Екатерина Мишаненкова
Средневековье в юбке. Женщины эпохи Средневековья: стереотипы и факты
Замуж или работать?
Еще раз напомню, что изучая социальное положение женщин в Средние века, надо все время учитывать, что даже вещи, которые нам сейчас кажутся совершенно однозначными, в те времена могли иметь не одну, а несколько трактовок. Я уже объясняла, что и базовая схема – девица, жена, вдова – в период Высокого Средневековья для отцов церкви имела один смысл, а для чиновников – совсем другой. Мало того, в XIII веке она была интерпретирована и адаптирована к изменившимся условиям. К тому времени религиозные авторы в большинстве своем уже перестали держаться за устаревшие схемы и стремились лучше понять мирское мировоззрение и установить контакт с широкими массами, поэтому они и на брак смотрели уже куда более позитивно. Брак стал признанным институтом для необходимого продолжения рода и способом удержания добрых христиан от блуда. А в глазах государства он еще служил для таких важных функций, как сохранение и передача собственности в рамках семьи, а также организация деятельности внутри структуры домохозяйства. То есть брак обеспечивал четкую имущественную схему – приданое, выкуп, наследование. И он же создавал семью не просто как систему личных отношений, но и как домохозяйство, в рамках которого все члены этой ячейки общества занимаются совместной деятельностью – ремесленники работают вместе с женой и детьми, передают по наследству ремесло, дворяне управляют поместьем, несут службу, готовят из детей наследников и воинов и т. п.
Аллегория, Двенадцать дам риторики, манускрипт второй половины XV в., Бургундия
Выделение категории femme sole в правовой сфере, вероятно, также вытекало из социальной реальности, в которой все больше женщин оставались незамужними и были вынуждены становиться независимыми единицами, вне традиционных домохозяйств. И не случайно эта категория выделилась именно в городах – с конца XIV века брачный возраст в северо-западной Европе вырос до двадцати с лишним лет, а кроме того, появилось много работающих женщин. По подсчетам Мэриэнн Ковалески, к этому времени 30–40 % всех взрослых женщин в городах и значительной части сельской Англии были девицами и старыми девами, никогда не состоявшими в браке. Если добавить к этой цифре вдов, то окажется, что количество одиноких женщин сильно превышало число замужних, потому что вдов в конце XIV века тоже было на редкость много[8].
Женщины – Житие Людовика Святого, XV век
Некоторые исследователи даже считают, что женщины в этот период специально откладывали вступление в брак, потому что, будучи незамужними, могли более свободно заниматься профессиональной деятельностью и получать за это деньги, тогда как выйдя замуж, большинство из них перешло бы на неоплачиваемый труд в домохозяйстве мужа. Утверждение, конечно, спорное, и касается оно в основном прислуги, для которой работа была единственным способом скопить на приданое. Женщины, возможно, не столько сами выбирали работу, а не брак, сколько вынуждены были так поступать, потому что замужним женщинам оставаться в служанках было не принято, а у большинства молодых мужчин не было денег на то, чтобы содержать семью. Поэтому брак откладывался до того времени, когда оба накопят достаточно, чтобы иметь возможность пожениться и зажить собственным домом.
Женский вопрос
Сосуд греха
«Один человек из тысячи может быть чистым; женщина – никогда». (Святой Григорий Чудотворец, III век)
«Женщина – это инструмент, который дьявол использует, чтобы завладеть нашими душами». (Святой Киприан, III век)
«…Укоризна женщине, которая дышит любодейством; она смотрит любопытным оком, вольность сердца выказывает во взгляде, улыбается, вызывает взорами на блуд, разливает из глаз какой-то тлетворный яд – нечто подобное тому, что рассказывают о василиске, который, как говорят, одним взглядом умерщвляет, на кого посмотрит». (Святой Василий Великий[9])
«Бесстыдство – матерь блуда. Женщины, если увидят, что обходишься с ними вольно и говоришь о пустом, то, побудив еще к худшему, доведут тебя до падения». (Преподобный Ефрем Сирин, IV век)
«Женщина – это искусительница, колдунья, змея, чума, хищница, сыпь на теле, яд, палящее пламя, опьяняющий туман». (Марбод Реннский, французский поэт и епископ XII века)
«Из всех диких животных самое опасное – это женщина». (Святой Иоанн Златоуст)
«Женщина – это дочь лжи, страж ада, враг мира». (Святой Иоанн Дамаскин, VII–VIII вв.)
Средневековые богословы были на редкость единодушны, когда начинали говорить о женщинах, не правда ли?
Тертуллиан[10] заявлял, что все женщины подобны Еве, ибо все они – «врата дьявола». Пикантность этой фразы состоит в том, что речь в ней идет об искушении мужчин, давших обет целомудрия, женским телом. Средневековые теологи были удивительно точны в своих религиозно-физиологических аллегориях.
Аквитанский святой X века, аббат Одо Клюнийский напоминал своим монахам предостережение Иоанна Златоуста касательно женщин: «Телесная красота ограничивается кожей. Если бы мужчины могли заглянуть под кожу, вид женщин вызвал бы у них отвращение… Если нам не нравится прикасаться к плевкам или испражнениям даже кончиками пальцев, как можем желать заключить в объятия мешок навоза?»
Жоффруа Вандомский, французский кардинал и богослов, предупреждал Хильдеберта Лаварденского (турского архиепископа, поэта и богослова), что женский пол «ввел во искушение первого мужчину и сбил с пути истинного апостола Петра. Первого это привело к греху, второго – к отречению. Женский пол исполняет свое предназначение, как раба-придверница: те, кого он соблазняет, отлучаются от жизни, как апостол Петр, или допускают смерть в свою жизнь, как Адам в Эдеме».
Хильдеберт, впрочем, был в основном с ним согласен: «Женщина – создание хрупкое, она постоянна лишь в преступлении и всегда несет с собой вред. Женщина – это ненасытное пламя, высшая мера безрассудства, враг, который всегда поблизости, который учится сам и наставляет других всевозможным способам совершать дурное. Женщина – отвратительный forum, общедоступный предмет, существо, рожденное для обмана, успех для нее – это возможность совершить преступление. Всеядная во грехе, она позволяет любому пользоваться собой. Хищница, охотящаяся на мужчин, она, в свою очередь, становится их добычей».
Вавилонская блудница, Откровение Иоанна Богослова, манускрипт 1470-х гг., Бургундия
И этот список цитат можно продолжать и продолжать. Да, именно такой была позиция церковных иерархов по отношению к женщинам. Конечно, Жоффруа так негодовал из-за того, что вполне конкретная вдова графа Вандомского сумела одолеть его в тяжбе за землю, а Хильдеберт имел несколько бастардов от разных любовниц, поэтому вполне резонно мог считать себя большим специалистом по женщинам. Но на самом деле все это никакой роли не играло. Такова была действительно официальная позиция, которой придерживались как лицемерные грешники, так и праведные добродетельные мужи, в том числе и те, кто горой стоял за то, чтобы мужчины жили в законном браке и любили своих жен. По крайней мере так дело обстояло к началу Высокого Средневековья.
Без исключений
Для целомудренных, благородных и даже святых женщин этот церковный антифеминизм тоже не слишком делал исключения. Яркий показатель отношения к женщинам официальной церкви – сохранность источников, где они фигурируют. Письма святого Иеронима к Марселе, Павле и другим женщинам тщательно хранились и переписывались, как и семнадцать писем Иоанна Златоуста к его духовной дочери, диаконисе Олимпиаде, как и письма других раннехристианских святых к благородным, ученым и религиозным женщинам. Но ни одного из ответных писем этих женщин до нас не дошло – по-видимому, их даже не пытались скопировать и сохранить.
Адам и Ева (обратите внимание, что Змей тоже женского пола), Зерцало человеческого спасения, манускрипт второй половины XV в., Франция
Другой пример – два брата-богослова, святые Василий Великий и Григорий Нисский. Василий получил блестящее академическое образование, был теологом, аскетом, вел активную организационную деятельность в церковных рядах. Григорий же обучался дома, был человеком добрым, одним из первых христианских противников рабства, и до того, как принял сан священника, был женат.
И была у Василия и Григория сестра по имени Макрина. О ней известно довольно многое – благодаря Григорию, который в своих биографических сочинениях рассказал о ее жизни, о том, какой она была умной и образованной, как с двенадцати лет отказывалась выходить замуж и как именно она повлияла на Василия, тогда еще светского человека, и обратила его на путь аскетического служения церкви. А вот у самого Василия, после которого осталось множество сочинений и несколько сотен писем, сестра не упоминается ни разу. Похоже, он в своем аскетизме вообще не считал нужным даже упоминать о таких раздражающих объектах, как женщины. Кстати, Василий стал одним из признанных Учителей Церкви, тогда как работы Григория среди западноевропейских богословов были не слишком популярны. Интерес к нему сильно вырос только в XX веке, когда его стали считать одним из наиболее интересных мыслителей раннего христианства, в каких-то взглядах и идеях опередившим свое время.
Трудно сказать, о скольких женщинах, активно участвующих в развитии раннего христианства, мы не знаем и никогда не узнаем, потому что их наследие не считали важным сохранять, а о них самих предпочитали лишний раз даже не упоминать.
Есть ли у женщины душа?
Существует распространенный миф о том, что на одном из соборов католической церкви было обсуждение и голосование по вопросу, есть ли у женщин душа. Но, несмотря на все приведенные мною цитаты (которых при желании можно набрать на несколько томов), эта история все же является именно мифом. Настолько далеко христианская церковь никогда не заходила.
Наоборот, можно сказать даже, что при всем безусловном и ярко выраженном антифеминизме, христианская церковь ставила женщину гораздо выше, чем кто-либо прежде, потому что именно она официально признала женщину человеком. Не равным мужчине, конечно, но как бы ухудшенным его вариантом. Об этом уже шла речь в главе о браке, поэтому повторяться нет смысла.
«На этом же соборе поднялся кто-то из епископов и сказал, что нельзя называть женщину человеком. Однако после того как он получил от епископов разъяснение, он успокоился. Ибо священное писание Ветхого Завета это поясняет: вначале, где речь шла о сотворении Богом человека, сказано: “…мужчину и женщину сотворил их, и нарек им имя Адам”, что значит – “человек, сделанный из земли”, называя так и женщину, и мужчину; таким образом, Он обоих назвал человеком. Но и Господь Иисус Христос потому называется Сыном Человеческим, что Он является сыном девы, то есть женщины. И ей Он сказал, когда готовился претворить воду в вино: “Что Мне и Тебе, Жено?” и прочее. Этим и многими другими свидетельствами этот вопрос был окончательно разрешен».’
Св. Григорий Турский. «История франков». Рассказ о Втором Маконском соборе (585 г.), созванном королем Бургундии
Добавлю, что именно отсюда, из признания того, что женщина – человек, и выросла церковная позиция по поводу браков и разводов. Всегда и во все времена мужчины и женщины в этом вопросе были абсолютно не равны. Женщина была вещью, передававшейся отцом мужу, и даже в тех случаях, когда у нее были какие-то права в браке, они все равно были гораздо меньше, чем у мужчины. В Раннем Средневековье, до установления христианского брака, светские законы позволяли развод, но список возможных поводов для мужчин был намного больше такого списка для женщин. И только христианство формально их уравняло – и требованием, чтобы при заключении брака обоих спрашивали о согласии, и тем, что лишило права на развод обе стороны. Да, это не соблюдалось, но хотя бы декларировалось, что уже было огромным шагом вперед.
Между святой и демоном
Чему же, а точнее, кому женщины были обязаны таким своеобразным к себе отношением? Это нетрудно понять уже из приведенного выше рассказа Григория Турского. Дело в том, что в христианстве, причем особенно в западном, католическом, есть два непререкаемых авторитета – сам Христос и его мать, Дева Мария. Преклонение перед Богородицей достигало самых фанатичных форм. Простые люди в экстазе припадали к ногам ее статуй, совершали паломничества по всем имеющим к ней отношение святыням, преподносили ей в дар драгоценности, молили ее о заступничестве и благодарили за счастливые события в своей жизни. Поэты слагали о ней стихи и песни, экстатические мистики, особенно вдохновитель Крестовых походов, святой Бернард Клервоский, в своих проповедях находили в Деве Марии объект для излияния своих невыразимых переживаний. Ученые богословы также не остались в стороне, и немало страниц в их трудах посвящено обсуждению различных сторон ее жизни.
Дева Мария почиталась и как мать младенца Иисуса, родившая и выкормившая его, и как мать распятого Спасителя – символ всей вселенской скорби матерей по детям. Она была символическим троном Бога, когда Христа изображали у нее на коленях, и была Царицей Небесной, восседающей на троне рядом со своим взрослым сыном.
Но при этом она, как ни крути, – женщина, и даже самым ярым женоненавистникам из числа теологов приходилось с этим как-то считаться.
Для отцов церкви, особенно в Раннее Средневековье, женщины делились на ужасающих искусительниц и восхитительных девственниц, а иногда совмещали в себе и то, и другое, чем еще больше сбивали целомудренных монахов с толку. И богословы все время находились в раздумьях, как совместить в одной системе ценностей ненавистную им Еву – женщину грешную, сбивающую мужчин с пути истинного, и Марию – символ святости и чистоты. Постепенно это вылилось в идею, что Ева принесла в мир грех, но потом Мария этот грех как бы искупила. Не зря у Данте в раю Ева сидит у ног Девы Марии – в самом центре рая.
Это двойственное отношение к женщине, постоянное балансирование между двумя крайностями, было очень характерно для средневекового мировоззрения. Причем встречается оно не только в трудах богословов. Религиозная литература, придворная куртуазная лирика, рыцарские романы и народные сказки – все было пронизано этой двойственностью. Для средневековой литературы типичны идеальные женские образы – не только сама Дева Мария, но и благородные королевы, стойкие христианские мученицы, верные и преданные жены, терпящие любые обиды от своих мужей, чистые девственницы. О них читали с восхищением, их ставили в пример дочерям. Такие женские образы были важной частью воспитания и формировали в обществе образ женщины, которую следует уважать. Жоффруа де ла Тур-Ландри в своей книге поучений дочерям, завершенной в 1370-х годах, даже писал, что особенно важно, чтобы у злых людей были хорошие жены, тогда святость этих женщин сможет компенсировать грехи их мужей.
С другой стороны, не менее популярны были истории о злых, распутных, подлых и жестоких женщинах, которые чаще всего в конце концов получали заслуженное наказание или хотя бы осуждение. Очень показательно, что в йоркских мистериях об Адаме и Еве первая фраза Адама после того, как он откусил яблоко, перекладывает всю ответственность на Еву: «Увы, что я наделал, какой стыд!… Ах, Ева, это ты виновата!» Впрочем, Ева была виновата всегда и во всем, и богословы очень любили утверждать, что в душе каждая женщина – Ева и в каждой сидят ее подлые наклонности.
Это двойственное отношение к женщинам – либо святая, либо блудница – было распространено в средневековой культуре, но оно было достаточно гармоничным. Богословы и писатели любили играть на этой двойственности, вплоть до того, что могли возносить хвалу первородному греху, совершенному Евой, потому что именно он вызвал потребность в появлении Девы Марии, как матери того, кто спасет мир от этого греха. Как говорилось в одной старой английской песне: «Если бы яблоко не было сорвано, тогда наша госпожа никогда не стала бы Царицей Небесной. Благословенен будет тот час, когда было сорвано яблоко!
Августин Блаженный писал: «Через женщину – смерть и через женщину – жизнь». Ансельм Кентерберийский заявил еще конкретнее: «Таким образом, женщине не нужно терять надежды на обретение вечного блаженства, памятуя о том, что хотя женщина и стала причиной столь ужасного зла, необходимо было, дабы возвратить им надежду, сделать женщину причиной столь же великого блага».
Опороченные и обожествленные, ругаемые и восхваляемые, проклинаемые, как Ева, и почитаемые, как Дева, средневековые женщины казались отцам церкви полностью приземленными и в то же время совершенно чужими, непонятными и даже возвышенными. Неудивительно, что попытки теологов вписать их в систему христианского мировоззрения были глубоко непоследовательны и противоречивы.
Противоречивая Дева Мария
Даже Дева Мария была для богословов очень противоречивой фигурой. Ранние христиане уважали мать Господа, но ее восторженное и фанатичное почитание расцвело все-таки в Высокое Средневековье. Объектом массового поклонения она стала только с XII века.
Мадонна с младенцем на троне, св. Екатерина, св. Варвара и донатор
Но теологов очень смущало то, что Дева Мария была матерью. То есть, с одной стороны, это и есть ее главное достоинство – что она родила Спасителя, но с другой, а как же грустные размышления того же Августина, что «мы рождаемся между мочой и калом»? Хочешь или нет, а Христос родился из того же презираемого богословами места.
Здесь надо опять вспомнить о том, что раннесредневековая христианская церковь единственно возможным путем для истинно верующего считала девственность. Поэтому неудивительно, что женщина для богословов того времени была исключительно раздражающим элементом. Ведь как просто было бы остаться добродетельным, если бы не было женщин, этих адских созданий, порождающих у мужчин греховные мысли. Разумеется, в этих мыслях были виноваты не сами мужчины, искренне мечтавшие о чистоте, а дьявольская женская натура.
Но с Богородицей ситуация была особая, поэтому в конце концов своеобразный компромисс был найден – Дева Мария была и осталась девственной. Она зачала от Святого Духа, а потом и родила как-то так же, сохранив при этом девственность. В физиологические подробности раннехристианские богословы старались не вдаваться, но со временем закрепилось очень удобное мнение, что Христос родился с помощью кесарева сечения, – на средневековых миниатюрах роды Девы Марии так и изображали. А учитывая традиции средневековых художников рисовать деятелей прошлого как своих современников, очень любопытно смотреть, как Христос рождается в стилизованном хлеву, но с участием проводящих кесарево врача, ассистента, а иногда и акушерки.
Кстати, по поводу Девы Марии богословов интересовал и такой вопрос – а как она сама была рождена, с участием первородного греха или без? Ее большие поклонники Бернард Клервоский и Фома Аквинский энергично защищали Богородицу от такого пятна на репутации и утверждали, что ее родителям тоже было даровано непорочное зачатие. Но в этом вопросе их позиция никогда не имела большого влияния, и большинство теологов все же смирились с мыслью, что она была рождена как обычный человек в обычном законном браке двух добродетельных людей.
Образец для подражания
Для обычных женщин Дева Мария была образцом для подражания, но в реальной жизни это приводило к определенным сложностям. Все та же двойственность ее образа не позволяла использовать ее как модель поведения. Ведь нормальная земная женщина не может быть, как она, одновременно девственницей, женой и матерью.
Раннесредневековое стремление избавить мир от секса и создать царство всеобщего целомудрия способствовало распространению подражания только одному из образов Марии – Деве. Но хотя девственность всячески приветствовалась, и монашество объявлялось наиболее достойным путем для добродетельной женщины, это все равно порождало некоторые проблемы. Так, например, монахини первоначально воспринимались как некие бесполые существа, то есть как женщины, одержавшие победу над своими гендерными характеристиками и возвысившиеся над своим полом в благородной бесполой асексуальности. Но проводить параллели между ними и Девой Марией по этой же самой причине не получалось, потому что она всегда и везде воспринималась в первую очередь как женщина.
Ближе к XII веку в рядах отцов церкви появились сильные сомнения и в асексуальности монахинь. Возможно, конечно, дело было еще и в том, что раннесредневековые монахини были и в самом деле по большей части искренне и фанатично верующие аскеты, а к Высокому Средневековью в монастырях было уже слишком много женщин, оказавшихся там по бытовым, денежным и прочим совершенно не духовным причинам. Да и мужчин-монахов это тоже касалось, поэтому они все больше видели в монахинях не столько святых сестер, сколько тягостное искушение. Даже сам святой Франциск Ассизский выступал против присоединения женских монастырей к своему францисканскому ордену – во избежание лишних сложностей.
Богородица с младенцем на троне и ангел
Более того, как пишет Джудит Беннет, «значение девственности менялось в течение Средних веков. В Раннем Средневековье девственность понималась в физическом плане, и страх ее потери был настолько велик, что некоторые монахини даже калечили себя, чтобы избежать сексуального насилия. Девственность без чистоты мысли не была полноценной, но и духовная чистота не была полной без физической составляющей. Для женщин, посвятивших себя благочестивой целомудренной жизни, увечье или смерть иногда были предпочтительнее потери девственности. К Позднему же Средневековью идеалы о чистоте стали сливаться с идеалами супружеской жизни. Жития святых начали изображать женщин-мучениц не столько как замкнутых аскетов, сколько как добродетельных жен… Девственность оставалась важной, но другие благочестивые практики – целомудрие в браке, отказ от пищи и комфорта, паломничество – все это позволяло и замужним женщинам достичь святости. Елизавета Венгерская (XIII в.) и Бригитта Шведская (XIV в.) ознаменовали собой относительно новое явление – замужние святые. Девственность оставалась важной – она была необходима для миссии Жанны д’Арк и критически важна для других святых, таких как Екатерина Сиенская, – но она больше не была единственным путем к святости.
Богородица и младенец со св. Иаковом и св. Домиником, представляющими донаторов и их семьи (Богородица Яна Флоренса) (1490)
Дева Мария предложила обычным женщинам и еще одну амбивалентную модель: властвовать через мужчин, опосредованно. Будучи посредницей между грешниками и Богом, Дева Мария одновременно обладала властью и не обладала ею. Как добрая, заботливая и всегда преданная мать, Дева Мария просила своего сына за других и тем самым мягко помогала нуждающимся, грешникам и даже проклятым. Но она помогала им своим влиянием на сына, а не своими непосредственными силами. Строгий монотеизм позволял всем святым, в том числе и Богородице, лишь заступническую роль, всемогущая власть была только у одного Бога. Тем не менее, ходатайство перед ним являлось особой силой Девы Марии, и в определенной степени эта способность была распространена и на других святых, преимущественно женского пола». Например, мать Марии, святую Анну, а также невесту Христа, святую Екатерину, тоже начиная где-то с XIV века стали активно просить о заступничестве и ходатайстве перед Богом.
Эти представления о заступнических деяниях Девы Марии и других святых были отражением мнения о том, каково должно быть поведение жен и матерей. То есть они показывали, что дело женщин – не действовать самим, а влиять на мужчин и оставаться покорными даже когда их влияние оказывается безуспешным. Такие представления распространялись как на простых людей, так и на верхушку общества. Женщина объявлялась как бы посредницей между ее мужем и теми, кто стоит ниже его. Куртуазные поэты хвалили мужчин опосредованно – восхваляли красоту и добродетели жен, тем самым косвенно воздавая хвалу их мужьям. Священники обращались к женам, чтобы те повлияли на своих мужей и склонили их к щедрости и благочестивому поведению. А в королевских и аристократических семьях эта прививаемая с детства религиозной культурой модель заступничества нередко превращалась в реальную власть. Королева Бланка Кастильская[11] около 1235 года заказала художникам великолепно украшенную Библию, в которой она была изображена рядом со своим сыном Людовиком IX как Дева Мария рядом с Христом (копируя позы скульптурной группы из собора). «Как и Пресвятая Дева, Бланка изображена в короне, на троне, сидящей по правую руку от сына, глядящей ему в глаза и умоляюще жестикулирующей, – пишет Джудит Беннет. – Заступническая власть Пресвятой Девы узаконила собственные полномочия Бланки как матери правящего короля».
Бланка Кастильская, Псалтырь Людовика Святого и Бланки Кастильской, манускрипт 1225-35 гг., Франция
