Елена Михалкова
Лягушачий король
– Рита! Привет! Сто лет тебя…
Заметив на ее лице синяк, он осекся. Взгляд скользнул по столу со стопками и коньяком и задержался на тюбике мази у Маши в руке. Наконец Бабкин вопросительно уставился на жену. «Нам исчезнуть и не отсвечивать?»
– Ты наверняка думаешь, что меня приложил бойфренд, – прервала Рита их молчаливый обмен взглядами. – Сообщаю, что у меня и бойфренда-то нет. А пострадала я из-за собственного любопытства.
Из-за спины Сергея Илюшин приветственно помахал рукой.
– А мы уже уходим, – сообщил он, приноравливаясь ухватить напарника под локоть.
– Да что вы все рветесь уходить, – рассердилась Маша. – Такие все деликатные, что поужинать не с кем. Между прочим, макароны по-флотски в холодильнике. Для кого я, спрашивается, их… И вообще!
На этом взаимная неловкость сама собою рассосалась. Заговорили наперебой, и как-то сразу решилось, что макароны по-флотски требуют коллектива. Сергей раздвинул стол, Илюшин расставил тарелки. Рита сидела с задумчивым видом, время от времени прикасаясь к распухшей губе.
Бабкин подумал, что вчетвером они еле-еле размещаются в кухне. Костя, Машин сын, уже больше года не жил с ними. Он снимал квартиру на троих с приятелями, ежедневно скидывал в Телеграм ему и Маше новые мемы и был влюблен в однокурсницу, которую однажды с таким гордым видом представил Бабкину, что тот едва не расхохотался.
В последний год их совместного проживания Костя стал невыносим. Сергей чувствовал, что его раздражают и он сам, и Маша. Костину злость в отношении себя он готов был принять безропотно, но попытки парня шпынять его жену приводили Бабкина в ярость, замешанную на изумлении. Веселая, деликатная Маша, с его точки зрения, ничем не заслуживала такого отношения. Она не лезла в дела своего сына, но готова была предоставить любую помощь.
Между тем Косте исполнилось девятнадцать. Он на голову перерос мать, и многие его выступления уже трудно было списать на подростковые бунты. Бабкин бессильно скрипел зубами. Он не был Косте отцом, только мужем его матери, причем мужем, пришедшим на чужую территорию. Он не имел права вмешиваться. Не имел права ни на что.
Именно тогда Сергей стал уговаривать Макара браться за любые подходящие дела. Ему нужны были деньги. Четырехкомнатная квартира, думал он, решила бы их проблемы.
Однако в это же время стоимость квадратного метра в Москве принялась расти. Бабкин на себе прочувствовал всю универсальную правдивость фразы из «Алисы в Стране чудес»: «Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее». Он бежал так, что язык болтался на плече, но не успевал за инфляцией и ростом цен.
Однажды, вернувшись домой в неурочное время, он застал тлеющие угли ссоры. Костя раздраженно выговаривал матери, Маша бормотала что-то в свое оправдание, похоже, даже не понимая, в чем ее обвиняют. Прислушиваясь из прихожей, Бабкин уловил, наконец, из чего вспыхнула первая искра: Маша пришла на кухню заваривать кофе, когда там расположился Костя со своими учебниками. «Нельзя, что ли, в турке заварить? – рычал сын. – Обязательно нужно включать эту рычащую дрянь?» Под рычащей дрянью имелась в виду кофемашина. Машину полгода назад Сергей положил в качестве подарка под новогоднюю елку, и больше всех ей радовался именно Костя.
Бабкин внезапно прозрел.
– Пойдем, – коротко сказал он Косте, неожиданно появившись в кухне. – Нужно поговорить.
Парень спал с лица. С самой первой минуты, как Сергей появился в их жизни, они прекрасно ладили. Бабкин ни разу в жизни не повысил на него голос. Но сейчас Костя преисполнился уверенности, что его зовут лишь затем, чтобы спустить с лестницы.
Бабкин, не оборачиваясь, вышел на улицу. Костя плелся за ним.
Найдя свободную скамейку, Сергей сел сам и кивнул парню: садись.
– Мужчина, который срывается на женщине, когда у него что-то идет не так, это не мужчина, а кусок неудачника, – медленно, с расстановкой сказал он. – Неважно, жена она ему, сестра или мать. На своей подруге ты, я так понимаю, срываться не смеешь. Она тебя пошлет к чертовой бабушке и будет права. А от матери ты отпора не получаешь и понемногу теряешь берега.
Костя испуганно молчал. Прежде Сергей никогда не читал ему нотаций.
Бабкин искоса взглянул на него. Тот выглядел не второкурсником под метр восемьдесят, а пристыженным мальчишкой. Его охватила жалость.
Не имея своих собственных детей, он все эти годы был вынужден с утроенным вниманием вглядываться в чужого сына, чтобы не натворить ошибок. Он взвешивал каждый свой поступок. Сам того не зная, он много лет учился общаться с Костей, – и обучение принесло плоды.
– Расскажи, что не в порядке, – попросил он. – Ты не просто так кидаешься на меня и маму. Есть причина.
Костя молча сопел.
– Зачем тебе? – наконец спросил он.
– Я постараюсь помочь, – просто ответил Бабкин.
– Да не сможешь ты!
– Мы постараемся, – повторил Сергей.
Костя еще помолчал – и заговорил.
Все оказалось примерно так, как подозревал Бабкин. Ему было тесно с ними в двухкомнатной квартире. Сыщик, которого не стесняли ни Маша, ни ее сын, и представить не мог, как тяжело приходилось парню. «Будто в клетке… – сокрушенно бубнил тот. – Куда ни пойдешь, везде кто-то есть… очередь в туалет, блин, по утрам… одному не остаться… девушку не привести… Хочешь днем послушать музыку на полную, так мама работает, нельзя мешать! Вроде своя комната, а я в этих двенадцати метрах как заключенный! Выйти наружу нельзя, чтобы на кого-нибудь не наткнуться!»
Сергею оставалось лишь ругать себя. Сам он не страдал от тесноты и скученности и не заметил, что страдают остальные.
«Ввалился медведь в чужую избушку… Сам еле втиснулся и всех без воздуха оставил».
– Короче, такие дела, – сказал он, выслушав сбивчивые Костины объяснения. – Квартиру мы купить пока не можем…
– У нас есть квартира… – непонимающе начал Костя.
– …но можем снять. Подумай, хочешь ли ты пожить отдельно? Можем пока прикинуть, какой район удобнее. Чтобы и до нас с мамой близко, и до университета…
Костя уставился на него с изумлением.
– Ты предлагаешь арендовать мне жилье?..
– Почему нет? Или ты хочешь, чтобы я съехал, а ты остался вдвоем с мамой?
Костя в ответ расхохотался, приняв его слова за шутку.
– Если честно, я пытался сам что-то подыскать, – признался он. – Репетиторствовал, в лагерь вожатым ездил… Ну, ты знаешь! Потом посмотрел, что предлагают на эти деньги… Какие-то бабушатники, бомжатники… Я и так-то не лофт с видом на Патрики искал, но это ни в какие ворота. В таких хатах только вешаться хорошо.
– Мы найдем нормальную чистую квартиру, – заверил Бабкин. – Если тебе что-то не понравится, ты в любое время сможешь вернуться домой. Да, и вот еще что…
– Перед мамой извинюсь! – торопливо сказал Костя. – Я и правда как скотина себя…
– Нет, я не об этом. Слушай: когда мне было семнадцать, родители уехали на неделю. На третий или четвертый день чувствую: что-то не то. Суп начал есть – тьфу, дрянь! Кашу попробовал – гадость. Мороженое – не лезет. Пить, правда, хотелось. Стал что-то читать – глазами по строчкам скольжу, а до мозга не доходит. Сел за учебу, ни одного примера не смог решить. К вечеру я уже начал беситься. И тупость какая-то, и сонливость, и злой на весь мир… А тут как раз соседка позвонила в дверь. То ли соль ей была нужна, то ли яйца… Я принес, а она вглядывается в меня и говорит: «Сереженька, ты не заболел ли, часом? Весь красный!» Руку положила мне на лоб и ахнула: «Температуру мерил?» А мне и в голову не пришло. Градусник мне всегда мама совала под мышку, если что-то беспокоило. А сам я как-то… – Он помолчал, усмехнулся. – Ну, намерили тридцать девять и пять. Вызвали скорую. Вкололи жаропонижающее. Следующие три дня отлеживался. Слабый был, как котенок. Еле ползал.
Мимо пробежали дети, таща за собой на веревочке громыхающий грузовик. Бабкин поднял глаза и увидел, как в окне возник Машин силуэт. Она помахала рукой и отошла. По-видимому, никакого беспокойства за исход разговора его жена не испытывала, и при мысли об этом Сергей почувствовал гордость.
– Почему ты об этом сейчас вспомнил? – спросил Костя.
– Простое действие – сунуть себе градусник. Если бы я сделал это утром, меня бы так не плющило весь день. Выпил бы таблетку и спал. Но у меня не было это прошито в голове: «Если чувствуешь себя как-то не так, проверь температуру».
Костя вежливо молчал.
– Полезное умение – отслеживать свое состояние, – пояснил Сергей. – Для начала зафиксировать: я стал раздражителен в последнее время. Потом задуматься: значит, что-то не так. Еще раз задуматься: а где что-то не так? В чем? Что у меня не складывается? Это такой… ну, эмоциональный градусник… Отслеживаешь свое настроение, заранее принимаешь меры, если чувствуешь, что вот-вот выйдешь из себя… Я в метафорах не силен, мама твоя лучше бы объяснила.
– Даже мама не объяснила бы лучше, – без улыбки возразил Костя.
За ужином Рита еще раз пересказала все, что с ней случилось. На этот раз, как заметила Маша, говорить подруге было легче.
Когда повторяешь вслух свою историю, происходит неуловимая подмена: чувства заслоняются словами. Думаешь, что называешь пережитое по имени, а в действительности упрощаешь его, присваиваешь ему ярлыки. С ярлыком легче иметь дело.
Бабкин и Макар выслушали ее с большим вниманием. Сергей сразу сказал, что нужно обратиться в полицию, и чем быстрее это сделать, тем больше шанс, что нападавшего найдут.
– Но он у меня ничего не украл…
– Он тебя ударил, – сказал Сергей. – Напал на тебя и толкнул. Если в переулке есть камеры, его могут проследить до метро.
– Почему не до машины? – спросила Рита.
– Потому что он шел за тобой, – чуть удивленно ответил Бабкин, которому это было ясно как божий день.
– Ты имеешь в виду, следил от самого магазина?
От мысли, что она была объектом слежки, ее затрясло.
– А как еще он мог узнать, что ты на Кантемировской? Конечно, он вел тебя от работы, а затем поджидал подходящего случая. Эта книга требовалась ему позарез. Не забудь в полиции рассказать об утреннем эпизоде. Жаль, что этот тип расплачивался наличкой…
– А камеры? – спросил Макар. – Камеры есть в магазине?
– Есть, но зеленая зона в них не попадает.
Маша собрала опустевшие тарелки. К ее удивлению, Илюшин, всегда помогавший в домашних делах, на этот раз даже не двинулся. Он сидел, словно застыв, и глаза его поблескивали в сгущающихся сумерках.
– Это очень загадочная история.
Рита уставилась на Макара. Синяк на скуле налился богатой синевой с прозеленью, и желто-карий Ритин глаз смотрелся в нем как пятно на конце роскошного павлиньего пера.
– Случаи, когда авторы из каких-то соображений выкупают свой собственный тираж, не так уж редки, – сказала она. – Гоголь уничтожил «Ганца Кюхельгартена», когда прочел первые отрицательные отзывы. Скупил со своим слугой все книги и сжег. Некрасов уничтожил напечатанный сборник стихов «Мечты и звуки»: решил, что стихи недостаточно хороши… А в Англии пару лет назад какой-то беллетрист выкупил четыреста экземпляров разом – кажется, чтобы попасть в число самых продаваемых авторов за неделю. Что тебя удивляет?
– Пока меня удивляет все. Тираж печатают в типографии, это ясно. Куда он отправляется потом? По магазинам?
– Нет, в издательство. Книги распределяются именно там.
– Тираж Варфоломеева могли развезти по магазинам за один день?
Рита даже рассмеялась.
– Нет, что ты! Такая слаженная работа бывает лишь в том случае, если речь идет об акции какого-то сверхпопулярного писателя вроде Джоан Роулинг! Насколько я знаю, мы первые получили эту книгу, больше ни в одном магазине ее пока нет.
– Значит, где-то на складе издательства томятся другие экземпляры «Песен ангелов Московской области», верно? – Илюшин упорно гнул свою линию.
Маша наконец поняла, что он имеет в виду:
– Зачем отбирать у тебя одну-единственную книгу, если завтра еще шестьсот поступит в продажу?
Несколько секунд Рита непонимающе смотрела на них, затем тяжело поднялась:
– Мне нужно позвонить.
Она подхватила испачканную сумку, едва не уронив бутыль со стола. Вскоре из соседней комнаты донесся ее взволнованный голос.
– Какой-то хмырь с непомерными амбициями решил, что мир недостоин его детища, – сказал Сергей, прищурившись. – Поступившие в продажу книги выкупил. Одну отобрал у Риты, которая ему надерзила и осмелилась оставить у себя один экземпляр. Найти его легче легкого! Сложнее доказать, что он стоит за нападением, но тоже возможно. Что тебя зацепило?
Макар не успел ответить. Рита вернулась в кухню, сжимая в руке телефон.
– Больше нет экземпляров, – озадаченно проговорила она. Маша придвинула ей стул, и Рита села, глядя перед собой с удивлением ребенка, не обнаружившего на обычном месте любимой карусели. – Совсем. Напрочь.
– Как это случилось? – быстро спросил Макар.
– Один из сотрудников склада продал какому-то мужчине все оставшиеся книги.
– Это разрешается?
– Конечно, нет! Сотруднику явно дали на лапу. Он уволился этим же днем и заявил, что не будет ничего отрабатывать. Но «Амине», в принципе, волноваться не о чем: они получили причитающееся, и не нужно развозить тираж. Будиновская, с которой я разговаривала, была скорее довольна. Хотя бухгалтерия рвет и мечет.
– Ну, знал я, что писатели больные люди, – высказался Сергей, – но чтоб настолько! А что, по-хорошему нельзя было с издателем договориться? Обязательно взятки совать сотруднику склада? Что за бред?
– Бред, вот именно, – согласилась Рита. – Я так Маше сразу и сказала. Ахинея.
Илюшин откинулся на спинку стула.
– Так-так-так… Он подчищает абсолютно все бумажные следы.
Ударение на слове «бумажные» заставило Машу встрепенуться.
– Минуточку! Но это же нелепость…
– Ну, не совсем, – возразил Макар. – Если издатель не станет допечатывать тираж, проблема решена.
– А вдруг!..
– Тогда он опять все скупит.
Бабкин уставился на них:
– Вы о чем?
– Мы живем не во времена Гоголя и Некрасова. В издательстве сохранилась электронная копия книги. Та же верстка… Да и в типографии они есть. – Макар встал и пересел на подоконник. В сумерках его худая длинноногая мальчишеская фигура казалась вырезанным из темноты силуэтом. – При желании можно напечатать хоть миллион экземпляров. Не слишком-то наш писатель осмотрителен!
Он пощелкал пальцами.
– Рита, вы можете достать мне электронную копию этой книги? Раз у вас есть связи с издательством.
Та растерянно посмотрела на Машу.
– Это несложно… Но зачем?
– Неужели не интересно, о чем этот роман? Тем более, вы пострадали непосредственно из-за него.
– Очень интересно! Но я не думала, что… – Глаза ее вдруг сверкнули вдохновенным блеском. – Черт, правда! Завтра копия будет. – Диктуй адрес почты!
Глава 5
Сыщики
Заглянув к Илюшину около полудня, Бабкин обнаружил напарника за чтением. Макар распечатал присланный Ритой с утра файл, включая обложку: «Песни ангелов Московской области», И. Варфоломеев.
– Много освоил? – осведомился Сергей.
– М-м-м… половину, – отозвался Макар, уткнувшись в страницу. Он лежал на диване, держа над собой несколько листов сразу, чтобы текст не просвечивал. – Первую половину. Второй раз.
– Что это значит?
Илюшин оторвал взгляд от книги.
– Я прочел ее всю, теперь перечитываю. Пока перечитал половину. Первую.
– Быстро ты!
– Роман не очень большой.
Пользуясь тем, что Макар занял диван, Бабкин опустился в его кресло. «Господи, хорошо-то как!» Спина, которую он сорвал в Карелии, до сих пор давала о себе знать.
– Я у тебя кресло отберу, – лениво сообщил он.
– М-м-м…
– Ты его недостоин.
– М-м-м…
– И перекрашу.
– Угу.
Все три пробных мячика, пущенных в Илюшина, не были отбиты. Сергей нахмурился. С того момента, как он появился, Макар не задал ни одного вопроса про Богуна. Макар не стал обсуждать потенциальных клиентов. По утрам, если не велось расследования, они проводили что-то вроде совещания: за что браться, кому отказать, и если отказать, то какие выбрать формулировки. Клиенты бывали разные, обидеть кое-кого из них означало нешуточно осложнить себе жизнь.
Что-то из ряда вон выходящее должно было произойти, если Макар отступил от заведенной традиции.
Бабкин начал раздражаться. Но пока он наблюдал за Илюшиным, кажется, забывшим о его существовании, раздражение сменилось беспокойством. Уйдя на кухню, он сварил кофе на двоих, вернулся и сунул чашку Макару.
Илюшин снова отстраненно угукнул, но вынужден был занять вертикальное положение. На это и был нехитрый расчет Бабкина.
– Что ты там вычитал? – помолчав, спросил он.
Макар отложил книгу и уставился в окно. Сергей даже проследил за его взглядом. Но на двадцать пятом этаже с илюшинского дивана можно было увидеть только московское небо, в котором изредка мелькали чайки, орущие так, словно созывали всадников апокалипсиса. Голуби если и залетали, то тихие. Временами среди них встречались снежно-белые, прекрасные, точно сказочные принцы. Застенчиво покакав на подоконник, они уходили, похожие на херувимов, не удержавших подопечных от греха.
– Довольно странная книга, – сказал Макар. – С одной стороны, она хорошо написана. И меня не оставляет ощущение, будто я читал что-то этого автора. Фамилия «Варфоломеев» мне точно не попадалась. Но строй предложений, характерный ритм фразы… Черт его знает! Чудится, чудится что-то знакомое. С другой стороны, сюжет вопиюще плох. Это бредни пятиклассницы, воспитанной Стасом Михайловым и пионерской дружиной.
Сергей представил и содрогнулся.
– Главный герой – мужчина, влюбленный в женщину немыслимых достоинств, – продолжал Макар, отпивая кофе. – Его любовь так сильна и прекрасна, что поднимает его до состояния ангела. В буквальном смысле: он понемногу начинает летать. Одежды белеют. Перья отрастают на лопатках.
– Гадость какая!
– Мироздание раз за разом подкидывает ему ситуации, в которых герой вынужден спасать людей. Скажем, он возвращается домой через парковку и видит, что в машине от сердечного приступа умирает девушка. Ему приходится прыгнуть во времени назад (да, он и на такое способен) и изучить протокол реанимации. Или, например, герой, работающий газовщиком, оказывается по вызову в квартире старухи, которая погибает на его глазах. Когда он пройдет все предназначенные ему испытания, то окончательно превратится в ангела и обретет взаимность.
– Подожди, это как? – озадачился Сергей. – Баба ангела полюбит?
– Не спрашивай. Герой преодолевает все трудности, и в финале женщина выходит ему навстречу, расправляет крылья за спиной, берет его за руку, и они поднимаются к облакам. В облаке – дверь с эльфийскими письменами…
– Прямо так?
– Автор упоминает мимоходом о своей любви к Толкиену, через персонажа, конечно. Герои должны что-то сделать, чтобы дверь открылась, и тогда он встает на колени и целует своей любимой руки, потому что благоговеет и преклоняется. Дверь распахивается, они уходят вдвоем в сияние, звездный путь и проч.
Бабкин крякнул.
– Лихо! А песни этих ангелов здесь при чем?
– Ни при чем. Герой вместе с крыльями обретает слух и голос и постоянно напевает себе под нос. А случайные прохожие наслаждаются его дивным тембром.
Бабкин потянулся и зевнул.
– Знаешь, я бы тоже постарался уничтожить эту шнягу. Если бы на меня, боже упаси, нашло такое затмение, чтобы вот это все придумать, с ангелами и перьями. Зачем ты штудируешь ее по второму кругу?
Макар унес пустую чашку на кухню, вернулся и сел на подоконник.
– Мне встречались хорошие сюжеты, написанные суконным языком, – задумчиво сказал он. – Но чтобы хорошим языком такая дрянь – это впервые.
– Брось!
– Ладно, не впервые, – признал Макар. – Но что-то есть во всем этом неестественное, и я никак не могу поймать, что именно. Кстати, автор даже небесные ворота изобразил, хочешь полюбоваться?
Бабкин не хотел. Но разве кого-нибудь в этой квартире интересовали его желания, как он печально сказал самому себе, когда Илюшин сунул ему под нос распечатку с рисунком.
Двое, изображенные со спины, стояли перед огромной аркой, за которой виднелись звезды, планеты в кольцах спутников и почему-то парящие среди них лодки под парусом. Закорючки над дверью и были эльфийским языком, как догадался Бабкин, Толкиена не читавший, а только смотревший фильм Джексона, зато восемь раз.
Он покатал в голове мысль, что именно романтик, придумавший слащавый до отвращения сюжет, оказался способен напасть на Риту.
– Я поискал Варфоломеева в Сети, – тем временем говорил Илюшин. – Не нашел. Ничего нам о нем не известно, кроме того, что он так хотел заполучить целиком свой тираж, что не остановился перед нападением. Ну и что он импотент.
Бабкин, допивавший кофе, чуть не поперхнулся.
– Мне послышалось, или ты сказал – «импотент»?
– А иначе откуда это стремление к бесплотности?
– Может, тетка писала! – осенило Бабкина.
– Нет. Это предположение я уже рассмотрел и отверг. Специфически мужская сладострастность проглядывает за сентиментальным сюжетом… И кое-где попадается вздор, который может нести только мужчина.
Сергей заинтересовался последним пунктом. Макар спрыгнул с подоконника и небрежно поворошил распечатанные листы.
– Хотел процитировать, но что-то не найду эту страницу. Вот, например, описывает автор летнюю жару и толстую пышногрудую женщину, которую герой встречает день за днем по дороге в магазин. Грудь у нее висит, просвечивает сквозь платье, и все проходящие мимо мужики пялятся и лыбятся, а вот герой не такой: он отводит глаза и вспоминает тонкое изящное тело любимой. Она, кстати, балерина. Тоже слегка бестелесная.
Бабкин потянулся в кресле.
– Не вижу тут особого вздора.
Макар одарил его снисходительным взглядом, который яснее ясного говорил: ну, еще бы.
– Полногрудая женщина, не носящая бюстгальтер в жару, – небывалое явление.
– Это еще почему? – удивился Сергей.
– Затем, что тело под грудью потеет, спина болит, плечи ноют… Лифчик распределяет нагрузку более-менее равномерно. Задумывался ли ты хоть раз, каково носить под шеей пару килограммов плоти? – В голосе Макара прозвучала горькая уязвленность человека, которому приходилось испытывать эти мытарства неоднократно. – Как все это трется, тянет вниз, словно ярмо? Мучительное состояние.
– Ты не преувеличивай…
– А тебе известно, что к женщинам, которые проходят операцию по уменьшению груди, за границей приставляют физиотерапевта? Который учит их заново ходить? Потому что без груди они заваливаются назад.
– Врешь, – не совсем уверенно сказал Бабкин.
– Центр тяжести-то смещается.
Потрясенный этой картиной, Сергей позабыл, с чего начался разговор. Женщины могли быть выдумкой от начала до конца. Но если нет… Бабкин решил, что не хочет этого знать.
Должен быть какой-то специальный термин для людей, которые насилуют других вредной, избыточной, совершенно им не нужной информацией. Среди них Илюшин был бы рецидивистом.
Бабкин пытался вспомнить, о чем вообще шла речь, но вереница обезгрудевших женщин шла перед его мысленным взором, и все как одна заваливались назад.
Тьфу, черт!
– Не рассказывай мне больше ничего об этой паршивой книжонке, – потребовал он. – Пойду Маше позвоню, узнаю, не отфутболили ли Риту с ее заявлением.
Макар не отозвался. Он разглядывал страницу с рисунком.
– Плохо автор знает Толкиена, – заметил он. – Это не тенгвар.
– Ты о чем сейчас?
– Толкиен придумал несколько искусственных языков, я знаю только квенья и синдарин. Существует еще как минимум гномий… Не важно. Для записи на эльфийском был изобретен тенгвар. Я помню его визуально, и это не он.
Бабкин пожал плечами:
– Иллюстратор напортачил.
Макар что-то угукнул в ответ, не отрываясь от изображения. Он покрутил его так и сяк, перевернул и посмотрел на просвет.
– Ты еще к зеркалу прислони, – насмешливо посоветовал Сергей.
К его изумлению, Илюшин последовал совету. Бабкин пошел за ним в ванную комнату, зачарованно наблюдая, как его друг тянет шею и пытается рассмотреть письмена в отражении.
– Символы повторяются, – бормотал он. – Нет, это все-таки произвольные каракули…
– Я тебе сразу так и сказал. – Сергей окончательно потерял интерес к книге и не понимал, отчего Макар никак не уймется. – Слушай, что у нас по новым клиентам?.. Богомол в прошлом месяце обещал нас привлечь – объявился?
– Не объявился… – рассеянно сказал Илюшин. – Серега, мне не дает покоя этот текст. В нем все неправильно, но что именно – не могу объяснить. Давай ты его прочтешь. Может быть, тебе что-то будет понятно?
Бабкин вытаращил на него глаза. Макар пожал плечами:
– Я не верю в версию о фанатичном авторе, уничтожающем роман.
– Почему? Единственное разумное объяснение!
– Он не мог не знать, что электронная копия есть у издателя. Зачем нападать на человека, унесшего с собой книгу из магазина?
Бабкин расхохотался.
– Да он псих, Макар! Ты ждешь логичных поступков от писателя, скупившего собственный тираж на корню?
– В тексте все-таки есть какая-то неприятная странность… – пробормотал Илюшин.
Отказать Макару, когда он чего-то хотел, было невозможно. Чертыхаясь, Бабкин унес с собой книгу и дома приступил к вдумчивому изучению.
Его хватило на восемь страниц.
Он вяз в предложениях. Его тошнило от сюжета. Он не мог понять, что проку в хорошем стиле, если этим стилем излагается такая зверская муть.
– Мужик-ангел. Ну, зашибись, – пробормотал он.
Прийти в себя можно было только одним способом. Пользуясь отсутствием жены, Сергей уселся за компьютер и два часа с наслаждением палил по монстрам, пока песни ангелов не были окончательно заглушены в его голове грохотом, скрежетом и пальбой.
Ночью его разбудил телефонный звонок.
– Макар, что случилось? – спросил Бабкин, мгновенно проснувшись. У них не было принято звонить друг другу по ночам без веского повода.
– Я прочитал надпись на рисунке, – сказал Макар отчетливо и так близко, словно сидел на стуле возле кровати своего друга. – Серега, это действительно шифр. Довольно простой. Нам срочно нужно отыскать того, кто написал книгу.
– Его полиция и так будет искать за нанесение легких телесных… – Поняв, что Макар жив и здоров, Сергей мгновенно успокоился и начал проваливаться обратно в сон. – До утра это не терпело? Отдаю, конечно, должное твоим способностям дешифровщика… Будешь теперь зваться Шампиньон. В честь Шампиньона.
Илюшин, в другое время не преминувший поправить его, не обратил на сонную болтовню Бабкина внимания.
– Я уверен, он его убьет.
– Кто кого?..
– Заказчик книги того, кто ее написал. Я позвонил Рите, чтобы она срочно предупредила издателей и они вышли на своего автора, но с этим возникли какие-то проблемы.
Бабкин сел на кровати и помотал тяжелой, как ведро с водой, головой.
– Так, давай сначала. Я ни черта не понял.
– Надпись вокруг единственного рисунка в книге – не тарабарщина, как мы предполагали. Это простой детский шифр. Слова разделены пробелами, и фраза повторяется трижды – вот что поначалу сбило меня с толку. Но когда я понял закономерность, мне удалось легко прочесть, что зашифровано. «Эти истории придумал не я, и я расскажу об этом всем».
– Что придумал не ты?
– Серега, не тупи. Так выглядит фраза, которая написана вокруг небесной двери. «Эти истории придумал не я, и я расскажу об этом всем».
– Так. Ладно. Допустим. И какие выводы ты из этого сделал?
– Автор сюжета и человек, написавший книгу, – это разные люди. По каким-то причинам первому было очень важно изъять роман из продажи. Так важно, что он не остановился перед нападением. По этой логике он должен убить написавшего «Песни ангелов».
Бабкин помолчал, осмысливая.
– Я не вижу здесь никакой логики, – признался он.
Макар вздохнул.
– Хорошо, оставим до утра. Набери меня как проснешься. Нужно будет отыскать писателя.
Бабкин согласился с невыразимым облегчением. В эту минуту он согласился бы искать кого угодно, лишь бы поиски были отложены часов до десяти.
В дверь заглянула удивленная Маша.
– Что случилось? Ты почему не спишь?
– Макар – шампиньон, – сообщил Бабкин.
– А Ленин – гриб. Серьезно, три часа ночи!
– Грибы никогда не спят. Они плетут свою мицеллярную сеть.
– Мицеллярная – это вода для умывания на моей раковине, – сказала Маша. – А у грибов мицелий.
Но Сергей ее уже не слышал. Едва коснувшись головой подушки, он провалился в сон, в котором не было ни дверей, ни шифров, ни ангелов.
Позже он гадал: что заставило его в то утро открыть рубрику «Происшествия»? Из того, что сказал Макар, он не понял спросонья практически ничего. Однако, проснувшись, до всяких звонков и даже до завтрака, он сделал то, чего не делал обычно: полез в новости.
«Писатель-фантаст жестоко убит в подъезде собственного дома».
Это была небольшая новость, незначительная. Он наткнулся на нее только потому, что знал, где искать. И писатель-фантаст, как он понял, вчитавшись в статью, был никаким не писателем. Обыкновенный переводчик. Время от времени участвовал в конкурсах на лучший фантастический рассказ года. Несколько раз выигрывал. Публиковался в совместных сборниках с… Далее перечислялись знакомые Сергею фамилии популярных авторов.
Нападение в подъезде собственного дома. Забит насмерть. Стал жертвой ограбления.
Звонок Илюшина разбудил его в три ночи. К трем переводчик уже был мертв.
Но почему-то это служило Бабкину слабым утешением.
Забыв про завтрак, он позвонил Макару.
– Писателя убили, – сказал он, как только Илюшин взял трубку. – Некоего Олега Юренцова.
– Видел уже. Приезжай.
На глазах Сергея из ерунды, в отношении которой он толком не определился, бзик ли это Макара или один из тех розыгрышей, что Илюшин отмачивал с неизменно серьезной физиономией, – из-за дурацких буковок, из-под нарисованной двери выползла смерть, сграбастала живого человека и утащила за собой. Как если бы Буратино проткнул носом холст, а оттуда стремительно выхлестнуло гигантское щупальце, оставив на спине взвизгнувшего Артемона кровавый след.
Все было неправильно. Все.
И книжонка эта поганая…
– Рассказывай, – мрачно потребовал Сергей, переступив порог илюшинской квартиры.
Макар положил перед ним лист с иллюстрацией.
– Я до последнего не обращал внимания на надпись. А она разгадывается за пять минут. Гласные он переворачивает и добавляет к полуокружности одну или две линии, в зависимости от…
– Да пес с ними, с линиями, – перебил Сергей. – Объясни мне, что за чертовщина происходит!
Илюшин отложил страницу. Только сейчас Бабкин заметил, что стол и пол забросаны обрывками и скомканными листами, по которым расползались буквы двух алфавитов.
– Мне нужно было раньше сообразить, что за текстом и сюжетом стоят разные люди, – сказал Илюшин. – Я все гадал, что же с ним не так… Ответ лежал на поверхности.
Он покрутил головой и зевнул.
