Елена Кулешова
Доживём до Светлогорья
– Ульяна предложила в заключительной части, если ты упустил это из виду, отчасти решить проблему, скорректировав судьбу Ганимеда ещё раз, – добавил киберлось.
– И перечеркнуть все научные достижения на Ганимеде, отсрочить колонизацию Титана еще на пару сотен лет? – кофе, чувствую, я так и не допью, уж больно горькой оказалась бурда. И вообще весь этот разговор вызывал во мне чувство горечи и обиды: расчёты были верны, кто же знал, что неведомая цивилизация припасла для Земли такой вот подарок.
– Что же делать, Мурах?
– Есть один вариант… – лось промолчал, а потом выдал решение, которое я немедленно переправил в Совет. Хотите знать, какое? Три с половиной миллиона лет – достаточно большой срок, чтобы найти владельцев наблюдательного модуля и попросить их «отогнать машину на обочину». Можно попробовать сделать это самостоятельно, но лучше все-таки выйти на контакт с иной цивилизацией, которая, как мне кажется, обладает не только очень высоким уровнем развития, но и большим терпением – представляете, создать спутник, который делает полный круг за полтысячи земных лет? Если сравнить Гун-гун с нашими «суточными» спутниками, получим сравнительный масштаб их и нашего времени. И, как подсказал Мурах, мы не сделали ошибки – напротив, даже самая медлительная раса, заметив изменение траектории спутника, поинтересуется: а что же вызвало его? И определит вмешательство извне. Не буду спорить, Гун-гун появился на своей орбите тогда, когда на Земле ещё даже бактерии не вышли из протобульона – речи о человечестве даже не шло. Теперь же, как мне кажется, хозяева Гун-гуна сами первыми выйдут с нами на контакт: тогда, когда мы будем к этому готовы. И, чем ковид не шутит, возможно именно они стали первопричиной появления жизни на Земле – а теперь просто наблюдают за нами, как огородник любуется по выходным альпийской горкой. Операция «Ганимед» – это как первый росток: нас обязательно заметят…
– Мурашка, у нас в запасе еще есть пара миллионов лет. Пошли по ягоды?
Лось согласно кивнул и почапал к выходу, неловко задевая рогами стены модуля. Ходить с ним за крыжовником, даже модифицированным – сущее безумие: хотя инженеры сделали колючки короче и мягче, царапались они зверски. А Мурах так и не научился уклоняться от нападений флоры. Ветки отскакивали от его крутых боков, оставляя белые полоски и со всей дури впивались в мои руки, которыми я прикрывал лицо, идя в лосином кильватере. Но дело того стоило: крупные сладкие ягоды, созревавшие уже в начале мая, нравились и мне, и лосю. Ну где он на Ганимеде их найдёт, бедняга?..
– Слушай, – потыкал я его пальцем в шерстяной круп. – А как так вышло, что ты и говорить правильно стал, и помудрел в одночасье?
– Сложная задача, Вася, – Мурах притормозил и обернулся. – Задействовал дополнительные контуры, обратная связь запустила бездействовавшие элементы.
– Хочешь сказать, я просто с тобой мало занимался?
Мурашка посмотрел на меня внимательным выпуклым глазом и промолчал. Тоже верно – сделанного не воротишь, а крыжовник не кот, следующего марта ждать не будет…
Исцарапанные, в боевых шрамах от злой ягоды, мы с Мурашкой вышли на шоссе часа через два. По вечернему времени вокруг было пустовато, не летали даже флаеры и неутомимые беспилотники ОТКУСа. Луга Переделкино, кое-где вспучившиеся белыми крупнополигональными модулями, начинали зацветать ирисами – из травы короткими толстыми лезвиями лезли пока ещё только бутоны, синие и агрессивные. Но всё равно красиво.
– Мураш, слушай, а не полететь ли нам с тобой на Псковщину, а? Там хорошо сейчас…
Лось согласно кивнул в задумчивости: к коричневой широкой губе у него прилипла длинная травина, а он её даже не стряхивал. Умаялся в крыжовенных зарослях.
– Полетим в Светлогорье: там тоже скоро груши зацветут, яблони. Русалки на ветвях запоют. Чтоб ты знал, друг дорогой, Псковщина – родина русалок, они там солидные, боевые и комароустойчивые. Нам с тобой поучиться бы.
– Можем и полететь, Василий, – пробасил Мурах. – Русалки мне без надобности, но я слышал, что в местной экосистеме лосей не хватает. Сделаем доброе дело, а к нам – с приветом.
– Да мы с тобой, друг дорогой, сами с приветом немного, – отшутился я и потрепал друга по высокой холке, уже полезшей твердым остистым волосом. – Собираться нам не надо, а орнитоптер сейчас кликну…
Я сложил руки воронкой, поднёс ко рту и что есть силы закричал:
– Эге-ге-гей, орёл вороной, стань передо мной как лист перед травой! – ирисовые луга Переделкино заволновались, из ближних кустов в небо порскнули воробьи, хотя не исключено, что и пару иволг я согнал с насиженных веток. Небо замерло. Через пару минут тишину прорезал мягкий шум металлических крыльев беспилотного орнитоптера: лететь нам далеко, так что удобнее транспорта не отыскать. Мурах беспрекословно влез в грузовой отсек и затих там, подпивая крутым блестящим боком переборку, а я сел поближе к выпуклому плексигласу фонаря. Огромная птица забила крыльями, взмыла в воздух и закачалась на восходящих потоках, выравниваясь. Москва проплывала под нами: Москва, наполовину ушедшая под землю, обросшая садами и водными каскадами, спортивными эспланадами, терренкурами и зонами свободного парения – сотни людей в ярких лётных костюмах взмывали в воздух по спирали и, складывая крылья, камнем устремлялись вниз. Потом пошли зелёные, недавно засеянные поля; жёлтые от цветущего рапса масличники; светлые берёзовые и тёмные сосновые рощи; гигантские площадки терраформирования… И, наконец, заблестели вдалеке водяные ленточки новгородских рек, плавно переходящих в псковские порожистые речушки. Слева серым камнем, подсвеченный яркими огнями факелов – уже в сумерках – показался Изборск. А вот светлогорские сады, все в белой пене цветов, разбитые в виде кристаллов и звёзд – настоящие галактические тропы.
