Елена Чара Янова
Закон Мерфи. Том 2
Глава 22. Многослойная дуальность
– Стажер Мартин Камински по вашему приказанию прибыл! – козырнул Март, заходя в кабинет. Он заложил руки за спину и стал в вольной стойке, слегка нарушив субординацию. Это мелочь, но Андервуд заметит. Ссориться напрямую с этим злым репейником Марту было не с руки, но маленько уколоть очень хотелось.
Пока Андервуд сверлил стажера взглядом, Март мельком огляделся – ни одной детали обстановки зловредный ревизор под себя не переделал, все оставалось с виду таким же, как и оставлял Честер перед уходом: все безделушки на полках, книги, методички, лишь груда распечаток и заметок на столе сдвинута в сторону, и то, чтобы не мешать работать с планшетом или документами. Странно. Такие люди как Андервуд должны быть жуткими аккуратистами, вплоть до смахивания несуществующих пылинок с идеально чистого стола. И здесь не стоит обманываться выцветшими с возрастом до цвета яркого золота рыжими волосами, веснушками и веселыми морщинками в уголках глаз, что насквозь прожигали сейчас Марта холодным зеленым огнем, пробираясь в его мысли.
Минутное молчание прервалось.
– Расскажите о себе, – попросил ревизор.
Март насторожился и подобрался: он ожидал приказа, а получил пространный вопрос.
Эта постоянная кардинальная разница между внешностью и личностью, поведением ревизора и его поступками здорово смущала стажера. Он исподволь чувствовал неправильность, но мог определить лишь ее наличие, но не причину – так бывалый натуралист чувствует неладное в лишенном птичьего пения весеннем лесу. Только у Андервуда эта дуальность казалась еще и многослойной, словно каждая его черточка скрывала двойное, а то и тройное дно. Стажер посмотрел Андервуду глаза в глаза и с интонацией человека, желающего безмерно угодить вопрошающему, уточнил:
– Что именно? Формат «родился-учился-служил-женился»? Случаи из жизни? Распорядок дня?
– Это я и без вас знаю, – отмахнулся ревизор. – Расскажите об общении с первопроходцами. Как вписались в коллектив? Есть у вас вопросы, уточнения, пожелания?
– Нет, – поколебавшись, ответил Март. – Отличный коллектив, ребята юморные, мы с Ви вполне освоились. Или…
– Продолжайте, – заинтересовался ревизор легкой заминкой.
– …или вы хотели спросить, какие о вас ходят слухи, что мои коллеги хотели бы предпринять, и что думают по поводу сегодняшнего письма? – спросил Март.
Юлить ему сегодня претило, и он решил сразу избрать тактику туповатой военной честности. Авось полковник поверит в его невысокие умственные способности.
Андервуд, слегка обескураженный прямотой стажера, потер горбинку носа и перестроился.
– Хорошая попытка. Но учти, что я тебя вдоль и поперек изучил. Думаешь, я бы повелся на твой блеф?
Март скупо улыбнулся. Такой разговор ему нравился намного больше.
– Почему было не попробовать? Так как?
– А ты станешь работать на меня?
– Нет.
– А если подумать? – ревизор прищурился и улыбнулся. Морщинки в уголках глаз ожили, сделав лицо Андервуда совершенно иным, словно из полковника кто-то изгнал неведомым экзорцизмом бюрократическую язву, позволив обычному человеческому выглянуть наружу.
Март невольно улыбнулся в ответ.
– Нет.
– Давай договоримся, – предложил Андервуд. – Ты рассказываешь мне то, что сочтешь нужным и важным. Корпусу ты про мое предложение так и так расскажешь, это я про вас уже понял и буду учитывать. Впрочем, решение за тобой. А я…
– А вы? – подхватил встречную паузу Март.
– А я верну вам Честера.
Март секунду думал. Сделка выглядела честной, хотя и попахивала легким постмодернистским абсурдом. И неправильность из облика полковника волшебным образом пропала – похоже, что Андервуд очень искусно притворялся, прав был Честер. Впрочем, как оказывался прав почти всегда. Вспомнив его напутствие верить в своих коллег, в людей вокруг, в свои силы и мир, Март рискнул и протянул руку.
– Договорились.
– Если потребуется встреча, или будет что сказать, или что угодно в голову придет – присылай на смарт вызов с пометкой «Гриф», – принял рукопожатие Андервуд.
– Какой гриф? – не понял Март и пошутил: – «Совершенно секретно»?
– Зовут меня так. Гриф. В узких кругах. Свободен, – ревизор вновь перевоплотился в воплощение надменной высокомерности, и Март был вынужден ретироваться, уж больно недвусмысленно его вытурили.
Он не оборачивался, а потому не заметил, как полковник за его спиной устало ссутулился и принялся потирать ладонью лоб. Стажер неплох, да, и блефу быстро научится, это дело наживное. Вопрос только в том, успеет ли Гриф до того, как Март раскусит его игру, скинуть крапленые карты и заполнить банк-пустышку обещанным призом.
Вряд ли во всех семи – ну, теперь уже восьми – мирах бегает еще один убежденный идеалист, размахивая направо и налево верой в людей и сверкая бесконечной влюбленностью в Шестой мир в рыжих глазах с вертикальными зрачками. Словом, найти такого индивидуума, как Честер, раньше труда бы не составило, больно приметный. Если бы не растиражированный с легкой руки самого Грифа образ героя-первопроходца со всеми его особенностями внешности. Теперь только ленивый фанат визгейма про отважных первопроходцев в черный не покрасился и кошачьи линзы себе не купил. Поди теперь настоящего отрой среди подражателей.
Полковник рассеянным взглядом посмотрел на дверь, вздрогнул и поморщился, сфокусировавшись на почти незаметном темно-бордовом отпечатке ладони на черной планке дверного проема. Если не знать, куда смотреть, можно и не заметить. Но Гриф отлично помнил, кто и когда оставил этот след – и его это раздражало и стыдило сейчас еще больше, чем в первый раз.
***
Берц практически шагнул в научный отдел вслед за Санниковым, но приостановился, заметив в коридоре незнакомую фигуру – молодой человек, совсем юноша, с интересом и легкой нервозностью озирался по сторонам. Первопроходец вспомнил: ах да, курсы подготовки при Корпусе проходили трое. Март с Ви справились в рекордные сроки, а теперь вот и третий до конца муштры дополз.
Берц кивнул ученому, мол, пару минут, и скомандовал:
– Стой!
Новоиспеченный стажер застыл на месте в напряженном состоянии: рука у правого бедра, ноги слегка согнуты, тело напряжено.
– Вольно. Как зовут?
– Дженк.
Стажер выпрямился, расслабил мышцы, обернулся и протянул руку. Берц ответил на рукопожатие, представился и присмотрелся к новичку: темноглазый, темноволосый, с живым любопытством во взоре, навскидку лет девятнадцати-двадцати, но подростковой угловатости уже лишился, а неплохой рост и размах в плечах, как и отточенную тренировками плавность движений, приобрел. Неплохо.
– Так в армии не готовят, – закончив осмотр, покачал головой Берц. – Выучку вижу, но система странная. Видимо, авторская. Кто-то из наемников?
Дженк было съежился (Берц слегка прищурился и взял на заметку – похоже, что мальца несколько лет натаскивали методом «без тумака, как без пряника»), но быстро вернул мнимо уверенный прищур и разворот плеч обратно.
– Биолог.
– Эйн? Щитомордик? – изумился Берц. – Я не слышал, чтобы он брал учеников. Хотя я и видел его лет семь назад, и то один раз.
– Вы его знаете? А почему «Щитомордик»? И почему вы спрашиваете, про меня ж наверняка досье в пару гигабайт успели собрать, – забросал оперативника вопросами Дженк, и первопроходец удовлетворенно хмыкнул: Чез умеет подмечать кадры. Другой наглый вьюнош на месте Дженка поднял бы нос кверху и принялся задираться, отстаивая честь наставника-наемника и свой невеликий авторитет, этот – активно интересуется без капли предрассудков.
– Потому что я предпочитаю сначала знакомиться с человеком, потом – с архивом, чтобы впечатление себе раньше времени не портить и не искажать. А что касается Эйна… «Биолог» он для заказчиков и широкого круга заинтересованных только последние несколько лет, а до этого, пока он из шлема не вылезал и ядовитыми шуточками раскидывался в разные стороны, его только Щитомордиком и звали. Гадюка – она гадюка и есть, хоть в шлеме, хоть без, – ровным тоном пояснил Берц, не забывая, впрочем, наблюдать за стажером.
Дженк кивнул и с легкой обидой в голосе протянул:
– А мне ни слова не сказал…
Берц улыбнулся краешком рта: совсем юнец, и щеки надул так, что детсадовец бы позавидовал.
– Я б тоже не сказал, репутацию беречь надо. Пошли.
– Куда?
Вместо ответа Берц приглашающим жестом развернул ладонь – и дверь справа от них приветственно открылась. Юноша несмело заглянул в святая святых Корпуса – научный отдел – и оттуда на него пахнуло припоем к микроплазменному паяльнику, резким химическим запахом с примесью аромата смолы пихты и свежестью накрахмаленных белых халатов.
– А у вас все еще канадский бальзам используют? – тут же спросил Дженк. – А почему не метакарн?
Из-за погребенного под бумагами и голограммами стола резво вынырнул Санников, и Берц подивился прыти маленького ученого с поистине гигантским энтузиазмом. Сколько первопроходец с Дженком знакомился? От силы пару минут, а Лекс уже успел и в науку обратно закопаться, и выскочить оттуда табакерочным чертиком.
– Потому что кремнийуглеродные организмы на обычные фиксаторы почти не реагируют, а вот на терпентины вполне. Откуда такие познания, юный радивый ум? Позвольте представиться, Александр Николаевич, координатор от Всемирной ассоциации наук, – Санников энергично потряс стажера за руку и белоснежной бабочкой скользнул за стол обратно, тут же схватившись за брошенный было блокнот, в котором только что делал заметки по старинке, вручную. – Мне кажется, или я вас раньше среди досточтимых первопроходцев не видел?
Дженк застыл на месте, с обожанием глядя на Санникова во все глаза и опасаясь лишний раз пошевелиться, пока Берц ладонью под лопатки осторожно не подпихнул стажера вперед.
– Я новенький. Стажер. У меня по биологии был очень хороший учитель, – смутился Дженк и шагнул ближе к столу, бегло обернувшись и уловив краем глаза одобрительный кивок Берца.
– Заметно, молодой человек, заметно, – с довольным блеском в глазах отметил Санников, оторвавшись от блокнота. – Подскажете, кто?
– Биолог.
– Да понятно, что не химик, – мотнул головой Лекс.
Берц понимающе хмыкнул, а Дженк, смутившись еще больше, поправился:
– Кир… Кирк Сергеевич.
– Эйн? – изумился Санников, бросив блокнот с заметками на край стола.
– А вы его откуда знаете? – в один голос поинтересовались и Берц, и Дженк.
– Уникальный специалист! Еще бы мне его не знать, с таким уровнем достоверности описывать повадки динофауны Третьего… Криптозоолог, знаете, ли, археоптерикс редкого полета, а чтоб еще и в школе преподавал, заражая неокрепшие умы интересом к науке… Наподобие вашего, надо полагать, – улыбнулся ученый стажеру. – Но я Кира еще по Межпланетке помню, я тогда только в аспирантуру поступил, и мне на полставки дистанционников с первых трех колоний дали. Эйн меня поразил тремя вещами: тягой к знаниям, любовью поспать и недоверием к людям. Скольких трудов мне стоило хотя бы слово помимо дела из него вытащить! Практически клещами вынимал. Я тогда думал, что важен индивидуальный подход, знаете, разговор по душам, коммуникационный контакт… Потом меня от сего педагогического порыва преподавательские будни отучили, но первые ученики всегда запоминаются лучше всего, да у нас и разница в возрасте была лет пять от силы, считай, ровесники. Потом я про него забыл, а как несколько лет назад статьи пошли в детских научно-популярных изданиях – вспомнил. А что?
– Разносторонняя личность, – качнул головой Берц, подошел, поправил блокнот, норовивший соскользнуть на пол, кинул взгляд на содержимое и спросил: – Разрешите?
– Конечно, – махнул рукой Санников.
– Что это? – спросил первопроходец, присмотревшись к наброску в блокноте.
– Это как раз та проблема, которую нам с вами предстоит решить, – посерьезнел ученый. – Как видите, Роман Витальевич… э-э-э… Берц, да? Так вот. Дражайший вы мой первопроходец, вы готовы спасти колонию снова? Ввиду того, что Честера и Тайвина мы временно лишены, кроме вас организовать сие действо больше некому.
Спустя полчаса озадаченный до крайности Берц и чуть не подпрыгивающий от поставленной перед ними задачки Дженк вернулись в оперативный отдел. Дверь в кабинет Честера открылась, и оттуда вышел Март в состоянии столь же крайней озадаченности. Берц прищурился и объявил:
– Корпус! На улицу. Надо поговорить.
Оперативники кинули взгляд на Марта, на шаркнувшую за ним дверь, на Берца и новое для них лицо стажера, и потянулись к выходу. Оказавшись на свежем воздухе, оперативный отдел в полном составе уставился на Берца в немом вопросе.
Временный заместитель глубоко вдохнул и принялся рассказывать.
– Во-первых, знакомьтесь, наш третий стажер, Дженк. Али, принимай.
– А почему я? – заныл было Али, но под недоуменными взглядами коллег замолчал, вспомнил и кивнул. Именно ему Чез велел третьим стажером заниматься – и, видимо, точно знал, кому и почему надо новичка поручить. И не Али с распоряжением руководителя оперативного отдела спорить, пусть Чез и отстранен пока от должности.
– Дженк не нулевой, его обучал один из наемников, тебе будет интересно поработать, – Берц слегка кивнул Али в ответ, удостоверившись, что тот текущую рабочую проблему принял.
– Кто? – встрял Вик.
Берц хмыкнул – Вик не мог не вспомнить бытность свою по молодости в рядах вольных воинов.
– Биолог. – Глядя на недоумевающего Вика, Дженк поправился: – Может, вы его знали как Щитомордика, если давно тут работаете.
– Эйн? – изумился Вик. – Однако… Я бы и сам тебя на поруки взял. Но Чезу виднее.
– Да откуда вы тут все Кира знаете? – не выдержал Дженк, не забывая разглядывать первопроходцев.
Берц выглядел классическим воякой – короткий ежик каштановых волос, уверенная твердость голоса и фигуры, воспитанное опытом спокойствие серых глаз. Али, его будущий наставник, щеголял потрясающим орлиным профилем с легкой горбинкой носа и специфическим южномосковским акцентом, а сухопарый Вик сразу поразил воображение стажера шевелюрой кислотно-оранжевого оттенка с хамелеоновыми кончиками прядей.
– Такую потрясающую историю и личность стыдно не знать, – с наставительной интонацией произнес Вик. – Вот сам посуди, если бы ты был на месте наемника, куда тебя, думаю, вторая ипостась Эйна и не пустила, ты бы прохлопал байку о том, как из-за частичного отключения памяти наемник учителем биологии заделался?
– Нет, – улыбнулся Дженк. – Но там, скорее, наоборот вышло.
– Тем более. Вот поэтому среди наемников все в курсе, включая тех, кто уже не у дел, как я.
– Я не наемница, и я не в курсе, а мне интересно, – подала голос черноволосая зеленоглазая брюнетка. Ее за талию обнимал высокий блондин с мраморной кожей, белесыми волосами, ресницами и бровями, и странным фиолетовым оттенком глаз.
– Я тебе потом расскажу, Ви, – пообещал Вик. – Это шедеврально. Красный, ты оценишь.
Блондин поднял левую бровь высоко вверх.
– Да? Договорились.
На этом слове широкоплечий брюнет, стоящий рядом с Ви и Красным, вздрогнул и опустил глаза. Локус внимания первопроходцев сместился на него, и Берц спросил:
– Март, чего от тебя эта сволота хотела?
Март пристыженно обернулся в сторону офиса и украдкой посмотрел вверх: там, в окне кабинета Честера на третьем этаже, маячила грозная фигура Андервуда, а тут, внизу, на служебной стоянке рядом с флаерами, на него с интересом и без враждебности смотрели пятнадцать оперативников во главе с задавшим вопрос Берцем, и новичок-стажер. И Ви, его боевая подруга по астродесанту, улыбалась, уютно прильнув под руку к Красному.
Марту стало жутко неуютно и как-то стыдно, хотя, по-хорошему, он пока ничего предосудительного не сделал.
– Он хочет, чтобы я к нему с докладами бегал, – секунду поколебавшись, признался Март и поделился впечатлениями от разговора с ревизором: – Я решил согласиться. Мне кажется, он какую-то не то двойную, не то тройную игру ведет. Не такая он гнида, какой прикидывается.
Берц хитро прищурился и постановил:
– В принципе, я так и думал. Вот и давайте-ка мы ему устроим… тройничок.
Оперативники хихикнули, а Роман продолжил:
– Март, не пугайся. Ребят, давайте вокруг него кружок сделаем, вроде как мы его сейчас допрашивать будем.
Бойцы рассыпались, а Март поежился, оказавшись в центре внимания и круга. Берц выступил к нему и принял показательную позу классического задиры – подбородок вверх, руки на груди, одна нога вперед, пусть Андервуд понервничает, но то, что он при этом сказал, Март осмысливал с минуту, прежде чем до него окончательно дошло:
– Март, если ты готов, я могу тебе такой вариант предложить. Ты пару раз сходишь к этому стервятнику со сведениями, ничего не утаивай, говори, как есть. Мы в ответ устраиваем тебе показательный бойкот как элементу нежелательному. Ты на этом фоне пристраиваешься к ревизору и потом нам рассказываешь, что он затеял. Честера с ученым надо искать, ясно, что пропали. Стажировка – это чушь собачья для отвода глаз. Мы предполагаем, кто их стибрил. А вот куда и зачем… Но пока давайте все сделаем вид, что поверили, потому что времени препираться с Андервудом у нас нет, так что кем бы он ни был, надо его побыстрее из Корпуса выдавить и договариваться с «Авангардом» и полицией о поисках. Март, потянешь?
Март, прикинувший на себя роль двойного, а то и тройного агента, просиял и кивнул:
– Да. Мне нравится.
– Хорошо, тогда все наши разговоры, кроме, понятно, этого, передашь Андервуду, и какой-нибудь один секретно подслушанный, чтобы было за что тебя прищучить. Это мы устроим. А если что интересное нароешь, сделай вид, что ты теперь в стане врага, и поддень меня или вон Красного, прицепиться можно всегда и к чему угодно. Мы тебе руку завернем и отведем в спортзал или на улицу. Там и расскажешь, что узнал, а спарринг вполсилы еще никому не повредил.
Март все больше проникался ответственной ролью и чувствовал по спине топот предвкушающих мурашек. До чего же здорово, что он согласился пару месяцев назад на предложение рыжеглазого! Никогда еще его жизнь не была столь насыщенно-интересной, и приложить свои усилия к миссии по спасению пропавшего начальства он был готов на все сто, а потому уверенно кивнул в ответ. Берц расслабился, разомкнул руки и хлопнул Марта по плечу:
– Вот и договорились. Спасибо, Март. А теперь давайте уже обсудим важное.
Стажер только серьезно кивнул еще раз и приготовился слушать.
Глава 23. Депривация сна
То, что мне снилось, не поддавалось никакому вменяемому объяснению. Я привык к миру своих снов – в них частенько я то становился свидетелем апокалипсиса, то наоборот, выступал в роли работника какой-то жутко секретной околомагической организации, призванной мир спасти, а не угробить, кошмары случались, эротика иногда пробегала. В целом я на сны не жаловался никогда.
Но сейчас я последовательно по верхам, но довольно детально просмотрел свою насыщенную событиями жизнь, переживая заново спектр эмоций, когда приятных, вплоть до пароксизмов довольства, когда не очень, особенно последний эпизод с моим увольнением, и даже во сне мне стало понятно – что-то не так. Я сквозь сон пытался мысленно ухватить за бесцеремонные щупальца того, кто шарил в моей памяти и чувствах, но тот неизменно ускользал, пока, наконец, я не сосредоточился целиком и полностью на ощущении полнейшей безнадеги – самой сильной из испытанных за последнее время эмоций.
Я попытался как-то сконцентрировать чувство и шарахнуть им в непрошенного гостя. Ответом мне стало бесконечное удивление и осторожный интерес, и чужеродные «щупы», которые я стал ощущать отдельно от своих собственных эмоций, из бредового сна и заодно сознания испарились. Почти сразу кто-то принялся трясти меня за плечо. Кто бы это мог быть.
Я проморгался, пытаясь понять, что от меня хочет ученый, и протер глаза кулаками. Кожа лица была влажной – похоже, я во сне все-таки расплакался. Тайвин выглядел встревоженным и хмурым, а я старался запомнить ускользающую вместе со сном чужеродность, чтобы точно не пропустить и не упустить в следующий раз. Почему-то сомнений в том, что этот следующий раз будет у меня не было никаких.
– С тобой все в порядке? Ты то смеялся, то плакал во сне…
– Нет. – я тяжело посмотрел на него. – Не в порядке. Все не в порядке. Пойду-ка я в душ. Там наши завтраки на ножках еще не приходили?
Еду нам приносили строго по расписанию, но часов у нас не было, так что отсчитывать время мы могли только по этим стабильным обеспечениям полуфабрикатами, да по включению или отключению света.
– Нет еще. Да и свет еще не включили.
– А, да? Точно, – я вдруг понял, что вокруг царит привычный полумрак, разгоняемый только маленьким галогенным ночником на стене над тумбочкой. Клянусь своими кошачьими зрачками, только что вокруг было светло, будто… будто вокруг был день. Или утро. Естественный свет, но с каким-то сюрреалистическим совершенно оттенком. Это, получается, восприятие в обе стороны работает?
Я окончательно запутался и, ни слова не говоря, ушел мыться. Вернулся я в еще более мрачном расположении духа, привычный утренний ритуал ни на йоту не прибавил мне настроения. Тайвин так и сидел на койке напротив, встрепанный, серьезный и молчаливый.
– Рассказывай.
– Да что рассказывать, – я попытался сконцентрировать испытанные эмоции в приемлемую словесную форму, и не смог. – Сон приснился… странный. Очень странный.
– Сюжет помнишь? – казалось, ученого действительно интересовало, что я такого мог во сне увидать, что ему пришлось впервые за недельное пребывание здесь применить ко мне пробуждающую силу.
– Лучше бы не помнил, – слегка огрызнулся я и покаянно вздохнул. – Прости. Сейчас я с мыслями соберусь и расскажу.
Я нахмурился, пытаясь сформулировать для Тайвина внятное объяснение своим подозрениям.
– Вот смотри. Почему мы закрыли доступ в этот мир?
Ученый мимолетным движением потер указательным пальцем правый висок – значит, что-то его тоже смущает в раскладе с Седьмым.
– Потому что алкалоидные производные псилоцина в воздухе в такой концентрации, что нормальный человек через пару часов просто впадет в галлюцинаторную кому.
Я продолжил допытываться.
– И мы, значит, продефилировали по орбите, подумали о смысле жизни и улетели, закрыв планету как непригодную для жизни?
– Как-то так, да. – Тайвин начал включаться в цепочку рассуждений.
– А почему, скажи пожалуйста, мы не могли высадиться в полной защите? Наниты твои перепрограммировать, чтобы воздух фильтровали? Я же слетал – и ничего.
– Я… я не знаю. Логичным казалось не пинать дохлого лося, то есть не тратить время и силы на заведомо неперспективный мир.
– И в отчете мы обосновали закрытие Седьмого отсутствием надобности в его изучении. Так?
– Так.
– То есть моя вылазка твоего мнения не изменила.
– Нет.
– Почему? Я же не подох, и следов наркотиков не было в крови.
– Зато в воздухе во флаере были. И вел ты себя на редкость неадекватно, даже для тебя.
Я попробовал зайти с другой стороны.
– А с Шестым как было? Мы уже на готовую базу прибыли, зачем нужна была вся эта масштабная программа подготовки, если и без нас обходились как-то?
Тайвин задумался, пощелкал пальцами и коротко пояснил:
– Было так же. Ну, почти так же. Несколько групп астродесантников посменно и круглосуточно отстреливали все движущееся, пока строители боялись и строили. А потом военным надоело терять людей, и десантуру отозвали за небольшим исключением, а мы не могли носа сунуть за забор. Помнишь, инфразвуком пользовались, и тот сбоил периодически, пока я нанопротекторный купол дорабатывал. Дронов было не напастись, они если автоматические – опасность не дифференцируют, а с управлением через визор – человек вовремя не реагирует. К тому же каждый дрон – это тонкая и дорогая техника. Люди – дешевле, эргономичнее и эффективнее.
Я посмотрел на него с некоторым удивлением, поражаясь его простодушной прямоте.
– Серьезно? То есть мы стали просто более дешевой заменой роботам и десантуре?
Тайвин обозначил на тонких губах улыбку.
– Нет. Ты вспомни, в первый же выход ты принес мне столько образцов, что за предыдущие три месяца ни один дрон не перетаскал. И при этом остался жив и невредим. А потом ваша – и наша, конечно – работа смогла позволить человеку на Шестом не просто выживать, а жить и процветать. Так что вы, дорогой мой, не замена техники или десанту, а полноправный флагман первопроходческой миссии.
– Так. То есть мы, получается…
– Первопроходцы.
– И что из этого следует?
– Что вы должны детально изучать миры.
– И почему не стали этого делать на Седьмом? И не говори мне про наркотики. Пленка твоя нанотехнологичная вполне способна, мне кажется, такое вещество отсечь. И даже просто тяжелая броня… Ладно, – я перестал мучить друга вопросами и выдал конечную мысль. – Не в психоактивных веществах тут дело, зуб даю. Не помешала же полная планета наркоты и наш запрет делягам из «Апостола» не только высадиться тут, но и понастроить всего по чуть-чуть. И снова большой вопрос, откуда у них координаты Седьмого. Но это оставим. Само строительство, это же не день и не два, и вроде никто в коме не валяется. Вот ты чувствуешь нарушения в работе сознания?
Тайвин прислушался к себе, чуть склонив голову набок, отчего стал похож на диковинную очкастую птицу.
– Вроде нет.
– А это значит, что либо у них отличная система фильтрации воздуха и свой гениальный чудик в очках, который нашел то, что не нашли твои гамадрилы, либо… Сам подумай: твоя разработка давно попала на черный рынок, и если именно ей тут пользуются, то и мы могли ею же воспользоваться. Но не стали. Почему? Если принцип фильтрации воздуха другой, и у них своя лаборатория и свои ученые – нафига было тебя вместе со мной похищать? Если ты не чувствуешь перебоев в работе мозга – и я, кстати, ничего такого не чувствую, то почему все вокруг ведут себя как идиоты?
– А действительно, – озадачился ученый. – Почему я сразу отказался от повторной высадки, можно же было на данные с проб воздуха фильтры ориентировать?
– А я говорил! – позлорадствовал я.
– Неубедительно, значит, говорил, – поморщился гений.
– И это мы были на орбите. С герметично запакованными пробами, которые ты изучал без соприкосновения с воздухом шаттла. Выборочно и через космос наркота не действует. И сон этот… Знаешь, что мне снилось? Моя жизнь. Коротенько так, но с акцентами на самых интересных местах. Значит, что более вероятно, мы имеем дело не с чем-то, а с кем-то. И этот кто-то, скорее всего, разумный, и может как-то воздействовать на наше восприятие. Но я совершенно не понимаю в чем его цель.
Тайвин посмотрел на меня долгим и странным взглядом. Я в ответ вопросительно уставился на него. Наконец, почти через минуту, он отмер:
– Знаешь, что. Будь на твоем месте кто-то другой, я бы только пальцем у виска покрутил. Или по лбу постучал, вдруг есть кто дома. Или поверил бы в версию с производными псилоцина. Но некое рациональное зерно в твоей примитивной пародии на декартову логику имеется.
Я немедленно обиделся.
– Не всем же быть гигантами мысли. Что есть, тем и думаю.
– Дорогой друг, гений тут – я. Смирись. – заявил Тайвин, поправив очки.
Я прыснул – ну вот и как на него обижаться?
Неделя детального изучения природы Седьмого доказала мне, что я не знаю о биологии и о мифологии примерно ничего. Эта планета не поддавалась ни воспетой моим очкастым другом декартовой логике, ни классическому научному рационализму, ни моему хитро вывернутому способу познания мира – через интуицию и любопытство, ни аналогии с мифами ацтеков, хотя на Шестом сравнение с греческим бестиарием прокатывало только так и здорово помогало Корпусу в работе. Я никак не мог выявить элементарных пищевых цепей, казалось, что вся система продуцентов, консументов и редуцентов попросту сошла с ума, потому что одни и те же твари, и все как одна – исключительно дикой расцветки – вели себя по-разному в разное время суток и в разных условиях.
Отчаявшись понять, кого может потреблять местная кровожадная теплокровная мошкара, в непомерных количествах населявшая здешние болота, я с досадой и легким оттенком паники наблюдал, как два роя зависают друг напротив друга, а потом идут стенка на стенку. Или второй рой улетает восвояси. Или внутри первого начинаются планомерные акты каннибализма. От чего это зависит? Где тут хоть намек на стройность миропорядка, к которой мы все привыкли?
Да что уж там. Я бы и не понял, что мошкара теплокровная, если бы Тайвину экземпляр в банке с дурно пахнущей жидкостью не принесли. Штатный гений подождал, пока охрана вместе с лаборантом, что насекомое принес, уберется из нашей просторной тюрьмы, и принялся шипеть отборные ругательства. Что раствор формалина для консервации образцов не применяют уже полвека как, что наверняка ткани уже потеряли эластичность, так что вскрыть и детально понять, с чем мы имеем дело, будет очень затруднительно, что лучше бы использовали спирт, он хотя бы менее пахуч и ядовит, что нечего из нанокибернетика делать затычку по всем направлениям, что он им, химик или ксенозолоог, что…
Мне быстро надоело, и я снова засел за обработку записей. Интересно, как они умудрились их заполучить, если нам не удалось дроны и до середины тропосферы довести? И я сильно сомневался, что на поверхности, с таким-то обилием жизненных форм, судьба техники была бы принципиально иной. От размышлений меня оторвал Тайвин, с хмурым видов сообщив:
– Ты когда-нибудь мог предположить, что насекомое может быть гомойотермным?
– Каким? – переспросил я. Термин показался мне смутно знакомым.
– Теплокровным. Смотри, – он развернул проекцию продольного среза тела животного. – Размер небольшой, три-пять сантиметров в длину, строение тела аналогично банальной мошке, но у нее развит мозг, сложная нервная система и разветвленная кровеносная. И ротовой аппарат колюще-сосущий. Ты представляешь, сколько одна-единственная мошка должна потреблять энергии, чтобы обеспечивать стабильный метаболизм и поддержание эндогенной температуры?
– Нет. Но теперь уже примерно да. А, так вот почему они сами себя жрут периодически, – понял я. – Не хватает калорий, иначе с голоду можно сдохнуть быстрее, чем найдешь, у кого крови насосаться.
– Чтобы выжить, она должна добывать себе еды по своему весу в сутки минимум, как землеройка или колибри, а чтобы нормально жить – в несколько раз больше. А ты видел хотя бы одно животное на записях крупнее собаки?
– Нет, не видел, – признал я. – А как так?
– Либо мы чего-то не знаем о здешней природе, либо ты прав. Кто-то водит нас всех за нос, – с недовольством произнес штатный гений.
Я не стал заострять внимание на своей потенциальной правоте – вопрос возможного присутствия иного разума меня интересовал намного больше. А иначе как объяснить все нестыковки?
