Елена Гарда
Книга I. Дар светоходца. Враг Первой Ступени
Ремарка Юстиции
Кикимориха и вправду не съела, хотя, её роль на сегодняшнее утро ещё не была до конца сыгранной.
В половину одиннадцатого кто-то снова позвонил в их дверь. Кай вышел открывать и снова обнаружил на пороге Виталину Карловну. От утренней девятичасовой сцены эта отличалась лишь тем, что Кай был в штанах и футболке, а Виталина Карловна в платье цвета зелёного «запорожца». На этот раз в руках она держала открытку, густо обклеенную марками и плотный конверт.
– Каюшка, марципанчик мой, Музпалне и Егоргеоргичу снова почта в мой ящик пришла. Баловаться что ли кто-то вздумал? – Кикимориха просто сияла. – К вам тут гость едет, ты уж прости, я нечаянно прочитала на открытке. Ты не подумай, что меня это интересует. Это же открытка. Её кто хочешь может прочитать. – Она вытянула шею, пытаясь заглянуть через плечо Кая, очевидно, в намерении увидеть деда. Но это было не так просто, Кай практически полностью закрывал собой дверной проём. – Егоргеоргич! Встречайте сына ва-а-ашего двоюродного бра-а-та, приезжает поступать в наш Национальный Университет.
– Он в ванной, – сухо проговорил Кай, затем повернул голову и прокричал вглубь квартиры, – дед, к нам Жорка едет, поступать хочет в Универ.
Из глубины квартиры раздался «старческий» голос деда:
– Надо ж, Жорка-то! Когда успел вымахать-то?! Небось и ростом с меня уже будет, почти ровесник тебе! Нехай едет!
Виталина Карловна удовлетворённо кивнула и вручила Каю открытку. В руках её оставался конверт, клапан которого очень подозрительно топорщился.
– Здесь вот ещё для Музы Павловны письмо. Ничего не пойму. Я ж вынимала всё. Похоже, вскрыто на почте, видишь, совсем расклеилось, чуть фотографии не потерялись. Но я собрала всё аккуратно, – Кикимориху снедало любопытство.
– А, это, – отмахнулся Кай, – да не страшно. Они звонили на прошлой неделе. Это три племянницы Музы Павловны, с Дальнего Востока, они хотели пожить у неё, за квартирой последить, пока Муза Павловна с дедом в санатории полечатся. На днях обещали приехать. С Дальнего Востока. Древнеград посмотреть, всё такое… Мы вам ключи оставим, если что. Если вы не против?
– Не сомневайтесь, я и пригляжу, и подскажу, если что и жизни научу.
Кай вздрогнул. Перспектива получать уроки жизни от Кикиморихи не прельщала вовсе.
Не перегнуть… а то потом не отделаемся…
Позади раздалось шлёпанье тапок.
Кай обернулся. Мужчина с лицом, полностью покрытым бритвенной пеной и опасным станком в руке, выглядывал из-за его спины.
Голос деда проскрипел:
– Неловко, Виталина! Такая орава, столько забот, да ещё и Кай мой. Волнуюсь я что-то. Кто за ним приглядит?.. Молодые, ветер в голове один… Вот может Анну Сергеевну снизу попросить?.. Она помоложе вас будет. Не знаю… Не тяжело ли вам будет?
Взгляд Виталины Карловны горел страстным «не тяжело».
– Ни-ни, Егоргеоргич! Вы что!? Какая Анна Сергеевна ещё может быть? Мы ж по-соседски с вами. Эта Анна Сергеевна, скажу я вам, – женщина без чётких мировоззренческих позиций. А муженёк – тот вообще пьёт. И семья не выписывает ни одной газеты или журнала. О чём вы вообще!
Дед кивнул, пожал ей руки через плечо Кая (тому пришлось слегка присесть) и размахивая намыленным станком, потешно бросился назад, к ванне.
…
Как и ожидалось, Кикимориха была не против. А очень даже «за».
К тому времени, когда дед с Каем вынесли чемоданы и сумки во двор, а Муза Павловна в очках на пол-лица, завернувшись в свой узнаваемый издалека шёлковый палантин, уселась в машину, Виталина Карловна дружелюбно махала им рукой с балкона, выкрикивая вслед сердечные пожелания хорошего отдыха и обещания присматривать за обеими квартирами сколько понадобится.
Они поздравили себя. Хоть ворох писем и пришёл почти скопом, план сработал, теперь они могли в любой момент предъявить соседям молодые версии Музы и деда Егора. Кикимориной скормили фальшивку за фальшивкой, её любопытство и тщеславие сделали всё остальное. А страсть к пересудам гарантировала быстрое распространение новости среди жильцов подъезда.
Ближе к полудню со спокойной душой путники тронулась в путь. Для сегодняшнего утра событий и так было чрезмерно много. Пора было заняться более важными делами, чем ублажение соседей.
* * *
Что такое Путь, и каким образом Кай должен его пройти, до сих пор никому понятно не было, но раз все нити вели к Каргеру, с него и следовало начинать.
Кроме прочего, вчера, дождавшись возвращения компании из поездки по магазинам, Кай успел коротко пересказать им свою одиссею в часовой мастерской. Обрывочные послания, которые Каю удалось ухватить в том жутковатом измерении часов и стрелок, давали им кое-какие зацепки. Единственное, о чём он умолчал, это о тоннеле и странном саркофаге. Во-первых, это слишком походило на его сон, тот недавний кошмар, а он совсем не хотел обсуждать с кем-то свои сны, не девчонка же. А во-вторых, просто не захотел пугать их всеми этими кровавыми подробностями. Слишком это всё было фантасмагорично.
Кай не мог не признать того, что выглядело всё донельзя реально. Хотя, после встречи с кристаллимом и Велесом, говорить о чём-то нереальном было уже неуместно. Кай внутренне пожурил себя за то, что хранит слишком много тайн от своих близких. Раз уж Велес отметил каждого из них, они имеют право знать больше. Он пообещал себе рассказать им остальное в ближайшее подходящее время.
* * *
Белозоревское Суходолье испокон веку значилось захудалым графским уделом. Известность ему принёс лет сто пятьдесят назад один из последних владельцев, тот самый, что построил там нескромный каменный замок с круглой башней, бойницами, рвом вокруг крепостных стен, конюшней и псарней.
Какое-то время, перебравшись в замок всем своим двором, господин граф изволил давать там театральные постановки, привлекая к своим пиршествам духа всю уездную аристократию. Бывало, что под волнующими пассажами вагнеровских опер трепетал заповедный лес и содрогались волнами тихие воды Зорянки. Его Сиятельство являли себя плебсу на самой высокой башне в облачении Зигфрида и желали видеть вокруг исключительно только фей и гордых Валькирий, сея в мир зёрна образованности и культуры.
Земли там были жирные, и крестьянские семьи в поисках новой жизни начали стекаться под крыло эксцентричного богатея. Граф, «ради развития лучших свойств человеческой натуры», наказал всех детей учить грамоте и, «лучшим из источников радости почитать музицирование». Через время вагнерианец свои возвышенные искания перерос, церковь и школу приходскую благодетельствовать не пожелал, дорогу в деревню не выправил, какое-то время поразмышлял над перспективами строительства некоего химического заводика, а позже забрал свои капиталы и вовсе унёсся в Париж.
Крестьяне, «ради развития лучших свойств человеческой натуры», свезли детей на телегах в соседний уезд, помыкались по бездорожью и на всякие «источники радости» плюнули, но так бы и осели, если бы не нежданная проблема. В деревню начали стекаться призраки.
То ли Его Сиятельству, после многократного бдения над партитурами божественных вагнеровских прелюдий удалось достучаться до Космоса, то ли место это само по себе было плохим, но ни в лесу, ни в домах крестьянам не стало спасу от этой неупокоенной братии.
Выйдет хозяин вечером на завалинку трубку набить, – жаловались крестьяне уездному начальству, – а тут на ровном месте оранжево-жёлтым пламенем займётся покойницкий образ, да белой дымкой глаза заволочёт, да с таким отвратным чесночным духом, хоть иконы выноси! Или в другой раз явится душа блудная в бледно-зеленоватом свечении. Какая из них тихая попадётся, а какая и буянить начнёт, бывало, лишь силуэт и слабое зеленоватое мерцание, а иногда нелюдь искрами или молниями рассыплется по дому. При встрече с ним народ ощущал замогильный холод, а сердца живых сковывал смертельный ужас. С десяток домишек так и вовсе сгорело.
Уездное начальство только отмахивалось, советуя сократить потребление местного самогона да поменьше музицировать Вагнера. Но последней соломинкой, сломавшей верблюжью спину крестьянского долготерпения, стали горящие воды реки Зорянки. В аккурат под грозой… не слишком широкая Зорянка занялась беловатым пламенем. Многие даже слышали стоны неприкаянных душ.
Семьи постепенно начали перебираться в город. Графская деревенька с каменным замком и сотней заброшенных изб полвека пребывала в запустении.
Судьба Белозоревского Суходолья кардинально изменилась в конце девятнадцатого века, после начала строительства в уезде Артиллерийского Кадетского Корпуса, за которым появился небольшой военный городок для царских офицеров, а потом началось строительство особняков для высоких полковых чинов, среди которых был и некий полковник Ладожский. Следом за офицерами в те очаровательные места, овеянные мятежным вагнеровским романтизмом, потянулись их семьи с детьми, няньками и прислугой. По понятным причинам, как кадетам, так и офицерам, у которых и без того развлечений было невпроворот, было не до призраков. Бессонные ночи за балами, картами и дуэлями не способствовали налаживанию контактов с этой тяготеющей к тишине братией.
После революции там же обосновались богемные сообщества пролетарской элиты, дачные посёлки художников, литераторов и музыкантов. Эти люди, наделённые в сравнении с военными более тонкой душевной организацией, под воздействием более лёгких эфиров призраков не боялись, а даже всячески искали с ними встреч. Однако, если таковые и были, то плоды их творчества не оставили никаких свидетельств.
Так поместья и дачи переходили из рук в руки, с годами Белозоревка превратилась в престижный экологически чистый район застройки. Близость к Древнеграду и наличие лесов и реки сделали дачи там очень востребованными, цены на них уходили за облака. Новые поместья росли как грибы, с ними росли и заборы, скрывающие отдельно взятые истории успеха, дороги расширялись, местный храм процветал. И только Зорянка продолжала молчаливо и неспешно нести свои хладные воды сквозь тенистые кущи и иногда гореть.
* * *
Кай был рад перемене мест. Всю дорогу, сидя на переднем сидении, он вчитывался в написанные рукой Тори строки Пути, и если о некоторых вещах он мог хотя бы строить предположения, то часть фраз оставалась для него тайной за семью печатями.
Ему очень хотелось обсудить со спутниками свои догадки, но дед был за рулём, и, хоть рука его теперь была тверда, а глаз зорок, Кай решил в дороге его не отвлекать. Карна, закутавшись в мягкий плед, сжалась на заднем сидении у окна, Тори с отсутствующим видом уставилась в противоположное окно, а Муза Павловна, сидя между ними, держала обеих за руки.
За окном мелькали нежные пасторальные краски, полупрозрачные солнечные поля, с пока ещё яркой августовской зеленью, серебристые озёрца, коровьи стада и сельские домики. Лето удалось очень жарким, солнце заливало окрестности ярким тёплым светом, деревья не выдавали хотя бы малого намёка на присутствие ветра. Высоко в небе угадывался силуэт парящей птицы, Кай радовался, Мистика.
На душе у Кая было легко и светло, и не хотелось думать о собственном тяжёлом предназначении. То, что оно не будет лёгким, подсказывали упоминаемые в Пути «враги», «жертва» и «злонаследие». Наверняка Каргер хорошо понимал о чём речь, из его разговора с хтоником было понятно, что Кай был нужен им обоим, не ясно только зачем. Успокаивало одно – затаскивать в огнедышащую бездну его больше никто не собирался, Каргер его выкупил.
Из самого простого в Пути упоминалось, что наступит некая дата с появлением какой-то «западной звезды», и трое посвящённых откроют врата магии и гнозиса, высшего знания или вселенского разума, насколько Кай додумал эту строку. Не понятно только, для него ли персонально, или речь шла обо всём мире?
Собственно, больше всего Кая интересовала группа участников грядущего подвига. Кто они, эти «Закланник, Вор, Оракул, Берегиня, Нежданный друг, Нежданный враг и Мистик»? Кандидатура Мистика несколько вырисовывалась, птица по имени Мистика подходила, но остальные? Дед, Карна? Муза-Берегиня? Каргер тоже принадлежал к Корпусу? Мог он быть Нежданным другом? Но ведь он умер. Или нет? Кай очень хотел, чтобы ответ был «нет». Ещё был часовщик. И что там уж… Кикимориха тоже была…
Но самая многообещающая ипостась – Закланник. Это то, о чём он думает? Это роль жертвы? Не хотелось бы…
Ещё больше ему хотелось узнать, нет ли какой-нибудь волшебной дверки, через которую можно было бы сбежать с концами и забыть обо всём… Вдруг Карна не расслышала просто…
Кай даже себе не хотел признаваться в страхе, но он боялся.
Интересно, а как давно Каргер оставил ему своё послание у мастера Йозефа? Знал ли он, предвидел ли вмешательство Велеса? И если бы Кай не увяз в той проклятой пещере, возможно, он сумел бы увидеть больше знаков… Что, если бы он прошёл дальше?.. Ведь стрелка не заканчивалась в обоих направлениях. И тут Кай подпрыгнул на сиденье так, что дед от неожиданности ударил по тормозам.
– Ой, дед… я заснул, я не хотел… – Кай уставился в окно.
Вот болван… Это же было под самым носом… так просто… Если бы он не развернулся на моменте новогоднего утренника и не двинулся в обратную сторону, он мог увидеть самые ранние сцены из своей жизни. Он мог увидеть маму или даже папу. Возможно, ему открылась бы тайна их исчезновения. Он едва сдержал порыв развернуть машину.
Кай сложил пальцы у переносицы.
Ладно… мастер Йозеф разрешил приходить. Вернусь и попрошу его снова поставить меня на стрелку. А что если встать на другую стрелку? Что если во множестве вероятностей судьбы они могли бы быть сейчас с ним? Лучше об этом не думать, решил Кай и вместо этого спросил:
– Дед, ты не помнишь, в классе первом на новогоднем утреннике какая-то тётка подарила мне альбом для фотографий за костюм пингвина? Не помнишь, где он?
Дед закрыл верхний люк и усмехнувшись покосился на Кая.
– Так ты ж уже не влезешь в него, под два метра вымахал… Но если хочешь, можем новый заказать…
Заднее сиденье взорвалось хохотом. Кая бросило в жар.
– Ой, остряк! Знаешь ведь, я тебя не про пингвина спрашиваю! Я про фотоальбом, – Кай шутя треснул деда локтем в плечо.
Он и сам сдерживал смех из последних сил. Забавно вышло. Тем не менее, он не мог не заметить, что дед от ответа увильнул. Это обычно означало только одно…
Он не стал возвращаться к этой курьёзной теме и обратился к деду с новым вопросом:
– Дед, а дед, а ты уже рассказал девушкам, откуда у тебя этот бундесверовский уазик?
Дед сверкнул белоснежными зубами. Остальные с интересом прислушались.
– Нет пока… но, если кому-то интересно… – дед поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть пассажирок на заднем сиденье. Я тогда давно ушёл из армии на гражданку, – лицо деда на миг помрачнело, но он быстро совладал с собой. – Занимался тем-этим, сколько мог посидел дома, полистал библиотеку, порыбачил, поездил с однополчанами на охоту, а потом потянуло меня назад, в небо.
Взяли меня в фирму, заправлял там всем такой известный Маклин, Боря-цеховик, бандюк бандюком с целым автопарком машин. Очень он иномарки уважал, любил кортежами передвигаться по городу. Ещё и лёгкий самолёт держал для срочных встреч. Вот его я и возил. Как-то раз приземлились мы с ним на местном аэродроме, уже по взлётке выруливали, даже наших безопасников видели, и тут налетели конкуренты, и началась стрельба. Бориных водителя и охрану почти сразу положили, его подстрелили слегка, мы с ним чудом до машины добрались, на руках его вынес. Ну и дальше… вывез. Машину тоже обстреляли, ещё и гранату вслед кинули… времена такие были, только успевай уворачиваться. Но мы ушли, правда дырок нам наделали и бампер взрывом снесло… трибога в душу тарантас…
Боря тогда сильно расчувствовался, сказал, что жизнью мне обязан. А в Гелендваген этот, сказал, больше не сядет, хотел смерть обмануть, мол, если хочешь, то забирай. Вот я и забрал, Боря его ещё и починил, сильно уважал автомобили. Теперь, вот, осталась память о моей недолгой «криминальной» карьере. Всё просил Каргера его освятить… – голос деда потух, – Каргер сказал, освятить-то можно, хуже не будет, но сам отказался это делать. Вот такая история…
* * *
Дед плавно вошёл в поворот и съехал на грунтовую дорогу. В замке зажигания маятником блеснул брелок с трёхлучевой звездой. Они пересекли небольшой сосняк, миновали берёзовую рощу, и вскоре впереди вырисовались первые белозоревские усадьбы, ещё несколько километров мимо полей и огородов, и дача Ладожских встретила их квадратами цветущих разноцветных астр.
Муза закружилась, раскинув руки и напевая на знакомые стихи:
«Август – астры,
Август – звёзды,
Август – грозди
Винограда и рябины
Ржавой – август!»
Кай знал, что Муза в юности была знакома с семейством Марины Цветаевой, и искренне верил, что цветаевский пирог готовился Музой по их рецепту. Но о прошлом Музы задать вопрос так ни разу и не решился. Слишком много боли она пережила за свои восемьдесят пять лет, и об этом никогда разговоров не заводили.
…
Все вывалили из машины, разминая затёкшие ноги. История с интересом осматривала усадьбу, Карна, по своему обыкновению, отчуждённо забилась в тень. Муза пошарила рукой между кирпичами за водосточной трубой и извлекла оттуда связку ключей. Дед разгружал вещи и заносил их в дом. С особой любовью он вытянул из багажника рюкзак, наполненный книгами.
Кай был до крайности возбуждён. Ему не терпелось поскорее попасть в дом Каргера – ещё дома, после многочасовых обсуждений, он уверовал в то, что там его ждут ответы.
Муза Павловна, которая никогда не спешила с выводами, посоветовала не надеяться, что загадка решится так просто. Раз уж ни один из них ничего такого о Каргере за всю жизнь не заподозрил, значит хранил он эту тайну весьма тщательно, и были у него на то серьёзные основания.
Кай спорил, стоя на том, что Каргер всё же оставил ему послание через старого часовщика. И в послании показал именно свой чердак.
Муза какое-то время отмалчивалась, а потом неожиданно сдалась. Начать надо с того, кто эту тайну нам оставил.
Преисполненный надежд, Кай ждал, когда дед закончит с хозяйственными хлопотами, и они съездят к дачному дому Каргера. Однако, разобравшись с вещами, расселив Карну и Историю по свободным спальням и заняв отведённую им с Каем комнату, дед Егор неожиданно заартачился:
– Не спеши… Ты разве забыл? Сегодня девятый день… со дня смерти. Хочу помянуть его… так положено.
Кай онемел от возмущения. Это был удар под дых.
Какой ещё девятый день? Нашёл время устраивать поминки.
Кипя от злости, Кай вышел во двор. После яркого солнечного дня стало резко холодно. Над мертвенно-бледным лесом нависали сизые облака. Кай подумал, что если бы не разгар лета, то по всем признакам ещё до наступления темноты стоило бы ждать снега. Он побродил по огороду. Всё заросло густой травкой. Палая прошлогодняя листва почти истлела, от неё тянуло прелью как в городском парке.
Он взял грабли и пару раз протянул их по дорожке. Стало не на много лучше. Он отбросил грабли и повис на калитке, разглядывая холм вдалеке. Ему удалось убить минут пять, злость на деда не проходила. Он вышел за забор, высматривая в кронах деревьев Мистику и думая, что было бы здорово её покормить. Она, наверное, устала – столько километров в полёте.
Он пару раз свистнул. Потом пощёлкал пальцами – этот знак Мистика среди многих распознавала безошибочно. Но Мистика не отзывалась.
Душа требовала действия, немедленного. Он спустился к речушке, побросал камушки, понаблюдал за жабами и сдался. Убить удалось не больше получаса. Здесь время тянулось даже ещё хуже, в разы медленнее.
Не гулять же ему всю ночь.
Вот почему, почему, стоит ему на шажок приблизиться к разгадке, что-то ему непременно мешает? Почему так? Вот с чего это вдруг дед распился?
Кай вернулся в дом. Дед совсем размяк.
– Проклятый я… Проклятый. Всех потерял. Всех, – плакал он, обняв руками голову. – Где жена? Где дети? Теперь и ты, Каргер.
Муза присела рядом, дед нетвёрдой рукой налил ей в стопку, плеснув мимо. По салфетке расплывалось пятно, воздух наполнялся водочными парами.
Кай скрипел зубами, но молчал. Дед заел водку огурцом и снова налил, в этот раз не предлагая Музе. Она промокнула лужицу на столе и подсунула ему сухое полотенце.
Становилось ясно, что никакой поездки сегодня не получится. Снаружи полным ходом темнело. Дед хмелел всё больше, и речь его становилась путанной и невнятной.
– Я виноват. Костик. Я… – вздыхал дед. – Ушли все, одна за одной. И ты тоже. Ушли. Из-за меня.
Муза молчала.
Кай раздражённо подумал, что самое время ей начать утешать горемыку, как в плохих драмах, убеждать, что нет его вины в том, что люди умирают. Но Муза отчего-то молчала.
Почему, кстати, она молчала?
Кай незаметно посмотрел на Музу.
Почему дед так себя винит? Дед Егор, так подумать, был записной молчун. Про дочку свою, то есть про маму Кая и так ясно, скоро двадцать лет уже как ни слова не вымолвил. Но не только о них. Дед Егор почти никогда не рассказывал ему про бабушку. Где она умерла и отчего? На могилу к ней ездили, но времени там проводили совсем немного. Дед оставлял несколько цветков, разыскивал смотрителя и платил ему за следующий год присмотра за оградкой.
Вообще всё это и без Велеса было подозрительно. Очень надоело. И очень злило.
Неужели дед не понимает? Да, не понимает со своим молчаньем. Ведь медвежеголовое чудовище не из него собиралось выкачать весь Свет, хоть Карна и не видит в этом ничего плохого. Не его касался Путь. НЕ ЕГО.
Внутри Кая порвалась какая-то пружина, которая все эти дни удерживала его от взрыва.
– Может ты забыл, что католиков поминают на седьмой день? Твоя рюмка водки ему совершенно безразлична и тебе тоже не поможет…
Лицо деда побелело. Кай замер на полуслове. Он почти сразу пожалел о сказанном, но было поздно.
Муза Павловна очень спокойно проговорила:
– Смерть ещё не ушла, а ты уже оборвал нить.
Кай вздрогнул.
Откуда Муза могла… он ведь никогда никому?..
…
Он действительно видел, как смерть обрывает нить.
Когда-то в детстве, ещё первоклашкой он почувствовал, как смерть забирает чужую душу. Тогда про душу он ещё ничего не знал и о смерти не думал. Просто запомнил.
С лучшим другом Славкой они подходили к школе, и Кай, запутавшись в шнурках, сбросил ранец и немного отстал. Вот и всё. Быстро затолкав шнурки в носок, он разогнулся и увидел, как тело Славки мячиком взлетело над капотом чьей-то машины. Потом был хлопок и хруст. Славкин ботинок и синий костюмчик лежали на асфальте. Внутри под синей тканью угадывалось что-то похожее на куклу. В этот момент Кая будто дёрнуло за нитку из-под рёбер. Ощутимо потянуло. Его затошнило. В глазах поплыло и закружилась голова. Кай сам почувствовал себя куклой на верёвочке.
Он так и остался стоять на тротуаре. Вокруг случилась невыносимая тишина и время словно сгустилось. Люди беззвучно и очень медленно кинулись к костюмчику на асфальте. Кая тошнило. Приехала скорая. Милиция. Дед. Тишина давила на уши. Невидимая нить тянула и будто выворачивала его желудок. Тогда он не имел представления и о желудке, но потом она, нитка, всё же лопнула.
Он навсегда запомнил это чувство в своём теле. Славка показал ему язык, помахал рукой и больше не возвращался.
Кай повзрослел, но так и не смог избавиться от этой убеждённости. Он и Славка, и все его близкие – это соединённые нитями куклы, соединённые общей ниткой в какой-то точке под рёбрами. А нить – ведёт куда-то далеко вверх. И без неё кончается жизнь.
Вот сейчас Муза сказала о том же. Нить Каргера перерезана? Перерезана им самим? Смерть ушла или нет? Или может нож был в руках Кая?
Это было невыносимо.
…
Кай вскочил из-за стола, сгрёб брелок с ключами от машины и кинулся из дома, грохнув с досады калиткой. Через несколько секунд двигатель машины взревел, и он уехал. От радужного настроения не осталось и следа, внутри всё клокотало.
* * *
«Не хотите – не надо, – билось в висках, – я сам со всем разберусь. Сам. В конце концов, это мой Путь. Вас никто не заставляет!»
Кровь шумела у него в ушах, пальцы на руле дрожали. Дорогу к дому Каргера он знал хорошо. Ключи от дома обычно хранились под оконным отливом. Мысль о том, что он совершенно не представляет, как найти ключ от оружейного сейфа, ведь именно там он заметил символ золотой лестницы, его несколько охладила. Но…
Что если он прав, что если в доме Каргера найдутся какие-нибудь дневники, схемы, или даже, чем чёрт не шутит, адресованные ему указания? Нет, он не надеялся найти там пошаговое руководство к действию, но чувствовал, что он в пяти минутах от прорыва.
С десяток ближайших домов уже по-дачному мирно дремали. Впереди белел домик Каргера. В отличие от соседних участков его дом, огороженный ярко-синим низким штакетником, был полностью открыт чужим взорам.
Дачный посёлок Каргера планку, заданную белозоревскими нуворишами, не опустил. Заборы и засовы вдоль улицы такие, будто во дворы этих замков вот-вот внесут золотовалютный запас Гардаринии. Личность небогатого одинокого священника с его скромным жилищем всегда вызывала у белозоревских мирян необъяснимый нездоровый интерес. И ещё больший, и объяснимый у торгашей, мечтающих подтолкнуть старика к продаже участка.
Кай как-то предложил Каргеру озаботиться забором повыше, чтобы народ перестал таращиться. Каргер тогда лишь рассмеялся и, показав рукой на особенно высокую соседскую стену, сказал: «Разве этим скроешь то, что человек пытается спрятать? Самое тайное лучше всего хранится у всех на виду – люди устроены так, что наиболее очевидные вещи осознаются ими в последнюю очередь».
Да, Каргер, ты многого наговорил за время дружбы с дедом. Наверное, что-то говорил специально для меня. Может и положил что-то на видном месте. Картинки показал. Лошадку подобрал. Но что из этого было важным? Намекнул бы как-то при жизни…
Кай заглушил мотор и, хлопнув дверью, вышел из машины. С минуту он постоял перед входом. Он был готов и не готов. Сомнение настигло его, когда до прорыва оставалось лишь несколько минут.
Он верил в это. Верил. Но…
Отчего-то скребло внутри, он тревожно оглянулся и ту же заметил Мистику, она уселась на дождевую трубу. Её присутствие успокаивало.
Калитка внезапно открылась, сухие петли скрипнули. Не слишком приветливо, но всё же это могло сойти за приглашение. Он не стал закрывать калитку и зашагал по мощёной дорожке.
Заросшая травой плитка мягко пружинила под ногами, клумбы, возделанные суровой мужской рукой, были заплетены сине-фиолетовым барвинком. Давно нестриженные кусты, усыпанные душистыми белыми цветками, цеплялись за одежду.
Он снова подумал, что, возможно, сейчас за ним кто-то наблюдает, но отступать было поздно.
На крыше что-то скрипнуло. Мистика встрепенулась и повернула голову – откуда-то из глубины двора донёсся крик. Короткий, оборванный женский крик. В паре окон мигнул свет. Кай остановился и вытянул шею, заглядывая в освещённое окно.
Снова голос. Уже мужской, требовательный. Кай мог бы поклясться, что расслышал что-то похожее на: «Быстрее! Церемонию без этого не провести. Где-то должно быть записано… Ищи лучше. Он – ключ ко всему».
Кай в изумлении отпрянул. Первой мыслью было уйти, не ломиться же к чужим людям…
Вторая мысль – он вообще не думал здесь кого-нибудь найти.
И третья… похоже, за окнами дома происходил обыск.
Все три мысли противоречили тому, что Кай знал о Каргере и его доме. Каргер жил одиночкой. Бобылём. Ничего ценного в доме не держал. Никаких родных или близких здесь сроду не появлялось. И ключи от дома всегда лежали под цветочным горшком.
Не посмотреть ли мне на этих неожиданных гостей поближе?
Всё решилось в одно мгновение, снова раздался сердитый возглас, и Кай, вместо того чтобы спасаться бегством, двинулся к дому.
У застеклённой входной двери Кай на секунду остановился, снова прислушался, но из-за ставней больше не доносилось ни звука, и к тому же свет погас. Он толкнул дверь и вошёл.
…
Когда-то совсем давно он бывал здесь, всё вокруг напоминало о прежней безмятежной жизни. И застывшие ходики на стене, и фотографии в допотопных потемневших рамках. Тканные дорожки и стопки книг. Даже толстый слой пыли на вещах и тонкие бесцветные нитки паутины, свисающие с потолка. Всё было таким милым, забытым. Всё покоилось в тишине. И эта тишина была нарушена, взрезана каким-то напряжением.
В коридоре на полу не было следов, кроме его собственных. В гостиной было темно, лишь под дверью на втором этаже лежала полоска света. Свет шёл с верхней площадки, прямо с чердака, оттуда и послышались ему сердитые голоса.
Надо подняться.
Кай на цыпочках пересёк комнату, занёс ногу на ступеньку, на мгновение замерев, когда под ногой скрипнула половица. Он подошёл к двери кабинета и прислушался. Где-то повернули ключ… тишина… и шаги. Выждав секунду и переведя дух, Кай толкнул чердачную дверь.
Те, кто спорили за дверью, среагировали с невероятной быстротой. Комната была пуста. Абсолютно. Два по меньшей мере человека испарились. Кай ощущал растущее волнение, предчувствие необратимой опасности, но теперь кругом не было ни звука, ни шевеления.
Он почти крался, шаг за шагом аккуратно выбирая места для ног среди разбросанных по полу рулонов старых обоев, груды глиняных черепков, пустых рамочек без стёкол, непарных сапог, изглоданных мышами стопок перевязанных жёлтых газет, поломанных стульев и блестящей россыпи серебряных патронов. Здесь также не было человеческих следов. Всё, до чего доставал взгляд, было щедро затянуто паутиной и укрыто пылью. Кроме патронов…
Пачка с несколькими внутри валялась чуть в стороне. По их блеску было ясно, что патроны украсили мусорную кучу на полу совсем недавно.
Патроны точно хранились в сейфе. Сейф виднелся немного дальше. Он был вскрыт и пуст.
Хорошо. На виду так на виду. Что у нас здесь на самом видном месте?..
Он прошёлся вдоль стен, осматривая чердачные завалы. Столы, ящики, сейф, всё под толстым слоем пыли.
Церковные брошюры. Плакат с видом на памятник с Михайловской площади. На постаменте центральной скульптуры виднелась надпись, грубовато обведённая красным карандашом.
Он снял плакат и поднёс его к окну, вчитываясь в слова:
«Сия первая вниде в Царство Небесное от Руси, сию бо хвалят рустие сынове яко начальницу».
Свернув плакат, он переложил его под мышку. Надо получше рассмотреть его дома.
Дальше… Рваная коробочка от патронов ПЗ / ПЗА / ПЗАМ / «Змея», банка пороха с надписью «Сокол». Хм-мм… запылённый вечный календарь, с застывшим 9 февраля будущего года.
Наверняка дата имела какое-то значение, но почему же будущий год? Какое событие ждал Каргер 9 февраля 1986 года?
