Елена Алексеевна Кузнецова
Всё к лучшему
Они замолчали, и Аш услышал, как звонкий голос выводит какую-то мелодию. На таком расстоянии слов было не разобрать, да и мелодию угадать сложно. Песня то затихала, то усиливалась, доносясь птичьей трелью до ушей правителя и его молодой жены.
– Дияла, дорогая, не понимаю, чем она тебе мешает? Павлины в моём саду кричат куда громе и противней, а это щебетанье можно не замечать.
Красавица Дияла раздражённо сверкнула глазами:
– Я не понимаю, почему она поёт так, словно счастлива. Эта замарашка одета хуже, чем последняя рабыня в твоём дворце, ест сухие корки, которыми побрезговала бы даже твоя собака, но при этом поёт!
– Хм! Действительно интересно…
Утром, едва взошло солнце и звонкие трели птиц достигли ушей правителя, он повернул перстень, нашёл мысленно одну из щебечущих птах, сказал ей:
– Будь моими глазами! – и приказал лететь к домику на террасе.
Слетела птица к хижине, села на ветку яблони и стала ждать. Вскоре из домика вышла его хозяйка, одетая в серое застиранное платье. Как и думал Аш, она была молода, но к его огорчению красотой похвастаться не могла. Похожа на невзрачного воробышка.
Глазами птицы наблюдал Аш, как девушка омылась в прозрачном ручье, что протекал через её сад, рассыпала во дворе крошки и зёрна для птиц и когда они привычно слетелись на её угощение, принялись клевать, щебетать и толкаться, села на крыльцо с лепёшкой и щербатой чашкой.
Тут Аш оставил птицу. Хоть перстень и давал ему власть, но всё имеет свои границу и свою цену. И тратить без меры свои магические силы на наблюдение за столь ничтожной особой он не собирался. Вот только весь день ему вспоминались ясный взгляд и улыбка, с которой смотрела дурнушка на рассвет, когда пила свой чай под птичьи трели. Вечером он вместе с Диялой вновь стоял на галерее и слушал, как поёт девушка, любуясь на закат.
– Милый, сделай что-нибудь! – потребовала Дияла. – я не хочу, чтобы это ничтожество каждый вечер напоминало мне о себе своей дурацкой песней.
Ничего не ответил Аш, но на следующее утро велел своим слугам узнать: кто и по какому праву живёт у стен его дворца. И когда Дияла вновь потребовала у него прогнать от дворца нищенку, ответил:
– Я не могу. Ещё мой дед за верную службу подарил её деду право жить здесь. И пока во дворце правят его наследники, в домике у дворцовых стен могут жить потомки верного слуги. Мне не под силу нарушить слово предка. Но я могу попробовать заставить её перестать петь. Хочешь?
– Да! Сделай это.
***
Узнав от слуг, что Сола зарабатывает на хлеб подённой работой в городе, Аш издал закон, запрещавший нанимать незамужних девиц на любую работу без согласия отца или старшего брата, «чтобы защитить их». Так было написано в указе. Ведь наниматель, зная, что у девицы есть заступник, не посмеет обижать и обманывать её.
На следующий день после издания указа Аш с нетерпением ждал – запоёт ли девушка. Ведь по словам Диялы, хозяйка домика сегодня вернулась из города не вечером, как обычно, а уже в полдень.
– Значит, мой закон выполняется, и она лишилась работы. Теперь она знает, что больше не сможет получить даже медный грош в моём городе. Ей будет не до песен.
Но в этот вечер девушка пела даже больше, чем обычно. Утром Аш вновь подчинил себе птицу, чтобы увидеть, как грустит оставшаяся без заработков Сола. Но лишь услышал, как допив чай и поставив кружку, Сола сказала сама себе:
– Ничего, всё к лучшему. Зато теперь я вольна, как ветер над волнами.
И увидел, как девушка направилась по тропке к морю.
Вечером Сола снова пела. Так прошло несколько дней и Аш не выдержал. Он принял облик старого стражника и пришёл на закате к её дому.
– Девушка, каждый вечер, возвращаясь со службы, я слышу, как ты поёшь. Почему ты это делаешь?
Сола улыбнулась в ответ:
– Я люблю петь и так благодарю Бога за прожитый день.
– Я смотрю на твой ветхий дом, на твой наряд и не вижу повода для песен. А после указа правителя ты и хлеб, наверняка, купить не можешь. За что же благодарить?
– Пусть ветхие, но у меня есть и дом, и наряд. Нет у меня теперь монет, так что ж. Море добро ко мне. Я собираю его дары, ловлю рыбу. Деревья, что растут в моём саду, скоро принесут свои плоды. Как-нибудь проживу. Зато теперь руки мои, что раньше разъедал щёлок от долгих стирок, зажили. Не приходится больше тяжело трудиться на чужих людей. Так что всё к лучшему. Как же мне не петь?
Ушёл Аш и зная, как нравится девушке слушать по утрам птиц, напустил ядовитых змей, что разогнали их. И делал так несколько раз, пока привыкшие получать корм в этом дворе птицы не смирились и не перестали прилетать к Соле.
Прилетел после этого птицей, сел на ветку, чтобы увидеть, как теперь встречает утро Сола. Девушка сидела на крыльце, держа в руках щербатую кружку. Лицо её не было так безмятежно, как прежде. Она не улыбалась. Но вот заметила птицу, что служила Ашу глазами, и просияла:
– Как добр Господь. Он разогнал змеями птиц, зная, что больше нет у меня семян и крошек для них. Но прислал тебя мне в утешение. Уж для одной я сумею найти что-то.
Оставил птицу Аш и задумался: как ещё испытать девицу? Её вечерние песни стали для него вызовом. Он не понимал, как можно радоваться такой жизни.
Дияла, наблюдавшая за домиком внизу ещё внимательней, чем Аш, выговорила ему как-то:
– Я не знаю, что ты делаешь, муж мой, но эта нищенка поёт ещё веселее, чем прежде. Ещё бы! Теперь она свободней, чем была. Возвращается домой со своих прогулок ещё раньше. Наверно, и не устаёт так, раз не работает.
– Пожалуй, ты права, дорогая. Попробую по другому. Пусть тяжело трудиться с утра и до ночи. Тогда ей точно станет не до песен.
***
Сола смотрела как там, вдали, солнце в розовой дымке опускается в море и напевала, чтобы заглушить голод, сосущий изнутри. Песня помогала не думать о том, что настанет завтра. Или послезавтра. Или, может, через неделю, но наступит обязательно тот день, когда даже скромные припасы из сухофруктов и остатков муки подойдут к концу, на море придёт сезон штормов, когда к берегу даже не подойдёшь, и что тогда ей делать? С голоду умирать?
От таких мыслей становилось грустно, и Сола пела всё громче, чтобы отогнать тоску и вновь поверить, что всё к лучшему.
