Елена Ронина Туман над Фудзи

Они еще походили вокруг храма, посмотрели на фонарики, которые тоже можно вполне даже оплатить, всего-то десять тысяч евро, и монахи будут за вас молиться. Соблюли все ритуалы по советам Яны, где надо умылись, где надо поклонились. И счастливые отправились в обратный путь.

Служба

Встали по будильнику, важно было не опоздать. Все прониклись важностью момента. Монах лично для них будет проводить службу.

– Да не лично для нас, а нам разрешили присутствовать на его каждодневной службе, – поправил Киру Саша.

– Да? А я думала, прямо для нас.

Храм представлял собой большую комнату, всю в разнообразных деревянных фигурках, застланную коврами. Монах перед молитвой поклонился присутствующим, повернулся к ним спиной и, сидя на коленках, начал свой долгий японский рассказ. Он раскачивался из стороны в сторону, речь его была тягучей и монотонной. Ему помогал молодой напарник, который сидел сбоку и тянул одну-единственную ноту, как бы аккомпанируя своему старшему другу. Видимо, чтобы тот не сбился с ритма. И чтобы соблюсти общий тон и тембр. О чем говорил монах? Это было непонятно, но общее ощущение важности момента присутствовало. Никто не впал в транс, никого монах не загипнотизировал. И как можно загипнотизировать человека, сидя к нему спиной? И как же неудобно было сидеть на коленках! Непривычно. Затекали ноги, невозможно было сосредоточиться на высокой мысли.

Лиза огляделась по сторонам. Как ни странно, не было обеих Рит. Даже Эрик пришел, для него единственного сделали исключение и поставили небольшой стульчик.

После молитвы главный монах провел им небольшую экскурсию по храму, Яна усердно переводила, а потом он на чистейшем английском языке вдруг произнес спич про то, как им непросто живется. И вот, к примеру, на очереди починка крыши. Всего нужно десять тысяч долларов. Но они будут рады любой помощи.

– Неожиданно, – прокомментировал Саша.

– У нас нету, – тут же отозвалась Кира.

– А я дам, – твердо сказала Инесса. – Десять тысяч у меня, конечно, тоже нету. Но каждый по копеечке, глядишь, и соберут. Вот крыша у них какая богатая! Жаль, если рухнет. Людей ведь пришибет. А они к нам всей душой.

– Друзья, у нас завтрак. И потом отправляемся.

– Так вроде говорили, что с монахом можно пообщаться? – заволновалась Лиза.

– А тебе надо?

– Мне нет, но любопытно же посмотреть на тех, кому надо, – зашептала она.

– А это абсолютно не наше дело! Пойдем на завтрак.

Они стояли перед автобусом. Было жалко покидать это святое место. Совместная прогулка на кладбище после завтрака показалась совершенно другой. Да, старина, история. И рассказывала Яна интересно и с душой. Но не было той тайны, той загадки и той избранности, которую почувствовали ночные путешественники, и стихов не было. Петрович опять фотографировал, все удивлялись вдруг резко покрасневшим кленам, изысканно красивой глубине цвета, прозрачности воздуха, тихому шороху ветра. Но кладбище вдруг стало просто кладбищем, права была Инесса: и у нас в Митине монументы имеются. Ночью они погрузились в эпоху.

Все собрались около монастыря, автобус еще не подъехал. Да, это тебе не наша церковь, не католический собор. Все другое. Непонятное, непривычное, но, как определила для себя Лиза, тут было про жизнь. Все монахи были живые.

– Они как будто не отличаются от нас, улыбаются, жизнь в глазах. Яна, что вы скажете?

– Все непросто… – Яна улыбалась. Очень по-японски. – Буддизм – религия, казалось бы, простая, они и призывают жить просто, ни к чему не привязываться, ни от чего не зависеть. Но тут много и противоречий. Они для себя все четко объясняют. У буддистов самое важное – это ход мыслей. Живи, как хочешь, но думай правильно. Они уверены, если человек будет правильно думать, то он и жить научится так, как надо. Вот этому и учат монахи. И их главная задача самим научиться мыслить, а лучше вообще убрать мысли из головы. Есть очень строгие школы с тяжелейшими медитациями. Они медитируют по шестнадцать-семнадцать часов ежедневно. И так, например, семь дней. Потом послабление, обязательные медитации всего семь часов в день. Потом опять семнадцать. Так и живут. У монахов ведь нет послушаний. Они не работают, как, к примеру, наши монахи. Но это и понятно. Поработай-ка после таких медитаций. Это невозможно. И самая главная цель медитаций – избавить человека от страданий. Мы же страдаем от всего. Вот тут вы спрашивали про смерть матери. А нужно научиться не страдать. Вот я на лекции присутствовала, и мне очень понравился пример лектора. Если будет тонуть ребенок, а на берегу медитирующий монах. Побежит ли он спасать ребенка?

– Неужели нет? – ахнула Лиза.

– Совершенно точно нет. Во-первых, потому что все равно ребенок переродится, во-вторых, весь мир – иллюзия. На самом деле ничего нет, все в нашем воображении. И, в-третьих, если он медитирует по-настоящему, он даже и не заметит ничего.

– Сложновато для нас.

– Да, в это учение нужно вникнуть. Оно очень интересное. С одной стороны, от всего нужно получать радость, а с другой – в любом деле всегда есть конец. И свидание заканчивается, и красивая мелодия. И наступает разочарование. И поэтому полная гармония – это равнодушие. И путь к нирване. И тут самое сложное. Вот оно, где самое сложное, чтобы сама нирвана не стала страстью.

– Да, для того чтобы все это постичь, то действительно нужно медитировать по семнадцать часов.

– Именно так. Вот мы думаем, что у нас пять чувств. А буддисты говорят – шесть. Шестое чувство – мышление. Способ восприятия воображаемых объектов. Ну, например, о чем вы сейчас мечтаете?

– О мороженом, – вдруг отозвалась Рита маленькая. Надо же, оказывается, девочка внимательно слушала.

– Вот! А каком мороженом ты мечтаешь?

– О «Баскин Роббинс»!

– И как оно выглядит? Какой вкус?

– Ну, в таком стаканчике розовом. И я люблю смесь шоколадного и малинового.

– И ты прямо чувствуешь сейчас вкус во рту. Вот это и есть то самое шестое чувство. Или монахи не правы?

– А как они живут? В плане ограничений? – тут уже вступил Вадим.

– Нет каких-то особенных ограничений. Таких, как, например, наши христианские заповеди. Но есть правила, которых они придерживаются. Здесь и правильное поведение, куда входит не лгать, не убивать, не воровать, не принимать дурманящих веществ. Правильный образ жизни. Тут нужно следить, чтобы люди не совершали дурные поступки, пытаться их останавливать. Очень важное значение имеет правильная речь. И не думайте, что это запрет на всякие там ругательства. Это само собой разумеющееся. Но нужно избегать эмоциональной речи. И еще раз повторюсь: полная гармония – это полное равнодушие.

– Как это все запомнить? – вздохнула Рита.

– Все приходит само собой. Все в автобус. У нас еще будет время разобраться. Впереди столько храмов.

Марго

Феликс не суетился, раскладывая их багаж в просторном джипе, помогая усаживаться ей и матери в салон автомобиля, забирая на руки то одного, то другого малыша. Не было в этом никакой показухи, не было неправды. Как будто он встречал собственную семью с отдыха. И даже не сказать, чтобы давно не виделись. Ну, может так, пару дней. Ездили родственников навестить. И не сказать, чтобы у семьи был период романтических отношений. Ровно и естественно. Вот только этот взгляд! Сев за руль, он обернулся и опять долгим и теплым взглядом посмотрел на мать, а она все не спускала с него своих глаз. И было в них все: и любовь, и преданность, и благодарность, и надежда.

Наконец Феликс повернулся к Марго.

– Я рад, что вы приехали. Зови меня просто Феликсом. И на «ты».

Обернувшись, он завел мотор, и они поехали в свою новую неизвестность.

Да, собственно, как они жили в Королеве? Небольшая двухкомнатная квартира на четвертом этаже старой хрущевки. В гостиной – родители и малышня, в восьмиметровке – Марго. Дом без лифта. И каждый раз стащить коляски, затащить коляски. На молочную кухню перед работой за детским питанием забегал отец, Маргарита должна была опрометью нестись из школы, чтобы выпустить мать погулять с колясками, одной ей было не справиться.

Малышня попалась орущая, спали они, видите ли, только на улице. Мать валилась с ног от усталости, не знала, за что хвататься, и еще больше переживала, что годы уходят. Она сдала, постарела, никому не нужна. Марго никак не могла понять. Как это – никому? Отец никогда на чужих теток не засматривался. Да он вообще был немного не от мира сего. Про таких говорят – безвольный. Или мать так говорила? Ну да, она и говорила. И в голову детям вдалбливала. А каково это слушать? Марго выработала свою схему. Если родители начинали лаяться при ней, хлопала дверью в свою комнату или выбегала вон из квартиры с криком: «Надоели! Что это за дом, где все орут!»

А когда мать начинала жаловаться по дружбе, опять же перестала ее поддерживать:

– Никто тебя за него не гнал.

– Так сложилось.

– А детей зачем так тяжело рожала? Смысл где?

– Не подумала, что так тяжело будет. И потом двойня.

– От ЭКО всегда двойня.

– Нет, это наша личная двойня, ЭКО тут ни при чем. У папы в роду были двойни. Вот и… Ну и ладно. Мартышки, они же хорошие.

– Да уж, когда спят.

Мать начинала хлюпать носом, и Маргарита понимала, что на ее шее вся семья. А отец? Она никогда не могла его понять. Он кого-то в этой жизни любил? Если любил, то почему не боролся? Как можно было допустить, что жена уйдет к другому? Так не бывает! С тремя детьми не уходят? А вот получается, что уходят. Но он так был раздавлен этим фактом, что даже и возвращать их не стал. То есть те жалкие попытки борьбой было назвать никак нельзя.

Ну приехал бы, набил Феликсу его красивую морду, запил бы наконец. Попытался бы повеситься. Марго бы поняла. Но просто позвонить по телефону и высказать: «Ясно. Вот ты, стало быть, какая». Это было уже чересчур.

К удивлению, Феликс жил в собственном доме. Не то чтобы дворец, дворцы мы по телику видали, но добротный двухэтажный дом. Это потом уже стало понятно, что не было в том доме уюта, женской руки. Холостяцкая берлога. Комнат вроде много, а занавесок на окнах нет. И картин на стенах. Зато головы зверей, как в охотничьем хозяйстве. При этом очень чисто. Видимо, кто-то приходил убираться. Мартышки от такого благолепия горохом расползлись по полу. Пошли они поздно, поэтому с удовольствием еще передвигались на четвереньках.

– Ой! – вскрикнула мама.

– Все чисто. Я готовился. Ну что, дамы? Пойдемте, я покажу вам дом, а дальше побегу на работу. Вы уж тут сами располагайтесь. Вечером – праздничный ужин. Не против?

АвтобусРазные семьи

– В Москву мы переехали, когда я оканчивала школу. Феликс в городе большая шишка, известный человек. У него свой устойчивый бизнес. В Москве давно филиал работал, но ему нравилась Уфа, он там родился. Родители, сестра старшая, он очень семейный такой. Семья военного. Вечные гарнизоны. И осели в родном городе. Для него это было важным. А тут вдруг… Маргарите нужна хорошая школа. Это я начала олимпиады выигрывать. И, кстати, про олимпиады… Тоже его инициатива. Раньше просто школьные были, а он объяснил, что нужно выходить на новый уровень. Район, город. А я все брала. Вот он и решил: нужно в Москву перебираться. И девочкам хорошо бы в Москве учиться. В Уфе все равно не было ни тех институтов, ни тех возможностей.

– То есть это он тебя и в институт определил?

– Стоп-стоп. В институт я сама поступала. Как победительница олимпиад. Ну да, он понял, что я в математике шарю. У него же тоже техническое образование. Так что школу я оканчивала уже в Москве. И сразу в Бауманский поступила.

– А почему не в МГУ?

– Сдрейфила. Съездили на день открытых дверей. И спасовала я, если честно. Хотя Феликс уговаривал. Репетиторов мне оплачивал.

– Значит, хороший мужик.

– Мразь он. И не лезь ты мне больше в душу. Без тебя тошно. Ненавижу их всех.

Марго отвернулась к окну и надела наушники. Матвей никак не мог понять эту девицу. Ясно, что вся душа у нее изломана. Парень постоянно метался между ненавистью к ней и какой-то непонятной нежностью и жалостью. Бывают же такие люди неровные! Он привык к отношениям простым и понятным. С детства рос любимым ребенком. Не сказать, чтобы родители его баловали, но как-то безмерно ему радовались, и он всегда это точно знал. А еще точно знал, что они любили друг друга. Вот просто жить друг без друга не могли. Хотя и ссорилось, и иногда прямо круто. Как-то мать начала колотить посуду, доставала из посудного шкафчика тарелки и трескала ими об пол. А отец говорил:

– Молодец! Давай! Еще! И еще!

Матвею тогда было лет семь. Он стоял в дверях кухни и с любопытством наблюдал за этой картиной. До сих пор в глазах стояла картина: отец спокойно сидит на стуле и подсчитывает, сколько тарелок грохнула мать. В итоге всем стало смешно. А на следующий день дружно поехали в ИКЕА и купили новый сервиз.

– И как же хорошо, что ты разбила эти коричневые тарелки. Честно, я их ненавидел.

– Убью, гад.

Как же у мамы получалось так говорить слово «гад», что никто не сомневался – это лучшее признание в любви.

Да, про посуду. Второй раз полностью поменять посуду пришлось, когда тот самый шкаф неожиданно рухнул со стены вместе со всем содержимом. На кухне находились Матвей и беременная на последнем месяце мама.

– Только не роди, – как можно спокойнее произнес уже взрослый Матвей и попытался затолкать огромную маму себе за спину.

– Никогда не доставлю тебе беспокойств. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Сильно хорошо не было. И роды были непростыми, и брат родился недоношенным. Но они были вместе. И очень радовались, что их теперь так много. Матвей видел, как благодарен отец маме за брата. А он сам? Разве нет? Они этого ребенка ждали все вместе. И вот он у них есть. Маленький, сморщенный, только их. И растили вместе. Такая разница. Шестнадцать лет. А еще Матвей знал, что мама как его любила, так и любит, и ни на миллиметр меньше. Ее сердце не поделилось пополам, оно просто увеличилось. Она даже не могла сказать слово «дети». Она говорила: «У меня два сына». Потому что это не множественное число, а две отдельные самодостаточные единицы. Ну как же, оказывается, у людей бывает все сложно. Кошмар, одним словом.

Дзен-буддизм и садовое искусство

– Вы спрашивали у меня про парк камней. Мы с вами только что посетили буддийский монастырь, и впереди у нас есть известнейший сад камней храма Реандзи. Это очень важное место. Такие места в Японии не предназначены для прогулок, они созданы для того, чтобы созерцать и думать. Когда мы будем в этом саду, отнеситесь к нему философски и постарайтесь прочитать тот смысл, который вам покажут эти камни. Мне жалко вашего времени на сувенирные магазины. Это вам совершенно не нужно, поверьте мне. А вот здесь я прямо настоятельно вам рекомендую посидеть и подумать. Вглядеться. И каждый из вас увидит что-то свое. Посмотрите, запомните и подумайте. Что вы увидели? Подумайте про свою жизнь, про ситуацию, которую вы сейчас, возможно, переживаете. Этот сад даст вам больше ответов, чем все психотерапевты вместе взятые, потому что все ответы всегда внутри нас. И только. В этом саду четырнадцать камней. Но они расположены так, что вы не увидите больше десяти или двенадцати. И это очень мудро. Это говорит о том, что вы никогда не знаете всю ситуацию до конца. Вам кажется, что знаете, а оказывается, это совсем не так. Немного еще вам хочу рассказать про садовое искусство в Японии. Важно знать, потому что в этом тоже определенный ключ к пониманию этой страны. Когда вы попадете в японский парк, то увидите природу в ее первозданном виде. Но труд вложен в это титанический. Огромный труд, чтобы вам показалось, что никакой труд сюда не прикладывался. Чувствуете? В этом и есть вся соль Японии.

– А икебана? – Вопрос был от кого-то из первых рядов.

– Это всегда послание, какое-то философское высказывание. Далекие предки таким образом общались со своими богами, сегодня тоже все непросто, в букете всегда зашифрован глубокий смысл. И сразу, предвосхищая ваш вопрос, расскажу про бонсай. Посыл тут следующий. Я не пойду в лес, я высажу дерево и увижу в нем все, что нужно. Да, в какой-то степени японцы народ ленивый, отсюда и искусство бонсай. Ну а мы с вами подъезжаем к еще одному знаковому месту в Японии. К городу Нара.

Матвей незаметно посмотрел на Марго. Ему показалось, что эти слова были как специально сказаны для нее. А может, и для всех, кто здесь находится. Да и для него тоже.

– Выходим, не задерживаемся! Эрик, я с вами! Силы есть? Прогулка по времени не короткая, но, безусловно, приятная. – Яна широко улыбалась.

Туристы неторопливо выгружались из автобуса. Акклиматизация и привыкание к новому часовому поясу уже произошли, и даже еда японская казалась не прямо вкусной, но терпимой. Сколько же всего было у них в головах! А ведь всего-то половина пути прошла. Вадим подал руку Лизе, он видел, что жена никак не может найти себя в этой поездке. Все ее раздражает. Виноват он со своей историей? Или она просто ждала совершенно другого?

Все так. Лиза иначе представляла себе это путешествие. Ей казалось, Япония утекает сквозь пальцы, и она просто смотрит красивый иллюстрированный журнал. Не было в этой поездке людей. Были храмы, много историй, была природа. А люди? Где же сами японцы? Их быт, их повседневная жизнь.

Она ныла перед сном практически каждый вечер:

– Ну ты даешь! – удивлялся Вадим. – Людей ей не хватает. Вон целый автобус людей.

– Это отдельная тема. Я вообще не понимаю, почему мы должны делить свой отпуск с совершенно чужими людьми. Кто они? У нас у всех разные вкусы, разные запросы. А тут все под одну гребенку. Ну, это ладно, иногда мне кажется, что в этом что-то есть. Кира с Сашей такие приятные, Инесса смешная… Как хорошо, что она наконец-то нашла себе новую подружку. Эту Ольгу. Отвязалась от парня. И, как мне кажется, тут зарождается роман.

– Ты про Матвея и Маргариту «номер два»? Слышала, он ее Марго называет? Мне тоже так показалось, но разные они. Не находишь?

– Да. Он такой добродушный, а она закрытая, ершистая, как еж. И почему? То ли от того, что считает себя умнее и выше других. То ли, наоборот, от бесконечных комплексов. Ох, как-то все случится у нашего Темыча? У него какой-то голос вчера напряженный был. Тебе не показа- лось? Но ты заметил, что нас двадцать два человека. И все друг друга сторонятся, никто не сближается, как будто вирус. И люди боятся сближения.

– Тебя не поймешь, то они тебя раздражают, то ты хочешь сближения.

– Я просто не понимаю, почему так, поэтому и нервничаю, а еще мне кажется, что могло быть по-другому.

– Я не знал, что моя жена – философ. Может, это Япония на тебя повлияла? Подумай об этом! В любом случае изменить мы ничего не можем. И мы же не знаем, как было бы по-другому. Лучше или хуже. Нужно быть совершенно уверенным, все, что случилось, самое лучшее и есть.

– Ты прям как буддист уже говоришь. Причем ровным голосом без эмоций… – Лиза попыталась пошутить, но Вадим оставался серьезным.

– А для меня все это очень близко. Даже сам не ожидал.

– А еще мне не нравится, что вдруг именно здесь всплыла эта история, прямо знак какой-то.

Ну вот. Она сказала главное. Понятно, откуда все ее раздражение. Канадская Мария ходила вокруг кругами, периодически смотрела на Вадима. И действительно было какое-то сходство, Вадим это почувствовал. На каком-то подсознательном уровне. Почему его так развезло от этих воспоминаний, что он не смог с собой совладать? А жена напряглась, ее можно понять. Ему бы тоже не понравилось. Да, конечно, нужно рассказать. Наконец-то освободиться от своих мыслей. Ему точно станет легче. А вот ей? Но она поймет. Да, она у него мудрая. Не по годам.

– Ну, если это важно, то я рассажу тебе. Только это длинный рассказ.

– Но мы же не торопимся.

Вадим

Те две недели в подмосковном пансионате они практически не расставались. Нюрин муж отбыл в неотложную командировку, с матерью она разругалась, и та больше не приезжала. Никто не был в курсе, что Лева заболел. Врач, посмотрев горло, дал заключение.

– Мороженое, наверное, ел? Вот тебе и простуда. Чем лечиться собираетесь? – Нюра рассказала врачу, чем нужно лечиться, с чем он и согласился. – Ну вы вроде мамаша опытная. Если температуры нет, то гуляйте. Только не носиться. Слышал, пацаненок?

Нюра улыбнулась своим мыслям: выходит, теперь в ее жизни два пацаненка.

Мама Вадима приезжала поздно вечером. И то не каждый день, а к выходным и вовсе позвонила, чтобы он ее не ждал.

– Прости, Вадька. Сдаем проект. Тебе там не очень одиноко?

– Все хорошо, не волнуйся, я тут к одной многодетной мамаше приклеился. Она меня умными разговорами развлекает, а я ей с ребенком помогаю.

– Ого, это что-то новенькое! Вроде бы ты к детям никогда особой любви не испытывал. Так я ее помню. Рыжая такая, с формами?

– Светло-рыжая.

– Ну да, ну да, стало быть, это то самое милое семейство. Муж еще на какой-то машине крутой ездит, с портфелем.

– До чего же вы, маман, внимательны. Даже портфель углядели. А лысину?

Белла расхохоталась на том конце телефона, но ей тут же захотелось задвинуть тот проект и немедленно прилететь в подмосковный пансионат. Но она была умной матерью и умела себя притормозить. Она прекрасно понимала, что тот день настанет и в какой-то момент ее место займет другая. Нет, этой женщиной, конечно же, не станет рыжая, пардон, светло-рыжая (хорошо, что хоть не назвал золотой) манкая женщина. Но она может его сильно захватить. Опытная женщина может надолго привязать к себе едва оперившегося юнца. Белла сказала «стоп» и пошла в лабораторию. И даже приказала себе до понедельника выкинуть сына из головы. Не маленький, уж сообразит, что делать. Или муж с портфелем урок преподнесет. Ох, ну как же тут не думать, свой же мальчик!

Они много гуляли вместе, делились мыслями про фильмы, книги. И не могли наговориться. Им важно было все друг другу рассказать, всю свою жизнь. Так иногда бывает: встречаешь человека и понимаешь, что именно ему про тебя интересно, а тебе про него. И хочется выговориться и вывалить все навстречу распахнутым глазам. И получаешь моментальный отклик: «Да! Конечно! И у меня так. И у меня так было». А еще подтвердить свои действия коротким: «Молодец. Правильно сделал». Он давно уже ни с кем не советовался. Даже с матерью. Изображал из себя взрослого. А тут начал все вываливать, ничего не стесняясь, почему-то был уверен, что она поймет и в любом случае оправдает, поддержит. И обязательно скажет: «Как же я тебя понимаю».

Время пролетело быстро, Нюра с Левушкой пошли провожать их до автобусной остановки. К этому времени Вадим познакомил «милое семейство» с матерью, еще раз подумав, мировая все же у него мама. Уж что она там почувствовала – непонятно, но держалась с Нюрой всегда доброжелательно и естественно. Как будто всю жизнь мечтала, чтобы сын по уши влюбился в замужнюю женщину на десять лет его старше, еще и с ребенком. А ведь она, как мать, видела гораздо больше. Она уже понимала то, о чем Вадим не догадывался, и никакая это не дружба была… И даже не курортный роман. Все было гораздо серьезнее. И страшно за него было, и не такой судьбы ему хотела, только понимала одно: если сейчас начнет ультиматум ставить, нравоучения читать или двери закрывать, ничего хорошего из этого не выйдет. Это его жизнь, и она должна отойти в сторону. Теперь она может наблюдать, выслушивать, если спросят, и даже советов давать не имеет права. Его жизнь. А если его поведет не в ту сторону, в конце концов, уж как воспитала.

Когда они оба поняли, что болезненная тяга друг к другу никак не могла прекратиться, то много говорили на эту тему. Как так случилось? Они же разные совсем! Разница в возрасте, разница в воспитании. Но они были как будто созданы друг для друга. Так им тогда казалось. Но они упорно искали причину.

Анна объясняла это для себя тем, что устала. Устала из-за того, что последнее время все больше сидела дома. Из-за того, что муж значительно старше ее, жил своей работой и, честно говоря, был для нее скучным занудой. Брак по сватовству. Оказывается, и в наше время такое случается. Они жили в одном доме в Мерзляковском переулке, и свели их родители. Да просто какой-то сюрреализм. Их матери познакомились в парикмахерской. Обе сидели с краской на голове и рассказывали про детей, рецепты и новые стиральные порошки. И тут выяснилось, что живут они в соседних подъездах.

– У нас там давно квартира куплена. Вот муж на пенсию наконец выйдет, и переедем. Сын? У него свой бизнес. Да, очень успешный. Вот только уже тридцать три, никак не женим его. И умный, и обеспеченный, а в голове одна работа. А ведь входит в возраст Христа. Надеемся на перемены. А у вас дочь? Что вы говорите! Ну надо же! У вас купец, а у нас товар.

– И товар-то что надо. Один недостаток, очень уж скромная. Дочка оканчивает консерваторию по классу фортепияно. И тоже безо всяких кавалеров. Так ей когда? Бесконечные занятия. Да и несовременная она у нас. Такая, знаете, русская красавица, всего много. Но познакомить-то ведь можно!