– И почему он сиял?
– Потому, что кроме великого почёта и вероятности стать отцом Верховной жрицы храма Инанны, отец избранного ребёнка получает в благодарность от храма огромные деньги. Например, сейчас уважаемому Акки обещано в день прихода его дочери в храмовую школу 300 мер пшеницы и 30 рабов. И много серебра. Сколько – мы не знаем.
– А на эти деньги, что можно купить, вы тоже не знаете?
Я с интересом посмотрела на свою собеседницу.
– Говорят, что Акки хвастался своим друзьям, что он собирается купить 1000 мер отборной пшеницы, или 100 рабов, или поместье на заливных землях. Рабы в Шумере очень дорого стоят.
– Ну, хорошо. – Покупка рабов меня интересовала меньше всего. – А что стало с девочкой дальше?
– Ровно через 12 дней после праздника Урожая наступило полнолуние. В это время люди обычно выходят на площади и ждут. А потом встречают Богиню. Так вот. Как только Луна достигла середины небосвода, с девочкой случился такой припадок, какого не припомнят даже самые старые целители. Из храма приехал сам Верховный жрец Лугаланда, но девочка ничего и никого не слышала, билась об землю и стены домов, сломала руку рабыни, пытавшейся её удержать. Так продолжалось всю ночь. Её еле смогли спеленать и отнести в дом. Но и там она орала. А на рассвете она наконец-то упала на землю и осталась недвижна. Откровенно говоря, все вздохнули с облегчением. Её перенесли в комнату, которую ей выделили как жрице Богини. Лежала не шевелясь, не ела, не пила, не открывала глаз. Её только часто обмывали и всё время давали воду по капелькам, чтоб сквозь зубы попадали в горло. Храмовые врачи ничего не могли сделать. Это продолжалось ровно 7 дней. Сегодня уважаемый Акки решился позвать меня.
Да, интересно девки пляшут – по четыре сразу в ряд. И что прикажете мне делать? Но продолжим собирать информацию, всё равно ничего другого я сделать сейчас не в состоянии. Да и моя собеседница легко идёт на контакт. Кстати, а почему? И вообще, кто она такая?
– Лучше скажи мне, кто ты? Что сделала со мной?
– Я всего лишь простая местная колдунья. И с тобой я ничего не делала. Я позвала душу девочки. Но отозвалась ты. Значит, её души в этом мире больше нет. И никогда не будет.
Женщина на удивление легко поднялась, подошла ко мне и присела на край лежанки. Тихонько провела рукой по моим волосам, потрогала лоб. Очень захотелось заплакать.
– Жара нет. Пить хочешь?
Тут я почувствовала такую жажду, что даже ответить не смогла, а только закивала головой, как китайский болванчик. Женщина поднесла к моим губам маленькую чашу из обожжённой глины, наполненную водой. Я пила, задыхаясь и захлёбываясь, и не было в мире ничего вкуснее этой воды. Чаша быстро опустела, женщина поставила её на шкафчик и снова повернулась ко мне:
– Есть тебе пока нельзя. Подожди с часок.
Села рядом со мной и снова продолжила разговор:
– И что ты собираешься делать, Дина?
Я задумалась. В голове, почему-то, сразу высветилась просьба неизвестной древней сущности о поисках гиперборейского артефакта, но вряд ли стоит об этом пока упоминать. Да и, положа руку на сердце, вряд ли девятилетняя девочка в незнакомом мире, в другом времени сможет что-либо сделать в этом направлении. Интересно, моё имя колдунья произнесла хоть и медленно, с трудом, но совершенно правильно. И вообще она производила очень неоднозначное впечатление. Слишком странные тут простые местные колдуньи. Приходу человека из другого времени не удивляются, манеру разговора и сленг будущего понимают, лечить умеют, анализировать события, судя по недомолвкам и гримасам – тоже. Разносторонне развитые личности. Нам бы в наше время таких простых представителей простого народа.
– А что бы вы посоветовали мне, тётенька?
Та восприняла мой нахальный вопрос совершенно спокойно, только где-то в глубине тёмных глаз вспыхнули и погасли весёлые искорки. Потом, немного подумав и очевидно приняв какое-то решение, начала говорить тихим, но очень серьёзным голосом:
– Зови меня Обейда, думаю, что могу разрешить тебе это. А что касается твоего вопроса, то ты и сама всё понимаешь. Рассказать людям о себе правду – значит признаться или в безумии, или в том, что твоей душой овладел демон. А у нас отношение к таким вещам крайне серьёзное. Тогда тебе придётся отдать себя на милость толпы или жрецов. И неизвестно, что хуже. Если толпа тебя просто убьёт, то жрецы попытаются или прогнать демона, или договориться с ним. А пройти через это, сохранив здоровье и рассудок, не сможет никто.
– Значит…
– Значит, ты спокойно выздоравливаешь, на радость отцу. Становишься тихой, молчаливой, послушной девочкой. Затем делаешь всё, что скажут тебе жрецы. Ничего особенного они тебе не сделают пока, ибо ты находишься под покровительством Богини.
– А мой припадок?
– А может она послала на тебя болезнь, чтоб исправить твой невыносимый характер?
– Да, это вариант.
– Вот именно. Дальше ты идёшь в храмовую школу и получаешь все знания о наше мире, какие сможешь получить.
– Как же я смогу учиться, если о вашем мире ничего не знаю! – заметила я с долей негодования.
– Ты на каком языке со мной говоришь? – будто не слыша моих довольно глупых возражений, спросила колдунья.
И в правду, что я дурью маюсь? Наверное, имеет место детская болезнь левизны, тьфу ты, господи, вспомнилось. Видимо, эта сама Арбела на меня всё-таки своей дурью влияет. Но, придется отвечать:
– Вроде, на шумерском.
– Раньше ты его знала?
– Нет, конечно. Откуда бы.
– Тогда могла бы сообразить, что и остальную память своего нового тела ты можешь использовать. Вот скажи, как зовут твоего нового отца, и кто он?
Немного подумав, я ответила:
– Уважаемый Акке, сын Натту, младший писец отряда по сбору податей энси Урукагины.
Вот ведь, и здесь налоги на первом месте, куда ж без них.
– Правильно. А про мать что скажешь?
Тут мне даже думать не пришлось, слова полились сами, видно девочка мать свою любила и уважала:
– Моя мама – старшая наложница уважаемого Акке, бывшая рабыня, купленная им в городе Эриду 10 лет назад, у египетских купцов, которые, в свою очередь, взяли её в городе Арбелы у её родственников, вроде как за долги. Её долго не покупали, почему-то. Ведь красивая. Отцу досталась довольно дешево, когда ей исполнилось 13. Мама рассказывала, что она была дочерью богатых и уважаемых родителей, но они умерли от болотной лихорадки и родственники забрали всё доставшееся ей в наследство имущество. Ей тогда было 11 лет. Она уже была просватана, но родственники подсунули им свою дочь. А парню сказали, что девочка умерла от горя. Он поверил. Хотя я думаю, что бросил её, когда узнал, что у неё всё имущество отобрали. К Акке попала в услужение. В ранг наложницы её перевели после моего рождения.
– Опять всё правильно. Теперь ты понимаешь, что, хотя Арбела была глупа и своенравна, но её знания об окружающем мире ничуть не меньше, чем у любого девятилетнего ребёнка. К тому же её матушка смогла вложить в её тупую башку некоторые знания о жизни, благо сама родилась в знатной семье и получила хорошее домашнее воспитание. Так что в храмовой школе ты учиться сможешь.
– А потом?
– Трудно сказать. Не знаю, какие планы строит на тебя Верховный жрец, но не думаю, что они направлены на твоё благо. Придётся тебе держать глаза и уши открытыми. Но учиться тебе надо, обязательно. К тому же, в любой момент, ты можешь уйти ко мне. Научу тебя стихийной магии, которой не обучают в Храме. Тогда, возможно, ты сможешь не только выжить в этом времени, но и выполнить свой долг. А теперь спи, тебе надо набираться сил.
Как только она это сказала, глаза стали слипаться, и несколько раз душераздирающе зевнув, я буквально провалилась в сон. Там на меня нахлынули волны мыслей и образов, большинство из которых я уже благополучно забыла. Но зато теперь всё вспомнила чётко. И даже во сне, меня постоянно одолевала мысль о том, что этот мир не просто далёк от моего по времени, он совершенно другой. Попади я в 17–19 век, даже в средние века или в период римского владычества – всё было б легче. Что-то мы об этих временах знали, о чём-то с большой долей вероятности догадывались. Судя по дошедшим до нас литературным памятникам, жили тогда практически такие же люди, как и в моё время. С теми же страстями, чувствами, даже похожими законами. Но вот здесь всё же что-то было не так. Ладно, я подумаю об этом позже.
О Шумере достоверно известно почти ничего. Найденные письменные произведения считаются легендами и мифами, если не сказками, потому как пропитаны мистикой, магией и чем-то внеземным, а такого в реальности не может быть, ибо говорят ученые, "потому что не может быть никогда". Правители Шумера, указанные в дошедшем до нас Царском списке, объявлены мифическими, потому что отсчёт времени правления первого из них начинается с 3000 г. до н. э. Но это цари. А люди здесь занимались сельским хозяйством и в 10-м тысячелетии до н. э. Но главное в том, что даже религия и представления о мире здесь, судя по всему, совершенно не похожи на то, во что верили другие народы. Так что, какие эти шумеры на самом деле – мне, возможно, и предстоит узнать.
Следующим утром меня разбудил мужской голос, который я уже слышала раньше сквозь сон. Громким и радостным шёпотом он спрашивал, правда ли, что я вчера приходила в себя, и как его любимая доченька сейчас себя чувствует, и когда она сможет встать и отправиться в Храм, ведь занятия начнутся уже через 6 дней. Ему отвечала мать девочки, что со мной всё в порядке, просто сплю и лучше меня не беспокоить. И такое счастье слышалось в её голосе, что и на мою душу её радость легла мягким, пушистым покрывалом. Но мужчина настаивал, и дверь стала приоткрываться с тихим, можно сказать деликатным, скрипом. На пороге возник мой как бы родитель, уважаемый Акке, сын Натту.
Мужчина лет сорока, невысокого роста даже по меркам древнего мира, с чёрной окладистой бородой, очень ухоженной – завитой и умащенной благовониями. Его бёдра прикрывала недлинная юбочка с вышитым орнаментом в виде каких-то цветочков, на ногах – кожаные открытые сандалии, на груди красовалось медное украшение в виде головы какой-то птицы. В общем, скромненько так одет, по-домашнему. За ним стояла милая молодая женщина лет 25–27, с тёмными вьющимися волосами, коротко остриженными, и совершенно нагая, если не считать мелких медных бус на шее.
Я знала, что здесь рабыни, наложницы, а в бедных семьях и жёны, дома ходят без одежды, дабы хозяина и повелителя в лишний разор не ввести. Поэтому её появление в нудистском виде встретила с некоторой иронией, но без особого ошеломления. Произнесла родителям соответствующие слова приветствия. Правда немного запинаясь и раздумывая над порядком слов. Но мои нестыковки, видно, списали на болезнь, да и радость уважаемого Акке, сына Натту, была столь велика, что на подобные мелочи внимания он не обратил. Родитель простёр руки ввысь и возопил:
– Благодарю тебя, великий Ан! И тебя благодарю, солнечная Инанна! И за спасение дочери обещаю принести в каждый из ваших храмов нашего города по мере зерна, баклагу мёда и 2 жирные птицы!
Да-а-а, батюшка оказался жук ещё тот! Это ж надо так хитро обещать жертву: ни вид зерна, ни вид птицы в своём обете он не упомянул, а цена пшеницы и проса, гуся и курицы весьма различна, да и баклага в отличие от кувшина вмещает в себя гораздо меньше. Что значит опыт работы в налоговой службе! Но тут уважаемый Акки отвлёкся от божественного и направил свой радостный взор на меня:
– Как ты себя чувствуешь, Арбела?
Я не стала разочаровывать родителя:
– Завтра уже попробую встать, мой господин. Но когда идти смогу в Храм – не знаю. Еще слабость большая.
Счастью уважаемого Акки не было предела. Он осыпал меня ворохом похвал и благословений и умчался в Храм Ана сообщить, что избранная очнулась. Чтоб, значит, они готовы были выразить отцу героини соответствующую благодарность. В этот момент я и увидела, что мама девочки смотрит на меня с каким-то напряжением. Не раздумывая, я протянула к ней свои ручонки, и женщина не выдержала. Она бросилась ко мне, обняла, и гладя по голове, принялась бормотать и приговаривать что-то ласково-успокаивающее. Но через некоторое время она отстранилась от меня и, глядя в глаза, спросила:
– Арбела, девочка моя, но ведь ты не хотела идти в школу. Ты мечтала через три года выйти замуж за сына уважаемого Ишби, начальника твоего отца. Почему ты передумала?
Ну что тут скажешь! Мать сразу заметила нестыковки в поведении родной дочери. Стараясь оттянуть время ответа, я прижалась к ней, спрятав голову подмышкой. Но отвечать всё равно пришлось:
– Мне видение было. Великая богиня гневалась на меня за плохое поведение, говорила, если не послушаюсь, не изменюсь – накажет ещё сильнее. Наверное, я и впрямь плохо себя вела. Я исправлюсь, мамочка.
Женщина долго всматривалась в мои глаза, потом притянула меня к себе, и мы долго сидели, молча наслаждаясь теплом друг друга. И вдруг до меня донеслось тихое:
– Может так оно и лучше…
На следующий день, первым ко мне пришёл Ур-Лугалединн, бару того главного Храма Ана, а также его заклинатель-ишибу. Надо отметить, что его осмотр и лечение, прямо скажем, было феерически нетрадиционным в понятиях реалий моего времени.
Для начала, он буквально вплыл в комнату, придерживая одной рукой край роскошного плаща, украшенного красными и зелёными шарфами и накидкой, отделанной мехом леопарда. Вторая длань ловко играла печатью, подвешенной на магическом двойном шнуре. Очень миленький каунакес[1], с длинными тканными волосами, напоминал гриву льва и цветом, и густотой. Длина его плаща, как я узнала позже, балансировала на грани государственной измены. Этот плащ был почти по самую щиколотку, почти достигал положенной длины одеяния лугаля! А его голова! Это же опера, «Кармен»! Длинные волосы парика, заплетённые в косички и украшенные бисерными нитями из сердолика, были закручены в конструкцию, напоминающую рога быка-производителя. Видимо, из-за отсутствия густоты волосяного покрова, борода была накладной, но зато длинной и украшенной серебряными бусинками. Но истинным украшением этого светила медицины были роскошнейшие бакенбарды. Они действительно были великолепны: длинные, пышные, густые, завитые, подкрашенные хной и опрысканные вроде как белой амброй. Всё это можно было бы простить, у каждого из нас есть свои маленькие слабости. Но его лечение! Такое прощать нельзя. Так что шоу продолжалось.
За уважаемым бару трое рабов несли две корзины, переносной стул и два сундучка с лекарствами и магическими принадлежностями. Удобно расположившись на принесённой мебели, Ур-Лугалединн принялся рассказывать о своих заслугах на поприще врачевания недугов. Всего четыре раза упомянув, что он является жрецом-гадателем и заклинателем-ишибу главного Храма Ана, и заметив, что, если бы не избрание меня Богиней, не видать нам его в нашем доме, так что в качестве доказательства своего мастерства и высоких полномочий, представил нам свою личную печать. Каждый присутствующий член семейства (здоровый, разумеется) был допущен к руке и вслух проговорил всё, что прочитал её хозяин. Пришлось всё запомнить, не смотря на болевшую голову. Потому как на печати было вырезано бородатое божество в длинном одеянии. В правой руке бог держал нечто, похожее на таблетки. Рядом было изображено дерево, с которого свисают два инструмента, напоминающие хирургические иглы. На двух высоких постаментах стоят некие сосуды. Но главное не это. Надпись, выполненная чёткой клинописью, гласила: "О бог Эдинмуги, наместник бога Гира, помогающий родящим самкам животных, Ур-Лугалединна, врач, является твоим слугой".
Насколько я потом смогла разобраться в шумерских реалиях – это означало, что данный господин учился, выражаясь моим современным языком, на ветеринара. Поэтому неудивительно, что после знакомства, которое к невероятному нашему облегчению, наконец-то завершилось, он сделал следующее. Определил болезнь как воспаление головы, наложенное рукой одного из демонов Удуг, по причине обиды за моё избрание. Теперь-то, после рассказа Обейды, я понимала причину озвучивания такого диагноза. Но сначала была в полной растерянности. Потом этот прохиндей вынес окончательный вердикт: девочка будет жить и поправится, но лечение будет долгим и трудным. Поэтому необходимо посвятить её в жрицы Инанны как можно быстрее, а то мало ли что. Как мне потом объяснила Обейда, в случае моей смерти до этого момента – ритуал возможен только через 3 праздника Урожая на четвёртом. Ибо люди не смогли сохранить Избранную до её передаче Инанне. А если я стану жрицей и умру от проклятия демона, сразу через 10 минут после становления жрицей, то ритуал выбора новой любимицы Инанны можно будет проводить хоть на следующий день после моего захоронения. Ибо в этом случае моя смерть будет санкционирована самой богиней. Где-то так. Судя по всему, жрецы Храма не особенно стремились видеть меня в качестве главной избранницы Богини. Так что, как мне сказала Обейда, началась срочная подготовка к ритуалу.
Посвящение является актом вхождения в духовную иерархию своего города. Жрецы утверждали, что при этом на человека нисходят благодать бога-покровителя и некие высшие силы, управляющие душой и телом. У посвящённого открывается внутреннее зрение, позволяющее видеть и воспринимать проявления духовного мира. Он становится сильнее, умнее, выносливее. Кроме того, с момента посвящения он получает помощь и наставление Бога-покровителя (или Богини) и духа-хранителя.
Посвящение в Шумере совершалось не просто так. Необходимо было получить рекомендации жреца. И если сразу после избрания на празднике мой родитель никак не мог ни с кем договориться, то сейчас к нему уже на утро пришёл один из самых почитаемых, не помню его имени, жрецов храма Ана, направленный самим Лугаландой, Верховным жрецом. В храмовой же ювелирной мастерской всего за сутки сделали мою личную печать. Правда, не из золота или серебра, как положено Избранной Инанны, а из бронзы, но их понять было можно. Зачем тратиться, если Избранная вскоре нас покинет? А об экономии средств и оскорблении Богини никто не узнает, так как личная печать остаётся со своим владельцем и после смерти, её хоронили вместе с ним. Кстати, то ли из-за спешки, то ли из-за жадности, но печать мне сделали весьма скромную. Ни тебе священных сюжетов, ни хвалебных и возвышающих надписей. На небольшом цилиндре изобразили только богиню Инанну и небольшую надпись: "Арбела, Избранная богини Инанны". Скромненько, и со вкусом. Хотя я была не против, наоборот. Такой печати не было ни у кого, разве что у богов! (шутка).
Само посвящение тоже было весьма скромным, если не сказать унылым. Вечером того же дня меня доставили в храм Великой Богини. Лугаланда что-то пробормотал, видно нужные слова, и меня подвели под руку статуи Богини, чтобы получить её благословение и тут же попытались оттуда вывести, даже не освятив мою печать. Я напомнила об этом, заметив, что печать без благословения Богини не будет действительна. Кажется, Лугаланда аж позеленел от злости. Именно в этот момент мою печать прокатывали по дощечке с глиной, помеченной моими данными, включая отпечаток ладони. Только после этих формальностей печать становилась своеобразным паспортом владельца и её достоверность всегда можно было проверить по этой копии, навечно остающейся в храме. А это для Лугаланда было архиважно, как я теперь понимаю. По закону, эту печать планировали поставить на моё завещание. А что в этом документе будет написано – это уже дело техники помощников верховного жреца. Во всяком случае, так он думал. А тот факт, что печать, не осенённая благословением Богини, не получит силу заклятия, его не особенно волновало. Точнее, не волновало вообще. Поэтому он и поспешил зарегистрировать содержание печати, проигнорировав небесный ритуал её благословления. И мой демарш по привлечению внимания окружающих к этой его оплошности добавил ещё один камешек в копилку его любви ко мне.
– Хенна, ты уже закончил с печатью? – голос Верховного скрежетал как не смазанное колесо.
– Да, мой господин.
Служка, точнее маленький жрец, аж пригнулся от страха.
– Принеси печать сюда, под руку Великой.
Всё это время все присутствующие здесь жрецы с интересом наблюдали за этой сценой. Все всё прекрасно понимали и, не выступая против намерений Верховного жреца (самоубийц тут не было), тем не менее наслаждались его маленьким унижением. Врагов, явно, у него было более чем достаточно. Тем временем Хетта суетливо схватил печать, начал искать тряпку, которой её можно протереть, ведь нельзя подносить под благословение Богини вещь, испачканную глиной, почему эту регистрацию и проводили уже после ритуала. Тряпка не находилась, Хенна всё больше мельтешил, Верховный всё больше наливался злостью, народ наслаждался зрелищем. Наконец, жрец догадался вытереть цилиндр концом своего плаща, и рысью кинулся ко мне с целью поскорее передать эту злосчастную печать. И остановился, раскрыв рот. Присутствующие, со смешками провожавшие взглядом несчастного служку, а увидев меня, не только переставали хихикать, но тоже застывали изумлёнными статуями. Но когда и Лугаланда, остановив на мне взгляд, поперхнулся и выпучил глаза, я забеспокоилась. Оглядевшись вокруг и не увидев ничего примечательного, я осмотрела уже себя. Моё тело, ещё недавно покрытое открытыми ранами и с зажившими, но со струпьями, было девственно чистым, покрытым лишь загаром и лёгким румянцем от жары…
На следующий день после простого, но обильного, завтрака, состоящего из ячменной каши с огромным куском масла, кувшинчика свежих сливок, каких в прошлой жизни я не пила никогда, а также горки горячих лепёшек, плошки мёда и большого куска козьего творога, я встала. Да, это было зрелище. Ножки-соломинки тело не держали совсем, голова запрокидывалась в разные стороны, в глазах роились мушки, сменяемые время от времени лёгким туманом. Я хотела, чтоб все думали, что не смотря на зажившие раны, всё же меня считали больной и слабой. Я им не мешала так думать. Более того, я со всем моим актерским талантом, показывала окружающим, как я больна. Но обещание родителя Храму висело надо мной Дамокловым мечом, да и валяться, откровенно говоря, было невообразимо скучно, даже книжки не почитать. Так что показывала всем, как я хочу быстро выздороветь.
Поддерживаемая с двух сторон Уррой и няней, я доплелась до внутреннего дворика, села на скамеечку у стены дома и с любопытством огляделась. Маленькая скамеечка, на которую меня усадили, была вырезана из корня какого-то дерева в виде спящего крокодильчика и прислонена к стене большого двухэтажного дома из необожжённого кирпича. Второй этаж опоясывала крытая деревянная галерея, столбы которой были вырезаны в виде пальм. Справа, в правом крыле дома, на первом этаже через открытые окна виднелась большая кухня. Слева к дому было пристроено одноэтажное, но высокое строение, напоминавшее сарай и амбар одновременно. На втором этаже виднелись каморки рабов и прислуги. Правое и левое крыло соединялись между собой рядом сараев для носилок, колесниц и арб (слева) и хлевами для живности и птиц (справа). Посередине их разделяла прихожая, через открытую дверь которой была видна калитка на улицу. Все эти строения окружали внутренний дворик, в середине которого располагался круглый бассейн, примерно 5–6 м. в диаметре, с фонтаном в виде рыбы с растопыренными плавниками. Вокруг бассейна росло несколько фруктовых деревьев и кустов с ягодами. Да, судя по всему, мой уважаемый родитель был далеко не бедным человеком.
Я сидела, наслаждаясь теплом и покоем, и наблюдала за жизнью дома простого шумерского чиновника. Бегали рабы из дома в сараи, и обратно. Блеяли овцы, кудахтали куры. Из кухни доносились умопомрачительные запахи. Бранились наложницы, кричал осёл. Всё как у нас, как у людей, если не считать территориальной и временной экзотики. Но тут мои размышления были прерваны появлением Урры, принёсшей мне обед. Сегодня богиня послала мне баранью похлёбку с душистыми травами, лепёшки с козьим сыром, запечённую в листьях рыбу, три вида салатов из овощей, политых разными соусами, молодого утёнка, зажаренного с яблоками и сливами, сладкие финики, ягоды ежевики, залитые сливками, и кувшин вина из фиников, разбавленного водой. Вы не поверите, но я это всё съела. Меня оправдывает только то, что, во-первых, я целую неделю почти ничего не ела, а во-вторых, очень вкусно всё было. После этого ни на что, кроме глубокого здорового сна, сил у меня не хватило. Так я провела неделю, добавив в распорядок прогулки по саду, купание в бассейне, а потом (втихаря) и комплекс упражнений по йоге, которыми уже полтора года как стала увлекаться.
И вот настал тот долгожданный для моего уважаемого родителя час, когда меня можно стало вывести в город, без боязни потерять по дороге. И мы вышли на улицы славного Урука. Было безумно любопытно. Конечно, о Шумере в университете я читала довольно много, благо книг об этой загадочной стране написано ого-го сколько! Но то книги, а то жизнь. И теперь мне предстояло сравнить мои книжные представления с окружающим миром и весьма скудными воспоминаниями Арбелы.
Выход в Храм.
Жили мы, если так можно выразиться, в квартале для среднего класса. Мой новоявленный батюшка принадлежал к чиновникам среднего звена и селился рядом с себе подобными. Когда мы вышли за калитку, я увидела кривую улочку, огороженную примыкавшими друг к другу высокими глинобитными заборами. За время, которое нам понадобилось чтобы дойти до главной площади квартала, я увидела только пять калиток – немаленькие домики понастроили местные чиновники! Ничего в мире не меняется!
На главную площадь нашего квартала, посвящённого богу Энки, мы вышли неожиданно. Только ещё перед глазами продолжался глухой глиняный забор, потом резкий поворот и перед нами огромная, идеально круглая площадь с четырьмя широченными проходами улиц, ориентированных на стороны света. Точно посередине возвышался зиккурат бога Энки, покровителя нашего города вообще, и нашего квартала в частности. Храм был самым старым в городе, поэтому стоял не на платформе, а на насыпном холме и сделан был нашими предками ещё из необожжённого кирпича-сырца.
Массивные стены здания разделялись по высоте чередующимися выступами и нишами. Внутри храма находился открытый дворик, откуда можно было попасть в узкие и длинные залы со сводчатыми перекрытиями. Уважаемый Акки слишком торопился в главный храм, поэтому в наш родной заходить не стали. Мы обошли его с запада и по южной улице направились к центру города. Чем ближе мы подходили к нему, тем шире и чище становились улицы, тем больше становилось народу, да и одеты они были богаче. Пришли, наконец. Огромная площадь, не меньше чем Красная в Москве, опять же идеально круглая, раскинулась точно в центре Урука. Именно здесь, судя по всему, было сосредоточено всё важнейшее города-государства – дворец энси Урукагины, Красное здание совета старейшин и Храм Ану. Но доминировал над всеми строениями, разумеется, последний.
Храм. Он стоял на высокой кирпичной платформе, высотой метров 20, не меньше. К ней с запада и востока вели лестницы с высокими ступенями. Наверху платформы стремилось в небо святилище Верховного бога Ану, так называемый Белый храм. Очень большой, где-то 80х100 м. Мы медленно поднялись к этому чуду. Сложен он был из известняковых блоков, оштукатуренных каким-то неизвестным мне раствором, белым, с блестящими вкраплениями, из-за чего переливался на солнце как ваза из богемского хрусталя. Мы вошли во внутренний открытый дворик, уже заполненный паломниками и нищими. Храмовые проститутки, в отличие от уличных, одетые в кокетливые льняные или плетёные набедренные повязки и украшенные медными бусами и подвесками, предлагали свой скоропортящийся товар всем желающим. Желающие удовлетворяли свои немудрёные потребности прямо в сводчатых нишах, обрамляющих внутренний двор, щедро платя богине плодородия. Возле жертвенного стола суетились младшие жрецы, принимая подношения и совершая обряды.
Мы прошли к сдвинутому к краю платформы святилищу. У входа стояли охранники, одетые только в набедренные повязки, и вооружённые копьями с медными наконечниками. Родитель обратился к молодому жрецу, одному из предлагающих паломникам воду для омовения. Изложив мою историю, он попросил сообщить о нашем приходе Верховному жрецу. Тот убежал. Я снова начала оглядываться, интересно ведь. Ориентированные на четыре стороны света стены, с узкими прямоугольными нишами, были покрыты росписью с геометрическими узорами и изображениями быков в возбуждающей, но мягкой, красновато-коричневой цветовой гамме.
Вернулся молодой жрец и пригласил нас во внутренние покои. Поднявшись по тонкой, витой лестнице, ведущей в алтарь, через маленькую скрытую дверцу мы прошли в коридор с побелёнными стенами. Пройдя несколько шагов, остановились возле двери из кедра, привезённого с Черных гор. Жрец деликатно постучался и что-то услышав, открыл дверь. Мы вошли. Уважаемый Акки бросился на колени, а я, как избранная, осталась стоять, ещё не хватало стесать тонкую кожу на детских коленках.
Знакомство с верховным жрецом Лугаландой.
В большой четырёхугольной комнате с тремя узкими стрельчатыми окнами было тихо и прохладно. За большим прямоугольным столом из того же горного кедра и с ножками в виде крокодильих лап, сидел высокий мужчина лет пятидесяти в пышном парике, украшенном цветными серебряными и золотыми бусинками, и в, так называемом, каунакесе – запашной юбке из шкуры горного козла. Нет, я ещё по той жизни знала, этот каунакес был не только самой древней мужской одеждой шумеров, пришедшей на смену набедренных повязок из кожи животных, но и любимой, самой распространённой одеждой за всё время существования Шумера и Вавилонии. Правда, тут есть одно «но». В это время каунакес уже шился в виде многоярусных юбок из шерстяных или тканных материалов, лишь имитировавших мех длинными тканными «волосами» или бахромой. А тут главный жрец главного божества – и такой анахронизм! Видно этот человек был очень привязан к древним обычаям предков, даже самым мельчайшим. Хотя надо признать, что скромность одежды полностью компенсировалась богатейшим поясом. Мои разглядывания были прерваны Верховным, который некоторое время внимательно рассматривал меня, а затем перевёл взгляд на уважаемого Акки:
– Ты уверен, что здоровье девочки в порядке?
– О да, светлейший! Главный храмовый врач, уважаемый Мукаллим, дважды за эту неделю осмотрел мою дорогую дочь. Он сказал, что она снова здорова и может приступить к обучению.