Екатерина Ромеро
Мой палач. Лезвием
Я думала, что чудовища бывают только в сказках, пока одно из них не забрало меня себе. До встречи с ним я не знала, что такое боль, пока он не открыл мне все ее грани, вспоров мою душу острым как бритва лезвием.
“Я дрожала в его руках. Стонала, умоляла и боялась, тогда как он упивался моей болью, жаждой и желанием мести. Дикий, ненормальный психопат, конченый ублюдок. Он пронизывал мое сердце лезвием своей горечи, заставляя ненавидеть себя за то, что когда-то я любила его до потери пульса”.
Глава 1
– Ася, выдохни, у всех мандраж перед выступлением, особенно перед первым. Ну забудешь ты свою партию, налажаешь в нотах и упадешь на сцене, с кем не бывает.
Подружка поправляет мои завитые локоны, перекидывая их через плечо, и улыбается, видя, что у меня уже пальцы от волнения дрожат, как у алкоголика.
– Спасибо, Светуль, ты умеешь поддержать.
– Не дрожи, малышка. Ты же и так знаешь, что лучшая на курсе. Ах, ты такая красивая в этом платье! Как куколка хрупкая, а там уже, между прочим, полный зал зрителей собрался! Так, все, выходи уже, тебя представили. Покажи всем, кто такая Асия Синицына, удачи!
Киваю, сглатывая, и делаю первый шаг на сцену из-за кулис. Ох, чувствую, как теперь подрагивают не только пальцы, но и также лодыжки на этих жутко высоких шпильках. Ходить на таких я не особо еще умею. Это даже не мои туфли, если честно. Я взяла их на время выступления. Не упади, только не упади…
Это мое первое такое большое выступление, к которому я готовилась как проклятая последние четыре месяца. Так…Бетховен. Мой любимый Бетховен. Лунная соната. Ничего сложного, вообще ерунда. Главное, не упасть, не налажать. Не сбиться с ритма. Не забыть поклониться, и еще куча всего…
Я в высоких лодочках на шпильке и черном платье в обтяжку, по колено, в котором чувствую себя слишком… раздетой. Не стоило его надевать, но оно было такое красивое, что Света буквально заставила меня его нацепить, прыгая предо мной почти что с бубном. Зря я согласилась, точно зря. В простом худи и джинсах мне было бы куда более привычно, но большой концертный зал в центральной опере все же обязывает придерживаться дресс-кода.
Прикусываю губу. От волнения хочется пить, но назад дороги нет. Я хочу выступить. Мечтала об этом и готовилась как ошалелая, играя даже по ночам. Ну же, давай, я смогу. Я готова.
Выйдя на центр сцены, мельком бросаю взгляд в зал. Ух… Полный, битком забит, даже в этой полутьме видно. Многие на камеру меня снимают, блестят фотоаппараты и телефоны, а у меня внутри дикий мандраж, иначе не назовешь.
Быстро кланяюсь и в этот момент замечаю какой-то блеск. Прямо по центру в первом ряду огромная черная тень. Зритель. Его лица не видно, но кажется, это мужчина, судя по широченным плечам. Я увидела блеск от его часов. Странно, почему меня вообще сейчас это волнует.
Сильнее сжимаю ноты в ладонях и вскоре устанавливаю их на черное фортепиано. Красивое, новое, лакированное. Студентам, как я, на таких редко приходится играть. В филармонии мы тренируемся на обычных стареньких пианино, поэтому сейчас я даже трепет какой-то чувствую. Этот инструмент звучит совсем иначе, пробирает, поэтому вскоре моя мелодия начинает разливаться по всему залу, выходя из-под пальцев идеальным лунным звучанием.
Играя, я замечаю, что зал словно застыл. Все слушают меня, тогда как я то и дело кошусь в сторону этого блеска, доносящегося из первого ряда. Кто это и, главное, почему мой взгляд то и дело падает на эту тень?!
На удивление, со своей партией я справлюсь хорошо и даже проблемные участки мелодии, за которые всегда переживала, играю отлично, поэтому, как только поднимаюсь со стула, слышу аплодисменты. Много громких аплодисментов.
Не могу сдержать улыбку. Овации. Первые в моей жизни.
Бросаю взгляд за кулисы, где Света уже едва ли не прыгает от радости. Вижу, что машет мне. Ой, она показывает, что кто-то принес мне цветы!
Осторожно подхожу к концу зала и, наклонившись, застываю. Очень высокий мужчина в черном костюме и белоснежной рубашке подошел ко мне.
Он молча протягивает мне букет цветов, и, дико смутившись, я все же его принимаю.
– Спасибо.
Улыбаюсь ему коротко, однако тут же жалею, что вообще подошла к краю сцены. Этот мужчина… Очень высокий смуглый крепкий брюнет. От него словно смертью веет и морозом каким-то арктическим, но хуже всего его глаза… Серебристые, блестящие, как лед, и нет там вообще никаких эмоций, кроме холода.
Когда принимаю от него букет, руки обдает огнем.
– А-ай!
Закусываю губу. Больно. Ах, какие же они колючие! Длинные стебельки роз усеяны острыми закрученными шипами, и вот уже у меня на ладони выступают три капельки алой крови.
Щиплет. Неприятно. Зачем я вообще эти розы взяла, хотя вроде же невежливо отказываться от букета… Он ведь мне их подарил. Мне, вообще-то, нечасто дарят букеты, и это первое мое такое большое выступление от филармонии.
Когда с ладони перевожу взгляд обратно на этого мужчину, его больше нигде нет, а у меня в руках остаются розы.
Только, выйдя за кулисы и отложив еще несколько подаренных мне букетов, я не могу оторвать взгляд именно от этих цветов. Черные розы. Длинные, матовые, невероятно острые, и еще почему-то их парное число… четыре.
***
– Аська, ты была на высоте! Зал аж замер, когда ты играла, а твои преподаватели хлопали стоя. Ты видела? Видела?!
– Да. Римма Олеговна аж прослезилась почему-то, но я могла лучше, ты знаешь. Волновалась просто сильно, поэтому дважды чуть не сбилась с ритма.
– Кроме тебя, этого никто не заметил, поверь, ну и платье сработало идеально! Ты мой талант, малышка, настоящая умница, и тебя точно ждет успех. Ого, а это еще что?
Света кивает на этот букет черных роз, которые я осторожно ставлю в вазу.
– Один зритель подарил после выступления.
Подруга подходит ближе и после этого меняется в лице.
– Ась, их же тут четыре, и черные какие-то. Зачем ты взяла?
– Не знаю. Не сориентировалась вовремя. Растерялась.
Потираю прохладные ладони. Вечно мерзнут у меня, даже в комнате. Взгляд падает на ладонь, где осталось три царапины от шипов. Болит. Неприятно, ну да ладно. Заживет быстро.
– Ась, пошли в кафешку, отметим твой дебют!
Света прыгает возле меня, все никак не угомонится, однако я чувствую какую-то непонятную мне дрожь в теле.
– Нет, Светуль, спасибо. Уже очень поздно. Я домой лучше поеду. Там родители ждут.
– Так и знала, что ты домой сразу захочешь…Домосед ты мой талантливый. Так, а родителей разве не было сегодня в зале?
– Нет. У папы давление. Мама с ним осталась.
– А-а, ну ладно. Давай, детка, завтра увидимся. Микела Георгиевна принесет новые ноты, будем разбирать.
– Спасибо, что поддержала, Свет. Я бы одна точно не вышла на сцену.
Быстренько целую подругу в щеку и вызываю такси. Уже скоро одиннадцать вечера. После выступления чувствую себя довольной, но жутко уставшей, поэтому решаю не шататься одна по театру так поздно и не снимаю грим и платье. Дома уже переоденусь в нормальную одежду и наконец выдохну за весь день.
Наспех накидываю пальто на плечи и выхожу на улицу, тут же улыбаясь. Первый снег пошел сегодня. Как же это красиво, вот только мои лодочки на шпильке совсем не по погоде будут. Ноги сразу же обдает холодом. Морозный ветер обдувает голые лодыжки.
Подхожу к дороге, кутаясь в пальто. Где же это такси… Двадцать минут ведь давно прошло, и я скоро тут сама в ледышку превращусь!
Быстро оглядываюсь по сторонам. Темнота вокруг почти непроглядная, едва освещаемая фонарями. Где-то отдаленно люди ходят, но мне все равно как-то не по себе. Не знаю почему, но этот месяц словно бы другой. Да, наверняка это уже паранойя от перегрузки в учебе, но все равно. В последнее время у меня создается стойкое впечатление, что за мной кто-то следит. Словно кто-то ходит за мной. Тенью.
В сумке трещит телефон, и от этого я аж подпрыгиваю. Господи… Смеюсь про себя. Света бы тут уже угорала надо мной. Она вообще ничего не боится. Ей хоть бы что ночами одной разгуливать, ну а я… домой я уже хочу.
Мама наверняка волнуется, где меня носит. Потом еще выслушивать от нее и от папы нагоняй. С таким контролем я точно никуда от них не съеду до завершения учебы, хотя у меня всего-то еще первый курс.
Я начинаю шарить в сумке, пытаясь откопать эту звенящую штуку, и, как только нахожу мобильник, не могу сдержать улыбку.
“Мамуля” светится на дисплее.
Кто бы сомневался. Сейчас отчитывать начнет, где я так долго и почему не звоню после выступления рассказать, как все прошло.
– Алло, мам…
Ответа я не слышу, так как прямо в этот момент меня буквально сбивают в ног. Не то животное, не то машина – не пойму. На этих высоченных туфлях я быстро теряю равновесие, когда чья-то огромная лапа сзади зажимает мне рот, не давая проронить ни звука.
Сильный. Огромный, нерушимый, как бетонная стена.
В одну секунду меня зажимают так крепко, что я даже пошевелиться не могу. Ни убежать, ни оттолкнуть, ни даже закричать не способна.
Телефон тут же выпадает из моих ладоней вместе с сумкой. От ужаса я вся цепенею.
Что… кто это? Ограбление? Тогда почему он не отпускает? Ведь я уронила сумку. У больше нет ничего ценного, даже часов.
Кровь вперемешку со страхом пульсирует где-то в висках. Сердце за секунду ускоряет ритм до предела.
Все происходит очень быстро, и я не успеваю позвать на помощь. Стараюсь дернуться, оттолкнуть, но ничего не получается. Я его не вижу и могу только чувствовать. Силу. Звериную, холодную, жестокую. Этот зверь не отпускает, намертво зажав меня в своих руках и приложив какую-то вонючую тряпку к моему носу и рту.
У меня нет ни единого шанса. Легкие просят воздуха немедленно! Перед глазами все мелькает, и когда, наконец, я делаю такой необходимый и желанный вдох, то вместо прохладного декабрьского воздуха вдыхаю какой-то едкий тошнотворный запах.
Сразу после этого яркие огоньки ночного города почему-то начинают расплываться у меня перед глазами. Все закручивается, и дальше я помню только какой-то болезненный укол в шею, после которого даже двигаться больше не способна.
Ноги как будто отнимаются, и хоть к губам уже ничего не прикасается, но кричать я больше не способна, как и двигаться. После этого я просто падаю, отключаясь в руках у самой смерти.
Глава 2
Открываю глаза, а вокруг темнота. Черная, густая, пронизывающая каждую мою клетку неизвестностью.
– Где я, что…
Губы едва шевелятся, а во рту настолько сухо, словно я не пила неделю.
Пытаюсь подняться, но тут же падаю обратно. Совсем нет сил в руках и ногах, они словно… онемели, как и все мое тело.
По спине разливается холод. Мерзкий, сильный и беспринципный. Снова пытаюсь подняться, но, как только встаю на ноги, не удерживаю равновесие и падаю.
Перед глазами все расплывается, словно я выпила какой-то алкоголь, однако я никогда не пью и не могла ничего такого употребить даже по ошибке.
Чисто на автомате тянусь рукой к шее. Провожу пальцами по нежной коже, пока не натыкаюсь на крошечную болезненную точку. Укол. Мне сделали укол!
Воспоминания яркими вспышками ударяют в голову. Концерт, выступление, розы… Я же такси ждала на улице, оно вот-вот должно было подъехать, а потом… чернота, чьи-то очень огромные руки, крепко сжавшие меня сзади, и еще этот запах, который я вдохнула впервые, необычный, мускусный.
Из груди вырывается какой-то истерический всхлип. Где я? Меня похитили, чтобы ограбить? Бред. У меня нечего взять. Вообще нечего. Туфли разве что, да и то они не мои.
Заставляю себя снова подняться и тут же обнаруживаю, что я в одной только туфле. Второй нет, поэтому сейчас я едва ступаю полубосая по полу. Жутко холодный, шершавый, жесткий. Кажется, это бетон. Ох, как же сильно меня качает… Я даже нормально идти не могу, совсем!
– Помогите. Помогите мне!
Обхватываю себя руками. Мне так холодно, хотя я все еще в своем пальто.
Чисто на ощупь пробираюсь по этой темноте, пока мои глаза не привыкают к мраку, и через миг я замечаю крошечный проблеск тусклого света.
Подхожу ближе, а точнее, подползаю, едва не сваливаясь на пол. Судорожно шарю пальцами по этому проблеску света. Стекло, но оно забито чем-то. Кажется, досками. Неотесанными и очень холодными. На улице темно, луна только ярко светит, и вокруг такая тишина стоит, что мне кажется, я слышу стук собственного сердца. Гулкий, сбивчивый, встревоженный.
– Э-э-эй! Помогите, ну, кто-нибудь!
Мне кажется, я кричу очень громко, но от страха из груди вырывается лишь какой-то слабый писк. Что… что здесь вообще происходит?!
Телефон. Точно! Как же я не додумалась сразу, вот только где он?!
Возвращаюсь в место, откуда я встала. Нащупываю на полу что-то кожаное, твердое. Какой-то мат или что – непонятно.
Шарю руками везде, но сумочки нигде нет, как и моего телефона.
Мама. Она же там уже с ума сходит! Я не вернулась домой с концерта. Сколько часов прошло? Час, два, а если больше…
Облизываю сухие губы. Я хочу пить. Сильно. К горлу внезапно подкатывает едкая тошнота, и я с огромным трудом сдерживаюсь, чтобы меня не вывернуло.
Что было в том уколе… Наркотики, какой-то яд? Глупости, конечно. Не может быть.
Лихорадочно пытаюсь вспомнить номера телефонов. Полиция, скорая, мамин телефон. Стоп. У меня все еще нет мобилки. Как я буду звонить?
Паника подбирается к горлу, а еще здесь очень-очень холодно. Это похоже на какой-то неотапливаемый подвал или что, я не знаю. Здесь темно и, наверное, не больше трех градусов тепла. Слегка посвистывает ветер через забитое окно, и мне становится еще более жутко.
Я кутаюсь в свое пальто сильнее, но в этом помещении очень сыро, отчего моя одежда быстро набирает влагу и почти не согревает меня, но хуже всего ногам. Я очень теплолюбива, вечно мерзну, поэтому сейчас, когда стою полубосая на этом бетоне, мои стопы просто коченеют.
Мысли сбиваются в кучу. Первый снег сегодня выпал, и я ловила его губами.
Снежинки таяли на них, а потом… Стоп. О чем я думаю? Ася, соберись!
– Кто-нибудь! Выпустите меня отсюда!
Пошарив еще немного вдоль стены, я возвращаюсь на этот мат. Я все же нахожу дверь, но там даже ручки нет. Ничего нет, как и выключателя.
Все кажется каким-то нереальным страшным сном. Хочу проснуться, стараюсь изо всех сил, и не выходит, потому что это не сон, это все реальность, заставляющая кровь стыть в жилах и пускать сердце в пляс.
Через какое-то время меня начинает трясти. От этой убивающей тишины, мрака и неизвестности. Я хочу спать, плакать и пить, но ничего из этого у меня не получается. Все, что могу, – подобраться к стене и обхватить ноги холодными ладонями, пытаясь хоть как-то согреться.
«Это точно подвал», – мелькает в голове. В обычном помещении мне было бы теплее, а значит, кто-то специально притащил меня сюда.
Провожу руками по лицу. На пальцах чувствую косметику. Наверняка макияж уже поплыл, но сейчас мне все равно, как я выгляжу. Я хочу выбраться отсюда, и если это просто дурацкая шутка, то мне уже совсем не смешно.
Какой-то резкий звук заставляет подскочить на месте. Яркий свет бьет в глаза, а когда они все же привыкают к этому, я вижу зверя. Впервые. И замираю перед ним. В одночасье.
***
Если раньше я думала, что видела смерть, то я ошибалась. Вот она, смерть. Величественная, безумно красивая… статная, я бы сказала. Стоит предо мною в облике этого мужчины. Очень высокий, под два метра ростом, огромный, мускулистый. В черном костюме с распахнутой на груди белой рубашкой и в туфлях.
Этот мужчина молча заходит и идет прямо ко мне, заставляя вжаться в холодную стену спиной.
У него широкий разворот плеч, кожа смуглая, с явным бронзовым отливом, черные волосы назад уложены, серьезное лицо, а глаза… контрастные, серебристые. Холодные, как арктический лед.
Присматриваюсь к нему. Такая внешность завораживает просто. Стойте… я видела его уже! Абсолютно точно.
– Вы?! Вы на концерте моем были.
Мужчина не отвечает. Игнорирует, смотря на часы.
Лихорадочно оглядываюсь по сторонам. Это точно подвал, вот только зачем здесь установлен туалет? Кроме него, шкафа и мата, на котором я сижу, здесь нет ничего. Совсем ничего!
– Что вам надо от меня? Зачем вы притащили меня сюда?!
– Молчать. Не двигаться.
Его голос… Он заставляет дрожать воздух в этом подвале, и меня в том числе. Я всегда реагирую на звуки. Занятия музыкой обостряют мой слух до предела. Никогда такого голоса не слышала. Очень низкий, грубый, пробирающий, он касается каждой моей клетки, заставляя меня трепетать перед ним.
– Что вы сказали? “Молчать”? Так, все, я не собираюсь здесь больше мерзнуть!
Резко поднимаюсь, но меня все еще сильно пошатывает, и, не пройдя даже нескольких шагов, я кулем сваливаюсь на холодный бетонный пол.
Перед глазами все сильно плывет, и из груди вырывается рвотный спазм. Мне плохо, но я не ела сегодня ничего после обеда, все за концерт переживала, поэтому меня, к счастью, все же не тошнит.
– Что со мной… Боже, что вы мне вкололи?!
– Я же сказал не двигаться. Обратно ползи, зверек.
– Это шутка такая или что? Вы серьезно сейчас говорите?
– Да, – незнакомец отвечает спокойно своим дико низким баритоном, как будто все, что тут творится, в порядке вещей.
– Это какая-то жуткая ошибка! Мне нужно домой.
Преодолевая вселенскую слабость в теле, я все же снова поднимаюсь и плетусь к двери, но, как только подхожу к ней, этот огромный мужчина в два счета наступает и захлопывает дверь прямо перед моим носом.
Теперь он стоит рядом, и, чтобы увидеть его лицо, мне реально приходится высоко задрать голову. Ох… какой же большой, высокий. Раза в три будет меня по комплекции больше. Просто великан под два метра ростом, которому я едва ли до груди достаю.
– Откройте дверь. Быстро.
– Нет.
– Как это “нет”?!
– Ты будешь сидеть здесь.
От шока я аж рот открываю.
– Вы шутите или вы ненормальный? Может, у вас обострение сезонное или что?! Я не буду здесь сидеть. Откройте дверь, я вам говорю! Верните мою сумочку и телефон! – кричу уже на него, но этот айсберг не реагирует. Совсем, и тогда мне надоедает.
Обычно я на людей не кидаюсь, но сейчас нет другого выхода. Что есть сил я толкаю его в грудь, но он даже с места не двигается. Совсем! Вместо этого мужчина с легкостью перехватывает меня за запястье и заводит руку мне за спину. Больно. Чертовски больно!
– Аа-а-ай! Пустите!
И он отпускает, однако я в тот же миг лечу прямо на мат.
Сглатываю, во все глаза смотря на этого дикаря. Где его манеры, это вообще что за поведение с девушкой?!
У него такая внешность… красивая, но грубая какая-то, брутальная. Блестящие волосы уложены назад, лицо серьезное, суровое даже из-за прямого взгляда из-под черных бровей с изломом. Губы четко очерченные, короткая густая ухоженная щетина.
Хм, сколько ему лет… Не знаю, голова как в тумане, не могу понять, но этот мужчина точно намного старше меня. Может, лет тридцать или чуть больше.
Могла ли я раньше его знать? Нет. Исключено. Я со взрослыми мужчинами не общаюсь и не знакомлюсь никогда. Мама бы меня на пушечный выстрел к такому не пустила. Вот Света – это да. Может еще на свиданки бегать, ну а я… ноты обычно дома разбираю. Родители почти никуда не пускают гулять. Я только с мальчишками с курса пересекаюсь, но им так же, как и мне, не больше восемнадцати, а это… взрослый мужчина.
– Скажите, что вам нужно от меня? Вы что, какой-то мой фанат?
Айсберг молчит. Открывает шкаф. Достает оттуда что-то. Вижу его широкую спину. Ох… что-то он реально большой. Спортсмен, что ли, или военный.
Сжимаю кулаки. Такой непробиваемый. Да что с ним?!
– Слушайте, может, вам нужны деньги? Если да, то вы точно ошиблись. У меня нет денег, и мои родители вовсе не богаты.
– Это не твои родители, – отвечает просто могильным тоном и идет ко мне. Я же быстро отползаю от него подальше, пока не упираюсь спиной в стену. Этот человек опасен. Я уже это понимаю. Он двигается как хищник. Тихо, бесшумно, но я вижу, что в любой момент он может напасть.
Вздрагиваю, когда айсберг бросает на пол рядом со мной… тарелки. Точнее, это не тарелки даже, а обычные жестяные миски, из которых кормят животных в вольерах.
Одним движением ноги зверь пододвигает эти миски ко мне, после чего берет какой-то желтый пакет и насыпает оттуда корм. Замечаю его руки. Сбитые на костяшках, жилистые, крупные и точно очень сильные. По этикетке вижу, что он насыпает простой собачий корм.
– Это что такое?
– Твоя еда.
Кажется, от шока я замираю. Он произносит это абсолютно серьезно, а я… не знаю даже, как реагировать.
– Еда?! Это же собачий корм!
– Я знаю.
Я смотрю на него снизу вверх и поверить не могу. Да что ему нужно?
– У меня есть родители и они будут меня искать! Вы меня похитили и удерживаете здесь насильно. Вас найдут и посадят в клетку. Это похищение человека, похищение женщины! – кричу уже, чувствуя, как подрагивают пальцы, а щеки становятся мокрыми от слез.
– Ты не женщина, тварь.
Грубо, жестоко и страшно. Бандит говорит это абсолютно уверенно, смотря на меня сверху вниз, как на что-то… низкое, бесправное, просто как на букашку.
– А кто же я, по-вашему?
– Ты моя сука теперь, моя вещь.
