Елена Поддубская
Варежки для клавиш
Николь обернулась к зеркалу и попросила у отражения:
– Ангел, больше всего на свете я хочу найти своё место!
– Продано! – стукнул мнимый масон мнимым молотком по воображаемой деревянной подставе и перешёл к новой теме: – К следующему занятию я прошу каждую из вас подумать о том, без чего вы точно не сможете прожить. Здоровье ваше и ваших родных опускаем. Вопрос понятен? Прекрасно. Тогда – очередная притча.
Притча вторая: «Как правильно засолить помидоры» = приоритеты нужно уметь расставлять.
Уже зная, что последует за такими словами, женщины поудобнее устроились в креслах и приготовились слушать. Маг произнёс несколько утверждающих фраз про сегодняшний день, погоду за окном, обстановку в этой комнате. По мере его речи участницы стали дышать ровнее, веки их отяжелели и, каждая в свою очередь, они закрыли глаза. Убедившись, что расслабление наступило у всех, психолог заговорил о главном, что хотел бы донести до женщин сегодня. Тема его рассказа предполагала пробудить в них мысли о важности и второстепенности наших дел. Для лучшей иллюстрации маг предложил представить большую трехлитровую банку.
– Она стоит перед вами на столе, и вы сами решаете, что первое можно туда положить. Допустим, вы кладёте первыми помидоры. Вы положили их столько, что больше не влезет. Означает ли это, что банка полная? Попробуем добавить к помидорам несколько зубочков чеснока. Они вошли. Значит ли это, что банка полная? Чтобы проверить, добавим листы лаврового дерева. Они вошли. Затем стручки горького перца. Горошины чёрного перца. Травы. Соль. Сахар. Лимонную кислоту. Зальём всё это под край кипятком. Теперь банка кажется действительно полной. Но так ли это? Если оставить банку на какое-то время, то из неё выйдет воздух, что прежде вода не вытеснила. И только после этого мы можем закрывать банку крышкой. Как интересно, правда? Банка, полная помидоров, смогла вместить в себя ещё массу других продуктов. Получилось бы их вместить в банку, в которую сразу налили кипятка? Вряд ли. Потому что если мы захотим засолить на зиму помидоры, то в первую очередь выбираем их. Тогда как соль, воду или специи мы кладём только убеждаясь, что для них есть место в банке, заполненной помидорами. Какие помидоры есть в вашей жизни? Семья… Друзья… Отдых… Постижение нового… Время посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что стоит ценить себя больше… может, что-то ещё? Как я могу это знать вместо вас? Но вы-то это знаете! Вам прекрасно ведомо то, что есть для вас помидоры, а что – вода и воздух. Вы отлично понимаете, что нужно помнить о важности выбора, чтобы помидоры были на первом месте, иначе осуществить задуманное трудно. Какие большие помидоры в вашей жизни вы первыми кладёте в банку, такие есть у вас – уже готовые по тому рецепту, что вы выбираете сами. И, открыв глаза через несколько мгновений, когда вам этого захочется, вы, возможно, уже найдёте ответ на вопрос о том: «Без каких помидоров мне трудно добиться нужной цели? Как правильно расставить в жизни приоритеты?».
Я предлагаю вам побыть наедине с вашими мыслями ещё несколько мгновений, увидеть красочные образы, возможно, снова испытать те приятные воспоминания, что набежали во время моего рассказа. Вы ощутите себя отдохнувшей и готовой продолжить этот день, как только сами захотите открыть глаза.
Мужчина замолчал и, убедившись, что ни одна из его клиенток не встрепенулась тут же, довольный улыбнулся. Он выбрал сегодня правильные помидоры.
Глава 7. Без чего мне не прожить?
…Вера была в семье вторым ребёнком после Витюши. После неё у папы и мамы через два года появился Валерик. Жили Российские в пригороде на северо-востоке от Москвы, по тем временам ещё довольно удалённом. Дом, построенный на месте разрушенного в войну, стоял среди таких же двухэтажных. В них получили квартиры такие же простые работяги. Все знали друг друга в лицо и детей не делили на «мои-чужие». Двери квартир, практически одинаковых по планировке, обстановке, количеству жильцов, не закрывались. Отношения тоже были распахнутыми. Росла Вера смышлёной и тихой. Братья, защитники, принимали за сестру большую часть решений. Когда девочке исполнилось семь лет, в пруду, что давно вырыли на краю их городка, утонул Витя. Через год от инфаркта умер папа. Ещё через два у Валеры выявилось страшное генетическое заболевание – ювенильная болезнь Гентингтона. Заметили её по судорогам, дрожи в конечностях и появившемуся слабоумию, прежде незаметному. В обычную школу мальчика не взяли, в специализированный интернат его не пустила мама. Долгие обследования не давали ответов на причины психических изменений; депрессия и раздражительность списывались на последствия семейных трагедий. Лечение, симптоматичное и совершенно неэффективное, превратило жизнь троих Российских в один сплошной кошмар. Умер Валерик, когда Вере было тринадцать: очередные конвульсии, скорая, больница, откуда он уже не вернулся. Мама после этого сильно болела, пугая лочь долгими слёзными приступами. Но постепенно женщина сумела побороть в себе безысходность и продолжить жить для себя и дочери. Понятно, что материнская любовь с той поры не имела границ. Вере не отказывалось ни в чём. Так в доме появилось пианино, играть на котором школьница училась вплоть до восьмого класса, не особо стараясь и не особо успешно. Но зато посещения музыкальной школы выявили у девушки отменный лирический сопрано. Когда Вере исполнилось семнадцать, её впервые пригласили играть в опере «Иван-Сусанин». Премьеру услышал первый секретарь обкома. Выйдя за кулисы, он коротко оценил: «Сильна наша Вера Российская!». Опровергнуть сказанное не решился бы никто хотя бы из политических соображений. Так небольшая партия внучки национального героя стала для дебютантки визитной карточкой для большой и долгой карьеры оперной певицы в небольшом местном театре.
Помидоры на даче нового зятя были посажены Верой для салатов. В этом году урожай их оказался необыкновенно щедрым. Собирая овощи в ведро, Российская привычно сопровождала труд песней. «Красавцы вы мои! – ласково обтирала она каждый помидорчик, и тут же подспудно всплывали картинки недавнего сеанса: – Что первым положить в мою банку, мне и думать не нужно», – распрямилась труженица, окончив сбор.
… Осень – период богатый на витамины. Выбор их на московских рынках отменный, но почему-то, прохаживаясь по рядам колхозником, взгляд Тани останавливался на горах помидоров. Красные любых оттенков, розовые мясистые и разновеликие до удивления, жёлтые, уже не в диковинку, бурые, что брали на бочковой посол, чёрные, не то дальние потомки паслёна, родоначальника семейства, не то от беспутных связей с кустарниковыми дикими вишнями – поди знай. Справляясь о цене, певица брала тот или иной овощ, засматривалась. Её ответ на вопрос второго занятия тоже был найден довольно быстро. Однако, памятуя об Ангеле, вслух произносить его Морошкина покуда не решалась.
…Яркой и заметной Таня была не с детства. Папа татарин, мама калмычка, они нашли друг друга на далёкой комсомольской стройке прошлого века. Старшая сестра Оля родилась в далёком таёжном селе под Енисейском. Таня – в большом промышленном Уральске. Жизнь в провинции и среди работяг не подразумевает какого-то особого очарования детьми; заботы там у людей другие. Поэтому девочку, темноволосую, с кожей цвета задымлённого стекла и выпирающими мослами, если и отмечали, то, сравнивая с Шамаханской царицей из советского мультика: широкие скулы, брови вразлёт, нос с горбинкой, тонкая талия. До десятого класса Таня если и пела, то под душем и при мойке полов, всерьёз занималась фехтованием на рапире, в школе была хорошисткой. Мнение о себе имела весьма скромное. И лишь на выпускном восторги учителей, одноклассников и их родителей убедили в Морошкиной желание ехать учиться в столицу, как советует сестра. «Здесь твоя судьба предрешена – пединститут, диплом учителя физры, женский коллектив. Выйдешь замуж за какого-то пьяницу или так и будешь страдать по…» – у Тани была тайна, которую вслух девушки не озвучивали. И для старшей из них это было главной причиной, по какой младшая должна уехать из города. Для убеждения годились все поводы, но главное то, что в Москву съезжаются сливки со всей страны. Убедив родителей, что успеет здесь подать документы, если провалит первые вступительные экзамены там, Таня поехала в столицу. Сопровождала её мама. Она же была свидетельницей того, как дочь успешно прошла все испытания. Так девушка оказалась в Москве. А уже совсем скоро и семья её переехала в тот район под Москвой, в сторону которого растянулась сегодня российская столица.
Со знаменитым режиссёром они познакомились в клубе по фехтованию. Студентка подрабатывала там, он записался не то, чтобы лучше знать, как снимать этот вид борьбы в кино, не то понта ради. В начале девяностых в России все гонялись за титулами, подражая жизни дореволюционной знати, скупая земли и строя помпезные имения, заказывая геральдику, приживая в себе буржуазные привычки к: «балам, красавицам, лакеям, юнкерам, и вальсам Шуберта, и хрусту французской булки». И вот тут-то Таня вытянула свою карту с тузом.
– Ты вообще понимаешь, что ты не такая, как все! У тебя черты лица неизбитые. Фигура – любая модель позавидует. Ты – как Суламифь. Немного поработать над тобой, и ты переплюнешь всех известных красавиц. Хочешь, я помогу тебе взойти на подиум? – расстелил режиссёр провинциалке ковровую дорожку. Вопрос был излишним. Конечно же Таня хотела. И та цена, что мужчина запросил за услугу, давно не была для девушки чем-то сверхсложным. Мир, в который она попала благодаря протекции, закрутил её так, что не оставалось времени на учёбу. Спорт она бросила ещё ранее. Первая в презентации национального шейпинга, первая при отборе для награждения победителей известного музыкального конкурса, первая для выноса призов в популярной телеигре… Мир шоу-бизнеса, советского, потом российского, по-доброму окутал Таню Морошкину с головой и убаюкал любые её сомнения по поводу того, где и кем стать. Конечно же, она хотела быть только звездой. И всё шло к тому, что так и будет, если бы дорогой человек не погиб в автокатастрофе. Говорили, что кому-то перешёл дорогу, с кем-то не поделился. Какая Тане была разница, если потеря вылилась для неё в переезд из пентхауза к родителям в подмосковную двушку и почти мгновенное погребение Суламифи всеми теми, кто предлагал, поддакивал и почитал? Полгода пролежав на диване, как в гипсовом корсете, однажды Таня не смогла встать на ноги. Вот тогда она и поняла, что если сама сейчас не создаст себе движуху, то наступит конец не только фестивальной жизни, а обычной, той, что выделила одного представителя многочисленной толпы сперматозоидов папы для углубления в лоно яйцеклетки её мамы и сотворила такое чудо. «Жить без круговорота вокруг меня я точно не смогу!», – облекла Морошкина ответ в нужную форму, с удовольствием уплетая разноцветный помидорный салат за обедом.
…Кто из отдохнувших, покинувших Санаторий, наблевал в номере, Николь выяснять было некогда.
– Через час новый заезд, бери перчатки, тряпку – и вперёд! – приказал Романовой хозяин. Привыкшая к разного рода труду и трудностям, дерьмо из чужого нутра Николь убирала, не морщась. Ей с семи лет приходилось таскать на себе больную сестричку, ноги которой были в распорках, так как что-то там не росло или, наоборот, росло активно, но не в ту сторону. И так как аварии случались у малышки нередко, то запах фекалий и мочи Николь, что называется, всосала с малолетства. К тому же, не так сильно они отличались от животных испражнений, убирать которые в их сараюшке тоже входило в обязанности девочки, потом девушки и женщины.
– С.ка, чтоб тебя ещё и понос прохватил от этих помидоров! – стонала Романова, собирая с пола обильный ужин пострадавшего, щедро приправленный красным овощем. – Помидорная тема, походу, у нас ныне в разработке, – улыбалась Николь уже чуть позже, собирая в номерах мусор, среди которого были, в том числе, и гнилые помидоры. Без чего её точно не прожить? Так всё очевидно – без ласки, нежности и заботы о себе. Сколько себя помнила, она больше давала, чем брала. Только Алекс мог убедить её в обратном. Хотя… Маг – прав: она могла бы ставить ему свои условия, не обнадёживая себя насчёт его щедрости. И в морду сунуть коробку конфет, не для неё, а напарнице, чтобы та не настучала хозяину про постороннего на территории охраняемого объекта.
– С.ки! С.ки! С.ки! – тёрла Николь отчаянно кафель, полы, перила лестниц, подоконники, стёкла, мебель, торшеры, холодильники, раковины… Что за жизнь? Почему одни рождаются для того, чтобы ничего не делать и всем пользоваться, а другие – чтобы пахать всю жизнь, принимая за благо головокружительный горячечный шёпот блуждающего кобеля. Горничная административно-демонстративно бросала тряпку в ведро, пинала его, стягивала перчатки, шлёпала их с размаху об пол, шла курить. Уже на второй затяжке по телу расходилась привычная молочная тяжесть, от которой женщина раскисала: её терзания – расплата за ночи с любимым. Николь согласна на всё, лишь бы хоть раз в неделю миловаться с ним. Она и в Подмосковье-то переехала из своей глуши только потому, что он позвал. Она и работу-то эту проклятущую тянула исключительно в ожидании исполнения тех обещаний, какими он кормил её вот уже двадцать шесть лет. «Не смогу прожить без ласки и внимания! Баста!», – злилась Николь на свои мысли. Её колбасило: то хотелось придушить Алекса при первой встрече, то позвонить ему прямо сейчас, в миллионный раз прошептать, как она его любит, и услышать в ответ протяжное и обескураживающее: «Малы-ы-ыш!». Оседая от голоса, в котором для неё было всё, Николь, опять и опять, чистила свои Авгиевы конюшни.
…Консервированный помидоры черри в собственном соку понадобились Яне для соуса к мясу. Эта неделя была привычно тяжёлой, поэтому единственное, чего хотела бы Громова, чтобы жить, это сто пятидесятичасового отдыха, желательно на тёплом море, в шезлонге, с «мохито» и опахалом. Вот только жизнь заставляла оставаться там, где уже холодно, моря не было и в помине, пить лучше водку, опахало в руках у неё, чтобы обмахивать им каждого покупателя, ублажая и побуждая желание вернуться за очередным букетом именно к ней. Постоянная клиентура у Яны была, но цветы – не хлеб. Тем более по тем ценам, что на рынке сейчас. Да и конкурентов полно. Тут стоит торговый центр, там палатка, бабки-огородницы на перекрёстках, алкаши, что собирают в полях дикие цветы и продают эти веники задарма на остановках. Кому, как известно из классики, и кобыла невеста. Баб, неохваченных мужским вниманием и согласных самим себе дарить лютики-ромашки – пруд пруди. Кстати, пруд в их городке тоже имеется, и вокруг него тоже растут цветы.
Открыв банку и вывалив соус на сковородку, Яна потянулась за головкой чеснока. И тут всплыли слова мага: «Какие помидоры главные в вашей жизни? Семья… Друзья… Отдых… Постижение нового… Время посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что стоит ценить себя больше…».
– М-да, – Громова дожала чеснок, бросила нехитрое приспособление в раковину, пошла в ванную к зеркалу. «Я ценю себя потому, что меня ценят другие. И это – факт. И всё-таки мне так чего-то не хватает. «Зимою лета, осенью весны». Ча-ча-ча! – партия ударника отстучала по раковине и ванному шкафу. Не чувствуя жара в ладонях, Яна провела пальцем по залегшим синякам под глазами: – Маг, я очень хочу верить, что не зря приехала к Вадику именно в тот момент. Кроме как везением это не назовёшь». Громова всегда считала себя удачливой. Вся её жизнь строилась на каком-то счастливом случае. И поняла это женщина очень давно.
…Василисе тогда исполнилось шесть. Мама уже ушла от отца, о чём не жалел в семье никто. Ушла она не просто так, а, как скоро выяснилось, к другому мужчине – тому самому красивому дядьке Володьке, что позже стал отчимом Василисы и отцом её сводного брата. И весь период пока шёл бракоразводный процесс, мама жила не дома. И Василиса жила не дома, а у бабушки и дедушки в пригороде. Это была последняя зима, когда не нужно ждать каникул, чтобы покататься на лыжах. «Пока холода пусть у вас перекантуется, весну побудет, а летом мы её заберём. Я уже договорилась, чтобы Вася июль-август занималась в балетной студии», – пообещала мама своим родителям, сторожам на территории районной Турбазы. В сентябре девочка пойдёт в первый класс. Она уже совсем взрослая. Так говорят все вокруг. Не то предупреждая, а скорее по привычке. Эх, знали бы они, что такое взрослость! Слышать, как отец лупит мать, как она проклинает его, а уже назавтра торопливо шаркает ногами, чтобы открыть дверь и принять его, едва живого, из рук таких же приятелей-алкашей. Поить батю чаем, согревая с мороза, словно это её, Василисы, вина, что он упал с сугроб и мог отморозить себе руки и ноги. Часами стоять с бабушкой в Крестный ход за живой водой, чтобы дать её не девочке, полупрозрачной и невесомой, а опять же этому мерзкому одутловатому бате, прихваченному уже тогда водянкой. И всегда, всегда, слышать по ночам одни и те же звуки взрослых, что так пугают детей непонятностью их происхождения, одновременно естественного и постыдного. Только у дедов, добрых, мягких, как единственный плюшевый заяц, что был у неё из игрушек, Василиса была дома. Этот домик на взгорье, к которому вели лестничные ступени, девочка считала единственно своим долгие годы.
Февраль на Урале всегда ещё снежный и морозный. Но это не останавливало девчонку. Маленькая, щуплая, в перешитых на её рост телогрейке и брезентовых штанах поверх шерстяных гамаш, она часами моталась на лыжах по округе, доезжая то до горного утёса над рекой, то просто по лесу. Потеряться не боялась, слишком хорошо знала все ориентиры. Да и местность не была пустынной: тут лесорубы кричат: «Васька, привет!». Там строители подбадривают: «Чемпионка растёт!». Егеря на вездеходах прочёсывают местность: «А ну-ка, Василиса, признавайся, браконьеров не видала?». Распугивают диких зверей их собаки, натасканные на хищников, а девочке звонким лаем дают понять, что за ней приглядывают. А уж про песни ветра, шум елей, стрекот сорок, свист соек, токование тетеревов, цоканье белок, шорохи пороши вокруг карстового озера, что есть здесь неподалёку, и вовсе говорить не приходится – вечная музыка, что так приятна девчоночьим ушам. И всё же однажды с Василисой случилась беда: в апреле, когда началось таяние снега, не заметила она ямы у края проложенной лыжни. Как так получилось, что свалилась, теперь не объяснить. Помнила только, что сидела там долго. Как ей показалось, то очень долго. Ранняя ночь спускалась уже после трёх пополудни, унося с собой всякую надежду, что её найдут, и ещё больше усиливая страх, что вот сейчас вернётся в свою берлогу медведь и съест её. Чтобы не замёрзнуть, Василиса пробовала прыгать, кричать, карабкаться наверх. Отчаявшись, она запела про то, как в степи глухой замерзал ямщик. Дед пришёл именно на эту песню.
– Тебе просто повезло, Василисочка, что ветер был с твоей стороны. Донёс до меня старого, твой голос. Иначе… – плакал он, оттирая белёсые щёки девочки: – Просто повезло.
«Ну что, Яна Громова, так и скажешь своему магу-чародею при встрече, что единственное, без чего ты не сможешь прожить, так это без везения».
Глава 8. Третье занятие с магом.
У Морошкиной, оказывается, было настолько симметричное лицо, что даже пластический хирург отказался делать подтяжку. Словно не веря, маг подошёл к Тане совсем близко, расщепил её на пиксели зрачками цвета милитари, покрутил носом вправо-влево, смешно сдвигая кожу щёк, и цокнул:
– Ну, если пластический хирург, то это референс! Ценю! Следующая! – рассусоливать некогда; час групповых занятий пролетает всегда, как мгновение.
– У меня очень белые зубы, – смущённо призналась Вера и демонстративно улыбнулась: – Нет, ну правда, это, я считаю, не всем заметно, но это достоинство. Ни одного кариеса за всю жизнь. Эмаль – как у чернокожих. Так мой муж говорил. Первый. Он был офицером и сразу обратил не это внимание.
– Он тебя как лошадь выбирал? – уточнил психолог.
– Теперь можно и так сказать. Но тогда мне эта оценка нравилась, – Российская подпёрла ручкой подбородок, уложив его на ладонь, и понеслась мечтами в прошлое. Маг тут же дёрнул шарик за ниточку:
– Яна, слушаю!
– Я могу похвастать только балетной осанкой.
– Ты из балетных?
– Была. Аж целых три месяца. Потом, перед школой, педиатр выявил неправильный разворот стоп и отсоветовал маме водить меня на танцы. Так я попала в музыкалку.
– Тогда откуда такой апломб по поводу? – помимо лжи и кокетства маг совершенно не выносил заносчивости. Но когда Яна встала и объяснила, что угол между осями её шеи и плеч практически всегда в девяносто градусов, и по нему осветители нивелировали сцену, мужчина снова удивился. Эта группа радовала его неординарностью участниц.
– Николь, удиви уже и ты! – попросил мужчина, как просит ребёнок очередного фокуса.
– Я? А что я? У меня две правых руки.
– И ноги – тоже! – не сдержалась Вера и тут же извинилась.
– Вот это новость? – протянула Морошкина, не соблюдая правил.
– Это как так? – Яна стала шарить глазами по цыганке, как тоже звала про себя Романову: – Да нет, вроде бы одна всё же левая.
Николь расхохоталась так, что обидеться на неё невозможно:
– И тем не менее. Мне так врачи с детства сказали. Я одинаково хорошо умею всё делать обеими руками. Поэтому так и говорят – две правых руки.
– Это в медицине как-то называется. Я забыл, – задумался психиатр. Вытянув из общей кучи на подоконнике свой телефон, он тут же нашёл в справке нужное: – Это называется амбидекстрия. Погодь-погодь. Ща прочту что тут про это пишуть умные людя, – и он стал читать, проглатывая ненужное и вышелушивая только то, что значимо: – Врождённая и развитая, мням-мням… оба полушария развиты одинаково, у-гу… одинаково быстро и эффективно обеими руками – понятно… задержки развития речи – это не про тебя… импульсивность и повышенная эмоциональная возбудимость… А-га! А вот это я бы рассмотрел.
Он поднял взгляд на Николь. Она стояла, как петух перед кухаркой. Но психологом маг был всё же хорошим. А они никогда не работают с тем, чтобы не знать, как подойти к плохо понятному. И, потом, при всех с такими чертами характера бороться не станешь.
– Разберёмся, – пообещал он Романовой, а всем предложил взять блокноты и ручки и пройти тест на ассоциации.
Заключался он в следующем: к трём названным словам нужно подобрать четвёртое, которое могло бы составить смысловую пару с каждым: – Даю вам связку: «дедушка- морщины- ласковая». Общее слово, которое подходит к каждому будет…– он посмотрел на Яну.
– Бабушка! – ответила Громова, чувствуя какое-то странное ощущение комфорта и обеспокоенности одновременно
– Правильно, Эстрада! И на сей раз не бойся сказанного. Следующая связка: «громкая-правда-медленно».
– Это мне? – Таня указала на себя.
– Это всем, но к тебе относится особенно.
– Не знаю…– Морошкина заметалась взглядом, ища подсказку: – Правда и громкая – это уже связка. Но ведь нужно найти другое слово?
– ТЮЗ, ты на правильном пути. Попробуй теперь соединить крайние слова. И когда ты это сделаешь, то ответ прост: слово «говорить» подходит к каждому из трёх. Следующая связка: «день-волосы- путь», – теперь он смотрел на Веру.
– Свет, – догадалась Российская: – Светлый день, светлые волосы и светлый путь.
– Хорошо, Опера! Ещё связка…– после значительной паузы, он уставился на Николь и медленно выговорил: «Навсегда-домой-мысль».
Романова, беспомощная перед всеми качествами этого мужчины, проблеяла:
– Я не знаю…
– Возвращение, – тихо произнесла Громова.
В комнате повисла тишина. Каждая, в этом маг сейчас был уверен, складывала в уме пары «возвращаться навсегда, возвращаться домой и возвращаться к мысли». Он намеренно подбирал тройки слов, способных вызвать отдалённые ассоциации в головах испытуемых. Для каждой группы эти связки были свои, специфические. Да, тест, как любой психологический, носил произвольный и обобщающий характер. Да, сам по себе, тест не мог выявить какие-то особенности личности. Тем не менее, вставляя триады слов в контекст, психолог старался вызвать у пациентов нужные ассоциации. Процесс воздействия на их сознание в его работе постоянный потому, что он незаметно погружает людей в состояние, позволяющее сбросить контроль над волей. «Говорить медленнее» для Тани, «ласковая бабушка» для Яны, «светлый путь» для Веры и «возвращение мысли» для Николь это внушения. Установки прогрызут тот барьер, что до сих пор мешает что-то понять и переосмыслить. Они же станут заданиями для определённых упражнений в случае индивидуальных занятий, когда до этого дойдёт. То, что дойдёт обязательно, мужчина не сомневался. И кто первой попросится на индивидуальное занятие – тоже знал, но ошибся.
– Переходим к домашке, – ускорил он темп, глянув на часы. Оставалось всего пятнадцать минут. Для притчи – лимит по времени: – Подумайте над ответом на следующий вопрос: «Что или кого вы до сих пор не можете простить? На кого таите обиду?».
Этот вопрос, а вернее, ответ на него, обрисовал бы психологу те настоящие грани, что не позволяют человеку избавиться от страха, засевшего в нём. Любая осторожность, любое недоверие имеют под собой почву. Нащупать её можно только тогда, когда знаешь, что привело человека к обиде. Писать об этом стоило откровенно, иначе…
– А теперь – садитесь поудобнее, фиксируйте взглядом какую-то точку перед собой и слушайте притчу, – предложил мужчина. В ответ он услышал освободительный выдох, помноженный на четыре.