Екатерина Михайловна Денисова
Поводок
Я ждал ее на улице и аккуратно поглаживал макушку светленького щенка. Между нами не было той нужной связи, о которой я слышу от животноводов. Мои друзья собачники говорят о своих питомцах, как о самых лучших друзьях. Они полагаются на их верность, обращаются вежливо и требуют взамен лишь послушания. В душе я всегда об этом мечтал, обрести своего лохматого друга, но наяву все оказалось не так легко. К тому же мы до сих пор не были уверены, был ли у щенка хозяин или нет.
– Может как-нибудь назовем его?
– Не знаю, возможно, у него уже есть имя.
– Да, но мы можем называть его по-своему, не так ли? – Эмма окинула меня прежним взглядом. Светлый огонек радостно затрепетать в зрачках, но вот только он никак не мог согреть своей теплотой. Как я тогда и сказал, он утерял способность чувствовать. Теперь только холод пропитывал его огненные языки и насыщали печалью.
– Как ты хочешь?
– Хороший вопрос. Я-то думала, что ты мне поможешь, а ты поступил слишком умно, все повесил на меня, – на мгновение она затихла, раскрывая пакетик с кормом. Из упаковки выпал один из мясных квадратиков, и серебряные глаза внимательно смотрели за его падением, словно то было настоящее представление. – Может снежок?
– Как-то слишком банально, не находишь? Ты посмотрела на снег и называешь так пса. Я думал, что у тебя более красочное воображение, – слишком долго я знал Эмму, чтобы быть уверенным, что она не сможет вот так просто согласиться со мной. Она поджала губы, даже покружилась вокруг себя в поисках чего-то подходящего. Почему-то я тоже принялся повторять за ней и наткнулся на вывеску одной из реклам. Каждый день я проезжал мимо нее, уже даже знал наизусть каждое ее слово. Но только сейчас я по-настоящему обратил на нее внимание. В ней говорилось про отдых на Аляске. Да, именно так. На мой взгляд, довольно необычное время препровождения. Хотя в этом что-то есть. Окруженный холодом и льдом, поглощенный ароматом зноя, засыпать при свете ночи. Довольно романтичное предложение…
– Как тебе Аляска? Необычное и очень даже красноречивое.
– Мне очень нравится! И почему я сразу не додумалась об этом?– Указательный палец укоризненной линией провел по виску. Лёгкая улыбка скользнула по изгибу губ, но тут же исчезла.
– Не всегда же тебе быть самой умной. Дай и мне шанс доказать, что я уж не совсем никчемный.
– Правда? Да ты только имя собаке выбрал.
– Ну и что. Я считаю, что на это способны не все.
– А ну иди сюда! – снежок попал прямо в руку. Мне даже не удалось скрыть издевательский смешок, так меня позабавило поведение Эммы. Маленький нос задрожал, азарт захлестнул ее с головой.
Эмма встала в широкую стойку и скомкала новый снежок. Я не отставал и сделал такой же, хотя в размерах он был слегка побольше. Во мне проснулся мальчишка. Кости стали более гибкими, энергия наполнила сосуд, заряжая адреналином. У меня не было конкретной цели-победить. Я просто хотел насладиться редким ребячеством, которое мы могли себе позволить, настроением, возникшее после трудного дня. Снег летел в разные стороны, мы сбивали бугры, за которыми скрывалась листва, прятались за деревьями, растущими в саду. В какой-то момент мы выбежали на задний двор и упали на землю, смеясь и задыхаясь от смеха. С нами же был и щенок. Он радовался, будто смеялся вместе с нами. В него тоже попадали снаряды нашей бойни. Ртом он старался ухватить самый большой снежный ком. И достигнув цели, щенок громко чихал.
– Я выиграла!
– Это еще почему?
– Потому что я кидала в тебя больше снежков, чем ты.
– Как ты еще успевала считать? Я думал, что смог тебя запутать.
Пальцы провели щелком по выросшей щетине. Касание было мимолетным, едва заметным. Она даже не придала особого значения, а меня бросило в дрожь. Я так сильно придал ему значение, что не мог до самого сна отделаться от этих ощущений. Мы лежали, замёрзшие до синих губ, но такие беззаботные. Мы потеряли в один день все и обрели что-то большее. Да, именно так я мог описать то мгновение. Пустота только расширялась, но было что-то, что помогало сдерживать ее ядовитую давку. Небо заволокли вечерние тучи. Уж день успел пройти, а мы только проснулись. Фонари зажигались постепенно, как звезды, которых нельзя было увидеть из города. Пахло дорогой, землей и собачьим кормом, который теперь был рассыпан по всей лужайке. Голова просто кружилась в обилии странных ароматов, но я находил в этом что-то особенное.
– Ты совсем замерз. Нос так скоро отвалится. Пойдём, и может наша Аляска сегодня…– но щенка уже не было. Он снова убежал, даже не попрощался.
– Он обязательно еще вернется. Ты его избаловала своим вниманием и вкусным кормом. Конечно, он захочет тебя увидеть завтра.
– Наверное, ты прав. Ладно, пошли и давай соберем его остатки.
Дома атмосфера резко изменилась. Тепло окатило с ног до головы кипятком. Мы зажгли камин, сняли грязную одежду и направились в душ. Мы предпочли слезам смех, холоду- пламя. Пытаться заниматься терапией в такой момент было крайне неразумно и чревато. Эмме и так было сегодня несладко. Душа точно вывернулась другой стороной. Иногда она в редкие секунды менялась в лице, поправляя что-то вокруг глаз. Но она подавляла печаль и продолжала наслаждаться временем.
…
Наверное, это был последний день, когда я мог насладиться своей семейной жизнью. Да, звучит очень громоздко, печально и даже преувеличенно с какой-то стороны. Но так оно и было. Хотелось бы мне соврать, сделать из себя настоящую жертву. Конечно, я мог так поступить, чтобы кому-то не было так обидно, например, мне. Но реальность сложно превзойти даже с самой жгучей фантазией. Она была жестока, чересчур жестока с теми, кто заслуживает совсем другого. Но может благодаря своей несправедливой стороне мы помним о самом важном? Может из-за своей скоротечности мы запоминаем больше деталей и должны благодарить за это? Нет, даже при таких условиях я не готов мириться с реальностью. Она отняла у меня все, что я так сильно любил, дорожил, для чего жил. Смысл моего бытия перестал существовать, и я вместе с ним потерял свою душу.
«Я видел ее образ в отражениях собственных мыслей…»
Выходные прошли незаметно, хотя и были они весьма тяжелыми. Мы не смогли усыновить ребенка, прожили еще один год после неудачных родов. Ничего не поменялось в этот раз: мы ходили в наше любимое заведение, ели мороженое, потом гуляли по парку, а дальше пришли домой и закрылись в разных комнатах. Все было как обычно, но атмосфера в доме была иной. Что-то изменилось, но я не мог понять что. Даже потом спустя какое-то время мне не удалось понять этой перемены.
День был рабочим и насыщенным. Мне нужно было, помимо разгребания документов, поехать на служебные стрельбы. Это было не самое любимое дело для меня. Хотя такое странно услышать от полицейского. Но это была чистая правда. Пошёл я на службу только из-за отца. У него была мечта защищать людей, и я с детства перенял эту затею. Многому я благодарен данной профессии, но она не научила меня любить ее. Оружие до сих пор нервировало меня до дрожи в горле. Мне повезло, что я могу хотя бы контролировать тело. Оно бы иссушилось, как сухарь. В критические моменты я осуждал себя за вынужденный выбор. Мне приходилось жать на курок из-за чувства долга, но внутри происходил пожар. Обычно я просто старался забыть о случившемся, но иногда по ночам я просыпался от всплывающих воспоминаний. Сложно приходится, но хорошо, что всегда в моей жизни был человек, который мог понять меня и услышать…
– Чем ты будешь сегодня заниматься? – спрашивал я у Эммы, пока она собирала мне еду.
– Думаю, что поеду отвезу пару игрушек в приют, – я вопросительный посмотрел на нее. – Не волнуйся, это другое место. Там у меня, как обычно, возьмут из рук игрушки и не попросят пройти к детям. Наверное.
– Хорошо, ты тогда позвони, когда освободишься. Я может смогу тебя забрать.
– Нет,—тут же отозвалась Эмма. – Не нужно, я сама доеду до дома.
– Ну ладно, как хочешь, дорогая.
После короткого поцелуя я закрыл дверь и направился к машине. Сегодня меня даже Аляска не провожал. Все было как-то не так, но в тот момент мне было не до подобных размышлений.
Дорога до работы прошла в раздумьях, причем в самых разных. Меня заволокло небо, его будничная серость и мягкость. Я думал о жизни, о машинах, об Эмме. Причем не могу точно сказать, на чем зациклилось внимание. На ком больше сошелся клин, хотя стоило бы подумать и об этом. В общем, комок запутался как-то сам, и уже на подступах к рабочему месту я успел забыть о своих дилеммах.
– Артур, сегодня стрельбы, помнишь?
– Родж, я думал, что принято сначала здороваться. Или мы с тобой перестали быть друзьями?
– Да, привет. Так ты не забыл об этом?
– Нет.
– Так а почему ты не напомнил мне? Я совсем не готов.
– В каком смысле? Ты снова что ли смеешься надо мной?
– Да чего уж там. Сегодня будет проверка. Высокий пост будет проверять все наши документы, дело и прогресс. А я сегодня, как назло, пролил кофе на свое удостоверение. Или может сойдёт? – из кармана показался отрывок коричневой бумаги. Я даже не стал досматривать следующий кадр и отрицательно покачал головой.
– Пойди к начальнику и доложи.
– Да он меня уволит, ты же знаешь. Я и так очень много краснел перед ним за этот месяц. Хотелось бы обойтись без этого.
– Роджер, а ну соберись! Другого выхода тут просто нет. Где ты возьмешь другие удостоверения?
Мой лучший друг умолк и посмотрел на меня каким-то отчужденным взглядом. Может я слегка и повысил тон, но он не был похож на тот, с которым обычно мать отчитывает сына. В этом я могу поклясться. Может Родж совсем и не из-за меня надулся шаром, но последующие минуты я винил только себя в произошедшем. Хотя на фоне того, что будет происходить последующие месяцы, это была ужасная чушь.
Все были как на иголках. Телефоны просто разрывались от вызовов, хотя сегодня ничего не происходило важного в городе. Но почему-то именно в этот день случилось около десяти краж, два нападения и несколько взломов в дома. Отправили почти всех сотрудников, но кто-то все же должен был проходить намеченное мероприятие. И совсем нетрудно было догадаться, что начальник выберет мою кандидатуру и пару других сотрудников. Роджер уехал сразу же, с первым звонком, опасаясь проверки. Но все это было бессмысленно, потому что на самом деле ее не было.
– Артур, чего стоишь, надевай наушники и давай.
Мысли… беспорядочные потоки мыслей вновь возвратились ко мне. Только я думал, что избавился от них, они тут же нагрянули тяжелым грузом. В самый неподходящий момент я не мог сосредоточиться и довольно много раз промахнулся. Стыдно признаваться опытному полицейскому, но это было действительно так. Приходилось прицеливаться минут пять, на пять минут больше обычного. Перед глазами была Эмма, Роджер, мать и сестра. Я вспоминал события из жизни, придумывал, как бы хорошо было ответить в тот или иной момент, чтобы не совершить ошибку. Думал над тем, чтобы постараться помочь другу, а не читать инструкцию, утешать Эмму, когда я старался не замечать ее разбитых глаз. В общем, прошлое решило незаметно постучать в дверь, не считаясь с моим мнением.
– Что это? У кого звонит телефон? Артур, у тебя что ли?
Белый экран поставил передо мной выбор. Я мог ответить на звонок или отвергнуть его, уверяя себя вскоре перезвонить своей жене. И думал я недолго, дурак. Палец сам нажал на кровавое пятно и ловко одним движением убрал телефон обратно в задний карман. Прицелившись, не думая больше ни секунды, я попал точно в цель и навсегда пожалел о своем роковом выстреле.
…
…
– Полиция передает, что на четвертой улице произошла серьёзная авария. В машину на большой скорости врезался грузовик. По данным, которые мы пока имеем, женщина, водитель легкового автомобиля, погибла на месте, а второй водитель находится в очень тяжелом состоянии. Правоохранительные органы уже занимаются делами о…
Эту новость я слышал, пока с безумной скоростью ехал на место происшествия, безуспешно набирая телефон Эммы.
– Женщина, водитель легкового автомобиля, погибла на месте… – эта фраза давила на виски и ядовитым воском стекала по горлу. Мне так страшно не было никогда. Ноги были парализованными, руки в ужасе крутили руль, а перед глазами была сплошная пелена.
– Четвертая улица… четвертая улица… как она могла тут оказаться. Нет, это не Эмма. Я не верю. Пожалуйста, это не может быть она… – мне приходилось так успокаивать себя всю дорогу, только ни одно слово все равно не стало действительным противоядием. Я уже был совершенно напуган, и отрезвить меня смог только звук сирен скорой помощи.
– Тащите носилки. Репортеры, отойдите в сторону! Вы не видите, мы тут работаем! – Все место было обвешано желтой лентой, повсюду были медицинские сотрудники и мои коллеги.
Я позвонил ей тогда в последний раз… после того, как рука опустилась к земле, я стал находиться в состоянии всепоглощающего страха. Телефон рухнул на землю, и я изо всех сил побежал к носилкам, толкая каждого, кто попадался мне на пути.
– Дайте скорее пройти! Прошу, дайте мне увидеть…
Изодранное осколками лицо светлыми линиями блестело под прожекторами скорой помощи. Спокойные черты лица до сих пор не обманчиво передавали образ молодой и красивой девушки. Серые глаза были прикрыты веками, губы слегка приоткрыты, розовые ногти испачканы сгустками крови, брови рассекали хаотичные линии. Тело покрывало белое медицинское одеяло, но оно не могло скрыть некоторых повреждений. Колени в ногах торчали в совсем неестественной позе, как и сама Эмма. Я не мог смотреть на нее и отвернуться тоже было невыносимо. Я стоял на месте и в то же время помогал катить носилки к машине. Я был беспомощен, хотя так рьяно старался помочь осуществиться невозможному. Врачи констатировали мгновенную смерть, тут даже никакое чудо не сможет ярким светом пролиться на очерненное пятно.
Никогда в жизни я не ощущал такой слабости, робости рук, тяжести век. Голова тянула к земле, удрученно перелистывая последние сказанные строки. Еще ведь утром я видел ее, наблюдал, как аккуратно она накладывала еду, собирала свои вещи, чтобы выехать в приют. Все было как обычно, и я должен был помнить детали, но я не мог вспомнить последних секунд, когда прощался с Эммой. Я должен был запоминать каждое мгновение, все самые незначительные особенности, на которые никогда не обращал внимания. Я должен был запомнить, как смотрел на нее последний раз… но я не помню. Я зачем-то вспомнил о той глупой собаке. Я потратил свой последний шанс посмотреть на нее, отдал предпочтение псу, который даже не удосужился прийти. Почему я так поступил, было совершенно непонятно. Я же ее так люблю, но ничего не могу вспомнить…
Каждый может догадаться, что происходило внутри меня, когда сотни врачей в этот день с жалобным видом повторяли одну и ту же фразу. «Мы сожалеем… смерть пришла мгновенно, она не испытывала никаких мучений…». Но если бы они знали, как ей было тяжело последние дни, то никогда бы в жизни не позволили сказать подобной глупости. Она страдала, как никто другой. На алом сердце лежал тяжелый камень, который не сравнится с физической болью. Мучения были иного рода, что заставляет в моей душе взрываться каждую клетку. Я уверен, что звонила она мне, чтобы поговорить или попросить встретить. А я… если бы я знал, то никогда бы в жизни не нажал на курок. Я бы побежал по морозу, спотыкаясь и падая о барьеры, оббегая машины, навстречу к ней. Я предпочел ей работу… Мне даже не передать словами, как теперь отношение к собственной персоне вызывало внутри тошнотворный привкус. Я поступил так с ней. Не подумал, совершил колоссальную ошибку, хотя обещал себе больше не действовать опрометчиво и легко. Я должен был поддерживать ее, но на этот раз я предал всех. Она погибла, с мыслями о том, как ее муж холодно сбросил трубку и не пожелал говорить с ней эти секунды. Может они действительно стали роковыми… я мог что-то изменить, но теперь я могу лишь прокручивать этот невозможный вариант у себя в голове.
В пустой палате едва ли проникал уличный свет. Может мне так лишь казалось, но здесь было действительно мрачновато и жутко. Пронизывающий запах больницы попадал в легкие, которые уже вот-вот должны были разорваться от внутренних криков. На постели до сих пор застывали кровавые капли. Они, как и все вокруг, были неподвижными, мертвыми. Алые полосы изображали заломанные края подстилки. На этом месте все это время лежала Эмма. Тут записывали все повреждения, делали надрезы на и без того изуродованном теле. Но даже несмотря на все повреждения, я видел в ней ту самую сероглазую, хрупкую, нежную девушку. В какой-то момент дикого безумия мне показалось, что ее очи начали дрожать. Я привстал, даже успел сделать пару шагов прежде, чем столкнуться с ее мертвым безразличием. Она лежала неподвижно, как и все это время. Жизнь ее покидала, утаскивая за собой мою…
– Артур Портер! – В комнату вошел Родж. Обычно называл он меня так официально, когда старался приободрить или рассказать смешной анекдот. Но только на этот раз все слова отражались на лице, а не на губах. Несколько минут мой приятель неподвижно стоял в дверях и тщательно пытался подобрать слова. Глаза бегали по комнате, но он ни разу даже не взглянул на меня. В этот момент ненависть к себе только начала усиливаться. Роджер не осуждал меня, возможно, в голове у него даже не возникла такая мысль. Ведь он же не знал о том звонке. Но почему-то в тот момент я представил, что он был осведомлен и мысленно упрекает. Жар с головы до ног окатил кипятком. Я стыдился себя, не мог уже выдержать сложившейся тишины и вот-вот мог предстать перед другой своей стороной. И я всеми силами не хотел, чтобы ее увидел кто-то другой. – Дружище, слушай, я совсем плох в таких делах, но я…
– Родж, спасибо, что подумал обо мне. Но ты меня прости, сейчас я не хочу ни с кем разделять свое горе.
Через секунду я оказался уже на улице. Холод тут же ударил в лицо. Стихия сильным напором останавливала меня, но я не слушал ее шепота. Мне хотелось уйти далеко, где бы меня никто не нашел. Я бы хотел сейчас взлететь и насмерть разбиться оземь, чтобы больше не прокручивать в голове мысли о ней, не думать о том, как ей было плохо, чтобы перестать размышлять ее голосом… Глаза начинали болеть, но я не прекращал думать о ней. Секунды отбивали часы на телефоне, а я судорожными пальцами листал картинки, звонки и кричал на бездушную технику. Ее нет… самый ужасный ночной кошмар стал еще более ужасающей реальностью. Лёгкие не выдерживают напора, мне кажется, что я вот-вот захлебнусь в собственном крике. Цунами все прибывало и прибывало, разрушая прежние представления о жизни. Краски более не имели яркого отклика. Витрины магазинов не вызывали интереса, даже запах еды не вызывал жизненных позывов к выживанию. Даже тот же мороз не был препятствием. Отмороженные пальцы на руках и ногах- было последним, о чем я хотел думать в тот момент. Кожа багровела неровным слоем, окружающие пугались неподобающего вида человека в форме, но их взгляды были для меня настоящим ничтожеством. Они безликими фигурами блуждали по улице, оборачиваясь, испуская жалобные замечания, даже кто-то посмел слегка коснуться моего плеча.
