Елена Левашова
Загадай меня
Глава 1.
Варя.
– Что? Ты с ума сошла? – некогда любимое лицо Андрея неприятно кривится. Все-таки злость – некрасивое чувство. Оно походит на загнанную в угол нахохлившуюся крысу – жалкую, беспомощную перед грациозно склонившимся над ней котом. Ну, или лисой. Злость – чувство побежденных и слабых.
– А что тебя удивляет? – вскидывая бровь, уверенно проговариваю я.
– Мне не нужна ты и… этот ребенок тоже. Выбирай, Варя, я… или он. – Андрей взмахивает ослабевшей кистью в направлении моего живота. – Надо было думать, прежде чем прыгать в мою постель. – А вот это звучит неуверенно и жалко.
Тпру! Стоп! Отмотайте пленку назад! Жаль, что про меня не снимают фильм, и я не могу попросить об этом. В ином случае услужливый оператор ткнул бы пальцем в эпизод, где Андрей умоляет меня ему отдаться.
«Я люблю тебя, Варенька! Ты лучшая девушка на земле». И взгляд такой искренний и добрый, умоляющий – как у кота из Шрека.
– Уходи, Андрюша. И никогда больше не подходи ко мне. – Прогнав из голоса предательскую слабость, шиплю я. Как же хочется плюнуть этому павлину в рожу! Плюнуть и размазать плевок по наглому лицу!
– Ну и…пошла ты. Чокнутая. – Процедив сквозь зубы ругательство, Андрей поспешно разворачивается и уходит.
Наверное, любовь самое страшное чувство. Она врывается в твой мир, как ядерная бомба – сминая на пути стены из условностей, сомнений и страхов. Заставляет тебя летать и жить на пределе, парить над миром, раздражая его своим счастьем. А вот уходит она тихо, как крадущаяся по песку змея… Кусает тебя напоследок так больно и ощутимо, что на сердце остается глубокий рубец.
Вокруг меня проносятся фигуры студентов в разноцветных куртках. Неспешно проплывают уставшие после лекций преподаватели. Все идут, бегут, спешат, а я… Меня как будто нет. Я стою, как невидимый окружающим призрак, не в силах пошевелиться. Запрокидываю голову к небу, неспешно бросающему в меня хлопья снега, и зябко ежусь от бессилия перед стихией.
Кажусь себе такой…маленькой, но очень мудрой. Да, именно такой! Учитесь, девочки, пока я жива. То, что вы сейчас видели – мастер-класс по выявлению истинных намерений парня. Да, немного нечестно и жестоко, зато как действенно! Сокращает количество потраченного на мерзавцев времени.
Сгущающиеся сумерки разбавляют лучи вспыхнувших уличных фонарей. В тусклом желтоватом свете снежинки кажутся падающими с неба бриллиантами. Они оседают на высокие разлапистые ели и крыши домов, собираются в белоснежные пушистые сугробы, похожие на рассыпчатую кокосовую стружку. Топчусь на месте, поглядывая на большие часы, висящие под крышей главного корпуса универа. Я, между прочим, лекцию пропустила из-за этого козла! Теперь вот вынуждена мерзнуть и стряхивать с шапки колкие снежинки в ожидании Майи. Если бы и с сердца можно было их так легко стряхнуть… Да мне радоваться надо, а не…плакать. Повезло вывести на чистую воду Андрея до знакомства с родителями. Отчего же так муторно на душе?
Тяжелая дверь оживает, поддавшись сильным рукам студентов. Они вываливаются под зимнее небо дружной гурьбой, смеясь и подталкивая друг друга, и растворяются в туманной мороси. Их смешки и довольные голоса сплетаются с воем уральского зимнего ветра. И в этом разнообразии звуковых оттенков я слышу родной голос Майи.
– Привет, Поленкина. Ты чего лекцию пропустила? – бодро тараторит она, натягивая на лоб пушистую малиновую шапочку.
– Да так, Малинина. – Опускаю взгляд на малиновые угги Майи Малининой.
– Рассказывай, Варька. Ты… неужели, ты что, послушала девчонок и проверила Андрюшу?
Вместо ответа я уныло киваю. Проверила. И ничуть не жалею…
– Майка, давай купим бутылочку вина и пойдем в общагу. Мне хочется от души порыдать. – Чуть слышно выдавливаю я.
– Эх, Варька. Пошли уже, а не то завтра мне придётся лечить тебе сопли.
– Пей чай, Поленкина. – Майка вымученно вздыхает и со звуком ставит на стол большую чашку черного чая с малиной. – Нам с тобой еще к зачету по природопользованию готовиться.
Где учится Варя Поленкина? Правильно, в лесотехническом институте. Только не смейтесь! Нет, валить деревья в тайге я не планирую. Я учусь на факультете ландшафтной архитектуры, строительства и землеустройства. Да, звучит важно, но все, что мне светит – обустраивать придомовые территории.
Майка молчит. Наблюдает за тем, как позвякивает моя ложечка о край чашки, а затем переводит взгляд на смешные розовые часы на стене.
– Скоро Лика придет, прекращай хлюпать носом, Варюха и рассказывай, что там твой недоделанный мачо натворил?
– Помнишь, Олеська приперла книгу к Лике домой? – виновато закусываю губу и опускаю глаза в пол.
– «Как отшить парня за один день?» Вы с ума сошли? И ты воспользовалась советом?
– Да, Майя. И ни капли не жалею. Напишу автору книги благодарность. Интересно, там есть ссылка на инсту или сайт?
– Да, похоже, книга метит в бестселлеры. Если все девушки будут сообщать парням о выдуманной беременности, это сэкономит уйму времени…
– Кому? – грустно улыбаюсь, наблюдая, как темные кудряшки подруги подрагивают в такт ее словам.
– Девушкам, ЗАГСу, ресторанам, в которых пары планировали делать свадебное торжество. Да… всем!
Майка смеется и хлопает меня по плечу. Наши голоса и смех отражаются от картонных стен маленькой комнаты общаги, перенося меня в недалекое прошлое, туда, где мы также смеялись с Андреем…
– Андрюш, а вдруг я не понравлюсь твоим родителям?
Козырек автобусной остановки почти не закрывает нас от пронизывающего ноябрьского ветра. Туманная морось, похожая на бусинки стекляруса, тает, коснувшись разгоряченных щек и застревает в длинных девчоночьих ресницах Андрея, придавая его лицу беспомощное выражение.
– Как ты можешь не понравиться, Поленкина? Скажешь тоже…
– Ну… твой папа профессор, а мама доцент, а мои родители простые рабочие таежного поселка. Я просто боюсь, что они не станут… Что отговорят тебя…
– Ты нужна мне, Варя. И, в конце концов, я взрослый мальчик и сам решаю, с кем мне связывать судьбу!
А потом он обнимал меня к горячей, тяжело вздымающейся груди, а я закрывала глаза, боясь поверить, что так бывает… Что можно так любить. Вот, скажите, зачем я это сделала? Черт дернул меня проверить Андрея на прочность. А, с другой стороны, если бы ребенок оказался реальностью, а не выдумкой, как я себя чувствовала? Касаюсь ладошкой живота, боясь представить, какого бы мне сейчас было – брошенной, преданной…
– Варька, ты чего? Того этого… Правда, что ли, залетела? – не своим голосом произносит Майя. – Ты только не волнуйся, Варюха…
– Нет, Малинина. Слава Богу, что нет. Просто представила, как бы я себя чувствовала…
– Варь, а, может, ну его, этот зачет? Дождемся Лику и Олеську, – Майка оживляет экран смартфона, чтобы посмотреть время. – И пойдем на каток.
– Май, я в этом природопользовании полный ноль. А получу трояк за экзамен, не видать стипендии.
– Так Федьку попроси помочь, в чем проблема?
– Да неудобно как-то… – мямлю я. – У него и без меня хватает проблем: работает, учится, еще и репетитором подрабатывает у абитуриентов.
– Пригласи его тоже на каток. Он, вроде, Лике нравится.
– Да? Не замечала. – Глуповато улыбаюсь и тянусь к телефону. – Федя, привет. А что ты сегодня вечером делаешь?
Глава 2.
Федор.
– Эх, Кривоконь… Не быть тебе инженером, точно говорю! Ну как? Как можно допустить ошибку в умножении? Сколько будет семью восемь?
– Шестьдесят три. Не то, Федор Юрьич? – потирая бестолковый лоб, бормочет Ванька. – Черт, попутал. Как же я так?
Ванька запускает пальцы в лохматую рыжую шевелюру и обреченно стонет, а я отворачиваюсь, с трудом сдерживая улыбку.
– О, господи, за что только твои родители мне деньги платят? Смотри, ты правильно решил логарифмическое уравнение, но из-за ошибки в умножении ответ получился неверным. Ванька, ты точно хочешь поступать на физмат? – строго прищуриваюсь.
– Не знаю, если честно, Федор Юрьевич, у меня-то выбора особо нет: отец – инженер на деревообрабатывающем заводе, он и слышать ничего не хочет про…
Ванька грустно вздыхает и поджимает губы, оставляя секрет невысказанным.
– Про что?
– Я выступать хочу, Фёдор Юрьич. – Тоном спецагента на задании произносит Иван.
– Играть в кино? – удивляюсь не на шутку.
– Я пою, сочиняю песни, играю на гитаре. А хотите… послушать? – оживляется парень. – Потом дорешаем эти… дискриминанты. – Морщится Ванька, брезгливо покосившись на ни в чем не повинные формулы.
Я киваю и устало откидываюсь на спинку потрепанного вельветового кресла. Признаться, меня немного утомляет роль терпеливого учителя, навязанная нуждой. Не все такие добрые и вежливые, как Ванька. Есть экземпляры – закачаешься – наглые, глупые, дерзкие. Таких научить невозможно ни за какие деньги. Но родители все равно обвиняют репетиторов в невежестве собственных детишек.
Ванька заботливо снимает с верхней полки шкафа гитару, раскрывает чехол и берет инструмент в руки. Затаив дыхание, оглаживает лаковую поверхность, а потом касается струн… Он нежно их перебирает, растягивает, бьет, а затем успокаивающе гладит, заставляя звенеть в изумительной, стройной мелодии. Я сижу, опьяненный его игрой, а когда Ванька раскрывает губы и начинает петь, сердце вовсе сжимается в болезненный пульсирующий нерв.
Мой голос, скованный снегами, летит к тебе, зовёт тебя…
А ты под чарами обмана меня лишь другом назвала.
Приговорила мои чувства лукавым взглядом свысока,
Ну как же мне теперь признаться, что я летаю в облаках?
Любовь к тебе, как наваждение…
Пленить тебя я не сумел.
Страдать от муки безответной –
Вот мой удел…
Вот мой удел.
Откликнись же на голос мой, прошу!
Услышь меня!
Сквозь ветра вой и шум дождя – кричу, зову.
Услышь меня!
– П-постой, Вань. – Взмахиваю руками, не в силах одолеть поток затопивших меня чувств. Как он узнал?
– Плохо, да? – надтреснуто шепчет Иван. – Не понравились стихи, Фёдор Юрьевич?
– Они замечательные, что ты! И такие… личные.
– Да есть одна… мадама. – Лениво почесав взъерошенную челку, протягивает Ванька. – Носом вертит, вся такая из себя.
– Пойду я, ладно? – возвращаю внимание ученика, погрузившегося в тоскливые раздумья.
– Скажите, я правда хорошо пою, или вы из вежливости говорите? – не унимается Кривоконь.
– Правда. Честно говоря, я тоже на гитаре играю, – прячу душевный раздрай за улыбкой. – Не так хорошо, как ты, но…
– А стали бы эту песню в компании петь? Я и ноты могу дать. – Вскакивает Ваня, чуть не уронив гитару.
– Давай, Вань. – Охотно соглашаюсь. – Ты… поговори с родителями, хорошо? Не стоит тебе такой талант убивать.
Сегодня на удивление морозный вечер. В детстве мы с отцом придумывали зимней погоде разные прозвища. Тихие и морозные дни, как сегодня, мы называли хрустящими – хрустит под ногами снег, да и мерзлые ветки постукивают друг о дружку, как стеклянные палочки. Кутаясь в шерстяной шарф, бреду к остановке под аккомпанемент собственных шагов и урчания голодного желудка. И, пожалуй, еще чего-то вибрирующего в районе груди. Точно, телефон!
Варя. Варя… Ва-ря. Четыре буквы жалят сердце получше скальпеля. Четыре буквы заставляют задохнуться. Ва… Произношу первый слог, наполняя легкие воздухом и тихим, никому не видимым восторгом. Ря… Облегченно выдыхаю, насладившись ощущением ее имени на языке. Варя… Мой друг.
– Привет, Варюха, что хотела? – отвечаю, выдыхая облачно морозного пара.
– Федька, выручай. У меня с природопользованием беда. Мне никак нельзя, чтобы без стипендии. Помоги, Федь, а? А я тебя за это на каток приглашу.
– Когда?
– Что, когда?
– Ну… на каток.
– А! Сегодня в восемь. Придешь?
– А этот твой… против не будет? – сглатывая мерзкий ком в горле, бурчу я.
– Нет. Я ему сказала, что беременна, и Андрей меня бросил. Все, Федечка, пока! Встретимся на входе в Парк Победы.
– Варя! – кричу в пикающий короткими гудками динамик.
Бросаю взгляд на экран телефона: 18.40. Похоже, до увлекательного катания в парке у меня намечается одно деликатное дельце…
Человеку, преподающему математику, несложно составить план А – позвонить и назначить упырю встречу, или план Б – поехать туда, где он работает, исключив вероятность отказа от беседы. Честно сказать, к разговору я не расположен – зверски желаю набить мерзавцу морду, но перед этим я его выслушаю… За что он с ней так?
Перехожу на другую сторону улицы, выбрав план Б. Придется менять маршрут и ехать обратно к универу, вернее, в кафе, где Андрей Булавин подрабатывает барменом. Не самое подходящее место работы для сына профессора, но все же… Что есть, то есть.
Плотнее закутываюсь в шерстяной шарф и притопываю, стоя на заледеневшей автобусной остановке. Вот тебе и хрустящий день… Такой морозный и ясный, что в черном небе светятся звезды, крупные и сверкающие, как глаза Вари… Плачущие глаза. Черт!
Сжимаю пальцы, затянутые шерстяной варежкой, в кулаки. Не позволю этой мрази выбросить девчонку, как ненужную вещь! Автобус дружелюбно светит фарами, пронзая туманную морось. Вскакиваю на подножку и плетусь в самый хвост дышащего теплом салона. Сажусь возле окна и, вставив наушники в уши, ненадолго отключаюсь…
Я никогда не понимал, что Варюха нашла в этом слюнтяе. Ну да, смазливый, высокий, но ведь каков маменькин сынок! Чопорный и черствый, как сухарь, скучный, монотонный… Никакой, одним словом. Что он в ней нашел, несложно догадаться – Варька смешная и остроумная, красивая, целеустремленная. Я не посмел вмешиваться, видя, как она смотрит на Андрея. Не смог… Не пытался объясниться с ней, боясь снова услышать что-то похожее на «Что ты выдумал, Федька? Мы с тобой друзья, почти лучшие. На что ты намекаешь?». И все в таком духе почти три года… А потом появился Андрей, и целый год я молча наблюдал за счастьем Вари, испытывая настоящую телесную боль. Вежливо здоровался с человеком, которого выбрала она, улыбался, болтал с ней, как закадычный друг, а потом приходил домой и валился на кровать, задыхаясь невысказанными чувствами. Слишком сильно ощущая, как толкается в груди большое сердце, растянутое любовью до невероятных размеров.
Снег хрустит под ногами, как разбитое стекло, когда я иду к светящемуся огнями бару. Снежинки застревают в ресницах и стразу же тают, не в силах выдержать исходящий от кожи жар.
«Снежинка» – символичное название, как считаете? Дверь распахивается, выпуская на улицу облако пропитанного сигаретным дымом и запахами еды воздуха. Жду, пока подвыпившая компания освободит проход, и направляюсь прямиком к бару.
– Привет, Андрюша. – Перекрикивая орущую из динамиков музыку, здороваюсь я.
– Привет. Ты поужинать зашел? – как ни в чем не бывало улыбается упырь.
– Поговорить. Выйдем на улицу?
– Я не могу оставить рабочее место. – Обреченно закатывая глазки к небу, тянет он. Бедняжка! Какой же он нудный!
– Для тебя будет лучше, если оставишь. Не хочу, чтобы твои коллеги видели, как я тебя бью.
– А-а-а, это ты по просьбе своей… Вари пришел? А в чем моя вина, друг? Надо было думать головой, когда скакала на мне, как горная козочка. Она же…
Я не даю Андрею возможность договорить: в следующую секунду на его лицо обрушивается мой кулак…
– Ах ты ж сука! – взрывается Андрюша и падает на стеллаж с бутылками. Боязливо оборачивается, пытаясь сквозь кровавое марево оценить масштаб ущерба. – Черт! Сука! Дорогой же коньяк. – Пялится на разбитую бутылку так, как никогда не смотрел на Варю, и трет расквашенный нос.
– Не дороже любящей тебя девушки и ребёнка!
– Что здесь происходит? Я сейчас полицию вызову!
Амбалы в формах охранников хватают меня под руки и волочат по коридорам мимо зала с отдыхающими – подальше от любопытных, разгоряченных алкоголем гостей. Распахивают дверь одного из полутемных помещений и бросают на холодный черный диван из кожзама. Нос вмиг наполняется запахами плесени и пыли.
– Здесь сиди. Сейчас хозяин решит, что с тобой делать. – Блатным тоном произносит один из них и бросает уничтожающий взгляд в мою сторону. Приняв мои молчание и покорность за послушание, они уходят.
Самое время сваливать. Вот Андрюша удивится – меня нет, а за разбитую бутылку (или бутылки) придется платить ему. Первый этаж, окно без решеток – что же ты, сидишь, Федор и медлишь? Вставай и лезь на улицу, пока цел! Хотя нет, все-таки, это нечестно по отношению к владельцу кафе. Я драку затеял, мне и разгребать… Знала бы Варька, на что я готов ради нее пойти…
Мое ожидание вознаграждается скорым появлением директора. На вид вполне нормальный мужик – невысокий, плотный, коротко стриженный. Смахивает на молодого Бельмондо. Но все же он страхует себя от моей «ярости и мести» сопровождением амбалов. Те прошлись всего ничего, а дышат, как после пробежки. Босс включает свет поярче и складывает руки на груди.
– За что ты его так?
– Вам оно надо? За что? – ершусь я и опускаю голову.
– Если за дело, пойму и накажу. – Удивленно произносит мужчина.
– Он мою подругу обрюхатил и бросил, как использованную вещь. Профессорский сынок, твою мать… – цежу сквозь зубы я. – Девчонка живет в общаге, родители простые рабочие. Скажите, разве так можно?
– Нельзя. Я разберусь с ним.
– Да знаю я, как вы…
– Гниловатый этот Андрюша. – Прерывает меня директор. – За моей дочерью волочился, клинья подбивал, а сам… Как чувствовал я, что подальше Люсю от него надо держать. Спасибо тебе.
Директор дружелюбно пожимает мою руку, а я, похоже, теряю подбородок от удивления. Хорошо, что я не ушел, а прислушался к зову совести. Сохранил честное имя, так сказать. Лица амбалов остаются непробиваемыми. Где их таких невозмутимых набирают?
– Меня Игорь Евгеньевич зовут. Нужно будет чего – звони, приходи. Тебе, кстати, работа не нужна?
Вместо меня боссу отвечает голодный желудок – он некстати издает громкое, позорное урчание. Неудобно-то как!
– Сережа, иди закажи большой сэндвич с ветчиной и картошкой. – Игорь Евгеньевич деловито взмахивает рукой в сторону одного из мужиков.
– Не стоит, спасибо. Я могу купить себе еду, вы не…
– Остынь, сынок. Студент, небось? Подрабатываешь, мечешься по городу в поисках шабашки. Знаю, сам такой был. Уважа-аю. – Босс хлопает меня по плечу. – Пошли, провожу. А этого… не бойся, вряд ли он посмеет дать тебе сдачи.
Но Игорь Евгеньевич ошибается. Я переступаю порог шумного заведения и жадно впиваюсь зубами в горячий сэндвич, принятый из «заботливых» рук Сережи, бреду по шелестящему под ногами снегу, наполняясь томительным, сладостным предвкушением от скорой встречи с Варей.
– Эй, мститель. – Из раздумий меня вырывает сначала присвистывание, а потом и голос Андрея. – Я не привык проигрывать в драке.
Глава 3.
Федор.
«Ты уже проиграл, козел! Судьбе, жизни, своей совести», – хочется выкрикнуть, но я оставляю слова при себе. Дожевываю кусок и неохотно выбрасываю сэндвич в мусорное ведро (да простит меня Игорь Евгеньевич).
Начинается снегопад. Снежинки мельтешат в свете уличного фонаря, освещающего площадку перед баром. Не самое удачное место для драки, но Андрюшу, похоже, это не останавливает. Он прет на меня буром, не обращая ни малейшего внимания на толпу, некстати вывалившуюся из двери.
Снег царапает щеку, когда мы падаем на землю. Кулак Андрея визжит возле уха, но я выставляю предплечье и даю отпор. Опрокидываю парня на спину и замахиваюсь, на долю секунды уловив блестящий в свете фонаря взгляд. Дерзкий, ненавидящий, режущий, как стекло.
– Я завалю тебя, сученыш… – шипит он, брызжа слюной мне на лицо.
– Посмотрим. – Цежу сквозь зубы и подкрепляю ответ ударом в челюсть.
Кровь Андрея, хлынувшая из рассеченной скулы, обволакивает мои пальцы липким теплом. Мне нравится чувствовать его страх, нравится, как запах крови касается моих ноздрей. Хочу, чтобы он тоже ощущал боль, как в скором времени ее будет чувствовать Варя, рожая этому недоноску малыша. В животе разливается тупая боль от точного удара Андрея коленом. Моя хватка слабеет. Андрей извивается подо мной и освобождается из захвата. Толкает меня на спину и заносит кулак над головой.
– За что? – кричит он, обрушивая кулак на мои сомкнутые в защитном блоке предплечья. – Неужели, из-за подруги? Или она не подруга тебе, а Федюня?
– Пошел ты.
Мы бьем друг друга отчаянно и жестоко, катаемся по влажному свежему снегу. Кричим. Плюемся кровью. Выкрикиваем ругательства. Перед глазами словно мелькает яркой вспышкой оранжевый шар. Он взрывается тысячами разноцветных конфетти, когда мой затылок касается грязного, истоптанного нашими ногами снега…
– Игорь Евгеньевич, еле разняли!
Похоже, тот самый амбал Сережа. Да, точно он – склоняется и напряженно всматривается в мое лицо. К его размытому силуэту добавляется такой же размытый облик Игоря Евгеньевича.
– Ну вы и устроили, ребятки. Может, скорую вызвать?
– Не надо. Я в порядке. – Кривясь от боли, я перекатываюсь набок и пытаюсь подняться.
– Давай помогу. – Сережа протягивает крепкую руку. – Зайди внутрь, умойся. Идти можешь?
– Да, я в норме. А где…
– Вон там валяется. Не хило ты его отделал, молоток! Позвонил папаше, сейчас сюда личный водитель приедет. Уходить тебе надо, малец. Евгеньич такси уже вызвал.
– Пойду, умоюсь.
Игорь Евгеньевич предлагает мне остаться в баре и отдохнуть, но я вежливо отказываюсь, не желая пренебрегать его гостеприимством. Умываюсь и прижимаю оторванные лоскуты куртки к груди. Ее давно нужно было выбросить и купить что-то новое и более стильное.
– Спасибо тебе за это, Андрюша. – С долей сарказма улыбаюсь своему отражению в зеркале.
Тепло от печки мягко касается саднящей кожи, когда я опускаюсь на сиденье такси.
– Позвони завтра, мало ли… Может, помощь нужна? – Игорь Евгеньевич неуклюже жмет мою руку и зябко кутается в распахнутую на груди куртку.
– Спасибо вам за все. – Киваю я и сую визитку в карман.
Водитель трогается с места. Свет фар разрезает вечернюю тьму, освещая опустевшую площадку и отъезжающий автомобиль папаши-профессора. Андрюша не угрожал расправой, не жаловался, напротив, отбивался от воплей и расспросов отца. Он просто уехал, метнув в мою сторону уничтожающий взгляд. Уехал, потому что я прав, а он… просто слизняк.
Во внутреннем кармане куртки оживает телефон. Прикрытый корочкой студенческого билета, аппарат удивительным образом не пострадал. Мне не хочется шевелить рукой, двигать разбитыми пальцами, но настойчивый абонент не оставляет выбора.
– Да, – отвечаю той, из-за кого я все это затеял.
– Федька, так ты приедешь? Лика, между прочим, уже пришла. – Колокольчиком звенит голос Вари.
Приеду ли я? Вряд ли. Разве что, если пожелаю вызвать у нее жалость. И при чем здесь Лика?
– Варька, я сейчас не в том виде, чтобы показываться на людях.
– Что случилось? – она вмиг меняет тон.
– Я подрался с Андреем.
– Господи, Федечка, а зачем? Я же не просила вмешиваться, я же… Что же теперь будет? Ты хоть знаешь, на что способен его папа? Фе-едь, а вдруг тебя отчислят?
– Не отчислят. Андрюша чувствует себя очень виноватым, будь уверена. И папа его меня видел.
– Господи, что же ты натворил, Федька? Я же не…
– Варь, завтра поговорим. Если я буду в состоянии встать с кровати. Пока, Варюха.
– До завтра, – сдавленно шепчет она и отбивает вызов.
Варя.
– Поленкина, ты неправильно ешь пиццу, – кисло поджав губы, произносит Лика. Поправляет идеально уложенную гульку и по очереди вытирает уголки губ. Прикиньте, каждый в отдельности? Затем складывает салфетку в идеальный квадрат и аккуратно кладет ее на край тарелки. Зануда! За что только я ее люблю?
– А как надо ефть? – нарочито неряшливо откусываю кусок со стороны теста и перевожу взгляд на Лесю с Майей, выписывающих на льду круги. Майка катается превосходно – сказываются многолетние занятия художественной гимнастикой. Да и Олеська тоже ничего… Она кокетливо кружится вокруг какого-то симпатичного блодинчика и многозначительно улыбается. Чего не скажешь обо мне – вот уж корова на льду. Сколько меня Федька не учил – все без толку! Жалко, что Олеська завтра уезжает – сегодня, можно сказать, наш прощальный вечер.
– Есть какие-то прописанные правила, а, Беккер? – продолжаю я. – Может, ты книгу напишешь о том, как надо смотреть, есть, разговаривать, сидеть, чопорно складывать руки или томно строить глазки? Как нравится парням? Ты же у нас в этом спец!
И что на меня нашло? Веду себя, как бессовестная хамка, неряшливо жую, а когда говорю, из моего рта вылетают остатки пищи. Ну при чем тут Лика? Да, она подсунула мне эту дурацкую книгу, но поведение Андрея – точно не ее вина. Да еще и с Федькой так некрасиво получилось.
В воздухе повисает вязкое, как желе, молчание, прерываемое моим чавканьем и внезапно сорвавшимся с губ Лики всхлипом.
– Я же не думала, что все так получится, – Лика теребит подол платья и достает из кармана сложенный в квадрат накрахмаленный платок. От ее слез он мгновенно теряет форму, превратившись в совсем неидеальный мятый комок. – Хочешь, я поговорю с Андреем? Объясню ему все, покаюсь?
– Зачем? Он сразу простит тебя и вновь воспылает ко мне любовью? – презрительно сощурившись, говорю я. – Не мели чушь, Беккер.
Мне так плохо, что я отравляю все вокруг. Брызжу ядом, как гадюка, а Лика терпит… Сидит, как истукан на краешке стула и виновато всхлипывает:
– Это все я, Варька… Я разрушила твою жизнь.
– Ладно, Личка, ты прости меня. Я превратилась в стерву с этими событиями. Ты знаешь, я Федьке по глупости сказала о беременности. Думала, он приедет сюда, и я признаюсь в авантюре. А он сразу поперся к Андрюше и…
– И? Договаривай, Поленкина, – визгливо спрашивает Лика. Компания за соседним столиком любопытно косится на нас. – Ты хочешь сказать, Федя не придет? И все эти старания, – она описывает взмахом ладошки скучное серое платье и стянутый на макушке «бубон», – зря?
– Мне очень жаль, Лика. Они подрались, и Федька сказал, что не сможет прийти.
– Я сама к нему поеду! – она решительно поднимается с места. – К чему эти переглядывания, перешептывания? Мне он нравится, я ему, судя по всему, тоже. Так почему мы медлим?
– Верно, – неуверенно протягиваю я. Если честно, я не замечала за Федей томных взглядов в сторону Лики, но если она так считает, то почему нет? Я вообще не замечала у него интереса к противоположному полу, странно, да? Все крутят романы, ссорятся и мирятся, страдают, а наш Федос только учится и работает. – Девчонки возвращаются! – взмахиваю ладонью в сторону раскрасневшихся Майи и Олеськи.
– Что вы тут, лентяйки, секретничаете без нас? – Майя тяжело дышит и устало опадает на соседнее кресло. – Фух! А Федя не придет, Варь?
Приходится пересказывать историю сначала. Майка многозначительно вздыхает, внимательно слушая, а потом изрекает мудрую (или не очень) мысль:
– Варюха, а давай ты пока не будешь признаваться в том, что не беременна? Поползут слухи, Андрюша до-олго будет чувствовать за собой вину. Представь картину: он идет по коридорам универа, а за его спиной перешептываются. – Заговорщицки произносит она.
– Ага, а потом меня на рафгофор вызовет декан. – Пережевывая пиццу, возражаю я.
– Ну и пусть! Скажешь, что ошиблась. Прошла обследование и бла бла бла. Зато после такого скандала к Андрюше ни одна девушка на пушечный выстрел не подойдет.
– Девчонки, а давайте поедем ко мне? – мечтательно добавляет Лика. – Пицца эта… дрянь полнейшая. А бабуля пироги собиралась печь. Как вы, не заняты?
Подавившись куском, я согласно киваю. Элеонора Альбертовна Беккер – это кладезь мудрости и образчик сохранившегося в современности дворянства. Ну что же, поеду по гостям – самое то для проветривания буйной головы от мыслей…
