, здорово!

– Здорово, да? Ну, еще бы не здорово. Ни один мужик такого терпеть не будет, что я от тебя терплю. Я с тебя пылинки сдувал. Я для тебя дом построил. У тебя есть няня. Две няни! У тебя есть повар, у тебя есть домработница, у тебя есть шофер. Что тебе еще, блядь, надо?! – он врезал кулаком по рулю. – Чего тебе еще не хватает?!

Первым порывом было обнять его, сказать, что все, чего мне не хватает – это он сам. Но я не осмелилась. Сам Димин вид в тот миг отбивал желание вообще к нему прикасаться. Словно на коротко-стриженном виске горела табличка: «Не влезать – убьет!»

И я пролепетала беспомощно:

– Дим, ты… Я… Я не знала…

Он притормозил у шлагбаума, дальним светом маякнул охраннику в будке. На третий раз тот вскинулся в кресле и наклонился вперед – к панели управления. Спал на посту! Димин взгляд был громче самого вульгарного мата. Кан собрался было открыть окно, но слишком сильно дернул и сорвал ноготь. Боль отвлекла его. Охранник так и не узнал, что его жизнь была под вопросом. Кан вспомнил, что у него есть я.

– Чего ты не знала? – прошипел он, вынимая изо рта пораненный палец. – Что нельзя изменять мне?!

– Я не изменяла тебе! – буркнула я. – Я не знала, что тебе, как женщина интересна. Если бы ты просто намекнул…

– Я на тебе женился! Как еще прозрачнее тебе намекнуть?!

– Словами!

Дима коротко посмотрел на меня, но ничего не ответил. То ли не расслышал, то ли услышал что-то свое. Шлагбаум дрогнул и взмыл наверх, освобождая дорогу. Сетчатая дверь-купе, с металлическим лязгом поехала в сторону.

Выехав на главную улицу, Дима сбавил ход и понизил голос. Шины мягко шуршали о ровный асфальт.

– Ладно, я тебе намекну сейчас. Словами. Все, дорогая, хватит. Не можешь по-хорошему, будет по-плохому. Хер ты будешь там жить одна. Хочешь работать – будешь просыпаться пораньше. Не хочешь, блядь, тогда плети макраме! Захочешь поразвлечься, будешь ходить со мной. В «Шанхай»! Не хочешь в «Шанхай», будешь дома сидеть. А дружить отныне будешь с легализованными блядями – женами моих пацанов. Вплоть до Ирки, если понадобится? Понятно?! Увижу рядом с тобой Попову, прибью.

– У меня с ней в этом плане все кончено!

Димин взгляд был подобен молнии.

– Ах, да. Забыл… Она же спит с Кротким.

Я дрогнула. Я всякий раз вздрагивала.

Какая девушка спокойно уснет, узнав, что бывший не распался на атомы, узнав о ее замужестве? Что вместо того, чтобы расплакаться и убежать в монастырь, он преспокойно трахается с другой? Получше.

Это помогло мне взять себя в руки.

– Какая знакомая песня. Только раньше, вместо «Кроткий» там всегда было «Кан». Он тебе на свадьбу текст подарил?

Дима сузил глаза и раздул ноздри. Грудь напряглась и расправилась, став еще шире.

– Мое терпение, – сказал он на выдохе, – велико, но не безгранично.

Джип дернулся, меня вжало в кресло.

– О, – сказала я ровно. – Слава богу. Я думала, тебя подменили эльфы!