Елена Михалкова
Перо бумажной птицы
– Следователь отправил людей на съемную квартиру… – начал Сергей.
Илюшин пожал плечами:
– Бесполезно. Ее там нет. Документы и деньги у нее с собой, все остальное она бросит. Ей нужно затаиться и где-то пересидеть, потому что теперь ее ищут не только бывшие подельники, но и полиция. О нас Белоусова, скорее всего, не догадывается…
– Бывшие подельники? – перебил Сергей. – С чего ты взял?
– А кто же? У них фальшивые паспорта на всю команду и наемный киллер, отмороженный достаточно, чтобы затеять пальбу ранним вечером в присутствии свидетелей. Кем еще они могут быть?
Бабкин все-таки вытряхнул сигарету из пачки, но не закурил: стоял, вертел в пальцах.
– И что теперь?
– Отыщем ее, – как о само собой разумеющемся сказал Макар. – Выясним, кто эти люди, устроившие перед нами спектакль. Найдем и их тоже.
– На ее месте я бы сейчас драпал без оглядки из Москвы.
– Может, и так. Или, если ей некуда драпать, она будет искать место, где укрыться.
Бабкин недоверчиво покачал головой.
– Это даже не иголка в стоге сена… Какие у нас зацепки? Ну, в ресторане на шкафчике будут ее отпечатки пальцев. Если приводов не было, это ничего не даст. Опросят соседок, которые впервые увидели ее вчера. В лучшем случае установят, что у нее есть второй телефон, который она наверняка уже сбросила, как сделала с первым. Единственное, что у нас имеется…
Он осекся.
– Сережа, не зависай, – попросил Макар.
– Подожди, как это может быть? Черт, они что, реально это провернули?..
Илюшин поднял брови.
– Заявление о пропаже человека! – объяснил Сергей. – Оно-то реально существует. У них хватило наглости прийти с поддельными паспортами и подать заяву?..
– Или, – сказал Макар, помолчав, – есть еще один вариант.
Глава 2
Илюшин оказался прав.
Заявление об исчезновении Дарьи Петровны Белоусовой было подано шесть месяцев назад. Услышав об этом, Бабкин взвыл, не сдерживаясь.
– Ты почему мне сразу об этом не сказал? – рычал он в трубку на оперативника. – Какого лешего, Боря!
Илюшин отобрал у него телефон, успокоил перепуганного собеседника Бабкина и попросил выяснить все обстоятельства исчезновения девушки. На этот раз информация пришла очень быстро.
Людмила Белоусова, мать девушки, пришла в отделение полиции на Вагжанова двадцать девятого ноября.
– Вагжанова, Вагжанова… – забормотал Бабкин, хорошо знавший Москву. – Это где?
– Это в Твери, – любезно подсказал Макар.
– Так она в Твери пропала?!
– А что тебе, Тверь не город, что ли?
«Ушла из дома, оставив записку… села в машину марки «Вольво»… Номера не знаю».
Сергей отложил заявление, написанное матерью девушки, и потер лоб.
– Так. Резюмируем. Мать Белоусовой зовут Людмила. Насчет отца неизвестно. Она подала заявление в полицию в конце ноября прошлого года. Оно попало в общую базу, и когда я спрашивал Бориса, есть ли заява, он отыскал именно его. Наши с тобой знакомцы в полицию не обращались…
– …Но знали, что заявление есть, – уточнил Макар.
– Или солгали, надеясь проскочить, и им повезло.
– В любом случае нужно ехать туда и встречаться с ее семьей.
Сам Бабкин поступил бы иначе. Будь у него время и люди, он стал бы планомерно прочесывать город в поисках сбежавшей девушки. Из кафе она двинулась в сторону метро: значит, изучить показания камер, отследить, где она вышла… Ей всего восемнадцать, она не матерый преступник, а неопытная девчонка. Она будет заходить в магазины, заговаривать с прохожими на остановках. Ее запомнят свидетели, она попадет в объективы камер. Двое-трое суток безостановочной пахоты – и они отыскали бы ее, в этом Бабкин был уверен.
Если только…
Если только не существовало человека, который ей помогал.
Это значительно упростило бы положение Белоусовой и всерьез осложнило их с Макаром работу. Но пока ничего не подтверждало эту версию. Даша посещала школу кейтеринга, там разговорилась с одной из девушек, узнала о том, что ресторану нужны официантки, а в съемной квартире есть свободное место… Сбежала из дома – они все-таки полагали, что она жила какое-то время с псевдородителями, – прошла собеседование и приступила к работе.
Если бы не они с Илюшиным, она сейчас бегала бы по ресторану, обслуживая клиентов.
Но они вывели на Белоусову людей, которые почему-то были очень заинтересованы в том, чтобы ее убить, и только стечение обстоятельств позволило девушке остаться в живых.
У них нет времени, чтобы нанимать команду и искать Дашу по всем правилам, как он привык. Придется идти тем путем, который предложил Илюшин.
На следующее утро Бабкин с небольшой сумкой вошел в квартиру Макара, служившую им офисом. За окном голубело небо, плыли кучевые облака, неправдоподобные, как на картинке в детской книжке, и Сергей поймал себя на том, что начинает понимать, отчего Макар выбрал двадцать пятый этаж.
Сам Бабкин, будь его воля, обитал бы в доме, стоящем на земле. Чтобы деревья зеленели за окном, зимой наметало бы снега по самые наличники, а по осени красные яблоки стучали по траве, словно конские копыта. Тыбыдым, тыбыдым! Илюшин упорно стремился вверх и очарование жизни в собственном доме понимать отказывался. У Сергея кружилась голова, когда он рассматривал двор и детскую площадку с верхотуры. А Макар устроил себе широченный подоконник и полдня проводил на нем.
– До Твери пробок нет, поехали, – сказал Сергей. – С местным отделом я созвонился, обещали помочь. Слушай, пока поднимался к тебе, подумал вот о чем: мы знаем, что Белоусова осталась цела, а эти уроды, ложная семейка, – не знают. Что дает нам дополнительное время. А может, они так и останутся в уверенности, что у них все получилось. Как думаешь, где они раздобыли фальшивого сына?
– Не уверен, что он фальшивый, – отозвался Макар.
– Почему?
– Я бы в этом случае доверял проксемике, а она говорит, что расстояние между…
Бабкин воззрился на него, и Илюшин поднял бровь:
– Что ты на меня так смотришь?
– Ты увлекся астрологией?
Макар хмыкнул.
– Проксемика, мой невежественный друг, – это раздел социальной психологии, которая занимается изучением личного пространства человека в повседневном поведении. А Проксима Центавра, о которой ты сейчас подумал, – это ближайшая к Солнцу звезда. Так вот, проксемика советует смотреть на ориентацию людей в пространстве и по отношению друг к другу, чтобы понять, в каких они отношениях. Улавливаешь?
– Да уж не бином Ньютона, – пробормотал уязвленный Сергей.
– Женщина, которая представилась матерью Белоусовой, постоянно держалась рядом с парнем. Когда они были у нас, он занял стул, она стояла за ним, положив ему руки на плечи. В квартире он тоже терся близко от нее. Я бы не исключал, что это реальные мать и сын.
– А отец?
– Отец – нет, он был сам по себе. Довольно отстраненный человек, если отбросить его притворную позу «Ах, найдите мою пропавшую дочь». Мы списали неровности его игры на сильные переживания, а он просто паршивый актер. Кстати, у нас их фотографии с паспортов. Данные фальшивые, но фото-то настоящие. Можем прогнать по базе?
– Попробуем, но это долго.
До Твери долетели по платной дороге за два часа. Зато потом Бабкин почти час крутился по узким улочкам, то и дело сверяясь с навигатором и чертыхаясь. Дом, в котором жила семья Белоусовой, находился в районе частной застройки, за чертой города. Улицы здесь перетекали в пронумерованные переулки прихотливо и без всякой видимой логики. Сорок первый проезд сменялся шестнадцатым, вдруг выплывала откуда-то улица Вишневая, а за ней снова необъяснимо возникал сорок первый проезд. В конце концов Бабкин плюнул, отловил возле магазина аборигена – темнокожего, как индеец. Этот провожатый с удовольствием взял на себя функции штурмана. Пять минут спустя они выехали к нужной точке.
Абориген с большим достоинством принял у Бабкина купюру, приподнял несуществующую шляпу и испарился.
Сыщики вышли из машины и остановились перед домом, в котором еще полгода назад жила Даша Белоусова.
Перед ними было типичное жилье кума Тыквы, вставшего на ноги. Постройку как будто собрали из разных деталей, плохо подходящих друг к другу, но сердцем ее, несомненно, была деревенская хибара в два окна. Слева хибару дополнял пристрой из сайдинга. Справа клеилась кирпичная веранда. Второй этаж, по прикидкам Бабкина, надстраивали как минимум трижды.
– Людмиле Белоусовой сорок пять, – негромко сказал он. – Воспитывает семерых детей от разных мужей. Старшие уже взрослые, двадцать три, двадцать два и двадцать, но живут с ней. Младшим – пятнадцать и тринадцать, самой мелкой – пять.
– Это все свои дети или усыновленные? – удивленно спросил Макар.
– Свои.
– Ого! А что с отцами?
– Первый муж в розыске. Второй в Черногории живет, детьми не интересуется. Третий свалил и не платит алименты; в суде лежит производство по делу. Про отца младшей вообще неизвестно, кажется, мать и сама не знает, от кого родила.
– Удивительное умение выбирать партнеров. Ну что, идем знакомиться…
Калитка оказалась не заперта. Не было ни пса в конуре, ни кошки, спящей на крыльце. Вдоль забора вяло колыхались петунии. В огороде на неровных грядках, огражденных шифером, зеленела морковная ботва.
Пыльно, неряшливо. С соседнего участка доносится вонь куриного помета.
Хлопнула дверь, и на пороге появилась женщина в коротком цветастом платье-халатике, открывавшем крепкие загорелые ноги. Сергей ожидал увидеть замученную тетку, но хозяйка была моложава и румяна.
– А вы что здесь ищете? – Она с любопытством уставилась на них.
– Здравствуйте. – Илюшин выступил вперед. – Людмила Белоусова здесь живет?
– Это я…
– Мы хотели бы поговорить о вашей дочери, Даше.
Она всплеснула руками:
– Нашли эту дрянь? Где она, подлая? – Щеки ее вспыхнули, и она стремительно сбежала с крыльца. – Дарья! Дарья, бессовестная ты девка!
Белоусова выскочила за калитку, подбежала к «БМВ» Сергея и принялась барабанить кулачками по стеклу. Задние окна были затемнены, но не составляло никакого труда разглядеть через лобовое, что в салоне пусто.
– Людмила, там никого нет, – громко сказал Макар, выйдя за ней следом.
– Я хочу знать, где она! – кричала Белоусова, не слушая его.
К окнам дома изнутри прилипли детские физиономии.
– А хотите знать, во сколько вам обойдутся новые стекла для этой машины? – хладнокровно поинтересовался Илюшин.
Упоминание о деньгах подействовало на нее как ушат холодной воды. Белоусова отступила на два шага, уронив руки. Постояла и обернулась к ним – растерянная, покрасневшая:
– Извините! Я думала… Думала, вы привезли ее…
Вспышка глупого и необоснованного гнева никак не вязалась у Сергея с ее милым простоватым лицом.
– Просто она так плохо бросила нас… Я все надеялась, она одумается, вернется. Знает же, что мне нужна помощь. А зачем вы приехали, раз не привезли ее?
– Привезем мы ее или нет, во многом зависит от вас, – уклончиво сказал Макар.
– Ну, тогда проходите в дом, что ли…
Успокоилась она так же быстро, как вышла из себя, и теперь Сергей ловил детскую заинтересованность во взглядах, которые она бросала на него и Илюшина.
Их провели в кухню. Хозяйка без всякого смущения смахнула рукой крошки со стола в подставленную горсть. Гора немытых тарелок в раковине, заплесневелые горбушки, сор под ногами, обертки от конфет, валяющиеся на подоконнике… Приоткрылась дверь, и на пороге показались двое: парень и девушка с помятыми лицами.
Чернявые. Невысокие. Оба с нездоровой кожей и сальными волосами. Они подозрительно уставились на гостей, не говоря ни слова.
– Это детки мои, Инга и Олежек, – радостно представила их Людмила. – Вадим спит, скоро выйдет. Надежда моя – старшенькие! У меня от них секретов нету…
«Зато у Инги с Олежеком своих хватает», – подумал Бабкин. Эти двое ему не понравились. С гостями не поздоровались. Глядят исподлобья. Сейчас еще Илюшин начнет разливаться соловьем и сообщит, что они частные детективы, – хорошо, если парень с кулаками не набросится, какой-то он нервный…
Но произошло все не так. Когда Макар объяснил, кто они и зачем приехали, Олег и Инга явственно расслабились. Девушка заварила чай, ее брат нарезал бутерброды с сыром. Сыр был засохший, масло отдавало прогорклым, но Сергей невозмутимо сжевал бутерброд: если тебе что-то нужно от свидетеля, никогда не отказывайся от угощения.
– Следы Даши нашлись в Москве, – сказал Илюшин, – мы видели ее вчера, но она снова пропала.
Ее мать осуждающе поджала губы:
– Шальная девка! Сколько в нее вложено, а все не впрок!
– Вы не могли бы рассказать о ней побольше? И об обстоятельствах ее исчезновения. Вы не поддерживали с ней связь все это время?
– Поддержишь тут, как же, – с горечью сказала Людмила. – Ни телефона не оставила, ни адреса. Прыг в чужую машину – и укатила, будто так и надо. Вот так растишь их, растишь, душу вкладываешь, куски от себя отрываешь… Она ведь после интерната в химико-технологический поступила, училась хорошо, а еще работать успевала! Официанткой устроилась, такие деньги зашибала на чаевых… Все ее любили! А вместо этого…
– После какого интерната? – уточнил Макар.
– С восьмого класса Даша перешла из школы в наш местный интернат, на пятидневку. Хорошее место! Я бы и сама у них пожила!
– Интернат специализированный, с каким-то уклоном?
– Да нет, обычный…
– А почему Даша училась в интернате, а не в школе? – нахмурился Илюшин.
Людмила всплеснула руками:
– Как все эти рты-то прокормить? Они каждый день есть просят! Чай, дети, не собаки… На всех попробуй тут повертись-приготовь-разогрей… А в интернате – на всем готовом. Дашке повезло, она одна из всех моих туда попала.
Олег и Инга жевали, не высказывая никакого интереса к беседе.
– У Даши был бойфренд? – спросил Макар.
– Ей об учебе надо было думать, а не о парнях. – Мать напустила на себя строгий вид, и Бабкин легко представил, что именно с таким выражением лица она разговаривала с дочерью. От тоски сводило скулы. – Нет, никаких шашней, я бы такого в своем доме не допустила!
Илюшин вопросительно взглянул на Ингу. Старшая сестра могла знать то, что скрывалось от матери.
– Дашка ску-у-уучная, – протянула та. – С такой никто мутить не станет. Не было у нее никого.
– С кем же она уехала?
Из дверей выполз кривобокий сонный парень в семейных трусах. Взглянул на сыщиков мутными глазами, сцапал со стола бутерброд, промычал что-то и исчез. Вадим, понял Бабкин. Надежда маменькина.
– Мужик какой-то ее увез, – внезапно сказал Олег. – Старый. С ним тетка была. Это нам соседка сказала, она их видела. Они к Дашке не в первый раз приезжали. В кафе ее возили, все о чем-то говорили с ней. Дважды они здесь были, точно. А сами – москвичи.
– Откуда это известно?
Парень взглянул на Илюшина снисходительно:
– На московских номерах они были, вот откуда.
Бабкин записал имя и адрес соседки.
Илюшин машиной не очень заинтересовался. Он расспрашивал о том, как Даша училась, как общалась с братьями и сестрами… Мать отвечала неохотно, все время пытаясь соскользнуть с обсуждения дочери на рассказ о собственной непростой судьбе. Бабкин, слушая Людмилу, поймал себя на том, что они напоминают рассказ фальшивой Дашиной семьи. Людмила Белоусова знала о своей средней дочери так же мало, как те двое. По ее словам, Даша не встречалась с парнями. У нее не было ни подруг, ни серьезных увлечений. Когда выдавалось свободное время – что случалось нечасто, – она убегала в приют для собак, где постоянно требовались волонтеры. Это был единственный живой штрих к портрету, лишенному всяких красок.
Правда, у Белоусовой нашлись фотографии. С детских снимков смотрела неулыбчивая светловолосая девочка. Смеялась она лишь там, где фотограф поймал ее в обнимку с какой-то лохматой дворнягой.
– В Москве ей, конечно, делать нечего, вы если ее найдете, так и скажите: пусть возвращается, я ругаться не буду, хотя подлость она совершила, конечно…
Ее речь перебили пронзительные вопли. В кухню вбежали две девчонки, одна не старше пяти, вторая лет тринадцати. Эта вторая показалась Бабкину странноватой: рот перекошен, глаза навыкате. Мать отмахнулась от обеих. Инга поймала младшую сестру за руку, откуда-то выхватила расческу и за минуту заплела ей косички, пока малышка приплясывала от нетерпения. Выпустила – и в следующую секунду та исчезла. Сестра с пронзительным визгом, от которого закладывало уши, помчалась за ней.
– Ирка! Светка! А ну не топать! Завтракать идите нормально! А я Дашу, значит, приучала ко всему, – не меняя интонации, продолжала Людмила, – и к огороду, и дома по хозяйству, уборка там, знаете, готовка… И за младшими приглядеть. Она бы у меня всему научилась…
– А старшие ваши дети? – спросил Макар, воспользовавшись тем, что Олег с Ингой вышли. – Они вам помогают?
Она засмеялась, показывая неровные зубы.
– Эти-то трое? Да вы что! С ними проблем не оберешься. Олежек у меня все нервы истрепал, я с ним седая стала: и пил, и дрался, и воровали они с Вадиком, и машину как-то угнали и разбили, чуть не сели, пришлось везде заносить… – Она говорила с простодушной уверенностью ребенка, не сомневающегося в правильности своих поступков. – Инга тоже моей крови попила. То с алкашом каким-то связалась, потом с уркой – только из тюрьмы вышел, искал себе проститутку для приработка… Да и воровства выше крыши… – Она махнула рукой. – Они у меня драчуны, первые-то. В их старших классах я хваталась за любую подработку. За выбитые зубы кто должен платить? Мамочка! А руку Олежек сломал однокласснику – она сама не срастется, доктор денег стоит. От директора не вылезала, везде в ножки кланялась, просила дотащить моих балбесов до конца школы… Младшие вон тоже… Одной только бы носиться. Ногти фломастерами накрасила – и больше ей ничего не нужно! В школе двойка на двойке. И за Пашкой глаз да глаз. Тихоня он, себе на уме. Любая мать знает: если дети притихли – значит, где-то рядом будет пожар.
Она визгливо рассмеялась. Бабкин подумал, что после всего рассказанного ею шутка вовсе не выглядит смешной.
За приоткрытой дверью ему почудилось какое-то движение. Он бросил короткий взгляд: подросток, худой и невысокий, прятался в темноте. Во всяком случае, он и впрямь был тихоней. Если б не его неосторожное движение, Сергей ничего не заметил бы.
– И в интернате Дашку всегда хвалили, – с гордостью продолжала Белоусова. – Это она в меня такая старательная!
– У вас остались контакты ее учителей? – спросил Илюшин.
Он записал телефоны и адрес интерната и вернулся к тому дню, когда исчезла Даша.
Было ли что-то подозрительное в ее поведении? С кем она могла обсуждать свой отъезд? С кем из братьев-сестер Даша стала бы списываться или созваниваться, если ей потребовалась бы помощь?
На все эти вопросы Людмила отвечала невразумительно.
– У вас есть какое-то объяснение ее поступку? – спросил наконец Макар.
– Тихушница она! – осуждающе сказала Белоусова. – Скрытная, ничего про нее не узнаешь! Я думаю, она работать устроилась в Москву, место хорошее нашла. А семью, значит, побоку! Выкинула из головы, бессовестная!
– Кем устроилась? – не выдержал Бабкин.
Женщина пожала плечами. На ее лице было написано, что они ей до смерти наскучили.
Когда они выходили из кухни, за дверью уже никого не было. Бабкин покосился на окна: нет, никто не провожал их.
Сев в машину, он буркнул:
– Я не понял, отчего старшие вскинулись при нашем появлении. Как будто им есть что скрывать. А потом хоп – и смылись.
– Не жил ты с такой матерью как Белоусова, – сказал Илюшин таким тоном, словно сам провел в многодетной семье все детство.
– Поясни!
– Они испугались, что она привела в дом потенциального хахаля.
– Двоих, что ли, сразу? – не поверил Сергей.
– Зачем! Одного. Но с дружком. Они и вышли нам навстречу как самые старшие. Разведывательный отряд. Убедились, что от нас не исходит никакой угрозы, и исчезли. Сестра и ее судьба их не волнует. Они не имеют отношения к ее побегу, иначе дождались бы конца разговора.
Сыщики отъехали от дома. Визит к Белоусовым произвел на Бабкина тягостное впечатление. Некоторое время он молчал, изредка сверяясь с навигатором.
– Слушай, на кой черт она столько детей нарожала? – не выдержал он, когда до интерната оставалось десять минут.
– Понятия не имею. Какая разница?
– Просто интересно…
– Старших она по-своему любила и даже заботилась, – сказал Макар. – А потом устала. Надоели.
– Да как такое может быть!
– Ты как будто в первый раз видишь семью, где взрослым начхать на собственных отпрысков.
– Но не с таким же количеством детей!
Илюшин пожал плечами:
– Она глупая эгоистичная женщина. Неужели ты до сих пор считал, дожив до седин, что в многодетных семьях чадолюбие – это основная причина для рождения детей?
– Ну почему же, еще религиозность…
– Людмила семь раз рожала от каких-то типов, от которых не видит теперь ни денег, ни заботы. От первого мужа троих, от второго двоих, и потом ещё по разу. Эта нехитрая арифметика тебе ничего не подсказывает?
– Ну разъясни, раз ты такой умный. – Бабкин начал кипятиться. Илюшин с его чувством собственного превосходства по-прежнему был единственным человеком, способным вывести Сергея из себя за считаные минуты.
Но Макар не стал ничего разъяснять.
– Я у Белоусовых часы забыл, – невозмутимо сказал он.
Бабкин присвистнул.
– Как ты ухитрился?
Илюшин носил «умные часы», сопряженные с его смартфоном. Они следили за пульсом на тренировках, будили его, позволяли отвечать на звонки, записывать голосовые сообщения и имели еще бездну функций, необходимость которых Бабкин никогда не мог понять. У него самого часы были механические, еще дедовы, когда-то торжественно врученные ему на восемнадцатилетие. Их металлический браслет сейчас приятно холодил запястье.
– Сейчас найду разворот…
– Не надо, потом заедем, – по-прежнему спокойно сказал Макар.
Сергей хотел поинтересоваться, откуда напарник знает, где именно потерял часы, и вдруг сообразил причину его невозмутимости.
– Ты что, нарочно их там сбросил? Обалдел? Их же приберет к рукам эта семейка…
– Не приберет. С телефона можно включить поиск, и старшие дети должны об этом знать. С минуты на минуту кто-нибудь позвонит и скажет, чтобы мы возвращались.
Бабкин поразмыслил.
– Хочешь осмотреть дом или с кем-то поговорить?
– С младшим из братьев.
– С тем, который прятался за дверью?
– Ага. Они с Дашей от одного отца. Выглядит не так, как остальные, и ведет себя иначе. Вот его-то наш визит как раз очень заинтересовал.
– Ладно, перекинемся с ним парой слов. – Бабкин вырулил на парковку неподалеку от интерната. – Если только он сам горит таким желанием. А то вернемся, и нам снова будут лить в уши, как тяжело воспитывать семерых засранцев.
Желто-белое пятиэтажное здание интерната выглядело чистым и даже уютным. Он ожидал худшего. На клумбах перед крыльцом клонились под ветром какие-то нежно-лиловые пушистые метелки.
Им навстречу вышел охранник. Макар предъявил лицензию, и решетчатая калитка без скрипа распахнулась.
Бабкин в очередной раз подивился силе воздействия официальных документов на умы. Лицензия частных детективов не давала им никаких дополнительных прав. С этой точки зрения она ничем не отличалась от справки об отсутствии венерических заболеваний. Но справка не помогла бы им проникнуть в интернат, а лицензия заставила охранника открыть перед ними дверь без всяких расспросов.
В корпусе пахло свежей краской. Бабкин ожидал, что интернат будет пустовать, но из правого крыла доносились детские голоса и где-то гулко стучал мяч. Илюшин скрылся за внушительной дверью с табличкой «Директор Е. М. Славникова» и вскоре вышел.
– Приятно иметь дело с толковыми людьми! Нам нужна Любовь Антоновна Степашина. Третий этаж, тридцать первый кабинет.
Любовь Антоновна оказалась сухой желчной женщиной с ежиком седых волос. Пальцы с коротко остриженными ногтями, как у врача. Кисетные складки возле губ.
Он предвидел сложности со свидетельницей, но в дело вступил Макар, и вскоре Степашина даже снизошла до полуулыбки. Илюшин умел казаться безопасным. Сергей не мог удержаться от внутренней ухмылки: а ведь она наверняка считает себя проницательной!
Макар, естественно, соврал. Глядя чистосердечно и ясно, он заверил, что они действуют в интересах полиции, которая своими силами не справляется с поиском всех пропавших.
– Свидетели видели Дашу живой и здоровой, поэтому всерьез заниматься расследованием никто не будет. В конце концов, она совершеннолетняя. Но мы ведь с вами взрослые люди…
Он замолчал и с убедительным видом развел руками. Это выглядело так, словно Илюшин обозначает величину проблем, которые могут ждать Дарью Белоусову.
– Я готова вам помочь, только не понимаю, почему вы ко мне обратились. Даша окончила наш интернат год назад.
– С тех пор вы ее не видели?
– Отчего же, видела. Она забегала где-то раз в пару месяцев… Но не подумайте, что я знала, как обстоят у нее дела. Даша очень мало рассказывала о себе. Она вообще не любит откровенничать.
– Зачем же она заходила?
– Во-первых, я льщу себя надеждой, что она скучала по мне. – Степашина усмехнулась, словно говоря, что не стоит принимать ее слова всерьез. – Во-вторых, выпускники часто заглядывают. Даша была намного самостоятельнее прочих, у нее семья, а большинство наших воспитанников – это сироты… Но любому нужно место, где с порога принимают как своего. Мы давали ей возможность побыть ребенком. Для таких детей, как Даша, вынужденных рано взрослеть, это настоящая отдушина.
– Какой она вам кажется? – спросил Макар. – Я имею в виду характер.
– Упрямой. Себе на уме. Замкнутой и имеющей обо всем собственное мнение. Академические способности отличные: с учебой у нее не возникало никаких сложностей. Выраженной одаренности, пристрастия к чему-то я не замечала. Хотя нет, пожалуй, в секцию бокса она с удовольствием ходила…
– Бокс?
– А что вас удивляет? Ей же надо было научиться как-то себя защищать. Да и выбор у нас не так чтоб богатый, что есть – тому и рады.
– Как Даша оказалась в интернате?
Степашина раздвинула губы в неприятной улыбке.
– Стараниями своей матери, разумеется. Вы не представляете, сколько стен прошибла эта женщина, пока не добилась желаемого.
– Людмила хотела избавиться от дочери? Почему? Вы описываете ее как совершенно нормальную девочку…
– Боже мой, да именно поэтому! Потому что Даша была совершенно нормальной девочкой!
Макар озадаченно помолчал.
– Нет, я не понимаю, – признался он.
– Ох, ну как вам объяснить… Из всех детей в ее семье Даша – самый беспроблемный ребенок. Даже с младшей в детском саду не справляются, как я слышала, и Люда уже вынуждена была перевести ее в другое место. А за Дашей не нужно было приглядывать, ловить за руку на воровстве, возвращать вещи в магазины… Она не дралась, не курила, не била окна в школе, не сбегала из дома, не связывалась с парнями вдвое старше. Это в итоге сыграло с ней злую шутку. Ее мать всегда была поглощена теми отпрысками, которые доставляли окружающим неприятности. А Даша не доставляла. На нее не нужно было эмоционально тратиться. Это проклятие благополучных средних детей. Со старшими матери адаптируются к родительству, с младшими носятся как с писаной торбой. А средним – успешным, неглупым, способным – достается по остаточному принципу.
– Вы хотите сказать, Людмила свою дочь не любила? – вмешался Бабкин.
– Я хочу сказать, она ее не замечала, – отрезала Степашина. – А ума и сердца на то, чтобы понять, что это хороший добрый ребенок, которому нужно столько же внимания, сколько и ее старшим засранцам, Людмиле не хватило!
Она спохватилась и охнула:
– Простите! Я не должна была так говорить, это крайне непрофессионально.
– Вы знакомы с Людмилой, да? – спросил Макар.
Бабкину показалось, Степашина смутилась.
– Мы вместе учились. Не хочу злословить… – Было видно, что именно этого ей и хочется, и Илюшин понимающе закивал, подбадривая ее. – Но она всегда была мастером сваливать свои обязанности на самых, на первый взгляд, неподходящих для этого людей. – Женщина криво усмехнулась. – Но ведь работает! Я не удивлена, что Даша не захотела тащить на себе весь этот воз. Людмила считала, что вырастила домработницу, громоотвод и няньку.
– Громоотвод – для старших?
– Именно так. Они агрессивные, вспыльчивые. Олег как-то раз выкинул из окна электронное пианино, на котором играла младшая девочка и мешала ему спать, – подарок от администрации, между прочим. Людмила устранилась от конфликтов детей, и всем этим должна была заниматься Даша. Нет, я не удивлена ее побегу, – повторила она.
– Вы знаете, чего Даша хотела?
– Я знаю, чего она не хотела. Она не собиралась жить вместе со своим семейством. Не ровен час, вернется кто-нибудь из папаш… – Степашина закатила глаза. – Или Люда приведет нового. Она всегда пользовалась большой популярностью у мужчин определенного склада.
Бабкин заподозрил, что мужчины определенного склада пользовались популярностью у самой Степашиной, и в этом отчасти заключается причина ее антипатии к Белоусовой-старшей.
– У Даши не было депрессии? – спросил Макар.
Степашина удивилась:
– Нет, ничего подобного. Конечно, когда она никуда не поступила и болталась с дрянной компанией, вряд ли это было весело…
– Подождите, а химико-технологический?
– Какой еще технологический! Не собиралась она там учиться! Это была идея Люды, она надеялась, что Даша через три-четыре года начнет работать, а деньги отдавать ей. У нее идея-фикс: сначала она содержала детей, теперь выросшие дети будут ее обеспечивать.
– И как, со старшими сработало? – поинтересовался Макар.
Степашина сухо рассмеялась:
– Нет, но Люда не теряет надежды. В чем ей не откажешь, так это в оптимизме.
– То есть Даша врала матери, что уезжает на учебу, а сама проводила время со своей компанией… – подытожил Макар. – Любовь Антоновна, вы знаете кого-нибудь из них?
Степашина замялась.
– Знаю, – неохотно сказала она наконец. – Но у вас ничего не выйдет. С тех пор, как Даша уехала, двое из этой шайки сели, одного убили, а четвертый где-то прячется. Зовут его Михаил Баридзеев, он у них был за старшего. Вы его не найдете. Он сбежал из города еще в ноябре.
Михаил Баридзеев сбежал не из города, а из страны. Бабкин выяснил это, заглянув в местное отделение. Много лет проработав оперативником, он легко находил язык с коллегами. К тому же здесь отыскался его давний знакомый, который ввел Сергея в курс дела.
Тридцатидвухлетний Баридзеев возглавлял преступную группу. Бывший спортсмен и предприниматель, официально занимавшийся торговлей подержанными автомобилями, а неофициально перепродажей краденого, он не был никому особо известен, пока не предпринял попытку отжать чужой бизнес. Это было сделано грубо, нагло и жестоко. Баридзеев захватил владельца местного шиномонтажа, вывез в лесополосу, и там несчастный подписал все документы.
