Елена Ромова
Добыча хищника
Вот я здесь!
Пусть придет ко мне Ангел.
«Here I am» the Scorpions
Глава
1
Не каждый день узнаешь, что твоя сестра обречена умереть.
Болезнь или увечье оставляют хоть какой-то шанс на спасение, метка чужака – никакого.
Мы с Гелей сидели на заднем сидении отцовского «Ниссана» и дрожали от страха. Я старалась не смотреть на ртутно-черную метку, пылающей на скуле сестры. Этот знак означал, что теперь она принадлежит чужаку, и он придет за ней.
У нас осталась только одна ночь.
Уже стемнело, но я видела с какой скоростью менялся пейзаж за окном – отец непрестанно выжимал газ.
Геля протянула мне наушник, и я засунула его в ухо. Музыка не помогала отвлечься – сестру ощутимо трясло, на ее лбу выступала испарина. Мы старались не говорить о последствиях и будущем, мы просто пытались спастись, уезжая из резервации в надежде на лучшее.
А между тем, никто не выживал после получения метки. Чужаки оставляли это клеймо на лицах девушек, как знак принадлежности. А после начиналась охота. Они выслеживали и… жестоко убивали свою жертву.
Чужаки выглядели, как люди, за тем лишь исключением, что в их сердцах жила жестокость. Когда я думала об этих существах, в моей голове возникала лишь одна ассоциация – хищники. Убийцы.
Когда-то я верила, что они вырвались из самой преисподней. Они охотились только ночью, не выносили дневной свет и умели растворяться во мраке. Это ли не свидетельство того, что они часть потустороннего мира? Я молила Бога, чтобы он загнал их обратно в ад. Но, увы, эти твари не были падшими ангелами, демонами или приспешниками дьявола. Они были чем-то иным… Словно редкий вирус, паразиты, они вторглись на нашу планету пять лет назад с одной только целью – уничтожить человечество.
– Я знаю, в некоторых поселениях принимают таких, как мы, – сказала мама, глядя на нас с переднего пассажирского сидения. – Нам бы только успеть.
Люди были вынуждены прятаться в поселениях или резервациях, обнесенных забором. Свет ранил чужаков, поэтому люди научились применять его для обороны. К сожалению, свет был не способен серьезно навредить этим существам.
Я боялась, что Геля не просто погибнет, а будет страдать, ведь чужаки терзали и насиловали женщин, пили их кровь и наслаждались их мучениями.
Сестра получила метку за пределами резервации, выполняя свой долг медика. Родители не одобряли ее стремления быть врачом, но Геля всегда заботилась больше о других, чем о себе. А этим утром в наше поселение приехали военные, чтобы увезти ее, и велели нам попрощаться.
Конечно, мы бежали.
Глупо надеяться, что военные приехали, чтобы помочь. Меченных девушек вывозили не для того, чтобы спасти.
Я опустила голову на плечо сестры, глядя вперед, на разделительную полосу дороги, мелькающую в свете фар.
Привычно напевая себе под нос, Геля заставила меня улыбнуться. От нее пахло фруктовым шампунем. Вскинув взгляд, я лениво посмотрела на дорогу сквозь лобовое стекло, и все мои страхи – чертово предчувствие катастрофы – ударили в меня, словно молотом.
На дороге возник чужак.
Раздался визг тормозов и звук удара – действительность померкла…
***
Подполковник Суров резко выкрутил руль, едва не сбив человека.
Какого хрена кто-то гуляет по дороге среди ночи?
Мужчина взглянул в зеркало заднего вида – да, это ж девчонка, черт побери!
Он резко ударил по тормозам и выругался, понимая, что если оставит незнакомку одну, то она погибнет.
– Твою мать, – прорычал он, сдавая назад.
Когда машина поравнялась с девушкой, подполковник затормозил и выскочил наружу под колючий ветер.
– Помогите… – похоже, она была сильно ранена и ничего не соображала. – Моя семья…
Она была юной, светловолосой и совершенно растерянной. На ней не было верхней одежды, только серая толстовка, джинсы и кроссовки, а ведь была середина осени, стоял жуткий холод.
Первым делом, Суров оглядел ее лицо, убеждаясь, что на ней нет метки. Но незнакомка была серьезно ранена: на лбу и в уголке губ запеклась кровь. Ее руки и одежда были выпачканы в грязи.
Что ж, было не до сантиментов.
Схватив незнакомку за рукав толстовки, Суров потащил ее в сторону своего «Патриота».
– Садись в машину! – прорычал он, запихивая ее в салон.
– … пожалуйста… там, – всхлипнула девушка, и Суров вдруг заметил то, чего не замечал раньше.
В кювете лежал перевернутый автомобиль.
– У нас нет времени! – гаркнул подполковник, захлопывая дверь.
Он сел за руль и услышал, как девушка сдавленно рыдает. Сначала тихо, а затем надрывно и громко.
Этого еще не хватало, черт побери!
– Прекрати, – прошипел он. – Ты понимаешь, что они чувствуют не только кровь?! – и вздохнул, выдувая весь воздух из легких: – Ладно! Я посмотрю. Прекрати орать!
Проклиная себя еще больше, он выскочил из машины и устремил взгляд туда, где лежал старенький искореженный «Ниссан». Похоже, машина несколько раз перевернулась. Суров не спешил подходить. Он внимательно вгляделся во мрак и вдруг заметил, как шелохнулась тьма.
Чужак!
Суров невольно отшатнулся и попятился назад. Запрыгнув на сидение своего «Патриота», он вдавил педаль газа в пол. Посмотрев в зеркало заднего вида, Суров выдохнул с облегчением – похоже, их не преследуют.
– Эй, – окликнул он незнакомку, переводя на нее взгляд, – ты меня слышишь? Кто еще был с тобой в машине?
Зря он спросил – девушка вздрогнула всем телом, и из ее горла снова вырвались сдавленные рыдания.
Подполковник поморщился.
Если бы чужак захотел их догнать, то догнал бы без проблем. Возможно, жертва в машине завладела его вниманием, но это не значило, что ему не захочется продолжения. Тем более, что девчонка, которую увез Суров, была восхитительно беззащитна, напугана и пахла кровью.
Когда на горизонте показался свет прожекторов, Суров успокоился.
– Эй! – снова окликнул он, наблюдая через зеркало, что незнакомка безучастно глядит перед собой, будто ее мир рухнул… будто ей больше нечего терять. – Потерпи, скоро приедем…
Несмотря на два года, которые Константин прожил в аду и совершенно перестал что-либо чувствовать, в его сердце вспыхнула искра жалости, а может и симпатии к этой девушке.
Глава 2
Я очнулась не сразу.
Сперва возникла боль, а потом меня ослепила вспышка света. Мир проступал медленно, был смазанным и холодным.
Я обнаружила себя на кушетке, перед моим лицом маячил край белого халата, ощущался приторный запах лекарств.
– В нескольких километрах от базы разбилась машина… я подобрал девчонку, она почти ничего не соображала. Но это полбеды… там остались тела, думаю, это дело рук чужака.
– У девушки шоковое состояние, – произнес другой голос, мягкий и бархатистый: – Я наложу швы, но ей здесь не место. Сейчас объект наиболее активен, а у нее открытые раны. Он почувствует кровь.
Я, наконец, привыкла к свету лампы, и поймала на себе взгляд одного из мужчин, того самого, который посадил в машину. Судя по форме, он военный. Линия губ у него жесткая, взгляд серых глаз пронзительный и безразличный. Заметив мое пробуждение, он уставился на меня холодно, пожалуй, на секунду в его глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость, но тотчас исчезло.
– Как тебя зовут?
Я с трудом зашевелила губами:
– Эля…
– Завтра мы доставим тебя в военный госпиталь, там тебе окажут медицинскую помощь.
Надо мной склонился еще один мужчина – врач – молодой, темноволосый, с правильными чертами лица и спокойным вдумчивым взглядом карих глаз.
Каталка, на которой я лежала, двинулась. Теплые руки в перчатках слегка надавили мне на лоб, заставляя расслабить шею. Я ощутила сильную сонливость и легкость в руках и ногах. Это было бы похоже на путешествие на облаке, если бы я непрестанно не слышала призрачные звуки разбивающегося стекла, ломающегося металла, мамин крик и стоны сестры.
Воспоминания настигли меня, точно выпущенная в затылок пуля.
Я вспомнила слишком отчетливо, слишком живо как ползком выбралась из машины, оглушенная и почти ослепшая от боли. Я цеплялась пальцами за грязь и камни, пока не уткнулась в чьи-то ботинки. Ничего не соображая, я молила незнакомца о помощи, а он стоял надо мной, равнодушно наблюдая за этой агонией.
Наконец, я почувствовала движение воздуха – мужчина присел передо мной на корточки и положил кисть на колено. Я смогла рассмотреть его руку, вполне человеческую.
На его запястье сверкнули часы.
Я почувствовала приятный мужской парфюм.
До этого дня я ни разу не видела чужака вживую, и сидящий передо мной казался обычным мужчиной.
– Помогите… Пожалуйста… – застонала я.
Он потянулся ко мне мягко, даже бережно, коснулся подбородка и приподнял мою голову. Его глаза были желтым сверкающим янтарем, взгляд – приманкой.
Мужчина склонился, подул на пульсирующую рану у меня на лбу.
– Привет, солнышко.
– Пожалуйста…
– О, не проси меня, – этот шепот мне никогда не забыть, – мне так хочется поиграть с тобой, но сначала я займусь твоей сестренкой…
Только теперь, с поразительной ясностью, я поняла, кто именно передо мной.
– Геля… – не веря своим ушам, взмолилась я. – Не надо.
– Я буду немного занят. Ты должна подождать.
– Не надо… Пожалуйста!
– О, какие яркие эмоции, – он резко убрал руку, и моя голова безвольно повисла. – Никуда не уходи, я обязательно вернусь.
Его шаги раздались у моего уха, а затем последовал скрежет металла: чужак выдрал дверцу машины и откинул прочь. Послышался душераздирающий вопль сестры.
Я с трудом приподнялась, почти не чувствуя одну руку. Голова все время кружилась, происходящее ускользало.
– О, Халар, какая ты сладкая, – донеслось до меня. – Только не умирай слишком быстро, я сам убью тебя, когда закончу. Я хочу услышать, как ты кричишь? Кричи, хейэри… вот так…
Послышалась возня, стоны и снова истошный крик сестры.
– …тебе разве не нравится? – язвительный хохот.
Я задыхалась от слез и пыталась подняться.
Чудовищно болели ребра, шея, но особенно голова – все плыло перед глазами. Когда я встала на четвереньки и поползла, из машины доносился только прерывистый хрип.
А затем крик резко прервался неприятным бульканьем, и все стихло.
Почти не соображая, я выбралась на дорогу, и передо мной вдруг возник яркий свет фар. Раздался визг тормозов, а затем появился суровый мужчина в форме…
Очнувшись от удушающих воспоминаний, я резко села в кровати, смахивая с руки провода и катетер. Паника охватила меня так сильно, что я дернулась с койки, однако чужие руки опустились на мои плечи и с силой уложили обратно в постель.
– Тише, Эля. Все хорошо.
– Где я? – голос едва слушался, чувства бились внутри, будто я на секунду перенеслась в прошлое.
– Ты в безопасности. Меня зовут Сергей. Я врач. Помнишь? – он наклонился надо мной и ласково погладил по волосам. – Я обработал твои раны. У тебя сотрясение мозга. Полежи спокойно. К утру за тобой приедут и отвезут в госпиталь.
Я стиснула зубы, потому что мне захотелось плакать.
– Он ее убил, – вырвалось у меня.
В душе закипал гнев.
Я не желала, чтобы смерть сестры была такой. Я не сумела ее облегчить. Я не смогла защитить.
– Мы должны вернуться, – прошептала я: – Вдруг кто-то еще можно спасти!
Сергей сел на край моей койки. Его лицо в приглушенном свете казалось скорбной маской.
– Того, кто тебя привез, зовут Константин Суров. Он начальник гарнизона, подполковник. Он не обнаружил других выживших, кроме тебя. Тебе повезло, что ты осталась жива.
– Тот чужак сказал, что я буду следующей, – я посмотрела в глаза Сергея, замечая, как они вдруг стали непроницаемы.
– Что? – изумленно проговорил он. – Чужак говорил с тобой?
– Да.
– И оставил в живых? – нахмурился Сергей. – Подожди минуту.
Он поднялся и пропал из поля моего зрения. Послышались шаги, затем свист в рации, и Сергей произнес:
– Позовите подполковника Сурова. И пусть подойдет профессор Севастьянов.
Мне было плевать, даже если бы испугавшись, они выставили меня за ворота. Я, вообще, не чувствовала себя живой. Из меня будто достали сердце, и теперь я была лишь пустой куклой, которая отчего-то продолжала дышать и двигаться.
Мне все еще хотелось реветь – в груди холодило, а к горлу подкатывал ком.
Будь я прежней, той, что накануне села в машину, я бы уже заливалась слезами. Но я уже никогда не буду прежней. Никогда.
– Что у вас случилось? Я могу поспать хотя бы час? – раздался уже знакомый мне недовольный голос подполковника Сурова.
Его светло-русые волосы были коротко острижены у висков и на затылке, а на макушке оставались неприлично длинными для военного. Ему было точно за тридцать пять, и он выглядел просто скалой, твердой даже наощупь.
Я вспомнила, как, обнаружив меня на дороге, он грубо затолкал меня на сидение автомобиля, не реагируя на мои просьбы помочь моим родным.
Вцепившись в него взглядом, я ощутила, как во мне, из самых потаенных глубин, поднимается неприятная чернь. Вместо благодарности, я испытала острую вспышку неприязни.
Суров явился вместе с профессором Севастьяновым, сухопарым, подтянутым человеком со смуглым лицом и седой аккуратной бородкой. Последний ухватился за спинку офисного стула и придвинул к моей койке.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, снимая очки и потирая переносицу.
Я чувствовала себя так, будто меня прокололи булавкой, подобно коллекционной бабочке. Проткнули сердце, легкие – я с трудом дышу.
– Мы сможем вернуться к месту аварии утром? – вместо ответа спросила я.
Суров, который стоял поодаль, скрестив на груди руки, нахмурился. Я заметила, как заиграли желваки на его щеках.
– Нет. Это бессмысленно. Обычно чужаки убивают всех.
Наверно, поэтому этот мужчина даже не пытался помочь моим родным.
– Но я ведь жива, хотя он хотел убить и меня! – выпалила я.
– Поэтому утром вас отправят в госпиталь, – спокойно пояснил Суров. – До рассвета два часа, у нас заряжены «вепри», а чужаки плохо перемещаются на свету. База хорошо защищена. Если чужак окажется здесь, то сможет фиксировать только одну форму – имитацию человеческого тела, а оно подвержено боли. Система сразу засечет его присутствие.
Профессор Севастьянов водрузил на нос очки и кисло мне улыбнулся.
– Вы запомнили, как он выглядел?
– Он был похож на человека, – сказала я, не желая воскрешать в памяти лицо, которое, тем не менее, мне не забыть. – Он говорил, как человек. Обувь, одежда, наручные часы и даже запах… он пользуется парфюмом…
– Это не парфюм, – хмыкнул профессор, – И он вовсе не носит одежду. Просто они хорошо мимикрируют, то есть подстраиваются под нас, изменяют свой внешний вид в соответствии с окружающей средой. То, что мы видим, лишь имитация человеческого тела. Они не имеют кровообращения, пищеварительной и нервной системы, у них нет скелета и даже мозга. Их стабильная форма – это всего лишь оболочка тела: поры, морщины, рисунок вен, волоски. Это их камуфляж. Часы, запонки, украшения, приятная внешность и даже запах… все, для привлечения жертвы. Это как глубоководный удильщик с фонариком на спинном плавнике, который приманивает добычу благодаря эффекту биолюминесценции.
Мне было плевать на возможности этих существ. Я слушала профессора, испытывая омерзение. Я помню, как мучилась Геля, получив метку. Черная подвижная субстанция забралась ей под кожу и проникла в кровь.
– Почему он изнасиловал мою сестру? Они со всеми это делают?
Профессор не спешил отвечать. Ему было жаль меня. Я ощущала эту гнетущую бессильную жалость.
– Да, со всеми, – наконец, сказал он. – Это своего рода форма взаимодействия биологических видов. Та метка на лице, – он провел по своей скуле, обозначая место, где обычно эти метки проявляются, – это часть их субстанции, часть материи, из которой они состоят. Они делают надрыв, и эта дрянь проникает в кровь жертвы, распространяясь по всему организму и подготавливая тело для слияния.
Слияние?
Где-то в подсознании раздавались истошные крики Ангелины.
Нервное перенапряжение вынудило мои губы изогнуться в усмешку, в страшный оскал.
– Гм, – профессор потер шею, глядя на меня поверх очков. – Они в основном питаются кровью. Нам ничего не известно об их системе пищеварения, но они впитывают кровь, проникая в тело жертвы. К тому моменту ее кровь насыщается кислородом и очищается, восполняются потребности в витаминах и микроэлементах, повышается уровень серотонина, снижается прогестерон и вырабатываются эстрогены.
– Заканчивайте лекцию, профессор, – предостерег Суров. – Ей не за чем об этом знать.
Я глотнула воздух раскрытыми губами.
Мне нужно было знать. Возможно, я хотела знать, чтобы причинить себе боль, потому что боль была единственным свидетельством того, что прежняя я еще жива. Или я просто наказывала себя за то, что выжила.
– Почему наше тело так реагирует на эту метку?
– Женщина – их естественная пища, – ответил профессор. – Они могут питаться кровью мужчин, мы это наблюдали, но при достаточном количестве женщин, они не станут этого делать. Они могут убивать женщин и пить их кровь, предварительно их не пометив, но в редких случаях, когда сильно голодны.
Геля… что же ты вытерпела перед смертью?
– Он назвал сестру хейэри, – напряженно вымолвила я. – Что это значит?
Профессор заерзал на сидении.
– Я не знаю, – честно признался он, – но полагаю, это некий статус.
– Еще он говорил о каком-то Халаре.
– Я не уверен, но кажется, это их божество.
– Закругляйтесь, – резко произнес Суров, – вы сказали ей слишком много, – и взглянул на Сергея: – Что насчет больницы?
– Утром ее примет военный госпиталь. Это бывшее подземное бомбоубежище, – и он обратился ко мне: – Нужны твои данные, Эля.
– Черникова Элеонора Эдуардовна, пару дней назад мне исполнилось восемнадцать, – слова лились из меня по капле, с трудом. Я устала. Все, что было до той чудовищной аварии, медленно затягивалось дымкой призрачных воспоминаний.
Глава 3
Я проснулась внезапно, скинула с себя тяжелую, тягучую и душную дрему, навеянную медикаментами. Холодная действительность потащила меня куда-то вниз так стремительно, что я закричала, но из горла не вырвалось ни звука.
– Тише, Эля, все позади, – раздался голос сквозь оглушающий звук работающих лопастей вертолета. – Скоро будем на месте.
В глаза ударил дневной свет. Я с трудом вспоминала события прошедшей ночи и меня передернуло от мыслей о моей дальнейшей судьбе.
– Это Васильевская резервация, – произнес какой-то человек, когда мы приземлились, – о тебе здесь позаботятся.
Я все еще лежала на носилках, когда меня передавали на поруки прибывшим медикам.
– Откуда она? – услышала я хриплый прокуренный женский голос.
– С военной базы… Документов и вещей нет.
– Черт, у нее швы кровоточат. Мы со вчерашнего дня не принимаем таких… слишком много крови. У нас полный карантин. Везите ее дальше, в Захарово. Там «хороший свет», а у нас несколько фонарей под замену!
– Велено сюда.
– Ты оглох, что ли? Я не принимаю! У меня здесь шестьсот человек!
– Мне все-равно! Сказали сюда, у меня приказ сверху.
Меня понесли прочь с площадки – вертолет тотчас взмыл в воздух.
Рядом с носилками быстрым шагом пошла женщина – я видела лишь ее белый халат, широкую спину и короткие темные волосы. Она вынула телефон и, дозвонившись до кого-то, прошипела в трубку:
– Вы охренели? Мне что с ней делать? У нее биты в крови! Нет… нет, я не могу разместить ее в карантине, он переполнен. У меня здесь простые ребята… И что? Мне все-равно, что она оттуда! Мне-то что с ней делать? У меня и машин-то нет, куда-то ее вести! – она резко сбросила звонок и посмотрела на меня, морщинка между ее бровей разгладилась: – Не ссы… – и куда-то в сторону: – Куда поперли! В карантин!
Мне подумалось, что умри я в той аварии, не было бы таких проблем. Я понимала, почему меня не хотят оставлять здесь: для чужаков я добыча, для местных – очередной геморрой.
– Меня зовут Инна Владимировна, – сказала женщина, когда мы с ней оказались в госпитале. – Можно просто Инна. Я военный врач. Все ребята здесь военнослужащие. Из женщин только я и санитарки, то есть те, кому далеко за пятьдесят, – спокойно пояснила она. – Чуть дальше есть гражданские резервации и убежища: там и женщины, и дети. Защита там понадежнее.
Инна Владимировна, довольно моложавая и жилистая, с тонкой линией бесцветных губ, деловито проговорила:
– Ладно, у нас есть время, чтобы залечить твои раны и перебросить в гражданскую резервацию.
– Спасибо.
Она поморщилась, помогая мне перелечь на постель в отдельном узком боксе, оборудованном так, чтобы даже воздух здесь стоял на месте.
– Я скажу, чтобы тебе принесли завтрак, – Инна пытливо оглядела меня. – Это война, детка. Мы должны быть сильными, поняла?
Я кивнула, хотя совершенно не разделяла ее боевого настроя. Война – это когда обе стороны являются участниками боевого конфликта, а то, что происходит здесь – истребление. Нас помечают, убивают, нашей кровью питаются. Мы лишь отгораживаемся с помощью «особого света», который способен незначительно навредить этим тварям.
Мне захотелось забыть о том, что произошло, и просто поверить, что теперь все будет по-другому, ведь я спасена. Но я не чувствовала себя в безопасности. Существо, убившее мою семью, возможно, придет и за мной.
Неожиданно дверь в бокс открылась.
– Привет, – на пороге обозначился бритоголовый худой парень в халате. – Никита, – представился он. – Кашу будешь? Не сладкая, но с маслом.
Он был одним их пациентов, потому что рука у него была забинтована по самые пальцы. Ему было лет девятнадцать, и я с горечью подумала, что он мог бы жить совершенно другой жизнью. Как и я.
– Буду, – я медленно сползла с койки, почти не чувствуя головокружения. – И чай, – кивнула на кастрюлю с пронумерованной крышкой.
Никита вкатил в бокс тележку.
– Ты как тут оказалась? – широко улыбнулся он. – Здесь за сто километров ни одной симпатичной девушки.
– У меня все погибли…
Рука Ника дрогнула. Он щедро наполнил тарелку кашей, налил мне сладкий, теплый чай.
– Прости, – вымолвил виновато. – Очень мало выживших сейчас… раньше они меньше трогали военных. Ты видела, что они подвешивают их вниз головой, полностью обескровливая?
Я покачала головой, стискивая зубы из-за острого приступа тошноты.
– Ты не бойся. Сюда не совались. Было несколько случаев, когда кто-нибудь из них попадал под прожектора, но за ограждение никогда.
– Почему?
– Я думаю, им не в кайф убивать раненых. Они ценят, прежде всего, удовольствие.
– Думаешь? – я сделала несколько крошечных глотков чая, ощутив, как потяжелело в желудке.
– Их выставляют тупоголовыми паразитами, – произнес юноша. – Но, если немножко подумать, – он постучал пальцем по виску: – вырисовывается интересная картина: если бы они хотели, они бы истребили нас за пару лет, но война длится уже пять. Они убивают, не торопясь. Выжимают максимум из процесса. Здесь для них шведский стол, «all inclusive»… – задумчиво проговорил Никита, вдруг вспоминая, что не угостил меня хлебом: – Ты городская?
– Из Москвы, – я с благодарностью приняла два подсушенных кусочка хлеба.
– А я из деревни, – улыбнулся Никита. – У нас там держали скотину. Под убой. Аналогию чувствуешь?
Никита схватился за тележку, и я будто очнулась:
– Здесь есть сотовая связь? Можно позвонить?
– Станции здесь автономные, но работает все с перебоями, – снова улыбнулся он, доставая смартфон из кармана халата. – Электричество подают ненадолго.
– Мне нужно пятнадцать минут, – попросила я и взяла телефон, желая остаться в одиночестве: – Спасибо.
Никита задвинул дверь бокса и ушел.
Я рухнула на койку, по памяти набирая номер мамы. Я никак не могла поверить, что ее нет. Что она больше никогда не скажет: «Зачем ты опять так накрасилась, зайчонок? Разве сейчас это модно?» А я протяну в ответ: «Ты ничего не понимаешь, мам!»
Слушая гудки, я ощутила, что задыхаюсь от волнения. Сердце стучало в ушах и висках, к горлу подступила тошнота.
Неожиданно гудки оборвались, и я услышала через динамик шум ветра и звуки улицы.
– Мама? – почти закричала, чувствуя, как меня накрывает эйфория. – Мамочка! Пожалуйста… скажи что-нибудь… ты можешь говорить? Мама!
Я предвкушала, что раздастся ее голос. Возможно, мольбы о помощи! Быть может, звуки рыданий. Я была готова ко всему, но…
…в трубке послышался низкий мужской смех, такой издевательский и грубый, что я обомлела.
Все внутри омертвело. Я почувствовала, что сердце будто сдавливают в тисках.
– Кто это? – спросила в надежде, что телефон нашел кто-то из проезжающих мимо водителей.
– Здравствуй, малышка.
Этот голос!
Земля ушла у меня из-под ног.
Я вспомнила, как чужак шептал, присев передо мной на корточки, когда я корчилась от боли. Это был он убийца моей семьи!
– Как я рад, что ты позвонила. Ты уже успела соскучиться?
Я не могла вздохнуть – слишком страшно, слишком много эмоций. И ярость, которая включилась по щелчку пальцев. Даже больше – жажда его крови. Я до дрожи хотела, чтобы он сдох в мучениях!
– Где моя мама? – сдавленно зашипела я в трубку.
– А как ты думаешь, зайчонок?
«Зайчонок», – так я была записана в мамином телефоне.
– Что ты с ней сделал?! – заорала я.
Слезы брызнули из глаз. Нет, это не были слезы жалости к себе, это была слепая ненависть и бессилие.
– Ну, малышка, не плачь, – его шепот был таким горячим и липким, что меня передернуло. – Твои слезы – только мои. Я хочу не только слышать их, но и видеть, ощутить их вкус. Такие соленные, как и твоя кровь.
– Что ты сделал с мамой?!
– Убил. Это было очень приятно. Почти так же хорошо, как и с твоей сестрой. Но Ангелину я еще выпил всю, до последней капли. Пока я трахал ее, я наслаждался ее изысканным вкусом.
Я резко убрала телефон от уха, не в силах это слышать. Я беззвучно орала в потолок, не понимая, за что эта тварь так хладнокровно мучает меня.
Резко выдохнув, я приказала себе успокоиться. И снова поднесла телефон к уху.
Я не доставлю ему удовольствия своими слезами, мольбами или страхом. Если он идет за мной, то я сделаю все, чтобы этот путь принес ему лишь страдания.
– Зачем ты забрал телефон?
– Хочу найти тебя. Мне так жаль, что я не поставил скихр. Я буду опечален, если тебя присвоит кто-то другой. Ты должна быть моей, Эля. Я как раз смотрел ваши совместные с Ангелиной фото. Вы здесь такие веселые и беззаботные малышки…
– Что с моим отцом, урод?
– О, не говори о нем… я хотел, чтобы он насладился тем, что я делал с твоей матерью. Но он испортил мне все веселье, сдохнув раньше времени.
Меня ослепила ненависть, и я закричала в трубку:
– Ненавижу тебя! Ты пожалеешь о том, что сделал. Я убью тебя!
– Тогда я просто обязан найти тебя, Эля.
– Оставь меня в покое!
– М-м-м… дай-ка подумать, – и он выдыхает коротко: – Нет.
– Зачем… за что?!
– Я голоден.
– Сукин сын!
– Твоя ненависть… это так сладко. Где ты, Эля? Здесь было столько крови, что я потерял твой след. Но это ненадолго. Я почувствую тебя, где угодно.
– Я лучше умру!
– Не огорчай меня. Ты портишь мне охоту.
Я желала испортить всю его жизнь.
– О-хо, Эля. Такая решительная. Скажи, ты станешь сопротивляться, когда я приду за тобой? Попробуешь навредить мне? Я хочу, чтобы ты сопротивлялась.
– Я тебе не достанусь! – выпалила я и сбросила звонок.
Меня не отпускала ярость.
Она колотила меня так долго, что я не сразу подумала о госпитале, резервации и ребятах, которые здесь лечились. Неужели они все погибнут из-за меня? Если чужак придет, он не пощадит никого.
Меня охватила такая паника, что я едва добежала до унитаза и меня пару минут мучали рвотные позывы. Я сползла на пол, стирая с лица немые слезы. Мысль о том, что я следующая, что я точно умру и умру страшно, сводила с ума.
С другой стороны, сейчас я принадлежу самой себе и если уж выбирать свою смерть – то лучше свести счеты с жизнью самостоятельно.
Я доползла до койки, снова схватила телефон и открыла страницу браузера. Напечатала в поисковой строке «профессор Севастьянов», и, к моему удивлению, выпало множество ответов и даже фото.
– Доктор биологических наук, – прочитала я. – Севастьянов Алексей Станиславович, академик РАН, член российского физиологического общества…
Что бы делать ему на военной базе в Подмосковье?
И я вдруг вспомнила, как Сергей с Константином переговаривались, и что говорили, думая, что я еще не пришла в себя. Когда я только очнулась, они говорили, что некто может почувствовать мою кровь.
Почему они выслали меня сюда? Опасались ли они за собственные жизни? Или они опасались чего-то другого?
Меня пронзила безумная догадка.
Дверь в бокс отъехала в сторону, и я увидела Никиту, с лица которого сползла улыбка. Он с изумлением обнаружил меня на полу, зареванную и совершенно растерянную. Взглянул на нетронутую еду.
– Ты что? – ошалело спросил он. – Каша не понравилась, что ли?
Я с трудом поднялась, протянула ему телефон.
– Мне нужно срочно поговорить с Инной Владимировной. Пожалуйста. Это очень важно.
Он забрал телефон, рассматривая меня с жалостью и думая, наверное, что я слетела с катушек от горя.
– Я скажу ей, – тем не менее, согласился он. – Она зайдет после обхода.
– Нет, Никит, – взмолилась я. – Он идет за мной, понимаешь? Вы все в большой опасности. Мне нужно связаться с профессором Севастьяновым.
– С кем?
– Поторопись… прошу.
Он нахмурился, кивнул и снова запер меня в боксе.
