Елена Горшунова
Путешествие в мир ба-цзы. Огонь. Начало
Глава 5.
– Здравствуй, Вова. Проходи, она у себя, – приветливо улыбнулась Наташкина мама, открывая пошире входную дверь.
Вовка быстро разулся, невольно вжал голову в плечи и, осторожно повернув изогнутую ручку на двери, заглянул в комнату.
Наташка сидела в наушниках спиной к нему и что-то увлечённо писала в тетради, покачивая головой в такт «Нирваны». Вовка был готов поклясться, что даже отсюда слышит пронзительный голос Курта Кобейна. Он был далеко не его фанатом, но при девочке никогда не говорил ничего плохого. Парень помнил, как Наташка вспылила на своих одноклассников, дразнивших музыканта. Школьная швабра и пять глиняных горшков тоже помнили тот день.
– Хэй, хэй! – Вовка подошёл к девочке и присел рядом на стул.
– Что это ещё за хэй-хэй? – недовольно буркнула она, нажимая на плеере «стоп» и снимая наушники. – У тебя всё равно не получается, как у Курта.
– Я и не собирался. Просто поздоровался, – улыбнулся Вовка и внимательно посмотрел на Люську, которая пыталась забраться к нему на колени по джинсам, словно маленькая кошка по шторам. – Давай помогу! Вот так!
– А ты что такой довольный? – прищурилась девочка. – И где моя книга?
В ту же секунду Вовка макушкой почуял надвигающийся огненный ураган: «Что делать? Молчать? Кивать, как дурачок? Шутить? Сквасить горестную физиономию?»
– Что молчишь? – вспыхнула девочка и подскочила на месте.
– Думаю, – быстро сказал Вовка и мысленно смахнул пот со лба, выходя на верную тропу.
– О чём?
– О том, что каникулы начались, а мы ещё не были с тобой на речке, а? – подмигнул он ей.
Речка. Разумеется, Наташка бывала раньше на речке. И слово это слышала миллион тысяч раз. Но сейчас что-то изменилось. Неожиданно при этом наборе букв девочка почувствовала, как раздражение отступает. И даже ладони как будто стали чуточку прохладнее.
– Слушай, а ты видел нового парня у себя во дворе?
– Какого ещё нового парня?
– Саша зовут. Такой… светленький. – сказала девочка, решив умолчать об его сходстве с Куртом и в ту же секунду поняла – нет. Не видел его Вовка. Иначе давно бы уже прибежал с воплями, что там двойник Кобейна рассекает.
– Не видел. А кто это?
– Неважно, – отмахнулась девочка, – где книга?
«Вот это память и настойчивость, – восхитился Вовка, – фиг чего забудет, когда ей надо. Кстати».
– Наташечкина, а ты помнишь, что обещала мне на экзаменах?
– Нет. Что?
– Что как только их сдадим, сразу напишешь песню и мы будем репетировать. Я ведь и с клубом уже договорился.
– Блин.
– Ты что, правда забыла?
– Не то, чтобы забыла, – Наташка сделала несколько шагов по комнате и остановилась у окна, – просто я тогда хотела и песню спеть, и сборник стихов выпустить, и на Байкал автостопом поехать, в театральное поступить, выучить на гитаре новые песни, научиться водить машину и прыгнуть с парашютом. Вот как-то песня там немного и затерялась, – девочка развела руки в стороны и расхохоталась. Вовка радостно подхватил веселье, надеясь, что Наташка забудет про книгу.
– Ты в своём репертуаре! И что из этого ты правда хочешь? – серьёзно спросил он.
– Не знаю, – девочка перестала мельтешить по комнате и прислонилась к подоконнику. Я хочу разобраться со своими снами, узнать больше про огонь и выяснить, кто такой этот Саша. Вов, ну будь другом, спроси своих, а?
– Подожди. А песня? А репетиция?
– Саша. Светленький такой, – продолжала девочка, – зашёл сегодня в твой двор.
– О, Боже мой! – Вовка картинно потёр виски. – Узнаю я про твоего Сашу, узнаю. Только перестань. Ты мёртвого достанешь, в курсе?
– Вот сейчас вообще не смешно, – поморщилась девочка, – и песни я пока писать не хочу. Или не могу, не знаю. Не пишется и всё тут.
– Как это?
– Вот так. Ни строчки придумать не могу, самой странно. Ещё в марте было столько идей, мыслей, а записать ничего не успела. Думала, какая разница. Всегда ведь хорошо идёт, можно попозже к этому вернуться. А ни фига. Не прёт больше.
– Наташ, давай возьмём твои зимние стихи? Я так поиграть хочу! Может на конкурс какой попадем, а?
– Ну какие зимние, ты о чём? – возмутилась девочка. – Они ведь старые. От них даже пахнет чем-то протухшим, как от воды в мёртвом ручье.
– В каком ручье? – удивился Вовка.
– В таком, – отмахнулась девочка, – где книга? Хватит меня за уши водить.
– Нет книги, – вздохнул парень и мысленно скрестил пальцы, – бабушка спит и просила её не беспокоить. Завтра, хорошо?
– Ладно, – кивнула девочка, – только не забудь, пожалуйста. Она мне про неё лет пять назад много рассказывала, да я не поняла тогда ничего. Чувствую, что сейчас мне позарез нужна эта информация.
– Не забуду. Пойдём на улицу?
Люська, услышав заветное слово тут же оживилась, всколыхнулась, и ловко спрыгнула с дивана на лету подхватив поводок с ручки шифоньера.
– Циркачка, не иначе, – присвистнул Вовка, – ты её научила?
– Нет, конечно, – улыбнулась девочка, – она и сама многое может. Идём. Может успеем закат сфотать!
巳 亥
Наташка сидела на подоконнике подперев голову кулачком, прокручивая в голове события последнего месяца. В тот тёплый июньский вечер они с Вовкой долго гуляли и много разговаривали. Набрели на необычную полянку в лесу, где росли красивые жёлтые цветы. Наблюдали за хитрой вороной, которая неторопливо прохаживалась по массивному пеньку, держа в клюве маленький кусочек спелой дыни. Фотографировали мягкие лучи заката. И ветки пушистых сосен в розовых бликах. И Наташку среди цветов. И Вовку рядом со старым пнём. И Люську в кустах чертополоха. И смеялись, и вспоминали прошлогоднюю малину и прыжки в ледяном ручье. Купаться там было невозможно из-за холода, окунаться тоже. Вот ребята и придумали прыгать у берега. Как будто закалялись. Потом девочка снова вспомнила про свои сны, огонь, крысу и собаку. Но связать в одну ниточку все эти обрывки так и не смогла. Надеялась, что вот завтра парень принесёт ей книгу и многое встанет на свои места. Но всё рухнуло и разбилось вдребезги.
Вовкина бабушка больше не проснулась. Седой врач, сморщенный, как печёное яблоко, тихо сказал: «Сердце». Вовка не верил. Как такое возможно? Ещё полдня назад всё было прекрасно, и вдруг – сердце. Что сердце? У всех сердце. Почему она? Почему сейчас? Он столько хотел спросить у неё. Поговорить. Рассказать. Посоветоваться насчёт Наташки, в конце концов. А пирожки с морковкой теперь кто будет стряпать? А пшёную кашу с луком варить? Варенье из кабачков делать? Вовка в тот миг вдруг почувствовал себя таким маленьким, как будто ему снова пять и отец молча уносит его, кричащего, из квартиры. От любимой мамочки, которая перестала моргать и отвечать мальчику на слёзное: «Я лублу тебя, лублу, сышишь? Вставай! Давай! Апа, стой. Велни. Мама!»
Тогда никто не встал, не утешил и не ответил на вопросы зарёванного ребёнка, кроме бабушки. Она прижала к себе дрожащего малыша и тихо напевала: «Тшш, тише, тише. Петухи сидят на крыше. Ты будь подальше от воды. Себя от горя сбереги».
Отца с тех пор парень больше не видел. Рос с бабушкой и дедом. И прекрасно рос, надо сказать. Пока однажды в августе не случилась нелепая автокатастрофа. Дед погиб на месте, а ба осталась сидеть в инвалидном кресле. Она тогда сказала странную фразу, что навсегда врезалась в память мальчика: «Огненное наказание ждало своего времени. Металл настиг меня раньше, чем я думала».
Что это значит парень не знал. Как собрать себя в кучу – тоже. Но он пытался быть сильным. Всё-таки единственный мужчина в семье. За бабушкой уход. Деда похоронить. Народу почти не было. Пара соседей и Наташкина семья. Вот и всё. Потом Вовка немного пришёл в себя, увлёкся барабанами и походами в лес с девочкой. Про отца ба не вспоминала, но говорила, что раз в год он переводит хорошую сумму денег на счёт. Плюс пособие и пенсия. Хорошо получалось. Не голодали и даже на отдых копили. Бабушка в горы хотела. Парень тихонько журил её за авантюрный дух и предлагал погреться на солнышке у моря. На что бабушка категорично отказывалась и стояла на своём. Поездку планировали в июле. Вовка хотел в августе и ещё просил взять Наташку с собой. Но ба отрезала – нельзя. И даже не спрашивай почему. Вовка знал этот взгляд и твёрдый тон, поэтому не спрашивал. В июле, так в июле. Не съездили. И что теперь? До восемнадцати ещё три года…
丙戌
Наташка лихо припарковала машину и, схватив несколько огромных пакетов, быстро залетела в подъезд.
– Мам, мам. Помоги скорей, опаздываю, – закричала девушка, скидывая на ходу кроссовки и бросая на пол вещи. – Люська, это не тебе. Нельзя. Фу, – сказала она любопытной собачке, которая уже засунула свой маленький нос во все сумки.
Фу. Что это ещё за фу?
Люська возмущённо уставилась на хозяйку. Как это «нельзя»? Как может быть «нельзя», когда столько нового и интересного?
– Мам, ну где ты?
Тишина.
– А где все? – удивлённо спросила Наташка у собаки.
Люська вильнула хвостом, гордо подняла морду вверх и медленно, с королевским достоинством, удалилась в комнату.
– Царская особа, не иначе, – фыркнула девушка и, зайдя на кухню, вцепилась в листок, лежащий на столе.
«Дочь, мы уехали встречать дядю Пашу. У него есть новости про Володеньку. Жди, скоро будем. Не волнуйся. Мама».
Не волнуйся. Да как можно не волноваться после такой записки? Наташка подпрыгнула на месте и от избытка эмоций громко зарычала. Вовку она не видела 5 лет. Выплакала все глаза, написала сотню стихов, песен. Ах, как бы она хотела вернуть тот день, когда он просил её начать репетировать. Всё ждала, что скоро он вернётся и она скажет: «Смотри! У меня столько материала, давай играть, давай!»
А он улыбнётся так счастливо, и глаза загорятся тем чистым светом, который был только у него – и снова всё будет хорошо. Как раньше. Тот день, когда пришёл незнакомый дядя Паша, Наталья запомнила на всю жизнь. Как выяснилось, Вовкин отец давно умер и родители девочки начали готовить документы на усыновление мальчика. В детдоме не бывает хорошо. Но тут выяснилось, что у Вовкиного отца есть брат. На похороны не успел приехать, слишком поздно узнал. Но за парнем явился, как тут и был.
Наташка смотрела на него и молилась, чтобы он остался жить здесь, с Вовкой.
– Не получится, – угрюмо сказал друг и опустил голову, закрыв глаза.
– Да почему нет, почему? – нервно закричала девочка, яростно пиная старый дуб.
Ребята встретились на поляне. Как сказал парень – на последний разговор.
– Да потому. Семья у него. Собака. Куры. Свиньи. Слушай, оставь уже дерево в покое.
– О, господи, – закатила глаза девочка, – и что ты будешь делать в этой деревне, а? А я. Я? Я что буду делать без тебя? Как жить?
– Нат, кто бы знал, а?
– Прости. Прости меня, Вовочка, – взмолилась девочка, наспех вытирая слёзы и обнимая его за плечи.
– Всё нормально, правда. Только я уже совсем не такой, как раньше, понимаешь? – грустно сказал парень.
– Такой же. Просто тебе больно очень. Ты справишься, переживёшь. Я рядом, слышишь? Всегда буду рядом, хочу быть. Ну Вова, сделай что-нибудь, не уезжай.
– Не могу. И, знаешь, не хочу. Мне правда больно, очень. Не знаю, как это пережить и лучше постараться забыть обо всём.
– Да что ты такое говоришь. О чём это – обо всём?
– О городе этом. О доме дурацком. Соседях. Маме. Дедушке… Ба… Пусть всё останется в прошлом, я буду дальше жить. Как будто только родился, вот такой, с разбитым сердцем.
Наташка молча прижала ладонь к его груди:
– Ты справишься. Ты и с этим справишься тоже. Что мне сделать?
– Забыть меня, – глухо сказал парень, – просто забудь и не ищи никогда.
– Да ты что? – раскрыв рот, вытаращила глаза девочка. – Как?
– Молча. Нет больше твоего друга Вовки. Весёлого и доброго парня. Нет его. Кончился. Есть Владимир Дмитриевич. Мерзкий и бессердечный тип. Тебе с таким не по пути, поняла?
– Нет. И не собираюсь понимать. Не смей прятать моего лучшего друга. Он есть и всегда будет, – топнула ногой Наташка.
– Не будет. Его больше нет, слышишь?
– Не слышу и не хочу ничего слышать, – завизжала девочка.
– Как знаешь, – пожал плечами Вовка. – Прощай.
И быстрым шагом пошел прочь. Навсегда ведь пошёл, Наташка чувствовала это. Ни крики её, ни шишки, летящие ему вслед – ничто не остановило его. И в тот миг сердце девочки раскололось внутри. И руки стали холодными. И уши. И даже кости словно покрылись коркой льда. И Наташка тоже решила закончиться и стать другой. Такой, которая сможет пережить всё это и справиться с тем, что происходило. Ровно пару минут она простояла, как истукан, представляя, как станет холодной, до невозможности прекрасной и будет петь с красивой сцены грустные песни. Без единой слезинки. Ни одна ресничка её не дрогнет. Слышишь, Вовка? Ни одна! И будет девушка отшивать всех парней. И друзей. У снежных королев не бывает друзей. И больше не будет никогда.
А потом на плечо к Наташке села ворона. Серая. И посмотрела на неё внимательно. И вздохнула грустно. И достав из-под крыла спелый, сочный, оранжевый персик – протянула девочке. И тихо каркнула: «Кар-Онь-Кар-Гонь!»
Наташка выдохнула. И вместе с этим выдохом ушёл весь холод из её тела. И все мысли, все картинки о страданиях и невыносимом будущем, тоже ушли. Девочка взяла персик, понюхала его, улыбнулась и сказала:
– Вкусно пахнет, спасибо, – откусила и зажмурилась от удовольствия.
Сладкий сок нежно растёкся во рту и медленно побежал по тёплой шее. Наташка могла поклясться, что ворона в этот момент улыбнулась ей.
– Гонь, – задумчиво сказала девочка, – что ты имеешь в виду, огонь?
– Кар! – важно издала ворона и подмигнула.
– Огонь-огонь. То, что меня спасает, будоражит и ставит в тупик… Ладно, всему своё время, я сегодня слишком устала, чтобы думать ещё и об этом. Пойдёшь со мной? – спросила девочка птицу, пытаясь отряхнуть руки от липких капель.
Ворона аккуратно взмыла вверх, на прощание взмахнув крылом. Наташка помахала ей в ответ рукой и медленно пошла домой.
– Кар-Кар. Гонь. Зы. Кар-Кар. Ба, – тихо доносилось из леса ей вслед.
Часть вторая. Совсем непонятная.
Глава 1.
Когда деревья были большими и зелёными, приложения такси казались чем-то фантастическим. Подумайте сами – это ли не чудо? Ткнуть пару раз на экране смартфона и через несколько минут уныло встречать грязную «Тойоту» с раздражённым хмурым типом. Почему уныло? Потому что заранее знаешь, что приедет такое нечто, что вообще не обрадует. А то, что быстро – так и что в этом такого? Норма. А вот вы подумайте, на унылость легко цепляется и хмурость, и пыль, и тоска. Что посеешь, то и пожнёшь. Водители такси старых времён нутром понимали смысл этой поговорки.
Итак. Когда деревья были большими и зелёными, в природе существовали рации и антенны, которые с точки зрения нынешней молодёжи, использовались в странных сферах. Заявки в такси принимались в режиме реального времени, а водители распределялись по адресам вполне себе живым диспетчером. Как правило, находящимся в слегка (мягко говоря) нервозном состоянии. Ибо быть промежуточным звеном между вечно спешащими пассажирами и хаотично снующими водителями – это словно пытаться подружить лёд и пламя. При этом оставшись в здравом уме, но с хлипкой нервной системой. Такая работа требовала железного хладнокровия, наглого спокойствия и морозной головы. Как вы понимаете, буквально работа мечты для одной нашей старой знакомой.
壬辰
– Наталья Александровна, борщ будете? – заискивающе спросила стажёрка.
– Буду, – нервно бросила девушка и громко сказала в пыльную рацию, – один сто восемь.
– Сто восемь, я, – бодро отозвался мужской голос.
– Пассажир третий раз звонит. Ты пешком до Балябина добираешься?
– Нет, командир. Колесо пробил, пять минут и на месте.
– Знаю я твоё колесо, – буркнула Наташка, хватаясь одновременно за две трубки телефона.
– Такси 20 год, слушаю. Минутку. Минутку.
– Один пять.
– Пять шесть.
– Семь восемь.
– Три четыре.
– Одиин один-одинёёшенек, – наперебой раздавались голоса из хрипящей чёрной коробочки.
– Секунду всем, – крикнула Наташка в рацию.
«Кунду, кунду», – эхом отозвался ехидный голосок.
– Да, да. Ленина 127, третий. 10 минут. До свидания.
Девушка от злости и усталости со всей силы шандарахнула кулаком по столу. Старые доски затрещали и в тот же миг, ножки, не выдержав напора, согнулись пополам. Как в замедленной съёмке девушка схватила в руки монитор и пепельницу со стола. Мерзкая говорящая коробка чёрной рации внезапно пустила колечки дыма, истерично крякнула по-лягушачьи и начала тлеть оранжевым пламенем. Три телефона рухнули на пушистый ковёр и жалобно бряцнули. Клавиатура, зависнув в смешном сальто, бухнулась сверху. Бам. Буц. Тыдыщ.
– Один один-одинёшенек, – завёл визглявый голос, – ответьте мне. – Один один…
– Одинёшенек, – ехидно передразнил его мужской голос из-за угла, – я выживу, если сейчас зайду?
– Наталья Александровна, борща не было, взяла рассольник, – бодро затараторила стажёрка, заходя через служебный вход. – Ой, а что это здесь случилось?
– Ненавижу рассольник, – прошипела Наташка и подскочила на месте. Сердце билось за ушами, раскалёнными ладонями она коснулась лба и вдруг нервно обернулась, вспомнив о мужском голосе.
– Чего надо? – безумно вежливо спросила она.
– Спокойствие, только не убивай меня! – нагло усмехнулся мужчина и приподняв бровь, настороженно уставился на девушку. В ледяных глазах мерцало удивление.
– Рассольник, – робко повторила стажёрка.
– Два пять.
– Восемь четыре.
– Один один…
– Одинёшенек, – буркнула Наташка и взяла наконец рацию в руки:
– Секунду, у меня ЧП. Тишина.
– Я – Александр. Сто восьмой, – протянул руку мужчина и вдруг смущённо улыбнулся.
– А так и не скажешь, – зашептала стажёрка.
«Восьмой. Просто восьмой», – подумала Наташка.
Мужская ладонь была ледяной и пожар, пылающий у неё во всех клетках тела, погас. Дыхание выровнялось, движения стали плавными, как во сне. Мизинчиком девушка дотронулась до своего носа – прохладный. «Как у собаки», – мелькнуло в голове.
Сто восьмой нахмурился, пальцами потёр мочку уха и недоумённо уставился на девушку.
Тем временем стажёрка притащила старую тумбочку и радостно водрузила на неё телефоны, монитор, пепельницу и две миски супа рядом. Бульон покрылся крупными кольцами жира, а поверх крупно нарезанного картофеля, вальяжно расположился рыжий кудрявый волос.
– Фу, блин, – скривилась Наташка, – убери эту гадость.
Сто восьмой молча сгрёб обе тарелки в мусорное ведро и жестом фокусника поставил на стол свежие кексы с кокосом, три стакана ароматного кофе и пачку арахиса в карамельной глазури.
– Угощайтесь, девочки, – подмигнул он и не дожидаясь ответа, вонзил зубы в нежную мякоть выпечки.
– Ой, спасибо! Вы как волшебник! – радостно защебетала практикантка и всплеснула руками, словно школьница на новогодней ёлке.
– Тшш, – Наташка взяла себя в руки и подсела к рации.
– Единица.
– 100, «Калинка».
– Поставила. Восемь четыре.
– Звоните.
– Звоню. Давай, – кивнула она стажёрке.
– Я Аня, вообще-то, – надулась та и одновременно состроила глазки сто восьмому.
– Однако, – хмыкнул Александр и осторожно пододвинул кофе. – Наташ, ты ведь любишь?
– Ты-то откуда знаешь, – отмахнулась от него она, – два пять.
– Два пять – 130, «Рынок».
– Первый.
– Слышал. Ты вчера ребятам говорила.
Наташка отложила рацию и с наслаждением откусила кусочек кекса.
– Ммм, вкусно! И кофе ничего, – поставила стакан и внимательно посмотрела на мужчину. – Саша.
– Я, – подмигнул он ей.
– Домой меня отвезёшь, – не то спросила, не то скомандовала она.
– Отвезу, – ровно сказал сто восьмой.
– А меня? – прищурилась стажёрка.
Наталья молча посмотрела на неё и девушка бочком попятилась из комнаты.
– Хотя, я и сама дойду, не переживайте!
– Делать нам больше нечего, как переживать за взрослую дылду, – пробурчала Ната, одновременно отвечая на телефон.
– Такси 20 год, слушаю. Да. Пять минут. Адрес.
Сто восьмой внимательно наблюдал за ней. Вот она быстро положила трубку на базу и в ту же секунду схватила рацию.
– Один пять шесть.
Хмурится. А глаза весёлые. Ковыряет носком кроссовка старый линолиум и зачем-то иногда трогает нос указательным пальцем.
– Пять шесть.
– Белорусская 23, пятый.
– Поймал. Через две минуты звоните.
– Звоню.
– Провалиться не боишься? – ехидно спросил Сашка, закуривая сигарету.
– Куда? – удивлённо уставилась на него Наташка, набирая номер на мобильнике.
– Кто знает, что там под этими древними полами, – развёл руками сто восьмой, взглядом показывая ей на протёртую часть под кроссовком.
– Серая «Тойота» 359, выходите. Пожалуйста, до свидания, – сказала Наталья в трубку и недоумённо присела на корточки.
– Ого. Как так-то? Там ведь реально что-то виднеется, – и подковырнула остатки былого покрытия.
– Давай, ломай, не жалей, – подначивающим тоном сказал Сашка. – Сколько у тебя времени до конца смены?
– 15 часов.
– Да ладно, – хмыкнул он, доставая из кармана вибрирующий сотовый и выходя в другую комнату. – Да. Нет. Занят. Ты сам решил, назад дороги нет. День тебе сроку. Какие проценты? Отдыхай. Всё.
– Содержательный разговор, – хмыкнула Наташка.
– Я думал, ты уже заканчиваешь, раз сагитировала меня быть твоим извозчиком, – ответил Сашка, проигнорировав её фразу.
– Глядя на тебя, я бы сказала – перевозчиком.
И впрямь. Сашка до ужаса был похож на Джейсона Стетхема. Тот же пронзительный взгляд. Решителен, уверен, собран, напряжён. И в то же время, возмутительно спокоен и расслаблен.
– А «Форсаж» любишь? – невпопад спросил сто восьмой, гремя какими-то железяками в углу.
– Спрашивашь! – закивала Наташка, ножом ковыряя дырку в старых досках.
– А Кобейна?
– Так. Он мой, понял?
– Понял. Но мне тоже нравится. Ладно?
– Ладно, – пропыхтела Наташка.
– Что ты здесь… – начал Сашка, выходя из-за ширмы и обрывая сам себя на полуслове, – охренеть.
Да. Другими словами здесь и сказать было нельзя. Наташка отодвинула в угол стол, стулья и в буквальном смысле распотрошила часть пола. Слева лежали растёрзанные куски линолиума и обломки старых досок. Справа большая куча старых измятых газет и синих тряпок. Сама девушка стояла на коленях и заглядывала куда-то вниз, в дыру.
– Саш, ты только посмотри!
– Смотрю, – он ошарашенно уставился на эту чудную картину.
– У тебя есть фонарик? Там что-то есть, ничего не вижу.
– В машине. Сейчас принесу.
Наташка села прямо на грязный пол: «Кто бы мог подумать, что в этом офисе есть что-то интересненькое?». Она потёрла руки от предвкушения.
– Ты что, уже кого-то замочила, пока я ходил? – расхохотался сто восьмой, устраиваясь рядом с ней и включая небольшой фонарик.
– Что за странные мысли?
– Вид у тебя больно кровожадный. А если честно, о чём ты сейчас думала? – Сашка убрал ещё пару досок и направил луч в самую тьму.
– Честно? Я думала, вдруг, как в сказке – мы сейчас найдем что-то интересненькое!
– Например, старую банку чая, – сказал Сашка, подсвечивая пожелтевшую жестянку.
– Дай мне! – нетерпеливо сказала Наташка. – А это что за кнопочка?
– Что за кнопочка? – искренне удивился сто восьмой, – нет там никаких кнопочек. Тумблер включить/выключить и всё.
– Да вот же, – сказала Наташка и нажала её. Свет померк. Потом зажглась яркая лампа. Раздался дикий свист. И снова темнота.
– Саша, Саш! – позвала она. Тишина.
Девушка робко нажала тумблер «включить» и тонким лучом фонаря забродила по сторонам.
– В глаза не свети, – раздражённо сказал Сашка.
– О. Ты здесь! – обрадовалась Наташка.
– Где мне ещё быть. К сожалению, – он потёр затылок и подумал, что зря сегодня вышел на смену. Лучше бы делами занялся.
– Что случилось-то? Пробки выбило? – спросила Наталья.
– Какие пробки? Ты оглядись, – развел он руками. – Ничего странного не замечаешь?
– Ничего, – сказала Натка и посмотрела внимательней. – Охренеть.
– Именно, – сказал сто восьмой и облокотился на ствол могучего дуба.
Дуб. Какой, ко всем лешим, дуб? В офисном помещении на окраине города?
– Можно сказать: «Ну мы и дали дуба!» или это будет слишком коряво? – усмехнулся Сашка.
– Подожди ты. Надо во всём разобраться, – сказала Наташка, подскочила на месте и в тот же миг оказалась в крепких объятьях сто восьмого.
– Стоять, – твёрдо сказал он.
– Почему? – забарахталась девушка, – ничего не видно, непонятно, пусти.
– Стоять на месте, – повторил он. – Ты сначала делаешь, а потом думаешь. Так не пойдёт. Сейчас куда-нибудь наступишь и провалишься в Зарнию. Или дракона какого-нибудь призовёшь.
– Ты чего?
– Ничего. Я уже ничему не удивлюсь, Наташа.
– Ну, Саша, – заныла девушка, – отпусти. У меня уже ноги чешутся и руки зудят.
– Не Сашкай. Давай сначала осмотримся. Потом подумаем. Потом решим, что делать дальше. Потом я тебя отпущу.
– Ага. Через сто тысяч миллионов световых лет, – буркнула девушка, но силы были не равны. К тому же, небольшое зерно здравого смысла в его словах было.
– Небольшое? – ехидно поднял одну бровь Сашка.
– Я это про себя, не тебе, – увернулась Наташка, – ладно. Отпусти, я не буду никуда лезть.
– Стоишь на месте, ладно?
– Ладно, – мирно сказала девушка и подумала, что там видно будет по обстоятельствам.
Под ногами твёрдая почва. Именно почва, не дощатый пол, наспех обитый линолиумом. Так хотелось нагнуться и потрогать его – мягкий? Влажный? Мох? Гранит?
– Наталья, ты обещала, – свёл брови Сашка.
– Ничего не делаю, никуда не лезу. Ты что, мысли мои читаешь?
– Просто примус починяю, да? – хмыкнул он. – У тебя на лице всё написано.
– Так прям и всё, – заспорила она.
– Смотри, – Сашка навёл фонарь на то место, где раньше было окно.
Сейчас там нагло росли высокие кусты шиповника. На колючих ветках уютно устроились небольшие тёмно-бордовые ягоды.
– С ума сойти! – ахнула девушка. – А, что если…
– Стоять. Наташа, – предостерегающе сказал сто восьмой, – пожалуйста.
– Я только на корточки присяду и всё, – затараторила Наталья, – ножки устали. Трогать ничего не буду, никуда не лезу.
Продолжая щебетать она быстренько потрогала сырую землю. Земля. Обалдеть.
Сашка издал протяжный вздох:
– Н-да. Ну мы и влипли.
– Что сразу влипли-то? Смотри, как круто получилось! – довольно обвела руками Наталья, как будто сама лично вот это всё сотворила.
– Делать-то чего теперь? – пригорюнился Сашка, размахивая телефоном и пытаясь поймать сигнал. – Связи нет.
– Эх, ты. Тоже мне, Стетхем. Он бы точно здесь не растерялся, – фыркнула девушка.
– Конечно. Он в любой момент может сказать: «Стоп, сценариста на мыло», – подмигнул сто восьмой и неожиданно громко расхохотался.
– Ты что?
Но Сашка не отвечал. Обхватил себя руками за бока и буквально сложился пополам от дикого хохота. Звучало это поистине жутко. Как будто в огромном туннеле грохотал поезд на ржавых рельсах.
– Да уж, – вздохнула Натка, – каждый справляется, как может.
– С чем справляется? – отдышавшись спросил сто восьмой. Он жадно набирал воздух в живот и смешно раздувал ноздри, словно собака, вылезшая из воды.
– Со стрессом, Саша. Со стрессом.
– Да ладно. Тоже мне стресс, – фыркнул он, – за кого ты меня вообще принимаешь?
– Тшш, – зашипела девушка, всматриваясь во тьму.
– Что там?
Они услышали шелест крыльев и заметили приближающийся маленький огонёк. Наталья тут же выпрямилась и сжала руки в кулаки. Сашка молча задвинул её за свою спину. Наталья так же молча вышла оттуда и выразительно посмотрела.
– Ох, ну что вы, – картинно схватился он за голову, – Мисс-Рыцарь, я пасую перед вами.
– Не паясничай, – оборвала она его и сделала несколько осторожных шагов вперёд.
Огонёк уже был на расстоянии метра. Наталья присмотрелась и увидела небольшую птицу, которая уселась на ветку дерева. Свечение исходило от неё. Точнее, от янтарных глаз и свечи, зажатой в клюве.
– Что это? Посланник света? – насмешливо сказал Сашка.
– Смотри. Это же ворона! – обрадованно воскликнула девушка, подпрыгивая на месте. – Ворона!
– Ворона. Ну и что?
– Кыс-кыс-кыс! – позвала Наташка.
– Она тебе что, кошка? – покрутил пальцем у виска сто восьмой. – Гули-гули-гули.
– Ещё не лучше, – закатила глаза девушка, – у неё в клюве свеча или мне кажется?
– Вот. Шикарная фраза: «Мне кажется». В неё легко можно завернуть последний час.
Тем временем, ворона неторопливо опустилась на землю и совершенно человеческим жестом прислонила огарок свечи к старому дубу. Секунду подумав, покачав головой из стороны в сторону, достала из-под крыла небольшой свёрток и примостила его рядышком. После чего посмотрела Наталье прямо в глаза и тихо каркнула: Кар-Гонь! Кар-Зы!
– Гонь-гонь, – растерянно забормотала Наташка, мысленно подсчитывая, сколько лет назад она впервые встретила эту ворону. И эту ли? А сколько вообще они живут? А может у них есть какой-то особый клан?
Ворона подмигнула ей оранжевой бусинкой глаза и с чистым королевским достоинством грациозно взвилась вверх, медленно растворяясь во тьме. На Сашку она даже не взглянула. «Кар-Ба, Кар-Зы, Гонь-Гонь», – услышали они тихое эхо.
– Охренеть, – сказал сто восьмой, – ты что, с ней знакома?
– С чего ты взял?
– Она так на тебя смотрела, – развел он руками.
– Так – это как?
– Как смотрят на старых знакомых, – раздражённо сказал Сашка.
– Подожди, – отмахнулась девушка и наклонилась над свёртком.
– Что там?
– Еда и вода, – удивлённо сказала она, доставая две маленькие бутылочки с прозрачной жидкостью, батон белого хлеба, небольшую горсть винограда, пару персиков, четыре банана, брикет сыра, баночку мёда, пакет молока, кулёк грецких орехов, льняной мешочек с красными яблоками, несколько плиток чёрного шоколада, два огромных запечённых куриных бедра в фольге, бидон с апельсиновым соком, малиновый джем, сливочное масло, две крошечные вилочки чёрного цвета. Металлические! Две тарелки им под стать и три гранёных стакана.
– У тебя там что, скатерть-самобранка? – нахмурился Сашка. – Откуда ты всё это мечешь на землю?
Наташка и впрямь, все найденные на дне свёртка сокровища выкладывала прямо на землю, где стояла.
– Оттуда, – развела она руками, тщательно ощупывая дно, – там что-то ещё есть.
– Пара слонов и жираф? – хохотнул сто восьмой. – Давай я проверю?
– Не надо, – отмахнулась Наталья, – здесь ключ, блокнот и пара карандашей.
Она подставила чуть ближе к свету свои находки и внимательно провела пальцем по маленьким иероглифам на ключе.
– Ты знаешь китайский?
– Пока нет, – машинально ответила она и открыла первую страницу блокнота. Таблица с иероглифами. Девушка пролистала дальше. Несколько листов были вдоль и поперёк заняты разнообразными схемами и записями на китайском. Прочитать там можно было ровным счётом – ничего.
– Смотри! – ткнул пальцем куда-то в центр Сашка, – здесь написано по-русски: «Н».
– Ага. Или это английская «эйч». Или просто какие-то палочки. Кто знает.
– Да ты что. Это стопроцентов ты: «Н» – Наталья.
– Ничего не понимаю, – девушка нахмурилась и протянула Сашке стакан, – налей сок, пожалуйста.