Елена Кокурина
Тибетские закаты. В поисках тонкого сознания
Глава вторая
Май – октябрь 2018,
Москва – Дхарамсала – Рига – юг Индии
Если бы всего пару лет назад Святославу Всеволодовичу Медведеву сказали, что он будет по нескольку месяцев в году проводить в Индии, он бы высмеял этого человека. Несмотря на любовь к путешествиям, Медведева никогда не привлекали сомнительные приключения в перенаселенных тропических странах, он ненавидел грязь и панически боялся змей. А в Индии змеи должны быть на каждом шагу: как-то он прочитал правила королевского гольф-клуба Бангалора, и там четко было написано: если мяч приземлился не меньше чем в двух метрах от змеи, это не является основанием для прекращения игры.
Еще более невероятно, что подобный резкий жизненный вираж, грозивший изменить многие привычки Медведева, случился с ним в 70-летнем возрасте, когда уже можно было спокойно проводить все время на фамильной академической даче в Комарово, писать монографии и книги, выступать с лекциями, готовить аспирантов. В принципе, он понимал, почему так получилось – из-за потери института, его любимого детища, его творения. В течение почти 30 лет Святослав Медведев был директором Института мозга человека РАН в Санкт-Петербурге, который он сам создал в 1991 году. За это время он добился того, чтобы институт стал мировым центром по исследованию мозга и входил в число лучших в академии. Святослав с удовольствием вспоминал, как несколько лет назад они вместе с главным врачом и заведующей нейрохирургическим отделением поехали на крупную международную выставку медицинской техники. «Единственное, что мне там нужно было приобрести, так это чашку кофе. Все остальное мы уже закупили раньше», – много раз он рассказывал об этом коллегам, не стесняясь своей бравады. Он вообще не считал скромность добродетелью и любил поговорить о своих достижениях и победах, тем более что за ними стоял серьезный многолетний труд.
Крупные государственные вложения и гранты появились далеко не сразу. Долгое время институт работал практически на самоокупаемости, и именно в тот период удалось достичь такого научного уровня, что власти стало понятно – сюда выгодно вкладывать средства. Например, в течение всего существования института он был единственным медицинским учреждением России, который имел устойчивый поток пациентов из Москвы.
Однако все закончилось с очередной «оптимизацией» российской науки. В декабре 2017 года академик Медведев вынужден был уйти с поста директора из-за возрастного ценза, но это полбеды: в конце концов, он мог бы, как многие другие академики и бывшие директора, остаться в институте в должности научного руководителя. Однако его характер и во многом жесткая позиция привели к тому, что за два месяца до окончания полномочий его уволили без объяснения причин (в отношении директора трудовой кодекс это допускает). На самом деле – за то, что он не поддался требованию ФАНО (Федерального агентства научных организаций) и вместо чрезвычайно дорогого устаревшего прибора приобрел новый, существенно более эффективный и за гораздо меньшую цену. Банальная история, но академик все-таки надеялся, что в этой ситуации ему удастся доказать очевидную выгоду для государства и пользу для больных. Не получилось.
Святослав Всеволодович часто размышлял об этом, сидя на террасе своего дома в академическом поселке Комарово. Но постепенно, месяц за месяцем, эти размышления меняли окраску: злость, разочарование, грусть сменились удовлетворением и даже торжеством. Он начал осознавать, какой подарок ему сделали. В последние годы директорства из ФАНО поступало по нескольку срочных распоряжений в день, большую часть времени приходилось заниматься отписками, возможностей для научной работы оставалось все меньше. И вот сейчас, пожалуй, впервые за 30 лет, он мог полностью сосредоточиться на исследованиях и заняться разработкой научных тем, за которые никогда не взялся бы, будучи директором академического института. У него появилось время, и еще оставались силы, а главное, – он чувствовал себя свободным. Это новое состояние нашло отражение и в том, как к нему теперь обращались: из труднопроизносимого, даже для собеседников в России, – «Святослав Всеволодович» – он превратился в «Профа», что было общеупотребимым на Западе сокращением от слова «профессор».
Святослав часто думал о своей первой поездке в Индию, в Дхарамсалу, где располагается резиденция Далай-ламы, куда его с трудом уговорил поехать сотрудник, увлекавшийся буддизмом. Это произошло 10 лет назад, но в тот момент происходящее его не задело, или задело не настолько, чтобы менять свою жизнь, привычный уклад, отказываться от прочного положения и власти. Конференция по проблемам сознания, организованная Далай-ламой, в которой академик Медведев тогда принял участие, не показалась ему особенно интересной. Он был экспериментатором, и пространные философские рассуждения наводили на него скуку.
Но вот сама встреча с ЕДСЛ (Его Святейшеством Далай-ламой) и их короткое общение произвели сильнейшее впечатление. Академику, конечно, приходилось не раз общаться с высокопоставленными людьми, но Его Святейшество абсолютно от них отличался. На конференции он сидел, разумеется, во главе стола, но вел себя очень свободно, комментировал дискуссию, причем часто в шутливой и доброжелательной форме. Святослав Всеволодович решил, что такая манера связана с тем, что Далай-ламе, в отличие от большинства руководителей, не надо было самоутверждаться. Впечатлили простота и образность его высказываний. Например, его спросили, медитирует ли он, сидя с закрытыми глазами. Ответ был: «Что вы! Я так сразу усну». Далай-лама привел пример медитации, которую может выполнить ребенок: начертить на земле прямую линию, дать в руки колокольчик и попросить его пройти по линии так, чтобы колокольчик не зазвенел. Просто? А многие считают, что медитация – это всегда нечто очень сложное. Есть правило, что просто объяснять может только тот, у кого есть абсолютное понимание логики и содержания явления, и эта логика академику Медведеву очень импонировала.
Отметил он и еще один момент. Перед личной аудиенцией он оказался в приемной вместе с актером Ричардом Гиром. Будучи буддистом, Гир вошел к Его Святейшеству, как и принято, пригнувшись и сложив руки в традиционном приветствии. Вышел он в таком же положении, несколько пятясь. Как быть? Копировать эти жесты? Выйдет не очень естественно… Пока Святослав Всеволодович раздумывал, Далай-лама ловко взял его под руку и проводил к креслу.
Полчаса говорили о науке, о России, о возможных взаимодействиях. Во время разговора Далай-лама поразил своей фразой: «Разница между нами в том, что вы считаете, что вы такие, какими вас создал Бог. А я считаю, что я такой, каким сделал себя сам».
Когда подошло время прощаться, вновь встал вопрос о тонкостях ритуала. Они вместе вышли в коридор, и… Его Святейшество непостижимым образом исчез! Вот такая поразительная способность и высочайшее умение не ставить человека в неудобное положение.
Святослав часто вспоминал эту первую встречу. Под ее впечатлением ему еще тогда захотелось организовать сотрудничество по исследованию сознания, но этот порыв быстро угас. Еще не настало время – из-за занятости, и из-за риска для Института (можно было индуцировать мракобесие комиссии по лженауке), и из-за того, что сами сотрудники Далай-ламы еще не были готовы к восприятию его идей о взаимодействии с западной наукой.
И вот спустя почти 10 лет академик Константин Анохин организовал диалог российских и буддийских ученых о природе сознания там же, в Дхарамсале. Второй приезд Святослава в Индию был, как выражаются буддисты, уже более осознанным, но даже в тот момент его вело туда, скорее, стремление быть «в струе», не отстать от коллег, и еще – вновь встретиться с Далай-ламой. Однако постепенно, слушая беседы и выступления буддийских философов, академик Медведев вдруг начал понимать прежде непостижимые утверждения. Начиная с того, что буддизм – это не только религия, и даже не только философия, это прежде всего наука, но с совершенно иной методологией. Эта разница в методологиях, по его мнению, пошла от Пифагора. Суть в том, что и до него египтяне и другие строители не могли не знать знаменитого соотношения между квадратами сторон. Но они знали, а Пифагор доказал. С тех пор науки пошли по разным направлениям: логика и интуитивные прозрения на Востоке и доказательная наука на Западе. Но и это на самом деле некоторая иллюзия. Современная западная наука тоже не основана на доказательствах. Например, все физические законы основаны на наблюдаемых свойствах пространства и времени. Ничего, кроме решения французской Академии, не лежит в основе отрицания возможности существования вечного двигателя. Просто на протяжении двух-трех столетий в западной науке все закономерности логически связали друг с другом. Можно сказать, сложился «пазл».
Неожиданно академик Медведев понял, что подобие такого же «пазла» существует и в буддийской философии. За 2500 лет буддисты тоже смогли, как он любил выражаться, «подогнать все кирпичики» (хотя, конечно, ему была прекрасно известна основная доктрина: Будда «достиг всеведения», ему сразу открылось полное знание обо всех явлениях, которое он передал своим ученикам). Во время той конференции, слушая и своих коллег-исследователей, и буддийских философов, он пришел к совершенно неожиданному заключению: если буддийские тезисы переформулировать на языке западной науки, то во многом наше понимание мира совпадет. Проблема в том, что западные люди не привыкли к эзотерическому языку. Они формулируют существенно более однозначно, чем это делает человек Востока. Например, семь дней творения (из Библии), будучи заменены на семь периодов или семь шагов, означают просто алгоритм действий по сотворению мира. Большинство парадоксов Библии легко разрешаются, если правильно перевести ее с эзотерического языка.
По образованию Святослав Медведев был физиком-теоретиком, и это обстоятельство он считал очень выигрышным для ученого, работающего в любой области, и прежде всего – в биологии. Ему было легче заниматься сопоставлениями.
Например, в математике есть очень подходящая для данного случая теория, разработанная гениальным Эваристом Галуа в XIX веке. В ночь перед дуэлью он исписал около 30 страниц и на следующий день был убит. На этих страницах была изложена новая отрасль математики – «теория групп». Суть ее заключается в том, что существует понятие группы, то есть системы взаимоотношений между объектами. Эта система взаимоотношений есть лишь в теории, в голове или на бумаге. И при этом есть реальные объекты, взаимоотношения между которыми такие же, как описаны группой. Они называются «представлениями» группы.
Можно считать, что реальный мир – это некоторая группа, система взаимоотношений между предметами, а наши объяснения науки – представления этой группы (для квантовой механики это давно сформулировано). Поскольку и западная наука, и буддийская философия отражают наше понимание окружающего мира, они должны по внутреннему содержанию во многом совпадать. Академику казалось, что эти рассуждения очень близки мыслям Далай-ламы, который стремился наладить тесное взаимодействие между буддистской и западной науками.
И «западнонаучное», и буддийское видение мира можно считать представлениями одной и той же группы, но представлений может быть много, и решить, какое из них реализуется, довольно трудно. Западная наука (science) имеет то преимущество, что ее можно «потрогать руками». Мы видим, как падает камень, загорается лампочка, и это является доказательством жизнеспособности нашего представления. Если же взять буддийскую философию или буддийскую науку (здесь можно употребить английское scholarship), то это одно из представлений, выведенное логическим способом, и, возможно, на основе озарений. И чтобы доказать истинность и актуальное наличие именно такого представления, полезно попытаться связать оба представления в единое целое.
Буддийская философия и образ мышления, отполированные тысячелетиями, произвели на Святослава очень сильное впечатление, равно как и образ жизни буддистов, который он наблюдал. Однако, несмотря на все это, он был далек от буддизма, и не только с философской точки зрения. Многие черты его характера никак не соответствовали буддийским добродетелям: он, например, был подвержен гневу и считал это качество полезным, не умел и не хотел прощать врагов, ему не были присущи идеи спокойствия, удовлетворенности. С его точки зрения, подобная философия отрицала прогресс – ведь все великие изобретения были сделаны неудовлетворенными людьми. Равно как он не был склонен принимать рассказы на веру, подход его был таким: не обсуждать в теории, а проводить эксперименты и доказывать или отвергать гипотезу и воззрения, хотя в общем такой же подход существует и у буддийских ученых и философов – они тоже не принимают утверждения на веру, а скорее, подвергают их сомнению, проводят подробный анализ при помощи сложнейших логических построений.
Размышляя таким образом, Святослав Всеволодович подумал, что его матери, академику Наталье Петровне Бехтеревой, были бы очень интересны подобные дискуссии. К сожалению, ее не стало в 2008 году, всего за год до его первой поездки в Дхарамсалу. Он улыбнулся про себя: дорого бы он дал, чтобы стать свидетелем ее беседы с Далай-ламой! Уж она-то не задумываясь отправилась бы в Индию ради этой встречи.
Он снова и снова вспоминал обед, который устроил Далай-лама для российских ученых в заключительный день конференции. Тогда Медведев оказался за столом рядом с ним, и завязался, как это часто бывает на многолюдных банкетах, параллельный разговор, который могли слышать лишь несколько человек. Собственно, в тот момент и были произнесены слова, изменившие дальнейшую жизнь Святослава Всеволодовича.
Его Святейшество начал рассказывать о случаях тукдама – так называемой «посмертной медитации», когда тело опытного практика после смерти не подвергается распаду в течение многих дней и даже недель. Медведев слышал об этом феномене давно, но не считал достоверным. И хотя из уст Далай-ламы подобные свидетельства воспринимались несколько иначе, он и в тот момент довольно скептически отнесся к услышанному, однако возражать не стал.
Дальнейшее Святослав помнил буквально по секундам. Вот Далай-лама в его обычной манере спокойно и неторопливо говорит, что хорошо бы провести научное исследование этого феномена и что ему очень хотелось бы знать, как западная наука может объяснить подобные случаи.
– Одно дело, когда мы утверждаем что-то с позиций логических размышлений, и совсем другое, когда знание получено на основе научных исследований. – Его Святейшество как будто прочитал мысли Медведева, знал, о чем тот размышлял, слушая дискуссии предыдущих дней.
– А если не подтвердится?
Ответ прозвучал неожиданно, несмотря на то, что свою позицию духовный лидер буддистов высказывал прежде не раз и в интервью, и в книгах:
– Если я увижу расхождение между догмой буддизма и научным открытием, я считаю, что нужно менять догму.
– Давайте я попробую, – Святослав как будто услышал свои слова со стороны.
Произнес ли он это под воздействием личности Его Святейшества? В состоянии собственного внутреннего порыва? Озарения? Позже он не раз возвращался к этому моменту и постепенно убедил себя в том, что эти слова были продуманными и осознанными, и даже закономерными: у него ведь были все возможности для проведения подобного исследования, знания, способности, опыт, и – время. Он даже как-то сразу представил себе, с чего начать…
Далай-лама отреагировал очень быстро, легонько хлопнув Святослава по руке, и этот шутливый жест не оставил места для сомнений. На десерт подали папайю и мороженое.
* * *
Трудно сказать, в какой момент произошло наше первое знакомство с тукдамом – еще не изучение конкретных случаев, но первое погружение в объект исследования. Конечно, все мы слышали и читали невероятные сообщения о чудесах, когда тело высокого ламы, практикующего, после смерти не разлагается в течение нескольких дней, а то и недель. Прорабатывали и известную историю бурятского ламы Даши-Доржо Итигэлова, тело которого было изъято из саркофага спустя много лет после его смерти и помещено в Иволгинский дацан в Бурятии, – ученые в начале 2000-х проводили исследования, пытаясь выяснить причину сохранности останков, но, несмотря на различные версии, ответа не нашли. Мы, однако, не могли опираться на эту историю из-за отсутствия достоверных научных свидетельств и наблюдений за телом в первые дни или хотя бы недели после смерти ламы, и еще из-за того, что тело долгое время находилось в саркофаге, его обкладывали солью, возможно, применялись и какие-то другие вещества, – одним словом, «чистота эксперимента» в данном случае была нарушена.
Мы пытались изучить (правда, с позиции сегодняшнего дня, – довольно поверхностно) буддийскую литературу, где подробно описан процесс умирания и стадии растворения элементов тела и грубых уровней создания, предшествующие тукдаму. О тукдаме подробно говорил и Далай-лама во время эпохальной встречи с российскими учеными в мае 2018 года, когда он дал Святославу Медведеву разрешение и одновременно напутствие, даже в какой-то мере «задание» исследовать это состояние.
Но и спустя несколько месяцев после начала работы над проектом у нас не было серьезных представлений о том, с чем мы имеем дело. Была мечта, тайна, необъяснимый, с точки зрения западной науки, феномен, который мы намеревались подтвердить или опровергнуть, в любом случае – загадка, которую мы хотели разгадать. Мы приближались к объекту исследования очень медленно, на ощупь, и с самого начала, прежде чем вообще начать разговор о тукдаме в монастырях, нам, как оказалось, предстояло пройти серьезную школу общения.
Первая группа российских исследователей, собранная Святославом Медведевым (или Профом, как все здесь его называли из-за труднопроизносимого имени), отправилась на юг Индии, в штат Карнатака, осенью 2018 года. Это была во многом ознакомительная поездка по самым крупным тибетским монастырям-университетам, где жили и учились более двенадцати тысяч монахов. Мы начали с четырех из них, расположенных в окрестностях небольшого городка Мондгод: Дрепунг Гоманг, Дрепунг Лоселинг, Гаден Джангце и Гаден Шарце. Все они имели предшественников в Тибете и были воссозданы в Индии в конце 70-х годов. Другой крупный кластер монастырей – Сера Дже, Сера Мей и Таши Лхунпо – также находился на юге, в том же штате, на расстоянии примерно 500 км от первого кластера, неподалеку от местечка Билакуппе. Его мы должны были «освоить» позже, во время следующей экспедиции.
Сопровождал нас, а в действительности руководил первыми экспедициями Тэло Тулку Ринпоче[1], почетный представитель Его Святейшества в России, Монголии и странах СНГ. В тибетских монастырях юга Индии Ринпоче пользовался невероятным уважением, его знали и почитали и настоятели, и профессора-геше, и простые монахи. Сам он учился в монастыре Дрепунг Гоманг, куда попал шестилетним мальчиком, и, как мы узнали гораздо позже, его появление там было не случайным.
Ринпоче родился в 1972 году в Америке, в семье калмыцких эмигрантов, он никогда не видел ни одного монастыря, но с раннего детства буквально грезил о них. В четырехлетнем возрасте будущий верховный лама Калмыкии заявил родителям о своем желании стать монахом. Они долго не могли понять, откуда у малыша такие фантазии, но в конце концов, отвезли его в Индию. Сначала – в Дхарамсалу, в резиденцию Далай-ламы, который, познакомившись с мальчиком, направил его на юг страны, в монастырь Дрепунг Гоманг, где Тэло Тулку Ринпоче провел 13 лет, изучая буддийскую философию под руководством выдающихся тибетских учителей. Однако это был не простой мальчик и не простой монах: Далай-лама и верховное тибетское духовенство распознали в нем новую реинкарнацию великого буддийского святого Тилопы, который дважды воплощался во Внутренней Монголии и трижды – в Монголии.
С той самой минуты, когда Ринпоче рассказал нам свою историю и разъяснил значение своего имени, мы вступили на неизведанную территорию, соприкоснулись с параллельным миром. Мы уже не могли, как ни старались поначалу, отделить буддийские представления от западных постулатов, оставить «тибетские метки», «значки», понятия за скобками нашего восприятия, равно как не могли оставить их и за рамками нашего исследования. Взявшись за изучение феномена «тукдам», мы должны были принимать во внимание ВСЁ, в том числе, например, и тот факт, что имя «Тэло Тулку Ринпоче» буквально означало «драгоценное перерождение Тилопы».
Тэло Тулку Ринпоче стал первым из целой когорты встреченных нами за два года представителей особой касты сознательно, как считается в буддизме, воплощающихся лам-перерожденцев, и поэтому мы называем его «наш Ринпоче». Обычно «наш Ринпоче» выглядит суровым, несколько нахмуренным, но когда вдруг улыбается, сразу становится значительно моложе. Четкий и иногда даже жесткий в обсуждении – что мы не раз впоследствии наблюдали – он, по свидетельствам людей, давно его знавших, – и в чем мы тоже не раз имели счастье убедиться, – человек очень добрый и немного сентиментальный. А еще он обладает даром предвидения: не раз к нему обращались за советом, на какую дату, например, назначить выезд экспедиции, по какому маршруту лучше следовать, какой монастырь посетить сначала. И по более тонким вопросам: к примеру, начинать действовать сейчас или лучше подождать? В трудных ситуациях он мог сориентироваться буквально за секунду и принять правильное решение.
Однажды, во время первой экспедиции, мы прибыли в аэропорт Дхарамсалы и обнаружили, что самолет до Дели задерживается на неопределенное время – из-за очередного обострения на границе между Индией и Пакистаном все полеты на севере страны были отменены. Что делать? Наш путь лежал через Дели на юг, в Бангалор, оттуда – еще шесть часов на машине до монастыря. После недолгого обсуждения мы решили, что, наверное, лучше, если самолет не вылетит сегодня, остаться в местной гостинице до следующего дня и предупредить монастыри на юге, что мы задержимся на сутки. Ринпоче не принимал участия в этом разговоре, мало того, мы даже не заметили, как он исчез. Появился через несколько минут с тремя молодыми индийцами, которые оказались водителями джипов.
– Ждать нет смысла, – наш Ринпоче был короток. – Авиасообщение не восстановится, потеряем несколько дней. Отправляемся сегодня.
Потом добавил:
– Я только беспокоюсь за профессора Медведева – дорога трудная. Как вы, профессор?
Произнося эти слова, Ринпоче вдруг помолодел лет на десять, став похожим на прилежного ученика.
Беспокойство Ринпоче было напрасным: академик Святослав Медведев, руководитель нашего проекта «Исследование измененных состояний сознания в тибетских монастырях Индии», перенес десятичасовой путь до Дели гораздо легче других членов экспедиции. Он уютно расположился на заднем сиденье и спокойно обсуждал наши дела, рассказывал анекдоты, случаи из жизни. Его собеседники менялись, в зависимости от того, кто в данный момент бодрствовал. Чаще других его слушателем оказывался молчаливый профессор Бубеев. Юрий Аркадьевич был само спокойствие и непроницаемость: врач, специалист по космической медицине и космической психологии, он еще со студенческой юности начал интересоваться, а впоследствии – исследовать «измененные состояния сознания». Это официальный термин в западной психологии, который обозначает целый ряд состояний, от гипноза, различных психотехник, медитации, ритуалов, лекарств, до самого простого и распространенного – сна. Альпинист и путешественник, он, как истинный ученый, изучал эти необычные состояния на себе, перепробовав все, включая даже вращение суфиев. К изучению тукдама он приближался со своей стороны – и как врач, и как исследователь космоса. Он рассказывал, что специалисты его отдела в Институте медико-биологических проблем РАН разработали специальную методику лечения у пациентов тяжелых неврозов, фобий, которая заключалась в преодолении страха смерти. Чтобы его преодолеть, нужно встретиться с самим объектом страха, испытать ощущения, связанные со смертью. Опыт буддийских практиков по прохождению «стадий умирания», по его мнению, мог дать бесценный инструмент для психологов и психиатров.
Багаж доктора Бубеева всегда был при нем: тугой рюкзак, в котором помещалось практически все, включая разнообразные медицинские приборы и портативную кофемашину.
Две наши первые экспедиции под предводительством Ринпоче охватили в общей сложности семь монастырей на юге и должны были закончиться встречей с Далай-ламой. Забегая вперед, можно сказать: как же все это поначалу было неумело! И как мало мы знали тогда!
Мы собирались встретиться с настоятелями монастырей и обсудить сотрудничество, и особенно нас интересовала возможность увидеть и исследовать реальные случаи тукдама. С самого начала проблема общения состояла в том, что исследователи подходили к разговору предельно конкретно с четкими вопросами. Как часто в монастыре происходят случаи тукдама? Есть ли статистика? Можно ли наладить оперативное оповещение, чтобы группа из России успела приехать?
Однако в подавляющем большинстве случаев до этих вопросов дело не доходило. Мы еще не были знакомы с тибетскими традициями, и не столько даже с традициями, сколько – со строем ума. Мы пытались «наскоком» получить сокровенные знания, но носители этих знаний, несмотря на содействие Далай-ламы, не спешили ими делиться, и не потому, что плохо относились к нам или не доверяли. Просто они видели, что нам еще рано, что мы еще не готовы не только распорядиться этими знаниями, но даже воспринять их.
Сценарий посещения монастыря везде был примерно одним и тем же: сначала – утренний чай с печеньем или тибетским национальным десертом, хворостом с медом, потом – презентация руководителя проекта о том, какие исследования мы собираемся проводить. Слайды, схемы, картинки – словом, целый научный доклад. Ученые, конечно, хотели объяснить все подробно и рассказать как можно больше, в том числе и о себе, о достижениях своих лабораторий, институтов. Настоятели монастырей и приглашенные на встречу монахи внимательно слушали, но, как показало дальнейшее общение, мало что понимали. Да и не очень важны были именно для этой аудитории имена великих российских исследователей мозга, история открытия различных мозговых механизмов и функций.
В ответ же звучали не менее пространные речи о буддизме, о сострадании и еще более непонятные – о различных философских категориях, например, «пустотности». Только спустя какое-то время, уже после начала практической работы, мы поняли, что первые встречи нужно было воспринимать не больше и не меньше как обмен драгоценными дарами – таковыми они и стали на самом деле. Наши ученые дарили монастырям самое дорогое, чем они обладали, – знания. И настоятели монастырей поступали так же не только открывая свои двери перед группой чужаков, говорящих на малопонятном им даже после перевода языке, но и также пытаясь донести до этих чужаков свое ЗНАНИЕ. В какой-то момент ЗНАНИЕ должно стать общим, но до этого было еще очень далеко, и в первую экспедицию эти ларцы с дарами остались нераскрытыми и ждали своего часа.
Впрочем, в двух монастырях этот условный сценарий был нарушен. Настоятель монастыря Гаден Шарце, расположенного в отдалении и куда мы с явной неохотой отправились напоследок, уже перед возвращением домой, сразу взял ситуацию в свои руки. Внешность у него была не совсем обычная для настоятеля (опять-таки на наш «тогдашний» взгляд), – скорее похожий на ковбоя, мрачноватый, с непроницаемым лицом, загорелый, с глубоким шрамом на лице.
– Мы обсуждаем возможность исследования тукдама уже не первый раз, с разными учеными, – заговорил он. – Давайте, наконец, начнем. Какая требуется помощь?
Мы были обескуражены. Мы уже «обожглись», мы считали, что к этой деликатной теме нужно подбираться постепенно, подвести сначала научную и логическую базу, познакомившись ближе, несколько раз извинившись за вторжение в столь интимный предмет обсуждения, как смерть, – мы забывали о том, что для буддиста понятие смерти имеет совсем другое значение и окраску, нежели для нас, представителей Запада.
Но его заявление и последующее обсуждение наших практических шагов как будто бы перезапустило уже начавший казаться монотонным процесс общения с монахами, перенеся нас на другой уровень. На следующий день мы получили первое полноценное, как говорят в буддизме, «учение» о тукдаме от другого настоятеля, геше Лобсанга Самтена. Очень подвижный, жизнерадостный человек лет пятидесяти (впрочем, возраст монаха всегда понять очень трудно), говорящий по-английски, после короткого утреннего чая и обмена приветственными речами подхватил Профа под локоть и повел по внутренним коридорам и лестницам главного храма вверенного ему монастыря, пока мы все не выбрались на крышу. Оттуда открывался завораживающий вид на холмы и поля, окрестные монастыри – на территорию, которую можно было рассмотреть во всех деталях. Собственно, для этого настоятель и привел нас сюда.
Геше Лобсанг был 82-м по счету настоятелем древнего монастыря Дрепунг Лоселинг, основанного в 1416 году в Тибете, неподалеку от Лхасы. В 1959 году 217 его монахов последовали за Далай-ламой в Индию, а уже спустя 10 лет, здесь, на юге Индии, был воздвигнут храм с воссозданными формами, расцветкой, атрибутикой оригинального монастыря, площадь для дебатов, дома для монахов.
Теперь старый храм, бывший еще 10 лет назад самым внушительным зданием в округе, соседствует с новым, воздвигнутым в 2007 году, в котором во время больших молебнов могут поместиться до 5000 человек. Настоятель указал в сторону современного трехэтажного здания из красного кирпича с внутренним двориком, анфиладой лестниц и прилегающим парком с высаженными низкорослыми туями, самшитом, розовыми кустами.
– Научный центр, – с гордостью пояснил он. – Здесь наши монахи изучают основы западных наук – физику, математику, биологию и отдельно – нейронауки.
Мы расслабились, наслаждаясь видом, бескрайним пространством, свежим утренним ветерком, как настоятель вдруг сказал:
– Мой учитель пребывал в состоянии тукдама около двух недель, и все это время я находился рядом с ним. Если эта информация может быть вам полезна, могу рассказать подробнее. Приходите около пяти часов вечера.
Он произнес эти слова так неожиданно, что смысл сказанного дошел до нас не сразу, и реакция оказалась несколько замедленной.