Полная версия:
Елена Ронина Последняя гроза
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
Рыдать тоже пыталась и расстраиваться, помог нейрохирург Денис:
– Ты, Снигирева, на свой счет его речи не воспринимай. Ты вслушивайся в слова. Это же песня. Какие обороты. Ему бы книги писать! Жена от него давно ушла, разговаривать ему не с кем, и не надо ему отвечать! Это же монологи! Достойные шекспировских героев.
– Вот именно. Шекспировские герои все больше сами с собой беседовали, а он же при народе оскорбляет.
– Да никто его никогда не слушает.
Может, и не слушает, но Алене Снигиревой речи главного порядком надоели, она уже давно подумывала о смене деятельности. На дворе стояла осень. Почему бы в зиму не сменить дислокацию? Она всерьез задумалась над предложением от семьи Фролова. Тем более она видела результаты труда, хотелось посмотреть, как пойдет дальше. Фролову точно нужна была реабилитация на три-четыре месяца. А там видно будет.
Алена тогда даже предположить не могла, что через неделю после начала работы переедет к ним в дом, что останется здесь на пять лет, сдружится со своим пациентом, еще и примет решение так серьезно поменять свою жизнь.
Она всегда держала дистанцию. За эти пять лет не стала своей и постаралась не стать помощницей по хозяйству, хотя домашние пытались привлечь ее к работе в усадьбе, которой всегда было достаточно. Ее зоной ответственности были Фролов и его здоровье.
Алена помогла оборудовать небольшую личную гостиную Григория Андреевича под спортзал. Утром обязательная тренировка, прогулка. Три раза в неделю возила его в бассейн. Контролировала питание, следила за тем, сколько пьет воды, какие витамины принимает.
Странно, что ей ни разу не предложили, к примеру, дать профессиональные рекомендации по восстановлению здоровья Виктора. Вероника тоже никогда не задавала ей вопросов по собственному здоровому образу жизни. Большая семья, где все жили отдельно. У каждого свои спальни, свои гардеробные и гостиные. Почему и нет? Огромная усадьба площадью больше тысячи квадратов. Иногда Алене казалось, такое разделение было сделано, чтобы комнаты в усадьбе не простаивали.
И все же вместе семья тоже собиралась – за совместными трапезами. Указания Григория Андреевича выполнялись неукоснительно. В последние пять лет Алена присутствовала за семейными завтраками и обедами обязательно. Сидела рядом со своим подопечным, незаметно помогала, если была необходимость. Она видела, что раздражает Веронику, пыталась не обращать внимания. Ей самой такое присутствие было необходимо с профессиональной точки зрения. Как Григорий Андреевич управляется со столовыми приборами, нет ли одышки.
На ужины с присутствием гостей Алена никогда не приглашалась, поэтому фраза Александра ее немного смутила. Естественно, она никуда не собиралась уезжать, это была неправда, все об этом знали, но кому нужна правда? А так – есть возможность для всех сохранить лицо.
В этот момент в дом вошла Вероника, и Алена увидела, как слегка передернулось ее лицо при виде мужа, беседующего с бывшей ассистенткой отца.
Все в доме прекрасно знали про сложные отношения мужа и жены и про то, что Веронике совершенно наплевать на своего мужа. Наплевать-то наплевать, но фраза, сказанная с теплом в голосе по отношению к другой женщине, ей явно не понравилась.
– Останьтесь. Оглашение завещания, правда, переносится на завтра. Но еще раз хочу повторить: мы прекрасно знаем, сколько вы сделали для Григория Андреевича. Помянем, повспоминаем.
– Да, конечно. – Алена растрогалась от такого приглашения. – Ну, если Вероника Григорьевна не против.
Вероника Григорьевна не удостоила говорящих взглядом. Весь этот обмен любезностями она прослушала с каменным лицом и в итоге подытожила:
– Думаю, нам нужно идти к гостям. Алена, я рассчитываю на вашу помощь, проверьте, пожалуйста, количество приборов на столе. – И тут же повернулась к мужу:
– Емельян приехал?
– Позвонил, что будет с минуты на минуту. Пойду его встречу.
Александр приглашающим жестом пропустил Алену вперед, ей пришлось развернуться и поспешить в гостиную.
Веронику окликнул Красилов, гости уже оккупировали фойе внизу лестницы. Ясное дело, виной всему был новый «Портрет молодой девушки», купленный Фроловым буквально за неделю до смерти. И это тоже традиция. Всегда новая купленная картина сначала вывешивалась в фойе дома и висела там около полугода. Потом уже картина находила свое место в недрах дома. Картины в усадьбе висели повсюду: в коридорах, в гостиной, в столовой, на лестничных пролетах. Безусловно, самые любимые и ценные занимали свое почетное место в музыкальном салоне, но начинала свою жизнь картина всегда в фойе первого этажа.
* * *Александр молодую девушку на портрете видел в день по нескольку раз, уже устал восхищаться, и, если честно, она ему не нравилась. Его портретный вкус – это Серов. На худой конец, Ренуар, где глаза всегда грустно-влажные. Вот-вот человек расплачется. Почему? А потому что жизнь у всех была несахарная, а в натурщицы те художники брали только ярких персонажей, с богатым внутренним миром. Даже дети на портретах Серова были с осмысленным взглядом.
Девушка на портрете в нижнем холле, судя по всему, никогда в жизни ни о чем не задумывалась. Таращила глаза, и ни одной мысли в голове. Еще и не дорисована. То, чем особенно восхищался Красилов.
– Вы только вдумайтесь. Он хотел, скорее всего, на шляпке дописать перо, но, видимо, просто не хватило краски. Бедность.
– Или за́пил, – вставила Василиса.
– И тоже может быть. Но отчего он, как вы говорите, «за́пил»? Опять же, от безысходности, от нищеты.
Александр поспешил за дверь. Ему необходимо было перекинуться с Емельяном парой фраз без свидетелей.
Емельян уже направлялся к дому по мощеной дорожке. Как всегда, все идеально, не придраться. Темно-синий костюм в крупную клетку, черная водолазка, ярко-коричневый портфель. Даже не портфель, а папка. Видимо, там лежал тот самый листочек с завещанием.
Как так люди ухитряются? Портфель Александра всегда был набит бумагами под завязку. Чтобы найти нужный документ, каждый раз надо было выкладывать все на стол. Тот, что необходим, естественно, оказывался в самом низу.
Александр мягко преградил Емельяну дорогу, пытаясь его остановить.
– Емельян, ну наконец-то. Что это все значит? Что за тайны? По-моему, мы знаем друг друга достаточно давно, чтобы городить весь этот огород.
Емельян, поздоровавшись, не останавливаясь, продолжил практически бег трусцой к дому, не позволяя втянуть себя в разговор и отвечая на ходу:
– Александр, прошу вас не сердиться на меня, но так нужно.
– Кому? Или мой дорогой тесть написал сценарий на свои похороны?
– Не могу вам сейчас ответить на этот вопрос. Извините, что задержался, но выяснились новые обстоятельства. Дело в том, что мне ваш тесть давал некие поручения. Выполнял я их уже после его смерти и, честно говоря, думал, что справился с задачей. Но оказалось, что все значительно запутаннее.
– Вы говорите загадками.
– Они практически разгаданы. Мне нужно еще немного времени.
– Я могу помочь?
– Думаю, да. Но чуть позже, я сначала должен сам во всем разобраться.
Александр понял, что ничего выяснить ему не удастся. Исключительно чтобы оставить последнее слово за собой, произнес вдогонку удаляющемуся в проеме двери Емельяну:
– Тогда давайте в дом. Ждем только вас.
Глава 2. Родственные души
Суббота
19:30
Валентин услышал шум из своей комнаты, гости поднимались по лестнице наверх. Он закрыл крышку ноутбука. Вроде как хотел переодеться, но заглянул в почту и, естественно, завис. Здесь нужно было срочно дать ответ, тут разобраться, а где-то просто любопытство. Валентин умел беречь свое время, в том числе и лишнюю информацию из соцсетей безжалостно отсекал, но всегда отвечал на письма. По деловому этикету у нас есть сутки, чтобы ответить на письмо. Это требование им выполнялось неукоснительно. Старался писать грамотно на всех языках, которые использовал для писем, не терпел безграмотности от своих партнеров по переписке, особенно вот это «доброго времени суток». Где этих людей только учили? Неужели нельзя просто написать «Добрый день»? К чему выпендриваться, не зная правил? Родительным падежом только прощаемся, к примеру «всего хорошего». Начинать письмо нужно только в именительном падеже. «Добрый день, добрый вечер». Да, немножко зануда, но для его видения мира это было важно. Анна своей правильной речью ему очень импонировала.
Кстати, он вдруг вспомнил, что давно ее не видел. Вот это да.
Валентин нашел Анну в библиотеке. Девушка доставала одну книгу за другой, пролистывала ее и ставила обратно на полку.
– Аня! Ты где? Все уже рассаживаются! – Он с удивлением смотрел за манипуляциями девушки. – Можно подумать, ты ищешь конверт с деньгами.
– Да, можно сказать и так. Слушай, я поняла, что по цветовой гамме совсем не подхожу к мероприятию. Все приехали в черном. А у меня майка яркая.
– Не думай об этом. У тебя и волосы яркие. Не перекрашиваться же. Это все антураж. Спектакль на заданную тему. Самое неважное из сегодняшнего вечера.
– Я постараюсь. – Аня легко и открыто ему улыбнулась.
«Хорошая она, – подумалось Валентину. – Непонятная, закрытая, но зла не несет. Тайну несет, это да, но это не черные тайны, и вреда от нее не будет. М-да. – Валентин усмехнулся сам себе. – Это все Марта и ее рассказы из детства про Софьюшку, про гадания, про привороты и про злые чары».
Они прошли по коридору в левое крыло дома. Взору Анны предстали большие распашные двери, вдалеке – накрытый стол, как в исторических фильмах. Стало быть, столовых в доме было две. Небольшая, рядом с кухней, которая утром показалась Ане огромной, и парадная, куда они с Валентином направлялись.
– А места всем хватит? Куда я должна сесть?
– Сейчас разберемся.
Гости стояли вокруг стола и тихо переговаривались. Официанты бесшумно сновали между ними, расставляли на столе закуски, подправляли салфетки.
– Ну что, дорогие друзья, давайте рассаживаться, – пригласил гостей к столу Александр.
Как поняла Анна, среди присутствующих не было случайных людей, у всех за этим столом были свои места. Все в черном, с легким налетом траура на лицах. Из всей компании резко выделялись девица в светлых рваных джинсах и белой футболке и Алиса в нелепом ситцевом платье веселенькой расцветки. Анна почувствовала себя крайне неловко, но это было ее решение. Никто ее сюда не звал. Стало быть, она соберется и будет себя вести в своем дискотечном наряде как ни в чем не бывало.
Она еще раз отметила, как же хороша Вероника. Когда Анна смотрела на Веронику из окна, образ не читался целиком и, возможно, смотрелся несколько провокационно. Сейчас все было модно, стильно, уместно. Красивый пиджак с идеальными лацканами, нежный загар в глубоком декольте, ярко-красные губы. Убитой горем женщины Анна тут не видела. Все же Вероника недавно потеряла отца. Скорее расчетливая хищница. Анна стояла в стороне и наблюдала за присутствующими. Нервничал Александр, Виктор развлекал Василису. Валентин пошел к девице в рваных джинсах, оставив Анну одну, правда, тут же вернулся, чтобы познакомить девушек:
– Это Люба, а это Аня.
Люба безразлично смерила Аню взглядом:
– Коллега по работе? Мне Вероника доложила, поэтому я не стала вас беспокоить, на кухне с Люсей последние сплетни обсуждала.
Валентин решил не заморачиваться о том, что услышал, пусть все думают так, как им удобно. Как он отметил, немного опешила Аня, но тоже пусть привыкает. У усадьбы – свои законы: сплетни, интриги, все как положено.
– К столу, все к столу, – еще раз пригласил всех Александр, негромко хлопнув в ладоши.
Первой, естественно, уселась Алиса, ее тут же подвинула Василиса.
– Милочка, извини, но тут сижу я. Нет-нет, рядом тоже не нужно. У меня по правую руку всегда Витька. А по левую… – Василиса огляделась. – Алена, давай сюда! Вместе помянем Григория Андреевича. Я чувствую, что ты в этом вопросе врать не станешь. Ни себе. Ни другим.
– Василиса, прекрати руководить, – не выдержала Марта.
– Так я не руковожу, больно надо. Или я не имею права сесть, где обычно? И почему я не могу выбрать себе соседей? Гриша мне доверял. И Алене тоже. Ну мне так кажется. Или я ошибаюсь?
Наконец-то все расселись. Зря переживала Анна, места хватило всем. Еще и пара свободных стульев осталась. А может, ждали еще кого-нибудь?
Слово взял Александр.
– Ну что ж, разрешите сказать несколько слов в память о нашем отце. Сегодня исполнилось девять дней с момента безвременного ухода Григория Андреевича. Невозможно поверить…
Анна рассматривала сидящих за столом и пыталась понять, а кем они были для хозяина дома. Кто сегодня переживал, кому было все равно, а кто откровенно рассчитывал что-то получить по завещанию? Судя по лицам, не только она перестала слушать Александра. Все погрузились в свои мысли и оживились, только когда услышали слова про светлую память, и выпили, не чокаясь.
Официанты подкладывали закуски, все притихли, даже Василиса задумалась о чем-то своем.
– Алена, а расскажите, как умер Григорий Андреевич. Я ведь был у вас буквально накануне. Он был в прекрасном настроении, шутил, строил планы. Вроде бы ничего не предвещало. – Странно, что эти слова произнес Глеб.
Вероника от неожиданности закашлялась. Что значит – он был у них накануне? Не было его. Но вопрос был предназначен Алене.
– А что, есть сомнения, что Гриша умер от инфаркта? – как всегда не к месту выступила Василиса.
Вероника парировала тут же:
– Вася, прекрати, есть заключение врачей.
– И вскрытие было?
Анна с любопытством наблюдала за происходящим. Ну что ж за люди? Девять дней, как-никак. День памяти. Сегодня только про хорошее. Как правило, на таких мероприятиях люди делятся воспоминаниями. Ушел человек. Кем он был для каждого, за что будут вспоминать добрым словом, а тут сразу: отчего умер? Причем вопрос был задан с подтекстом, и это явно почувствовали все за столом.
Ответил Александр, чувствовалось, не выдержал, сказано было в сердцах и, возможно, излишне эмоционально:
– Василиса Антоновна, иногда вы бываете крайне беспардонной. Между прочим, у нас в семье горе, а вы лезете… – Он запнулся.
– Ну, продолжай. Свиным рылом в калашный ряд. Ты это хотел сказать?
Совершенно некстати расхохотался Виктор:
– Василиса, не переживайте. От инфаркта дед умер, от инфаркта. Но и отравить его было за что. Найдите в этом доме хотя бы одного человека, кого дед не тиранил. Разве что Алену? Но и она, скорее всего, в завещании упомянута. Так что мотивчик был у всех! Кому в этом мире не нужны деньги? Поднимите руки.
И сам тут же поднял руку, как в школе. От локтя, придерживая один локоть другой рукой и довольно оглядывая притихший стол.
Вероника вскочила со своего места:
– Господи, да что же это?!
Виктор тут же жестко прервал Веронику:
– Мать, прекрати истерить. Я не думаю, что деда кто-то убил. Он умел все держать под контролем. Свою смерть он мог организовать только сам. Так что, скорее всего, это действительно инфаркт. А вот что там в завещании? Думаю, нас всех ждут сюрпризы. Дед не жалел никого. Даже в больнице мне, прикованному к койке, сообщил, что я больше от него ни копейки не получу.
Вопрос Петра прозвучал немного насмешливо:
– Выполнил?
– Да. Пришлось самому крутиться.
– Ну, скажи ему спасибо. Мне как раз твои родители рассказывали, что ты стал классным программистом.
– Программистом стал, но тот разговор запомнил.
Вероника еще раз попыталась остановить перепалку:
– Витя! Прошу тебя, не надо.
Она встретилась глазами с сыном и тут же отвела их, полный боли взгляд поймал муж и легко кивнул: «Я с тобой». В который раз за последние дни она находила в нем опору? Та авария перевернула жизнь всей семьи. Но она не объединила, а еще больше отдалила их друг от друга.
* * *Виктор никогда не забудет момент, когда он очнулся в больнице. Дикая боль в голове и во всем теле. Пытался поднять руку, понял, что невозможно. Скосил глаза в сторону: трубки, мониторы, рядом суетится медсестра.
– Очнулся, хорошо, сейчас доктора позову.
В глазах все поплыло, картинка смазалась, и он провалился в темноту. Периодически из темноты всплывали образы, ему казалось, что он смотрит фильм или спит и видит сны, слишком яркие, слишком красочные, до рези в глазах. Вот он летит на огромной скорости по ночной Москве. Грохот дискотеки. Открывают бутылки пива, пьют из горлышка. Кто-то капает в бутылку пива что-то из мензурки. Опять грохот музыки, и опять они едут по Москве. Мост. Шум тормозов и пустота.
Виктор уже не знал, от чего ему хуже, от чего хочет побыстрее избавиться? От дикой боли, которая тут же пронзала все тело, как только он открывал глаза, или от одного и того же кошмара, который заканчивался на мосту визгом тормозов? Что было дальше? Кто был в машине? Почему он лежит без движения?
В какой-то момент кошмары отпустили, тупая боль осталась, он мог различать лица. Вот мать, отец, Марта. Из друзей никого. И Валька все не приходил. И опять медсестра. Отец с озабоченным лицом, мать вечно заплаканная. Перепуганная Марта. Сколько все это продолжалось, он точно не мог определить.
Восстановление шло медленно. Бесконечные уколы, капельницы, потом подключились врачи-реабилитологи. Токи, массажи, лечебная физкультура. И боль, боль, постоянная боль, которая изводила, отупляла, выносила мозг. За этой болью он долго не мог осознать главного, что он не чувствует ног.
Каждый день забегал кто-то из семьи. Чаще всех, понятное дело, Марта. Она приходила как на работу к 9:30, проверяла, все ли в порядке, как умылся, как побрился. Если нужно было, то включалась в работу. Тот стыд, который испытывает лежачий больной, это отдельная тема. Но выбора нет, нужно как-то существовать дальше. Марту стеснялся меньше всего, ей доверял, она всегда была ближе всех.
Тогда понял. Дурак. Какой же дурак. Последние годы он практически с Мартой перестал общаться, кидал что-то сквозь зубы, если она заходила в его спальню, сбрасывал звонок, не перезванивал. По большому счету, он себя вел так со всеми. Жизнь все и всех расставила по местам. Где они – те, которым отвечал всегда, несся по первому зову? А Марта – вот она, рядом.
Дед не приходил, даже приветы не передавал. И это Витя тогда тоже понял. Наказывал. Слава богу, никто из пассажиров в машине не пострадал. Машина вдребезги. Да и, судя по всему, жизнь его тоже туда же.
Встречи с дедом Витя боялся. Знал, что тот в курсе лечения, держит ситуацию под контролем. Почему тогда его нет рядом? Ладно Валька, тот далеко, в своих Парижах. Хотя брат же. Он бы на его месте все бы бросил и прилетел. Не было ни брата, которого очень ждал, ни деда, которого до животного ужаса боялся. Так боялся, что при мысли о встрече с ним даже боль отступала.
Окончательный вердикт озвучил врач в присутствии отца. Тогда он впервые ощутил предательство матери. Стало быть, решила, что не хочет присутствовать. Валька что – пацан. Страшно ему. Не прилетел – и не надо, смалодушничал. Но мать? Она точно должна была быть рядом.
Витя тогда почувствовал себя ребенком. Слабым, беззащитным, захотелось уткнуться в плечо и долго рыдать навзрыд. Как же так? Этого просто не может быть.
Но тогда только и повторял:
– Как так-то?
Отец только твердил:
– Ты, Витька, не сдавайся, мы все исправим. Вот увидишь.
– Это можно исправить? – Витя повернул голову к доктору.
– Ты, парень, – мужик и должен знать правду. Нельзя исправить. Но жить можно и так. И жить нормальной, активной жизнью.
Дед пришел на следующий день. Виктор уже четко осознал все, что с ним произошло, но до конца еще поверить не мог. Не хотел.
Были ли они с дедом друзьями? Никогда. Хотя дед их воспитанием с братом занимался. Это был его собственный метод, который он считал единственно правильным. Пустые разговоры пользы не приносят. Мы занимаемся не болтовней, а делом.
Им было по пять и семь лет, когда он пригласил в дом, как он сказал, экспертов, чтобы выяснить наклонности мальчишек. Так называемая комиссия с ними играла, разговаривала, расспрашивала, чтобы выявить таланты и наклонности. Как потом выяснилось, нужно было обязательно выявить наклонности к точным наукам. Все, что касалось пения и рисования, деда не волновало. Только математика и другое нечто подобное. Ну еще книжки нужно читать. Для общего развития. Но не очень чтобы обязательно.
Комиссия способности у мальчуганов нашла. А неужели есть дети без способностей? И дед тут же определил их в школу с математическим уклоном, домой приходили дополнительные учителя, и путь их был предопределен.
Мать, как он помнил, пыталась вмешаться в процесс. Рассказывала своему отцу, что это, вообще-то, ее дети, призывала в свидетели мужа, тот мычал что-то невнятное, дед только посмеивался и гнул свою линию.
Это уже потом, когда у него появилось время для чтения книг и он увлекся философией и исторической литературой, стал всем навешивать ярлыки. Дед – тиран и монстр, который практически играл роль королевы-матери. Главное что? Отобрать наследника! Никуда не годные родители все равно ничего путного не сделают.
Мать тогда боролась, ругалась, но в итоге сдалась и занялась собой. А отец и с самого начала был не против.
Валька был ведомым и тихим. Математикой увлекся сам, играл в шахматы, а в свободное время решал олимпиадные задачи.
Виктору точные науки давались слишком легко, было время для бунта. Лет в пятнадцать он понял, что им манипулируют, а жизнь проходит мимо. Школа была элитной, учились в ней не только гении, но еще и те, чьи богатые папы хотели видеть своих детей гениями. Или банально готовили их к отъезду. Например к Оксфорду. Но тут уж как получится. Все, кто был не гением, сорили деньгами. Да, они покупали Витю. В больнице у него было время подумать, кто есть кто и среди какого мусора он застрял в последние годы.
Дед вошел в палату и сначала долго смотрел на внука, потом подошел, пожал руку, пододвинул стул к кровати и попросил выйти медсестру. Как всегда, начал безо всяких преамбул:
– Ты наказал себя сам.
– Спасибо за поддержку.
– Поддерживаю как умею. Никто, кроме тебя, не виноват в этой аварии. Слава богу, те, кто был с тобой, остались живы.
– А может, виноват ты?
– Отчасти. Согласен. Я всех вас распустил, теперь все будет по-другому.
– Для меня так точно.
– Ты всего лишь один из многих.
– Что-то не видел я в своем окружении прикованных к коляске.
– Естественно. За это и получил. Ты никого и ничего не видел в этой жизни, кроме своей персоны. Весь в свою мать.
– Ты вроде тоже мне родственник.
– Вроде того. Поэтому в ответе. И решение мое такое. Восстановиться тебе помогу, учебу тоже оплачу, а дальше сам.
Неожиданно Витька разрыдался. Сам себя ненавидел за эту слабость и за эти слезы, но больше сдерживаться не мог:
– Дед, погоди. Как я теперь буду жить?
– Нормально будешь жить, Витька! Не дрейфь. Голова у тебя светлая. Все, что нужно, тоже работает. Авансы тебе были даны слишком большие. Ты знаешь, я в Бога не верю, но кто-то там распорядился. Значит, так было нужно.
В тот день у Фролова случился первый инсульт.
Глава 3. Скелеты в шкафу
Суббота
20:00
Алиса чувствовала себя не в своей тарелке. Она слушала казенные речи за столом, и все ей казалось картонным, неискренним.
Не ее место, не ее люди. Это сообщество как будто ее не замечало.
Пока шли с Виктором от речки к дому, ей казалось, что все в порядке и правильно она сделала, что приехала. Но только подошли к гостям, все изменилось. Беспардонная толстуха тут же увлекла Виктора за собой, парень даже не обернулся. В итоге она осталась во дворе одна, стояла как дура и не понимала, что ей делать. Опять, что ли, на лавку к реке? Слава богу, из дома выглянула молодая женщина, видимо, какая-то помощница:
– Ну что вы тут стоите? Все уже поднимаются к столу!
Она ринулась за женщиной – кто его знает, где тот стол находится? И правильно сделала: нужно было подняться на второй этаж и пройти по галерее. У дверей, видимо, столовой, где находился тот стол, уже сами хозяева всех приглашали зайти и занять места, где кому удобно. Алисе Вероника тоже кивнула практически с улыбкой.
К тому самому столу она умудрилась подойти первой и усесться на чужое место. Ну что ты тут поделаешь! Все на нее уставились, как будто она села за стол голой. Откуда ей было знать, что тут уже все распределено. Объявили же! Где удобно! Таблички бы приклеили, в конце концов. Ей же русским языком сказали, проходите и садитесь. Она тут никого не знала, разговаривать не с кем. Стоять и глупо улыбаться? Она еще раз поняла свое полное несоответствие моменту. Понятно, что все в черном, а она в цветочек, понятно, что на всех брильянты, а она в сережках из «Подружки», кстати, надетых специально к тем самым цветочкам. Все же зря она сюда приехала. Теперь уже что? Дело сделано. Позоримся до конца.
