Екатерина Рождественская
Подарок из страны специй
© ООО Издательство "Питер", 2024
Подарок из страны специй
– Я все понимаю, Олимпиада в Москве – это прекрасно, гордо, престижно, всех объединяет и всякое такое, но это же одновременно и жуткий геморрой для простых граждан! Зачем так усложнять людям жизнь? – Лидка любила задавать риторические вопросы, ей казалось, что она таким образом спорит с Всевышним.
На время Олимпиады, сразу после ее открытия, семья Крещенских – Роберт, его жена Алена, теща Лидия Яковлевна, или Лидка, как ее исстари звали, и младшая дочь Лиска – сбежали от греха подальше на дачу в Переделкино, где время, казалось, совершенно остановилось и ничем не напоминало застывшую и одновременно взбудораженную Москву.
– Толя, Принц наш, только что звонил, – продолжала Лидка, – хотел сюда, на дачу, приехать, так не смог даже к вокзалу подойти – все оцепили, не пустили к вагонам, то ли ждали кого-то, то ли облаву устроили… Решил после этого поехать к нам на Горького – я его попросила цветочки полить, – добрался было до «Пушкинской», все чинно-мирно, так на тебе – промчались, не останавливаясь, на всех парах до следующей станции! Он, бедняга, измучился с этими поездками! А какое количество усилий потрачено, мать моя! У него иссяк весь словарный запас, когда он это мне рассказывал! Вот зачем такое в городе устраивать? Не пройти, не проехать! Скорей бы вся эта спортивная вакханалия закончилась! В общем, нахожусь под впечатлением!
Лидка никак не унималась: главное же – думать о гражданах, как ей казалось, об их быте и удобстве, а выходит, что сами граждане своим существованием и мешают этому грандиозному событию.
– Так я не понимаю, объясните мне, дуре, для кого тогда все эти мероприятия устраиваются? – возмущалась она довольно громко, жаря блинчики на кухне. Дачный день был дождливый, лето восьмидесятого хорошей погодой не отличалось, весенняя прохлада все время напоминала о себе, так и грозя перейти в осеннюю, минуя лето. Дождь стучал по крыше, бурно изливался из водосточных труб, жасминовые кусты за окном развалились от тяжести воды и почти легли на землю, так и норовя сломаться. Зато дух во дворе стоял волшебный и входил в дом через все открытые форточки и щели – так мог благоухать только дочиста отмытый участок леса, где все – и листья, и стволы мачтовых сосен, и молодая смола, и цветы, раскрытые и бутонами, и притаившиеся до времени грибы, и спелая, обвалившаяся от дождя малина, и жучки-паучки, птички-синички – все-все подверглось долгой и основательной промывке, стало свежим и вроде как снова юным.
Роберт вышел на крыльцо покурить и посмотреть, как заливает. Дорожки стали живыми, водные потоки гнали по ним все, что попадалось по пути, – листья, шишки, веточки, всякую дребедень. Куда это все с невероятной скоростью уносилось – непонятно, разве что за углом шумел какой-то океан, о котором Роберт пока не знал, хоть и прожил в Переделкино около двадцати лет. Воздух был удивительным, по-грозовому озоновым и от этого радостным. Роба покрутил в руках сигаретку, но не отважился ее запалить, давно он так остро не чувствовал запах дождя.
– Робочка, нашла тебя! – Алена вышла на крыльцо и полной грудью вздохнула, азартно поводя ноздрями. Так же как и Роберт, облокотилась о перила и проводила взглядом кленовый листик, который быстрым ручейком весело промчало за угол дома. Откуда-то от соседей вдруг активно, несмотря на ливень, запахло шашлыками, и вся прелесть загородно-дождевой атмосферы мгновенно улетучилась. – Я за тобой пришла, там уже началось, – позвала Алена, и они вошли в дом.
Оба через темную прихожую – а она всегда была темной, даже когда там горел свет, – поспешили в гостиную. На столе перед включенным телевизором стоял большой пузатый чайник с такой же пузатой чашкой, неизменные спутники хозяина дома. Телевизионная олимпийская программа была очень насыщенной, хотелось смотреть все, что показывали со всех спортивных объектов. Роберт в далеком студенческом прошлом довольно профессионально занимался волейболом и баскетболом – баскетом, как он говорил, а еще настольным теннисом и боксом, потому пропустить что-либо из этих видов спорта было бы для него трагедией. А еще любил водное поло, легкую и тяжелую атлетику, фехтование, ручной мяч, хоккей на траве и без травы, стрельбу из лука и не только, греблю, лошадок, дзюдо и особенно плавание. Особенно, потому что Катя, его старшая дочь, работала от института волонтером на соревнованиях по плаванию в новом бассейне на Олимпийском проспекте. И как только начиналась трансляция из бассейна, все Крещенские усаживались к телевизору, чтобы, во-первых, поболеть за наших, а во-вторых, попытаться выцепить глазом и Катерину – вдруг удастся? Нет, в соревнованиях она не участвовала, но вскользь показать ее очень даже и могли.
Роберт постарался настроить телевизор, но получалось пока плохо – за городом сигнал еле ловился, а если и ловился, то слишком слабо и капризно, тем более что нагрузка была ого-го какой – болели в это спортивное время все поголовно! Даже когда специально перед Олимпиадой Крещенские решили тщательно подготовиться и купили антенну, с виду довольно уродскую, но, как сказали, мощную и надежную, и приспособили ее над телевизором, изображение все равно продолжало скакать и двоиться, никак не реагируя на новое «украшение». Существовал, правда, еще дедовский способ привести картинку в чувство – стукнуть как следует кулаком по боковой стенке «ящика», как Роберт называл телевизор. Иногда это срабатывало, но не сегодня. Роберт прицелился, двинул по коробке, и… изображение исчезло вовсе, лишь уменьшающаяся белая цель трагически угасала посреди экрана.
– Да что ж за невезение такое! – Роберт еще раз похлопал по телевизору, на этот раз бережно, даже нежно, но было уже поздно – телевизор, обидевшись, ушел в отказ, поглотив Олимпийские игры, соревнования в бассейне, подающего надежды молодого пловца Сальникова и возможность увидеть Катерину.
– Никак? Может, антенну покрутишь? – участливо предложила Алена, понимая, как Роберт остро реагирует на отлучение от соревнований, словно участвует в них сам.
– Да бесполезно, лампа, скорее всего, перегорела, он так удивленно выключился, надо срочно мастера вызывать… – закурив, горестно произнес Роберт.
– А сегодня что-то важное? – спросила Алена, принеся на стол тарелку с высокой промасленной стопкой горячих блинчиков, которые Лидка все еще продолжала жарить, несмотря на их устрашающе растущее количество.
– Финал вот скоро, после самое интересное – заплыв на полторы тысячи метров, наш парень плывет, очень я на него надеюсь, – сказал Роберт, будто долгое время был его тренером и вот вывел на Олимпиаду, чтобы он наконец показал, на что способен.
– Можно, конечно, пойти к Феликсам, не откажут, скажем: форс-мажор! – Алена сразу постаралась найти выход из положения.
Под одним именем Феликсы ходили муж с женой, сравнительно новые друзья, доставшиеся Крещенским после свадьбы детей со стороны Катиного мужа, Дементия. Феликсы плотно общались, да что там общались, дружили с отцом Дементия, Владиславом, которого все звали Владиком. Их связывало многое: и журналистская работа, и совместные загулы, семейные и не очень, так почти полжизни они рядом и держались. В общем, не находилось хода, который они делали друг без друга. И вот со временем, когда сын Владика обрел свободу и женился, Феликсы плавно и радостно перетекли к Крещенским, продолжая, конечно же, общаться и с родителями Дементия. Даже в телефонной книжке они были записаны именно так – Феликсы, – поскольку представляли единое целое, хоть внешне были полной противоположностью друг друга. Он – весь из себя международный журналист, личность значимая, выпуклая, высоченный худой еврейский красавец в очках, с быстро увеличивающимся лбом, да, что ж делать, лысеющим, что смотрелось очень даже органично – на вулкане трава не растет, говорил он и был абсолютно прав! Жена его, Татьяна, почти русская, с какой-то милой нездешней примесью, красавица, роста совсем небольшого, чуть ли не вполовину ниже мужа, живости и женственности была необычайной и сразу заполняла своим подкупающим щебетом все пространство вокруг. Она вся словно состояла из округлостей, улыбок, бантиков, локонков, заколочек и казалась уютной до невозможности. Маршак, видимо, писал именно про нее:
Из чего только сделаны девочки?
Из конфет и пирожных
И сластей всевозможных.
Вот из этого сделаны девочки!
Из чего только сделаны барышни?
Из булавок, иголок,
Из тесемок, наколок.
Вот из этого сделаны барышни!
И вот идея позвонить Феликсам была принята Робертом моментально и с большой радостью. Он закрыл окно, чтобы природа не была так буйно слышна, и набрал номер:
– Старик, привет! А у тебя телик работает? Мой ящик только что дал дуба, а сегодня мощная программа. – Роберт замолчал, заулыбался и, попрощавшись, повесил трубку. – Ждут хоть через пять минут! И блинов возьмем! Собирайся!
С ними было всегда просто и весело, без расшаркиваний, реверансов и фиги в кармане: да – да, нет – нет, без обид, а их гостеприимный дом был известен во всей округе. Владик слегка даже приревновывал к зародившейся дружбе между Крещенскими и Феликсами, старался, как мог, соответствовать и участвовать в загулах, но не всегда получалось – срабатывал географический фактор, поскольку и Крещенские, и Феликсы жили в Переделкино, в пяти минутах ходьбы друг от друга, а из Москвы-то не всегда и доедешь.
Обитали Феликсы в маленьком съемном домике недалеко от железнодорожной станции. Шум от электричек и самолетов был привычным фоном всего поселка, на это и внимания никто из местных не обращал, так и жили под вечный гул. Комнаты Феликсова флигелька были крошечные, а кухня так и вовсе игрушечная – Роберт, когда входил, боялся порушить шаткую конструкцию, задев ненароком какую-нибудь несущую балку, но нет, хижина стояла крепко, ведь главной опорой была старая живая береза, которую хозяин не захотел в свое время спилить. На белом с черными островками стволе размеренно шла своя жизнь – спешили куда-то вверх, через крышу, на волю стайки муравейчиков, плели паутину паучки, гусеницы деловито ползали в поисках молодых листочков, которых внизу и в помине не было, иногда сверху довольно настойчиво стучал дятел, которого Феликсы часто подкармливали. Береза как бы росла из стола, и, сидя за ним, можно было спокойно наблюдать за жизнью подмосковных насекомых, следя, конечно, за тем, чтобы они не падали в тарелку.
Катя с Дементием тоже любили ходить к Феликсам – и темы для разговоров находились, и поучиться было чему, и – да – поесть тоже! Таня прекрасно готовила, и у них всегда было из чего, дефицитные продукты и заграничные бутылки на столе не переводились – доступ к магазину «Березка» прослеживался невооруженным глазом. Да и ездили они по свету много, привозили удивительные рассказы, чудесные подарки и новые необычные рецепты. Танюшка любила украшать жизнь, получалось у нее это прекрасно, она все продумывала до мелочей и постоянно экспериментировала. Однажды привезла из Франции не только рецепты, но и украшения для стола и подачи – плоские гофрированные ракушки из-под моллюсков Сан-Жак, которые долгое время служили прекрасными тарелочками для запекания горячих закусок, – это было чудо, о таких Катя никогда и не слыхала!
С бабушкой Верой, папиной мамой, и с Таней Розенталь
Створки ракушек не портились и каждый раз вызывали восхищение гостей. А еще свечи на столе в мудреных подсвечниках, салфетки в кольцах, разноцветные хрустальные стаканы – сказка и только!
Дома у Крещенских таких правил не было, большой кузнецовский сервиз стоял в огромном старинном буфете, но приборы к нему всегда шли вразнобой, да и стаканы тоже, иногда в ход для вина шли даже чашки, если фужеров не хватало, но застолье – оно такое, главное, чтоб было с кем и о чем поговорить, а не одинаковыми показушными бокалами звенеть.
А еще Танюшка была модна до невозможности, одевалась всегда сногсшибательно, прямо как с картинки западного журнала. Толстенные модные каталоги, всякие эти немецкие Quelle, Otto и прочие Neckermann’ы действительно были главной настольной книгой во многих семьях, имеющих отношение к чекам и магазину «Березка». Их еще называли «Веселые картинки» – смотришь и радуешься, что где-то такая красота встречается. Так вот, Танюшка одевалась исключительно по каталогам, а может, даже лучше: замшевая мини-юбочка с хипповым поясом, дерзкая шелковая струящаяся блузка с объемной броской бижутерией, сумочка, похожая скорее на ювелирное украшение, а не на дамскую сумку. А поверх всего – или волшебное пончо, или невозможной красоты накидка, а не какой-нибудь убогий плащ, пусть даже и со знаком качества. И сабо. Это была ее любимая обувь. Сабо на толстенной платформе, часто деревянной, звонко и радостно постукивали; когда она приближалась – никак не ошибешься. Сначала стучали сабо, потом подходила Таня. Помимо всего прочего, они еще и рост ей прибавляли к ее скромным ста шестидесяти. Скорей всего, это и было главной причиной такой ее беззаветной любви к толстоподошвенной обуви – прибавка в росте, ведь муж ее, Феликс, был под два метра и упирался головой в потолок.
Катя с Дементием их обожали, а Катя так вообще считала, что такие люди – главное наследство мужа.
У Феликсов все уже было готово к приему гостей. Алла с Робой зашли не в основную калитку, а в дальнюю, расположенную прямо рядом с Феликсовым домиком. Через главный вход ходить не любили: хозяин почти все время сидел на террасе с гостями и вечно зазывал к себе то на чай, то на чачу, то просто замучивал своими душными длиннющими историями про никому не известных персонажей, и отделаться от него было не так-то просто. Поэтому предпочитали ходить с заднего, так сказать, прохода. Маленький переносной телевизор, выставленный на почетное место, уже вовсю орал, и Танюша радостно сообщила:
– Катюню еще не показывали! Я слежу!
Телевизор смотрели обычно в саду, выставляя его в окно, а на просторе, под старыми яблонями, размещали раскладные кресла. Но ливень на этот раз сильно помешал. Он уже прошел, но все вокруг напиталось влагой, тяжелые капли свешивались с яблоневых листьев и смачно падали в траву. Посидеть на воздухе точно бы не получилось.
Поэтому стол накрыли на верандочке. Тарелка с лоснящимся сыром, финский сервелат, кастрюлька с разбухшими сосисками, которые лениво плавали в воде, как и положено, чтоб не остыли, хлеб, огурчики-помидорчики. Алена выложила пакет с Лидкиными блинчиками, и Таня пошла на кухню за тарелкой. Дефицитный чай со слоником уже заваривался в большом чайнике – Феликсы знали, что Роба пьет только свежий, старую заварку не любит.
В телевизоре шла какая-то мельтешня, экран был маленький, понять сразу, что за вид спорта, было нелегко. Но ждали соревнования по плаванию, где могли показать Катерину. Случайно, конечно, но показать. Вся семья очень на это надеялась. Зачем – непонятно, но очень хотелось.
– В чем она сегодня ушла? – спросила Танюшка, щурясь на экран. – Ты ей скажи, чтоб поярче одевалась!
– В голубеньком, с длинным рукавом, я ее специально спросила.
– Ищем голубенькое! – дала указание Таня.
И вот наконец началась эстафета. Полуголого народа у кромки воды толпилось много, спортсмены по очереди залезали на приступочек и по команде сигали вниз. Несмотря на заполненные до отказа трибуны, в бассейне стояла полная тишина, казалось, пловцов просто боялись спугнуть. Лишь редкие свистки судей, скупые объявления комментатора и эхо, как в горах. Брызгаясь и шумно выдыхая, аполлоны плавали по своим дорожкам, но Катю все не показывали.
– Какая все-таки бессмысленная Олимпиада, – вздохнув, сказала Алена. – Девочку нашу ни разу по телевизору не показали.
Олимпийский волонтер
Катя проработала на Гостелерадио совсем недолго, как началась Олимпиада. Это событие ждали, словно полет всей страной в стратосферу, на Луну там или на Марс, собирать урожай с тех самых яблонь из известной песни, которые когда-то обещали зацвести. К ней готовились как к главному событию жизни, для чего Москву совершенно преобразили и очистили – от мусора (его моментально убирали), мешочников (перехватывали на дорогах и вокзалах и заворачивали обратно), проституток (временно вывезли в села и подмосковные санатории отдохнуть от тяжелой работы), нежелательных туристов (въезд в столицу сделали ограниченным, по пропускам), ну а школьников так вообще чуть ли не насильно отправили в пионерские лагеря. В общем, Москва «очистилась». А что касалось студентов, то вот она, рабочая, можно даже сказать, рабская сила! Из них и готовили волонтеров, фельдшеров, носильщиков, продавцов и переводчиков. Пользуйся – не хочу!
Попользовались и Катей. Ее как выпускницу МГИМО без раздумий командировали волонтером – так направляли многих других по комсомольской путевке на разные олимпийские объекты, разбросанные по всей Москве. И если выпускников из других вузов отбирали на строгой конкурсной основе – из МГУ, МГИМО и иняза брали почти всех и сразу. Катя лишь поставила подпись под требованиями, что да, мол, ознакомилась, со всем согласна: советское гражданство, возраст от девятнадцати и старше (а Кате было уже двадцать три), готовность работать в любую погоду по восемь – десять часов в смену, свободное владение английским языком (а Катя знала еще и французский), стрессоустойчивость, ответственность и организованность, умение работать с иностранцами, лидерские качества, терпимость, выносливость.
С лидерскими качествами, конечно, было не очень, и пункт про терпимость оказался не совсем понятен, но Катя легко подмахнула бумажку, нацепила на шею пропуск на красивой ленточке и отправилась с Пятницкой на проспект Мира брать приступом новый, с иголочки Олимпийский бассейн, где ей предстояло волонтерствовать. Прошла через кордоны с трудом, но все-таки прошла – пропуск имел силу. В свежем, только что отстроенном бассейне пахло краской и хлоркой, одно забивало другое, и дышать было тяжело – здание не успело после ремонта проветриться. В комнате с грозным названием «штаб-квартира» Катю еще раз четко проинструктировали, как вести себя на вверенном рабочем месте – не пить, не курить, не отлучаться с объекта во время соревнований и гостеприимно всем улыбаться. Катя кивнула, снова что-то подписала, показательно улыбнулась и пошла изучать внутренности стадиона.
Повсюду висели смешные графические таблички, которые она видела в первый раз: ручки-ножки-огуречик – получился человечек, и этот человечек или плыл в волнистой линии, как настоящий пловец в бассейне, или спускался вниз по лесенке, или шел по направлению к дымящей чашке с чем-то прекрасным, или изображал мужской или женский (в юбочке) туалет. Много времени на исследование всех стадионных закоулков не было, поскольку Катю сразу взяли в оборот. В задачи ее входило общение с иностранцами во время соревнований. Вдруг кто захочет в туалет или кому-то станет плохо или, наоборот, так хорошо, что все равно понадобится медицинская помощь или туалет, – а тут как раз и Катерина, нежный цветок со знанием двух языков почти в совершенстве – английский и французский, говори – не хочу! Но помощь ее пока надобилась редко, Катя просто красиво стояла на самом виду у центрального выхода из сектора, который своими стальными поручнями напоминал капитанский мостик, – слева милиционер, справа – Катерина, видимо, для его моральной поддержки. Телевизионные камеры постоянно шарили по публике, и, конечно же, была вероятность, что зацепят и Катерину, поэтому соревнования по плаванию были любимыми в семье Крещенских. Муж Кати, Дементий, волонтерствовал на другом объекте, где-то рядом с Лужниками, но просиживал в пресс-центре, на сами соревнования допуска не имел и откровенно скучал среди обилия бумажек и сообщений ТАСС.
Москва была пустынная, словно со всеми попрошайками, нищими, бомжами, цыганами и другими сомнительными элементами смели за сто первый километр и добрую половину москвичей. На самом деле все москвичи просто съехали на дачи и в санатории от мытарств и неудобств, город был практически парализован из-за вечных перекрытий дорог – то спортсмены из Олимпийской деревни в Тропарево ехали в Лужники, то из Лужников на ВДНХ, то на соревнования из центра мчался какой-то сильно важный начальник, а другой, не менее важный, ему наперерез, с дачи, то олимпийцы возвращались в деревню, то закрывали станцию метро, то останавливали движение автобусов. Предугадать эти «приостановки маршрутов», эти закрытия или, наоборот, резкие передвижения было абсолютно невозможно, и, чтобы не оказаться запертыми в домашней ловушке, москвичи схлынули. Схлынули и Крещенские. Сначала в Переделкино, потом и в свой любимый Дом творчества писателей в Юрмалу, под Ригу.
Катя с Дементием оставались в Москве волонтерствовать, хотя, конечно, родным немного завидовали, но работа есть работа, тем более такая необычная, яркая, запоминающаяся! Катя с нескрываемым удовольствием простаивала все соревнования на своем посту, с огромным трепетом следила за красавцами-пловцами, широкоплечими, длиннорукими, вечно голыми и мокрыми, уже даже привыкнув к их такому виду. Особенно выделяла Владимира Сальникова – как он несколькими взмахами сильных рук перемахивает бассейн и постоянно оказывается первым у финишной черты! А как по-детски радовалась за наших спортсменов, неустанно поднимающихся на верхнюю ступеньку пьедестала! В перерывах между соревнованиями отлучалась-таки с капитанского мостика – надо же было иногда перекусить, вот и бегала в спецкафе попить финского морсика или съесть сосиску с горошком и копченую колбаску, тоже финскую. В Олимпийском вообще в те дни было все «спец» – спецкафе, спецвход, спецвыход, спецраздевалка, спецтуалет (где, видимо, была туалетная бумага) и обычный пресс-центр, где по спецсвязи и по спецблату Катя могла позвонить Дементию. Да и с родителями проще было общаться из корпункта, хотя Катя любила писать письма, это был ее жанр.
«18 июня 1980 года
Очень-очень по вам скучаю, но никак не получалось с вами созвониться. Я все забросила и сначала целых две недели просидела дома – врачиха хотела, чтобы у меня нашли ревматизм, но фигушки! Выкачали литр крови, все как следует изучили и ничего не нашли! Рентген я на всякий случай делать отказалась – а вдруг когда-нибудь окажусь беременной? Уже целую неделю хожу на свой объект, в бассейн на проспекте Мира. Меня аккредитовали на Олимпиаду – выдали бумажку, очень похожую на старую пятирублевку. Но пока еще не особо интересно, хотя завтра будут настоящие соревнования, посмотрим. Покупаю Лидке финские конфетки с суфле, и она их сразу тащит к себе в комод – до кухни они не доходят. Я ей говорю, что тараканы заведутся, – она смеется: не успеют!
Ваш младший ребенок – умный, большой, послушный. Не читает, телевизор не смотрит, только подглядывает. Всех на раз обыгрывает в шахматы и шашки. На дачке не продохнешь – как в хорошем санатории! Лидка, когда не на гастролях, собирает всех в кучу, там все: Саша, Таня, Оля, Рая, Наташка, Нюрка, Валя с сыном, Севочка, Тяпа и Принц – большие народные гуляния. Последний раз меня там так допекли, что я взяла ребенка и ушла в ссылку к Феликсам на целый день. Сеструхе там весело – играет с Данькой, с Мишкой, да еще с какой-то девочкой из класса, которая рядом снимает домик, но одну я ее с ними никуда, конечно же, не пускаю, не волнуйтесь.
Тяпочка совсем ничего не видит, надо будет устроить ее к хорошему глазному, подумайте куда. Может, у Ларошеля спросить?
Еще приехала Джуна, говорит, что теперь народ у нее схлынет, потому что большая часть будет ходить к ней не домой, а в поликлинику, где ей дадут кабинет. Пока вас нет, попробуем полечить сеструхину близорукость, хотя надежда у меня на это небольшая. Феликс предложил заезжать за ней на дачу и везти к Джуне, потом на Горького, а после работы снова заезжать за ней и отвозить на дачу. Так что про это тоже не волнуйтесь.
Лидка укатила сегодня с Фельцманом в Свердловск. Он, оказывается, оплатил ей и дорогу, и гостиницу! Гулять так гулять! А эта нахалка заявила бедной его жене, что сможет расплатиться только натурой! Ну каково, а?
Ну а мы несколько дней не могли выйти из дома – отключили телефон за неуплату! Мы решили, что это очень подозрительно, потому что про неуплату никто вообще ничего не знал! Я целый день просиживала внизу на телефоне у вахтера и еле-еле в пятой инстанции узнала, что мы якобы не заплатили за что-то 7,89 руб. Как оказалось, заплатили, но им не дошли деньги. Пришлось ехать и совать им под нос квитанцию.
В доме все спокойно, скучно и пыльно, я в этом каменном мешке просто задыхаюсь, а на даче спокойствия нет совсем. В подъезде у нас установили домофон. Набираешь код из каких-то цифр – и двери открываются! Класс! Единственное, что жалко, – не будет, наверное, вахтера.
Ходила недавно к Володе Боку, ничего нового не сказал, как обычно – все нормально. Ну и ладно, нормально так нормально.
У нас очень жарко, все время 25–28, а то и больше. Зато по вечерам на даче дождь, а в Москве – нет.
Аллуся, купи мне там, пожалуйста, гольфы, только не цветные, а обыкновенные, телесные. В Москве таких нет.
Целую, жду, очень-очень-очень, скучаю так же, как и жду!
Пока! Катя».
