Екатерина Неверова
Пришелец
Лето пролетело стремительно, да и сентябрь был уже на исходе. Вечера стали темными и холодными, а ночи непроглядными и студеными. Вот уже несколько дней подряд с неба сыпал мерзопакостный, мелкий, нескончаемый осенний дождик. И вот, дождливым, темным и холодным вечером, в разговоре с мамой по телефону, Янка предприняла очередную отчаянную и вероломную попытку.
– Ну, что, – спросила она безобидным, ничего не предвещающим тоном, – тепленько там у вас в доме, не мерзнете?
–Да, Тима натопил печку, жарко даже, – радостно ответила ни о чем не подозревающая Муся Львовна.
–Поужинали уже? Хорошо вам, чай небось с конфетами пьете?– продолжила дочь. В ответ прозвучал искренний отчет о зажаренной курице с вареной картошечкой, чае с тортиком и печеньками. И тут Янка сделала резкий и неожиданный выпад: – а кот-бедолага, одинокий, мокрый, продрогший и голодный сидит сейчас на крыльце, прислушивается к вашим голосам, смотрит на свет в окнах и ждет, когда настанет утро и кто-нибудь к нему выйдет. Покормит, приласкает, обогреет…
Муся Львовна, от возмущения неслыханным коварством, от прямого и болезненного попадания в цель стрелы праведной укоризны, сначала потеряла дар речи, а потом взвилась до потолка. Она кричала, что это подло – давить на больные точки, брать измором, вынимать мозг и душу, терроризировать, шантажировать и доканывать бедную больную и уставшую мать. Было еще много всяких слов, а под конец – была даже брошена трубка. Однако, на утро Муся Львовна позвонила дочери и сообщила, что после вчерашнего разговора долго не могла успокоиться. Мучимая чувством вины и угрызениями совести от настырно стоящих перед глазами живописных полотен кошачьих страданий, она отправилась посмотреть, не сидит ли всеми покинутый несчастный котейка на крыльце. И он таки там сидел и ждал – голодный, холодный и несчастный. Расчувствовавшаяся Муся Львовна сгребла кота в охапку и потащила в дом. Далее события приняли неожиданный оборот. Будучи перенесенным через запретный порог женщиной, которая нещадно гоняла его отсюда разными страшными предметами в течение всего лета, кот решил, что сейчас его, видимо будут убивать. С диким криком он вырвался из рук Муси Львовны и со всех лап ломанулся на улицу, где немедленно укрылся в подполе. Жертва угрызений и раскаянья долго пыталась выманить беглеца обратно, но безрезультатно. Так и промаялась всю ночь, преследуемая мучительными образами и растерянностью от совершенно необъяснимого, как ей показалось, кошачьего поведения.
– Он же все лето в дом рвался, а тут, как с ума сошел! – жаловалась женщина дочери.
–Так ты ж его все лето гоняла планомерно и целенаправленно, – смеялась та в ответ. -Надо теперь его так же планомерно и целенаправленно внутрь заманивать, – деловито вставила Янка, расплываясь в ликующей улыбке, незримой для собеседницы. Все получилось. Грубая психологическая атака обернулась долгожданной победой, оборона сломлена, прорыв по всем фронтам увенчался полной и безоговорочной капитуляцией.
Когда через пару недель Янка приехала на дачу, ее взору предстала восхитительная картина неизвестного, но чрезвычайно талантливого художника-идеалиста. На диване перед телевизором живописно восседало все семейство. На экране шла незабвенная фильма про Холмса, Ватсона и собаку Баскервилей. На маленьком круглом столике красовался дивный натюрморт – ополовиненный румяный яблочный пирог, дымящийся еще, пузатый эмалированный чайник, печеньки, конфетки…. Тима и Лев Васильевич сидели по краям, попивая ароматный чай из толстых керамических чашек. В центре композиции расположилась Муся Львовна. Одной рукой она держала кусок шарлотки а второй крепко прижимала к себе осоловевшего от счастья, заметно потолстевшего и распушившегося кота, на чьей морде огромными буквами было написано: «Я к вам пришел навеки поселиться».
