Елена Дорош
Кукла Коломбины
Серьезные разговоры за рюмочкой
Ходить в питейные и увеселительные заведения полицейским было запрещено. Сыскным, правда, дозволялось, но лишь по делу, в ходе дознания. Посему собирались обычно у кого-то дома. К ним тятенькины сослуживцы обычно приходили в один из вечеров на пасхальной неделе и за столом – прежде выпив и хорошенько закусив Фефиными разносолами – затевали умные разговоры.
В такие вечера Нюрку из дома было не выпроводить. Все крутилась поблизости, и уши у нее были торчком. Слушала так, что себя забывала. Ей казалось, что, внимая взрослым разговорам, она учится сыскному делу. Без тонкостей пока, но в общих чертах.
На самом деле так оно и было. Где еще ее могли посвятить во все прелести сыщицкой работы, как не тут?
По разговору выходило, что поначалу после царского указа тысяча девятьсот восьмого, когда было решено создавать сыскную полицию, все складывалось неплохо. Появились отдельные части, и разыскная деятельность стала самостоятельной.
В сумбуре работы наконец попытались навести порядок. Другими словами, все разделить. Одним – одно, другим – другое.
Специальное справочное бюро, к примеру, занималось регистрацией преступников и собирало о них сведения. Постепенно появилась фотографическая, антропометрическая и даже дактилоскопическая техника. От одних слов голова начинала кружиться! А еще имелся учебный музей с коллекцией оружия, воровских инструментов, образцов почерков. Совсем как в Англии или какой-нибудь Германии!
Была и наблюдательная часть, осуществлявшая надзор за подозрительными личностями и адресами. Эти работали совместно со столом розыска, который, собственно, преступников выявлял и задерживал.
В этом месте Нюрка всегда немного гордилась. У них с тятенькой из всех – участок самый наиважнейший!
А уж потом пойманных доставляли в стол приводов для выяснения личности и проверки.
Порядок, конечно, не сразу стал налаживаться, к тому же начальство никак не хотело прибавить сыщикам зарплату. Перед самой войной вроде собралось, да не успело.
Теперь же с каждым годом становилось только хуже! И прежде всего это касалось непосредственно ведения расследования.
Нередко бывали случаи, когда околоточные надзиратели вообще отказывались принимать заявления о совершенных преступных деяниях, а потерпевшего сразу отправляли в сыскное отделение. Вот и получалось, что все дознания ложились тяжким бременем на чинов сыскной полиции. А где ж их столько набрать-то? Сыщики и сотой частью времени для тщательного расследования преступлений не располагали! А ведь каждый потерпевший требовал выделить ему лучшего агента! Начальству приходилось в самом разгаре отрывать их от одного дознания и посылать на другое. Перебегая с места на место, они скоро вообще теряли все нити. И что в результате? Нераскрытых дел становилось все больше, и виновны в этом, как водится, сами сыщики!
Тут Нюрке всегда становилось обидно, а пуще из-за того, что сыскной полиции никто не хотел помогать по-настоящему! Всяк радел лишь о себе! Побольше наград и почестей, а преступников пускай кто хочет, тот и ловит!
Когда в августе десятого года вышла инструкция чинам сыскных отделений, все было подумали, что неразберихе конец. Ибо в ней было отмечено, что основной целью деятельности сыскных отделений являются расследование и производство дознаний в целях пресечения преступных деяний уголовного характера. А кроме прочего, указывалось, что общей полиции следует оказывать сыскным частям всяческое содействие.
Казалось бы, после такого живи да радуйся! Хватай преступников, и каждый встречный тебе в помощь! Но не тут-то было!
Чины общей полиции оказывали не содействие в деле сыска, а явное противодействие! Не предоставляли необходимых документов, не сообщали в сыскные отделения о происшествиях, дающих возможность отличиться им самим.
Сидящие за столом горячились, стучали кулаками. В иных местах Нюрка сама чуть не плакала от обиды. Вот радей за общее дело, а тебе за это кукиш с маслом!
– Речная полиция тоже не разбежится! – запихивая за щеку пирог, жаловался седоусый унтер-офицер Катышков, перешедший в сыск из «летучего отряда». – На подмогу не прилетит! Ее бы к порядку призвать!
– Кроме речной наружную полицию тоже! – вторил ему Бурмистров, считавшийся одним из лучших агентов их части. – Подсоблять нам должны, а они легкие преступления на себя тянут, к нам же отправляют безнадежные! А ведь их аж сорок семь участков, не то что у нас!
– Добавь восемь резервных рот пеших городовых, шесть отделений коннополицейской стражи и полицейские команды на железной дороге.
– Отделение по охранению порядка забыл. Хорошо хоть «летучий» наш!
– В портовый участок бы еще! Весь торговый порт стоит без специального отряда! Дело ли! – горячился старинный тятенькин приятель Седов.
– После начала войны заботушки нам, братцы, прибавилось.
– Без малого почти два года воюем! Военное положение, оно не зря, чай! Регистрация и надзор за беженцами чего только стоят! А тут еще забастовки, и не только лишь политические!
– Снабжение столицы ухудшилось, людям невмоготу стало!
– Да что говорить! У нас на Петроградской стороне всего двести с небольшим городовых! Это на триста тысяч жителей!
– Да всей полиции – если уж правду-матку – раз-два и обчелся! Надо на патрулирование переходить! На постоянную охрану людей не хватает! На окраинах вообще городовых не осталось! Особенно путевых!
– Война все. Все она. Понятно, что преступность поднялась до небес.
– По преступности завсегда лидировали Петергофский пригородный участок, второй и третий Нарвской части.
– Третий участок Александро-Невской части добавь.
– Зато по числу грабежей мы первые! – словно хвастаясь, убеждал Седов. – У нас Путиловский завод, от него все. А уж если изнасилования – так это Александро-Невский! Все из-за театров разных, кинематографов и увеселительных заведений. Вам, Афанасий, считай, повезло: наименьшее число в центре.
– Кроме первого Спасской части! На том участке, почитай, все воры, карманники, проститутки и фальшивомонетчики собрались. В Рождественской по сравнению с ними благодать.
– Да не скажи, – вступал тятенька. – У нас дел тоже невпроворот. Еще и Литейная часть своих подкидывает. Никак территорию с нами не поделит. У них тоже и Потемкинской кусок, и Парадной с Бассейной, и нашей Кирочной. Так и норовят свои дела перекинуть. Будто бы нам делать нечего! Ворья хватает.
– Дезертиров добавь!
– Дезертиры по окраинам, не ври!
Иной раз разговоры переходили в крик, но тятенька не давал разгореться ссорам. Осторожно, по-доброму осаживал особо шумных.
Немало тому способствовала и Фефа. Только мужики разойдутся и в гневе начнут голос повышать, она тут же выкатывается в столовую то с новым блюдом, то с пирогами. И все невиданной вкусноты и духмяности! Крики тут же стихают, а за славной едой и вовсе переходят в обычную беседу. О детях, женах, планах на лето, которое было все впереди. Потом, правда, вспоминали, что не всем планам суждено сбыться из-за проклятой войны, и снова начинали горячиться.
Расходились обычно за полночь, когда притихшая на сундуке в коридоре Нюрка начинала клевать носом. Фефа выходила из кухни, стаскивала ее и уводила в комнату спать.
Но даже во сне Нюрка все думала, какое же это нелегкое дело – преступников ловить. Нелегкое, но интересное. Лучшее на всем белом свете.
Вот как!
Прекрасная Коломбина
На самом деле в бойко изложенном тятеньке плане Нюрка уверена не была. А ну как куклы не продаются? Ведь если дама в средствах не нуждается, то свои работы, вполне вероятно, просто дарит друзьям и знакомым. Относится ли к ним тот, кого они разыскивают, неизвестно. Может, да, а может, просто крадет их у хозяйки. Если так, то кукол у нее не пяток и даже не десяток. Иначе давно бы спохватилась и наглость пресекла.
Или все иначе? Кукол она делает не просто так, а для определенного человека, то есть к специальному случаю. Тогда выйти через нее на убийцу проще простого.
Но сделать это удастся при одном условии – если найти неведомую мастерицу.
Итак, возвращаемся к началу. Где и как ту даму искать?
Или она уже не уверена, что речь идет о даме?
Нюрка взяла танцовщицу и заглянула в нарисованные глаза. Совершенно непонятно, почему ей показалось¸ что куколка похожа на свою создательницу. Наверняка женщина столь же прекрасна, легка и нарядна, как и ее кукла.
– И где же мне тебя найти? – спросила она танцовщицу.
Та посмотрела огромными грустными глазами, таинственно улыбнулась и не ответила.
В самом конце пасхальной недели Краюхины пригласили Нюрку в гости. Предполагался большой – Зина так и говорила «большой» – обед, игры, а вечером чай и концерт. Нюрка, не избалованная развлечениями, ждала похода к подруге с предвкушением чистой радости. На этот случай они с Фефой приготовили новое платье с кружевным воротником и туфли с перепоночкой. Они покупались специально к празднику и лежали в шкафу ненадеванными. Лишь накануне Нюрка немного походила в обновке по дому, чтобы проверить, не жмут ли.
Туфли не подвели, наряд сидел как влитой, в косу вплели новые голубые ленты, словом, настроение у Нюрки было приподнятым и праздничным.
За два дня до этого она ходила по лавкам с подарками и гостинцами, высматривала, не встретит ли похожую куклу, поэтому ту, что принес тятенька, носила с собой в школьной сумке. Взяла она сумку и к Краюхиным. С родными была договоренность, что после праздника она останется на Васильевском ночевать, а утром они с Зиной вместе отправятся в гимназию.
Взрослых гостей, кроме нее, собралось человек пятнадцать. В основном сослуживцы Зининого отца и приятельницы матери. Детей так вообще целый выводок! Поэтому в большой квартире Краюхиных яблоку негде было упасть.
Зине, как самой старшей, досталась роль ответственной за порядок, но справлялась она плохо. Нюрка прямо с порога принялась помогать. Сладить с оравой ребятишек оказалось делом почти невозможным, поэтому, когда позвали к обеду, обе вздохнули с облегчением. Хоть час посидят в тишине.
После обеда малышей погнали кого на террасу с няньками, кого с гувернантками на улицу, благо было по-летнему тепло, – и в большой зале начался концерт.
Охочая до музыки Нюрка так и застыла на стуле. Особенно хороша была игра дальней родственницы Зининой маменьки Аделаиды Кох. Зина шепотом пояснила, что Аделаида – концертирующая пианистка. Недавно вернулась из Австрии, где выступала с оркестром Венской оперы, и остановилась у них на несколько дней.
После таких слов Нюрка просто глаз не могла отвести от пианистки и ловила каждый звук, издаваемый инструментом под ее пальцами.
Аделаида играла Шопена. Это было так восхитительно, что у Нюрки сердце сжималось. Особенно тронул ее ноктюрн в до-диез миноре. Слушая, она не раз украдкой утирала слезы.
Уже под конец музыкальной пьесы в залу вдруг вбежал самый младший Зинин братишка и, направившись прямиком к роялю, встал рядом с Аделаидой, заслушавшись.
Никто не посмел его одернуть, боясь помешать игре. Нюрка с тревогой взглянула на проказника и застыла.
В руке мальчик держал тряпичную танцовщицу!
И когда этот злодей успел ее из сумки вынуть?
Наконец прозвучал последний аккорд. Аделаида оторвала руки от клавиш, все принялись аплодировать, а Нюрка вскочила и кинулась к шалуну отбирать куклу.
Однако мальчик ее опередил: подошел и протянул куклу Аделаиде.
– Ах, спасибо, мой милый! – произнесла женщина и прижала танцовщицу к груди.
Нюрка даже оцепенела на мгновение. И как теперь получить куклу назад?
Она двинулась к Аделаиде, но та вместе с подарком юного поклонника направилась к своему месту, села и стала слушать следующего выступающего.
Нюрке пришлось вернуться. До окончания концерта она сидела как на иголках, уже не в состоянии ничего воспринимать.
Наконец выступления закончились, прозвучало приглашение на чай, и гости направились в столовую.
Нюрка нашла глазами Аделаиду и приблизилась.
– Простите меня, но произошло недоразумение. Эта кукла моя. Не понимаю, как Петя ее нашел. Она в сумке была.
Аделаида, ни слова не говоря, протянула танцовщицу.
– Я догадалась, что это не его игрушка. Взяла, чтобы он не утащил ее куда-нибудь еще.
Нюрка рассыпалась в благодарностях и собралась уходить, как вдруг услышала:
– У меня дома есть похожая. Оленька подарила мне ее три года назад на день ангела.
Если бы на голову Нюрки обрушился гром небесный, она была бы потрясена гораздо меньше. Вздрогнув, она развернулась на каблуках новых туфель и едва удержалась, чуть не упав на Аделаиду.
– Что? Что вы сказали?
– У меня есть одна из кукол Ольги Судейкиной, – недоуменно повторила та.
– А кто такая Судейкина?
– Как? Разве вы не знаете? Я думала…
Не помня себя, Нюрка вцепилась женщине в руку.
– Прошу, умоляю: кто такая Судейкина?
– Не понимаю, что вы от меня хотите, – растерялась не ожидавшая подобного натиска Аделаида.
– Просто пару слов. Кто?
– Ольга Глебова-Судейкина. Личность довольно известная в артистической среде. Актриса… сейчас даже не знаю, какого театра. Когда-то играла у Комиссаржевской, затем у Суворина в Малом. Потом еще где-то. Уже не помню. К тому же Ольга прекрасно танцует. Я несколько раз аккомпанировала ей на частных вечерах. Мы познакомились в «Бродячей собаке» в тринадцатом году. Она танцевала полонез с самим Нижинским.
Женщина отвечала вежливо и любезно, но с ее лица не сходило недоумение.
– А где находится эта «Бродячая собака»?
– Она давно закрылась.
– Тогда вы, наверное, знаете, где живет Глебова-Судейкина?
– Нет. Не знаю. Раньше я бывала у нее, но мы давно не встречались. И… я по-прежнему в легком шоке. Для чего вам знать?
– Простите меня. Простите, пожалуйста! Это ужасно невежливо с моей стороны, но ответьте на последний вопрос: вы уверены, что и эту куклу сделала Судейкина?
– Абсолютно. Это увлечение у Ольги с детства. Кажется, она сама мастерила себе игрушки. Я не раз любовалась ее работами. Таких изысканных кукол вы больше нигде не встретите. Та, что у вас, Изабелла, как и моя. В комедии дель арте это юная возлюбленная. И обе немного похожи на свою создательницу. Как, впрочем, все ее куклы. Один влюблённый в Ольгу корнет называл ее Коломбиной.
При слове «корнет» Нюрка затаила дыхание, а Аделаида продекламировала с улыбкой:
– Вы – милая, нежная Коломбина,
Вся розовая в голубом.
Портрет возле старого клавесина
Белой девушки с желтым цветком!1
И вдруг оборвала себя:
– А теперь извините, мне нужно идти.
Аделаида ушла, а Нюрка осталась стоять с куклой в руке.
Итак, мастерицу зовут Ольга Глебова-Судейкина, и она похожа на своих кукол.
Прекрасная Коломбина.
Нюркины сыскные потуги
Всю ночь Нюрке снилась Коломбина – то ли кукла, то ли живая женщина, – а утром она решила еще раз поговорить с Аделаидой Кох. Вчера своей горячностью она напугала бедную женщину. Сегодня надобно завести спокойный разговор и выведать о Судейкиной побольше. Для этого следует после гимназии напроситься к Краюхиным, что совсем нетрудно.
Однако сбыться ее планам было не суждено. Вернувшись после учебы, девочки застали всю семью на пороге. Выяснилось, что Краюхины отправляются на вокзал провожать Аделаиду в Париж, где ей предстояло продолжить карьеру пианистки. Сама Аделаида тоже была здесь, но даже не взглянула на Нюрку. Так и есть. Ошарашила она чувствительную даму своими приставаниями.
Разумеется, не привыкшая отступать Нюрка увязалась на вокзал вместе со всеми, однако и там подступиться к Аделаиде не удалось.
На перроне к Кох подбежала и кинулась на шею высокая молодая женщина. С нею была девочка лет пяти, которую пианистка сразу стала тискать, не забывая щебетать с ее мамой и беспрестанно повторяя:
– Боже, Саломея, как же я счастлива видеть тебя!
«Всю обедню испортила», – расстроилась Нюрка.
И что за Саломея такая?
Тятеньке о том, кто изготовил кукол, она говорить не стала.
Почему? Да потому что решила найти эту Коломбину-Судейкину сама.
Вот так-то!
Друзей в сыскной части у Нюрки было немало. Узнал бы тятенька, удивился бы сильно. Он-то думал, что ее посещений никто не замечает, а если с кем и сталкивается, то на ходу, случайно. Однако уже давно Нюркой была разработана и успешно осуществлялась стратегия по освоению тятенькиной территории. Другими словами, постепенно – и для Афанасия Силыча незаметно – она обзаводилась собственной агентурой, коей считала всех сотрудников Рождественской сыскной части. Исключая начальника, разумеется.
После праздника у Краюхиных она после уроков отправилась прямиком в отделение, но не к тятеньке в кабинет, а туда, где сидели рядовые сотрудники, агенты и сыщики.
Предварительно, конечно, заглянула к Афанасию Силычу. На ее удачу, тятенька вместе с агентом Кулаковым отбыл по неотложному делу, как в сыскной называли расследование.
Зато на месте был ее любимый Золотарев, пожилой добряк, у которого всегда находилось для нее доброе слово, а в кармане – тянучка или леденец.
Вот и сегодня он встретил ее улыбкой.
– Заходите, заходите, Анна Афанасьевна. Рад видеть. А батюшка ваш отбыл совсем недавно. И ребята с ним.
– Ах, как жаль! А я как раз хотела домой его позвать.
– Расстрою тебя, Анюта. Рано быть не обещались.
– Тогда можно я с вами посижу? Передохну маленько.
– Да, посиди. Ландринку хочешь?
– Спасибо.
Золотарев извлек из кармана кулечек с конфетами, отлепил несколько леденцов и протянул ей.
– Может, чаю? Голодная, поди.
– С удовольствием, – кивнула Нюрка, радуясь такому замечательному поводу завести беседу на интересующую ее тему.
Золотарев только с виду выглядел простоватым. На самом деле служил он очень давно, к тому же был коренным петербуржцем, поэтому знал многое из того, что другим сотрудникам оставалось неведомо.
Запивая чайком кислую ландринку, Нюрка ловко завела разговор про всякие увеселительные заведения и спросила про «Бродячую собаку».
– Так закрыли год назад, – не удивившись ее интересу, поведал Золотарев. – И правильно сделали.
– Неужели там всякие темные личности ошивались?
– Смотря кого считать темным, – прихлебывая из стакана, ответил он. – Если бандитов разных, то нет. Там чистая публика бывала. Поэты, художники, актеры разные. Только у них там организовалось что-то вроде закрытого заведения.
– Это что значит?
– Попасть туда можно было только по рекомендации, чужих даже за деньги не пускали. В общем, подозрительно. Вот Владимир Гаврилович Филиппов – он тогда сыскную полицию города возглавлял – и добился от градоначальника, чтоб, значит, закрыть эту «Собаку» к чертям! Только все зря.
– Это еще почему?
– Хозяин «Собаки» Пронин хитрее оказался. Выждал немного и открыл на Марсовом поле новое заведение. «Привал комедиантов» называется. И разрешение на алкогольные напитки выбил. Хитер. А все через знакомство с новым начальником сыскной полиции – господином Кирпичниковым. Смекаешь?
– Ага. Знаю такое заведение.
Золотарев поднял брови. Она торопливо поправилась:
– В смысле мимо шла.
– Ты, Анюта, смотри, – погрозил пальцем Золотарев. – Приличным девушкам в таких местах делать нечего. Разврат один!
– Да неужели разврат?
– А ты думала! Поэты через одного чистые развратники. И бабы у них – им под стать. Поэтессы! Художницы! Актерки! Тьфу!
– А вы кого-нибудь знаете, ну, из посетителей?
– Да кто ж их не знает! Каждый хоть раз был в непотребствах замечен.
– И женщины тоже?
– Ну… нет. Они не такие.
– Так вы же сами сказали…
– Я другое имел в виду: ни жены, ни матери из них путевые не получаются. Легкомысленные создания. Понимаешь?
– Как не понять, – важно кивнула Нюрка. – А вот мне ни одной из таких дам видеть не приходилось.
– Так и хорошо! Тебя, моя девочка, ничему хорошему они не научат.
Нюрка все хотела подойти к теме – вдруг Золотарев слышал что-нибудь о Судейкиной? Например, бывает ли она в «Привале комедиантов» и с кем. Но он пошел рассуждать о роли женщины и о том, что место ее в семье, а эту тему Нюрка всегда считала скучной.
Единственное, что получилось выяснить: в «Бродячей собаке» несколько раз доводилось бывать Румянцеву.
– Это по какой же надобности?
– У него там мать на кухне работала до войны. Никита ее встречал, когда задерживалась. Рассказывал нам, что там за нравы.
Румянцев там бывал? Значит, надо к нему!
Нюрка быстренько допила чай и, заявив, что к тятеньке зайдет позже, кинулась вон. Когда заходила, видела Румянцева у стола дежурного. Тот искал что-то в журналах. Вдруг он еще там?
Румянцев был на месте и, увидев ее, обрадовался. Расцвел прямо, как будто ему праздник был обещан.
Этого в разговор втянуть оказалось еще проще, и, зайдя с двадцать пятой стороны, Нюрка стала расспрашивать о «Бродячей собаке».
– Ты знал кого-нибудь из посетителей?
– А тебе зачем? Решила в богемную жизнь окунуться?
– Нет, просто… Чего пристал? Если не знал, так и скажи!
– Ну, допустим, некоторых знаменитостей я там видел.
– Кого?
– Поэтов разных.
– А из женщин?
– Их там много было.
Нюрка уже начала подозревать, что Румянцев просто тянет время, а сам ничего не знает, но тот вдруг сказал:
– Однажды я даже представление смотрел. Краем глаза. Одна барышня голая танцевала.
– Прямо голая?
– Ну… почти. А ты что думала, там девицы из Смольного института? Эта, кстати, которая танцевала, с мужем была. Он тоже из этих… из творцов. Художник, мать говорила. И как только позволил своей жене в непотребном виде к публике выходить?
У Нюрки вдруг забилось сердце. Так бывает, когда предвкушаешь удачу.
– Не помнишь, как фамилия?
– Чья?
– Ну, творца этого и его жены.
– Суворов, кажется. Или нет, подожди. Судейкин! Точно!
Он Судейкин, а его жена, стало быть, Судейкина? Конечно! Иначе и быть не может!
– А какая она, эта… танцовщица?
– Да она не только танцовщица. Другой раз стихи читала.
– Ты там что, часто бывал?
– Да не бывал я! Мать ждал просто. Ну и смотрел от скуки. Интересно же.
– Она красивая?
– Та, что танцевала? Красивая. Они все красивые там. Ну что? Расскажешь, зачем тебе знать про эту «Собаку»?
– А теперь вместо этого кабаре что? – не слушая, продолжала наседать Нюрка.
– Этого конкретно – ничего. Публика теперь в другом месте посиживает. Здесь недалеко, кстати.
– Твоя мать там уже не работает?
– Нет, она теперь в ресторане на Невском. Говорит, там посетители понятнее. Из генерального штаба.
Нюрка хмыкнула. Да, в генеральном штабе народ понятнее. Поэты и художники – все не от мира сего.
– Так скажешь? Или что? – подсунулся Румянцев и блеснул глазом.
– Да что ты заштокал! Пристал тоже! В танцовщицы хочу пойти, вот!
– Ты? Да не поверю!
– А ты проверь! – крикнула Нюрка и, показав ему язык, помчалась к выходу.
Ее просто распирало от нетерпения. Нужно любыми путями попасть в «Привал комедиантов»! Там она сможет выяснить все! Как туда попасть? Да проще простого! Устроиться на работу, и всего делов! Посудомойкой или еще кем. Неважно!
Конечно, с улицы затесаться вряд ли получится. В заведения такого уровня абы кого не принимают, но на этот случай у нее есть нужный человек – тятенька Афанасий Силыч. Для него устроить своего человека куда угодно – не проблема. Если только она сможет его уговорить.
Придется рассказать о прекрасной Коломбине – Ольге Судейкиной.
