Елена Ровинская
Парень для «Sекса»
«Тима-Эквилибриум и прочие вымышленные герои»
Шеф откровенно, из горлышка, заливался пивом.
Напряженный вторник и сдача номера, были позади. Расслабленная среда, когда все откровенно лечились от стресса, – тоже. Был четверг, день обзора газеты.
День, когда всем предстояло напрячь мозги и опять включиться в работу.
Слегка опухшие, – в зависимости от тяжести расслабления в среду, – сидели коллеги-мужчины. Слегка задумчивые, – щурясь от табачного дыма, – смотрели в пустоту девушки. Мы с «подружкой» Тимошей сидели у выхода, позади всех. Он – потому что не курил вообще, я – потому что пыталась бросить.
Тимур сидел, отклонившись назад всем корпусом, я – всем корпусом подавшись вперед. Голова кружилась от попытки втянуть в себя сигаретный дым, уже переработанный чьими-то легкими. Макс был прав: желание курить затмевало все остальные.
Не хотелось ни есть, ни пить, ни даже мечтать о Диме. Только курить. Курить!.. Курить!.. Курить!!! Дайте мне сигарету, ради всего святого!..
– А что? – сказал Шеф, постучав по газетной странице. – А ведь неплохо, Ровинская! А ведь можешь же, когда хочешь… Это ты про того американца писала? Как его?
– Скотт. Да. Про него.
– Ммм… – сказал Шеф. – А почему ты в книге про этого Скотта не написала?
– В книге был Влад Орлов.
– Ну, а смысл придумывать? Написала бы про американца…
Все посмотрели на меня.
Я прокашлялась.
Покраснела.
Не писать же в книге про то, что Скотт мне так и не позвонил. И я сменила тему:
– Влад – это прототип одного моего другого мужчины.
– А-а-а, – сказал Шеф. – Круто-не-ипатцо… У нашей Ровинской мужчины есть. Ладно на первое время сойдет, но учти, истории должны быть не выдуманные. Понятно? Знаю я вас, писателей. Только отвернешься, уже из пальца высасывают.
– Где я вам возьму не выдуманную? – оскорбилась я. – Тиму изнасилую? Или, Чуви?
Шеф ужасно развеселился.
Наш Чуви – помесь Мастера Йоды и Чебурашки, был самой асексуальной персоной в редакции. Кроме того, ненавидел меня всей маленькой, но гордой душой, сокрытой в сухоньком теле.
– Есть же еще Полковник, – напомнил Шеф. – Смотри, какой симпатичный мужчина!.. Тоже бывший военный, как Скотт.
Все разом уставились в угол, где Полковник, словно почуяв, что говорят о нем, тревожно всхрапнул во сне. Он был толст, лыс и кудряв, словно престарелый Купидон, сохранивший детский румянец.
– Спасибо! – горячо и неискренне ответила я. – Я воздержусь. Если он не бросит идею писать о Кане, он все равно не жилец.
Шеф похихикал. Снова посмотрел на меня.
– Да, кстати… Ты что, похудела что ли? Я не пойму…
– На три килограмма, – ответила я, краснея от гордости. – Я почти три недели не пью.
Новость вызвала вялое колебание масс: в конторе терпеть не могли перебежчиков.
– И не курит, – вставил Тимур.
– И не ест, – страшным голосом сказал Чуви.
– Ну-ка, ткни ее палкой, – сказал Шеф Чуви. – Может она вообще сдохла, а я ее прошу о сексе писать.
Общий смех был долог и оскорбителен.
– Что с тобой, Ровинская? – по-отечески спросил Шеф. – Заболела?
– Она влюбилась! – ответил Чуви.
Да так уверено, что я поняла: маленький очкастый говнюк читает мои переписки по «аське».
– В Тимоню?! – всплеснул руками зловредный Шеф, копируя чью-то бабушку.
Тимур закатил красивые осетинские очи и промолчал.
– Не-а.
– В этого их соседа-братка? – всерьез загорелся Шеф, ехидно потирая ладони. – Как его?.. Гаева?
– Еще круче! Про кого она все время по поводу и без повода говорит?
– Про зарплату!
– Про Диму-Матрицу, – не выдержал Чуви.
В редакции откровенно и зло заржали: все знали, что Дима встречается с Сонечкой, по которой сохнет Тимур.
– Вы что, с Тимоней в паре работаете? Он – по блядям, ты – по сутенерам?
– Соня – не проститутка. Она – модель, – сообщил Тимур.
Все посмотрели на меня, но я не горела желанием защищать Диму.
– Х-м-м-м, – протянул Шеф, складывая пальцы шатром и раскачиваясь в руководительском кресле. – Слушайте, я вот чего не пойму. А почему он – Матрица, а не Нео?
Не понимая, чего вдруг Шефу вздумалось валять дурака, я закусила кончик шариковой ручки.
Он прекрасно, как и все в этом городе, знал кто такой Дима и почему его называют Матрицей. Кан был похож на Киану Ривза и носил длинные, в пол, черные пальто. Братки же были люди простые. Их жизнь, совсем не так давно была так коротка и стремительна, что им некогда было вдаваться в детали. Видя на плакатах с надписью «Матрица» похожего чувака, просто не заморачивались тем, что чувака звали Нео.
Сам он, насколько я знала, не заморачивался вообще, и откликался только на имя-отчество.
– Ему еще повезло, что он кореец, – заключил Шеф, – был бы русским, его бы звали Бригадой.
– Вообще-то, – вставил Тимур, – Кан – не корейская фамилия, а немецкая…
На днях Соня Попова, представила его Диме и Тима легко и привычно внес его в список «близких друзей». Любил он знакомствами козырнуть.
– Ты бы лучше его про скандал с ментовскими субботниками, расспросил! – Шеф махнул на него рукой.
– Это не он был, это Агазар, который «Агава», а Кан, – не сдержалась я.
– …народный целитель. Сгоняет жир с жопы на расстоянии, – перебил меня Чуви.
Он обернулся и руками послал мне энергетически-мощный заряд, словно Кашпировский:
– Сбрось вес!
Я выбросила руку вперед и, хоп-с, попала!
Звонко щелкнув Чуви по лбу, газета подпрыгнула и маленький Йода схватился за лоб.
– Сучка!
– Кстати, Ровинская, а что за хрен вчера в обед тебя на «мерседесе» катал? – никак не мог вспомнить Шеф, а может, издевался по своему кошачьему вдохновению.
– Виталий, он страховую фирму держит.
– Секс – дэ? – глумливо заулыбался Шеф.
– С Виталием?! – оскорбилась я, не вовремя распознав крючок. – Да он коротышка!!!
– Нет, ну не дура ли?! – возмутилась Светка-дизайнер, случайно пробегавшая мимо и притормозившая, спинным мозгом уловив, что планерка готовится привычно перейти в балаган. – К ней мужик на «мерсе» клеится, а она на рост смотрит!
– Дура! – с готовностью согласился Шеф. – Кто там смотрит на рост, когда мужик в «мерсе»? Ну, в крайнем случае, подушечку у Долотова заберем. Подложишь.
Подушечка с гречишной крупой, которая была главной темой позавчера, лежала под задом самого Долотова, предохраняя тот от потения. Почуяв неладное, он заерзал прислушался к разговору.
– Вот еще, – сказал он, покрепче прижимая подушечку к стулу. – Пусть Ровинская сама себе такую же купит…
– …положит себе на лицо и надавит, – вставил Чуви.
Это, внезапно, показалось мне хорошей идеей.
В ресторане, куда Виталий меня привез, мы абсолютно случайно встретились с Каном.
Город был маленьким, и все бывшие бандиты посещали один общепит. «Шанхай» вечером, «Русская кухня» – днем. При виде меня Кан утратил внутренний дзен и уже не мог спокойно жрать свои голубцы. Он проглотил кусок, который жевал и тут же поднялся.
То, как он, бросив деньги, вывалился из зала, заметили сразу все. В особенности Виталий. Он вспомнил, что не доделал какие-то важные дела и отвез меня обратно в контору. Я сразу догадалась, что это конец.
Было слишком горько рассказывать, что меня бросили, даже не поматросив. Но еще горше – из-за того, что Кан себя вел так по-свински. Ему мало, молча, ни за что меня презирать! Ему обязательно, чтобы о его чувствах знали все в городе!
– Чуви, – спросил Шеф. – Что ты на нее опять взъелся? Секс андэ?
Под оглушительный хохот Чуви надулся, раненный внезапным предательством.
– Сын он мне! – ответила я.
Вчера, скучая в ожидании полосы, мы с Тимой решили завести ребенка. Чуви оскалился и показал мне свои маленькие средние пальчики.
– Будешь плохо себя вести, поедешь жить к дедушке, – пригрозила я.
Все опять посмотрели на прикорнувшего в уголке Полковника. Полковник снова тревожно всхрапнул во сне.
– Погоди! – вдруг вспомнил Шеф, вдоволь насмотревшись на спящего. Вид полковника подвел его к криминалу. – А этот твой сосед… Макс, верно? Тот бык здоровый…
– Он – не бык! Его мама – учительница литературы. Он книги пачками…
– …связывал и жал от груди, – перебил Долотов. – Большой ценитель Толстого.
Как представитель интеллигенции, он не терпел и мысли, что тип, вроде Макса может тоже уметь читать. И его реплика вызвала соответствующую реакцию у тех, кто ничего, тяжелее стопки романов не поднимал.
– Цыц! Бабы любят спортсменов!
– Он не «спортсмен». Он под Матрицей бегал. У них была своя группировка, – проворчал Долотов. – Полковник же предлагает статью о них написать.
Я покосилась на Полковника и обреченно вздохнула.
– Валерий Михалыч, – ехидно окликнул Шеф. – Псс!.. Агент Смит!.. – он подумал и вдруг сказал. – КАН!
Веки спящего дрогнули и глаза распахнулись, словно у гоголевской Паночки.
– Подлец, убийца и сутенер! – хрипло вскричал Полковник. Заволновался. – Шеф, я же насчет него могу журналистское расследование провести… Я же этого Кана вот так вот возьму! – он сжал кулак в воздухе и потряс, будто чью-то шею. – Вот так-ко вот!..
Шеф окинул его укоризненным взглядом лечащего врача.
Полковник был куда более веселым объектом для насмешек, чем я. Стоило кому-то упомянуть имя Кана, якобы, невзначай, как Полковника рвало на полоски.
Я знала, что в молодости, после того как Диму не продвинули по службе из-за его азиатской внешности, он не сдержался и набил лицо своему командиру. Теперь этот командир сидел напротив меня и все еще жаждал мести.
– Ну, что ты так все горячишься, Михалыч? Спал бы дальше: Полковник спит, планерка идет. Ровинская, ты видела? Вот так, со страстью, надо писать о сексе!.. Поехали дальше.
Но дальше мы не поехали.
– Тьфуй! – Полковник махнул на меня рукой, словно обоссаными трусами. – Только знает, что жопой вертеть ваша Ровинская!
Шеф радовался, словно дитя.
– У Ровинской красивая жопа! – заметил Долотов. – Хотя об этом может лучше сказать Тимур.
Тимур очнулся не сразу: он сидел, развалившись на стуле, небрежный и грациозный, как леопард и мечтал о Сонечке.
– Мурр, – сказал он и я благодарно мурлыкнула в его сторону.
– Что я говорил?! – заорал Полковник, взбешенный еще и этим. – С этим двумя невозможно работать! Они же целыми днями только и делают, что шепчутся, обнимаются и шебуршат шоколадками. Ничего не слышно!
– Ай-яй-яй! – посочувствовал Шеф. – Тебе не слышно? Тимур! Полковнику не слышно, как ты шебуршишь Ровинскую!
Полковник побагровел и привстал:
– Мне не слышно интервью, которое я пытаюсь расшифровать!!! Показания свидетелей!
Шеф замахал на него руками.
– Слушай, Михалыч. Если так хочешь писать про Кана, напиши рекламный материал. Что-нибудь героическое, из армейских времен. Например, как Кан переводил старушку через минное поле. Как снял котенка с дерева. Только руками, не из винтовки снял…
Я тихо хрюкнула, представив себе, как Дима лезет на дерево, чтобы спасти котенка. В черном пальто и отдраенных до блеска ботинках. Потом, до меня дошло:
– Он, что опять заказал рекламу?
– С утра позвонил. Сказал, что ты в курсе…
Я глубоко вздохнула и улыбнулась. Видимо, Кан проспался и понял, что был немного несправедлив. В этом весь Дима. Сперва он голубцами в меня плюется и убегает, потом покупает полосу под рекламу и просит, чтоб я пришла.
– Кстати, Ровинская, а зачем он столько твоих книг заказал?
– Пытается культурно расти, – вставил Чуви. – До уровня своего друга Макса.
– Бицуху качает, – пояснил Долотов.
Все разом заржали и загалдели наперебой.
– Ровинская – не Толстой.
– Она пишет легкую литературу.
– Пришлось коробками брать…
– Выродок! Щ-щенок!.. – не унимался Полковник. – Вырастили на свою голову… Он у меня служил…
– Сонечка говорит…
– Сонечка твоя дура!
– Она не дура, она модель!
– Бандитская подстилка!
– Они друзья!
– Она с ним спит! – завывал Полковник. – Спи-и-ит!
Тимур начинал беситься. Шеф улыбался глазами, как добрая фея.
– Михалыч, ты точно не хочешь взять рубрику про секс? Ты мог бы от лица Сони Поповой писать о Кане. Кто-нибудь в курсе, Соня Попова может писать?
– Люди! Люди! Слушайте! Еще газету не до конца обсудили! А у меня интервью, – вмешалась милая, интеллигентная Марина Левинова.
– Да что там обсуждать? Один спорт остался и анекдоты, – сказал Чуви. – Прямо не знаю, что смешнее…
– Тима, – сказала я, – Я передумала. Не хочу я ребенка. Давай этого гаденыша положим между оконных рам?
Тима меня не слушал, но все равно сказал «мурр».
Шеф поднял голову и посмотрел на Тимура. Потом на меня.
– Я знаю, чего твоей рубрике не хватает! – воскликнул он. – Нужен парень для «Sекса». Как Влад Орлов… Щас-щас… Матрица уже есть, знаю! Знаю! «Эквилибриум». Тимон! Ты отныне Тима-Эквилибриум. Сонечка Попова дождется, пока кино выйдет и сразу же поймет, кого потеряла!..
– И Кан, – вставил Чуви.
Под ржание коллег мы с Тимуром тоскливо переглянулись: как тяжело быть трезвыми среди этих невыносимых людей.
Глава 2.
«Список претензий и… тренировок»
– Держи, – сказал Макс, протягивая мне сложенный вчетверо лист бумаги.
Он все еще держался со мной натянуто, но уже не грубил. И тем не менее, почуяв, что я одна, сосед застыл на пороге.
– Что это? – спросила я и протянула руку, стараясь не прикоснуться к его руке, чтобы он не решил, что я его домогаюсь.
– Стихи! – огрызнулся Макс, его взгляд вонзился мне в переносицу, как раскаленный гвоздь. – Набросал вчера в лунном свете, бля…
Трезвость имела один неприятный побочный эффект: приходилось видеть вещи в истинном свете.
– Почему ты так меня ненавидишь?! – спросила я.
И, пожалуй, впервые в жизни, я осмелилась поднять на него глаза.
Красивый, сволочь. Жесткий, холеный… как камень, до блеска зацелованный волнами. Мне тоже хотелось побыть волной… Я спешно отвела взгляд.
– А за что мне тебя любить? – изумился Макс.
Да так искренне, что я не сразу нашлась с ответом. Промямлила, бросая на него короткие взгляды.
– Я не прошу любить меня… Я спрашиваю, что я сделала, что ты меня ненавидишь?
Припертый к стенке, Макс скрестил руки на животе и слегка качнулся накренившись вперед. Постояв немного, он выпрямился и грозно сузил глаза.
– Хорошо! Назови мне хотя бы одного парня, который не ненавидит тебя.
Я вспомнила о Скотте. Почесала затылок.
– Ты не знаешь его…
Макс сардонически улыбнулся.
– А он тебя знает?
Я оскорбилась до слез.
Еще один побочный эффект трезвости. Не так легко принимать открытое хамство за юмор. Когда ты трезвая, то ясно видишь: тебе хамят. И это больно, мать его. Это больно и, не скрою, обидно!
Я крепилась, как могла, но все равно всхлипнула, уткнувшись носом в запястье. Макс, угрюмо отвел глаза и поспешил сменил тему.
– Это план тренировок, – пробормотал он, беря меня за руку и вкладывая в нее листок. – Если не халявить, можно еще килограмма три до февраля скинуть…
Его рука была сухой и горячей. Я выдернула свою, прежде, чем она предательски задрожала. Рявкнула, обозлившись на свою глупость:
– Сколько раз тебя просила: не прикасаться ко мне!
И тут взбесился Максим. Шагнул в квартиру и яростно захлопнул за собой дверь. Пошел на меня, злобно выставив вперед подбородок.
– А то – что? Заразишься от меня чем-нибудь?! Хочешь знать, почему я тебя ненавижу? Вот за это вот. «Ни-пликасайса-каа-мне!» Кто ты такая, мать твою? Принцесса, бля? Нужна ты мне – к тебе прикасаться!..
– Знаю, – сказала я, довольно резво отступая назад. – Я как-то заметила, не переживай!
Макс ни черта не понял, – по его лицу это было ясно, – но сбавил тон.
– Ты на хер мне не сдалась, подруга! Не обольщайся.
– Ты из-за этого меня ненавидишь? – скептически уточнила я.
– Нет, ты – высокомерная, ядовитая сука!.. И это – не комплимент. Ты всеми силами пытаешься высмеять меня и унизить. Твои шутки, блядь, проходят по ватерлинии! Ты ждешь, я буду лаять и хлопать ластами, как гребаный морской лев?
– Тебя я не пыталась высмеивать и тем более – унижать.
– Да, ну? – Макс сел и щелкнул зажигалкой, прикуривая. – Вопрос: «Самое популярное по посещаемости место, после Утеса?» Ответ: «Койка Макса!» Это я придумал, или все-таки, ты?
– Это был комплимент!
– Я был в восторге! – он стряхнул пепел.
– Что унизительного в том, что тебя все девки хотят? – пробормотала я, засунув руки в карманы.
– Глаза, блядь, подними, когда со мной говоришь! – уже почти орал Кроткий. Кто бы ни дал ему эту кличку, шутка не удалась. Он заводился на ровном месте. – На меня смотри, а не в пол! Хочешь говорить со мною начистоту, так подними, мать твою, глаза! Какие, блядь, все?! Ты слепая, блядь или ты считаешь, что эти девки мне комплимент?!
Тут я замялась.
Я не смотрела ему в глаза по той же причине, что выдумывала шутки про посещаемость его койки. Потому что хотела туда попасть. До одури. Потому что боялась, что он поймет. Поймет и со свету сживет своими приколами. Боялась увидеть в его глазах: «Запрос отклонен!»
– Да что ты наворачиваешь, Максим?
– В глаза смотри! – рявкнул Кроткий и щелкнул пальцами. – Живо!
Дрогнув, я бездумно подчинилась приказу.
Наши взгляды встретились и… я поплыла. Его агатово-черные глаза казались бездонными, хищные красивые ноздри дрожали. Я представила на миг, что он дрожит не от злости, а от желания. Представила его глаза близко-близко; его губы на вкус, его горячие большие ладони. Представила себе его тело, всем весом вжимающее мое в матрас.
В голове что-то щелкнуло.
Поясница выгнулась, словно сама собой, бедра напряглись. Я закусила губу, ощутив знакомый жар в районе солнечного сплетения; подавила желание глубоко втянуть в себя воздух. Замерла, как замирает на ходу подстреленная косуля, не в силах отвести от него глаза. Расплавленные внутренности горячими каплями стекали в низ живота. Мускулы напряглись и обмякли. Я всхлипнула горлом и села. Точнее, почти упала на стул.
Изменившись в лице, Кроткий шире раскрыл глаза…
Волшебство кончилось.
Я выдохнула, Макс судорожно вдохнул.
Он так и сидел, не двигаясь. Словно его копьем к стене пригвоздили. Широко распахнутые глаза, приоткрытый в удивлении рот. Я перевела взгляд на его ладонь, лежавшую на столе. Сигарета в пальцах чуть дрогнула.
Столбик пепла упал на клеенку. Мое лицо вспыхнуло до самых ушей.
– Уходи, – хрипло каркнула я, отвернувшись.
Макс молча встал, послушный, как робот. Встал, повернулся и, тяжело ступая на пятки, вышел.
Глава 3.
«Койка Макса и прочие городские достопримечательности»
Насчет того, что его кровать – как Утес над Амуром, ибо там побывали все, я не врала и не преувеличивала.
Макс был блядвом.
На этот счет ни у кого не возникало сомнений. Трудно оставаться в неведении, живя бок о бок в панельном доме. Трудно не слышать, когда в соседней квартире начинает плясать кровать. И еще сложнее, – когда через тонкую, как фанера стену, доносится мужское рычание и стонущее сопрано.
Мы с девочками сидели на стульях, словно три парки и слушали, мечтательно поедая попкорн.
Макс был в ударе. Кровать буквально билась о стену. Женщина стонала и плакала. Макс рычал, словно Минотавр. Я шутила, подыхая от зависти.
Как же мне хотелось быть там, ощущать всем телом его тугое мускулистое тело. Смотреть в черные матовые глаза. Гладить пальцами шерсть на мощной груди. Но я сидела по ту сторону стенки, не нужная и шутила над девушкой, которая была сейчас с ним.
Когда кроватные пружины затихли, мы еще долго сидели, не в силах встать.
– Боже… – выдохнула я, не сдержавшись. – Боже! Какой мужчина…
– Фу! – сказала Бонечка. – Он же проститутка.
Она никак не могла понять, что некоторые занимаются сексом абсолютно бесплатно. Просто для удовольствия.
– Пойдемте, тоже покурим, – сказала Ирка.
Ее заметно коробило, и я понимала, что это не из-за Макса. Из-за меня. После того разговора на кухне мне не всегда удавалось скрыть, что я чувствую. Ей это отчего-то не нравилось.
Мы поднялись и на цыпочках переместились на кухню. Прикурили, чуть не стукнувшись лбами и выдохнули, словно пережили то же блаженство, что и партнерша Макса.
– М-да, – сказала Богданова, выпуская из ноздрей дым.
– Да, уж, – поддакнула Ирка.
– Вы понимаете, что во всем Хабаровске, осталось лишь три не оттраханные им женщины? – никак не могла успокоиться я. – Мы!
– Зато, он покупает продукты и квартплату с нас не берет.
– Ну, и?.. Мы ему готовим, стираем, гладим и делаем уборку, сразу на две квартиры! Как жены: жратва и работа, а секс – андэ.
– Ты готова платить за квартиру, чтобы с ним разочек потрахаться? – уточнила Бонечка.
– Иногда, – допустила я, но тут же поправилась: – Иногда мне кажется, что мы – неликвид, который даже Макс не хочет…
Они умолкли.
Если взглянуть на все с этой стороны, выходило на самом деле обидно: Макс был из тех парней, которые трахают все, что движется. А что не движется, они толкают ногой, и все равно трахают. Иногда я видела, как из его квартиры выходило нечто Такое, что я со двора на окна заглядывалась: не растет ли на подоконнике Аленький цветочек.
– Может, он нас просто не хочет терять, как друзей? – возразила Богданова, которая была категорически не согласна считать себя неликвидом. – Ведь он же нас любит. Как подружек! Ну, кроме тебя… Тебя он никак не любит.
– Пошла ты! – я залпом допила остатки вина.
– У тебя сведения устарели, – Ирка все еще боялась, что я опять запью и сорву рекламную кампанию. – Он теперь относится к ней намного лучше. С тех пор, как она перестала пить с тобой и стала похожа на человека. А теперь, когда она еще абонемент в фитнес-клуб купила…
Я промолчала.
Ничего я не покупала. Это Макс, подарил мне абонемент, попросив не говорить девчонкам. Когда я попыталась сказать ему, что это – довольно-таки дорогой подарок, он замялся и понес такую херню, что я просто взяла абонемент и сказала «спасибо».
– Ну, да, – прокашлялась Бонечка. – Он еще лучше к ней отнесется, узнав, что она готова ему давать просто так, без намека не отношения. Фу-у, как можно просто так трахаться, если знаешь, что он никогда не женится?
Я не ответила.
Мысль, как именно можно трахаться с Максом, не давала покоя. Меня лихорадило. Хотелось кричать и плакать.
– Неужели тебе никогда не было интересно с ним переспать? – спросила я Бонечку.
– Нет, конечно! А тебе, Ир?
– Пфф!.. Нет! Но, я вам могу по секрету сказать, он в порядке, – сказала Ирка. – Одна моя подруга была без ума и до сих пор его всем рекомендует.
– Он же бабник! – напомнила Бонечка. – БАБ-НИК!
– Именно это и делает его хорошим любовником: опыт, – парировала она, но тотчас же спохватилась. – Не для меня, но чисто теоретически.
– Ты просто никогда не трахалась с таким парнем, от которого захватывает дух! – заключила я. – Иначе, тебе бы тоже хотелось практики.
– А ты, можно подумать, трахалась!
Я мечтательно вздохнула в ответ: Скотт тоже был бабником. Ну, так что с того?.. Запертые воспоминания хлынули, разбив опечатанную дверь. Ожило вдруг в памяти крепкое, тренированное тело; его ласки, дикий безудержный секс; истерзанные простыни…
– Лен, перестань слюной капать, – неправильно истолковав мои мысли, Бонечка деликатно, подбородком указала на стену. – Ты забыла, как он девушек по утрам выпроваживает?
Я помнила.
Но память о плечах Скотта вытесняли воспоминания о плечах Макса. А его глаз я даже не помнила, зато помнила глаза Макса. Точнее то, как расширились у него зрачки, когда наши взгляды встретились. И как у него подрагивали ноздри, когда мы стояли в предбаннике, держась за пластиковую карточку-абонемент. И запах его горьковатого парфюма. Пьянящий, как дым сгоревшей листвы.
– Значит, они его не цепляют…
– А ты – зацепишь! – съехидничала Богданова.
Я повернулась, чтобы припечатать ее ответом к стене, но кровать в соседней квартире скрипнула. Как примадонна, пробующая акустику в незнакомом зале. Несмело издала первый стон…
Я отчетливо представила себе широкую мускулистую спину. Порхающие по ней ладони. Тонкие, узкие… и встала, притворно зевнув в свою.
– Пойду спать, надоело…
Глава 4.
