Екатерина Марголис
Венеция. Карантинные хроники
© Марголис Е. Л., текст, иллюстрации
© Бондаренко А. Л., художественное оформление
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
L.M.
Ты здесь, мы в воздухе одном,
Твое присутствие, как город…
Борис Пастернак
День первый
Ночной поезд Париж – Венеция прибыл на залитый солнцем вокзал Santa Lucia по расписанию. С него сошли несколько пассажиров. Безумцев вроде нас немного. Симфонии Малера не звучало. Группка то ли полицейских, то ли охраны уныло слоняется вдоль перронов. На мой вопрос о подписанном этой ночью правительственном указе об изоляции Венеции и о карантине пожимают плечами:
– Мы сами ничего не знаем, синьора. Декрет принят ночью. Нам никаких указаний пока не поступало.
То же повторяют и в кассах: поезда отходят и приходят по расписанию. Пока. Вплоть до особых распоряжений. Когда – не знаем. Может быть, к вечеру.
Набережная и вода сотканы из единого солнца. Отдельные прохожие отбрасывают выразительные акварельные тени. Вапоретто полупустой. Народ весел и спокоен. Гондольеры перекидываются шуточками. Какие-то неурочные японцы решили-таки прокатиться напоследок. Гондола пересекает путь нашему вапоретто.
К остановке подбегает стайка запыхавшихся англичан. Видя наши чемоданы, с ужасом спрашивают:
– Вас развернули с вокзала? Не выпускают?
– No worries. It’s Italy[1].
И я терпеливо пересказываю содержание предыдущего абзаца.
Тем временем средняя дочь пытается улететь прямо сейчас обратно в Амстердам: мой звонок из поезда в шесть утра застал ее врасплох, билет был куплен без промедления – ей учиться, у нее диплом. Мы разминулись на 30 минут. Старшая раздумывает, не улететь ли прямо сейчас обратно в Лондон к любимому…
Удачно мы решили собраться вместе на эти выходные! Побыть своей семьей дома, посидеть на солнышке.
Зато наш пес Спритц рад-радехонек.
Кстати, в поезде висит памятка о коронавирусе из десяти пунктов: мыть руки, не трогать глаза и рот, не обниматься и не здороваться за руки, продукты, сделанные в Китае, и посылки из Китая НЕ ОПАСНЫ, и отдельным последним пунктом: домашние животные совершенно безопасны, они НЕ переносят вирус.
День второй
– Tutti i cani di Venezia![2]
Действительно, большие и маленькие, породистые и дворняжки, таксы и лабрадоры, а также их пожилые и молодые хозяева, дети, семьи – все, словно сговорившись, отправились на воскресную прогулку на Лидо по пляжу вдоль моря. Песни, смех, спритц, дети гоняют в футбол, мы радостно здороваемся со знакомыми, люди бросаются привычно друг другу навстречу для объятий и поцелуев, но рефлекс уступает место внутреннему напоминанию: стоп! Один метр дистанции!
Мы машем друг другу и шлем воздушные поцелуи. От капельных хотелось бы воздержаться!
Таковы новые санитарные нормы. Они висят всюду: в магазинах, в вапоретто, в барах, в ресторанах (только те рестораны и могут работать по новому указу, что имеют возможность гарантировать расстояние между столиками, и то – только до шести вечера!). Уже появились новые приспособления и шутки: традиционный спритц теперь подается с метровыми трубочками.
Главное ж – хорошее настроение.
Шуткам про то, как теперь в постели fare amore на расстоянии одного метра, нет конца.
Нежное солнце утра понедельника обнимает весь город целиком. Мы со Спритцем (собакой, а не напитком, ибо время раннее) выходим на прогулку. Если обычно я здороваюсь с каждым десятым, то теперь в опустевшем городе – с каждым вторым.
Вообще же обычное соотношение местных к туристам – 1 к 74.
Вот и мусорщики со своими тележками:
– Buongiorno, signora!
Останавливаемся в двух метрах друг от друга. Обмениваемся новостями. В Gazzettino наконец напечатан указ и конкретные меры. Не так страшен черт, как его малюют. Да, есть ограничения: закрыты по-прежнему школы и университеты, отменены все спектакли и кино, правительство всячески способствует smart working – то есть работе онлайн. Так что наши акварельные онлайн-курсы пришлись как нельзя кстати – никакие другие пока невозможны.
Что до передвижений, то тут значительные смягчения. Вернуться домой можно. Ездить по семейным обстоятельствам, по работе тоже – достаточно письма от работодателя или autocertificazione. Реальные строгости и кары касаются только тех, у кого положительный тест на вирус и кому предписан карантин. Тут до трех месяцев тюрьмы и штраф 206 евро за неповиновение.
Бедная Венеция! Она-то попала как кур в ощип. И снова из-за туризма: чтоб не развозили вирус всему миру и по стране, как случилось в Ломбардии. Когда первая, более жесткая версия декрета попала в прессу до собственно его принятия, это вызвало панику, массовое скопление на вокзалах: ринулись на юг те, кто до этого никуда не собирался, ведь многие южане работают на севере по экономическим причинам, – и в результате штурм поездов и – voila! – вирус поехал по всей стране дальше, а так бы оставался в Ломбардии. Губернатор Венето, исходя из текущих показателей, поначалу категорически возражал против включения Венеции в “красную зону”.
Но что сделано – то сделано.
Туристов нет. И в городе, и на вокзалах спокойно. Рост эпидемии у нас небольшой. Места сейчас много. В отличие от Ломбардии, где ситуация действительно трагическая – не хватает мест в реанимации, – в Венеции есть пустующие койки и даже изысканы дополнительные места. Нанимается новый персонал. Вызываются медики, ушедшие на пенсию.
Но, увы, медиашум поднят. Все мировые газеты вышли с громкими заголовками. Мне обрывают телефон друзья и журналисты: как вы там в осаде без еды? Народ в панике? Штурмует магазины?
Ну что сказать? Каждый видит других и ситуацию через призму своего опыта и мироощущения.
В Венеции – через красоту.
Еды полно. Я зашла в супермаркет: никаких пустых полок. Для обеспечения нужного расстояния между покупателями в часы пик запускают по 50 человек. Народ относится с юмором и пониманием.
Отдельные лодки, груженные товарами, проплывают по каналу Джудекки. Жизнь течет. Жена напутствует отплывающего мужа из окна.
Знакомая пара архитекторов выгуливает свою собаку Пиксель:
– Ciao!
– Ciao! Ну, что говорит твой папа про эпидемию? На самом деле все просто: это ответственность молодых перед стариками. Нам и детям не опасно. А вот нашим бабушкам и дедушкам… Мы вот своих предупредили, что ближайшие две недели только по телефону.
Спритц радостно виляет хвостом. Пиксель тоже согласна. Это про отношение людей к людям.
И пока всемирные организации одобряют меры итальянского правительства, и пока считают цифры и статистику (кстати, по количеству сделанных на душу населения тестов Италия на втором месте вслед за Кореей), остаются люди. Человек перед человеком. Лицом к лицу (на расстоянии одного метра, разумеется!). И потому все эти меры имеют смысл.
Мы и вправду знаем друг друга в лицо. И пока мир потешается над “беспечностью” итальянцев, пока не понимает, что вирус не бывает итальянским или китайским, мы будем стараться беречь своих стариков.
Средний (именно средний) возраст умерших – 81 год.
Италия при этом занимает пятое место в мире по продолжительности жизни – после Японии, Сингапура, Гонконга и Швейцарии. Это что-то да говорит о системе здравоохранения.
Большое количество заражений среди стариков и, соответственно, осложнений и смертей объясняется традиционной тактильностью и тесными социальными и семейными связями. В Италии (прежде всего на севере) старики нисколько не отделены от общества. Бабушки и дедушки не только активно воспитывают внуков, часто живут вместе с молодыми семьями – отдельно, но в том же доме, – но и ведут свою жизнь: встречи, поездки. Социально мобильный образ жизни.
Кроме того, в свою статистику смертности Италия включает людей не только умерших ОТ коронавируса, как другие страны, а людей – носителей COVID-19, умерших от рака, сердечной недостаточности и т. п. И это серьезно меняет картину.
Весь смысл нынешних мер не в особой опасности вируса, а в большом числе жертв и заразности. Именно поэтому на систему здравоохранения любой страны эти десять процентов осложнений, требующих госпитализации, ложатся непосильным бременем: койки, аппараты ИВЛ и все остальное рассчитано исходя из нормальной ситуации с некоторым запасом, но не таким огромным. Для того чтобы кривые эпидемии росли не так резко, и чтобы люди успевали вылечиваться (или, увы, умирать), и чтобы изыскать новые ресурсы, правительство предпринимает те меры, что предпринимает.
Солнце садится, и бар на углу закрылся…
Действительно, уже шесть часов вечера, а по новому указу после шести никаких тебе баров и ресторанов.
Тем временем в прямом эфире премьер Конте объявляет всю страну “оранжевой зоной” – как накануне Ломбардию, Венецию и другие 14 провинций. И хотя в прессе это звучит как Italy is under complete lockdown[3], в реальности это означает вот что.
До третьего апреля ограничивается передвижение по территории страны (между населенными пунктами) без уважительных причин, связанных с работой или серьезными семейными обстоятельствами / проблемами со здоровьем.
Но все же Италия – не полицейское государство, а гражданское общество. Поэтому любой человек, взвесив САМ все за и против, имеет право написать autocertificazione[4], сам обосновать, почему ему нужно выехать куда-то по работе или по личным делам. Это может быть проверено, но само по себе будет достаточно веской причиной.
Мир людей. Он им и остается. Хрупкий баланс между безопасностью, ответственностью, экономикой и качеством жизни. В остальном все так же: бары и рестораны должны будут закрываться в 18, под запретом церковные службы, свадьбы и похороны (только родные), закрыты музеи и театры, торговые центры, дискотеки, залы с игровыми автоматами. Не работают школы и университеты.
Останавливается даже футбольный чемпионат – немыслимая для итальянцев мера!
Но Италию нельзя закрыть.
Всего неделю назад сама писала:
“Тут все мутирует и остается неизменным. Чем не сценарий? КАРНАВирус.
Музеи закрыты. Площадь пустынна, набережные безлюдны.
Музыка. Наплыв. «Смерть в Венеции» начинается ровно с этого сюжета: в городе эпидемия холеры, но власти скрывают ее”.
На этот раз власти ничего не скрывают. На Музее Академии красуется объявление, что музей закрыт, и указ губернатора о карантине.
Маски вернулись к своим историческим истокам. Туристы сменили карнавальные на медицинские. А местные как жили, так и живут обычной жизнью.
Ни одного человека в маске.
– Синьора, вам Gazzettino?
Старушка вплывает в табаккерию, дыша духами и туманами.
– Да, пожалуйста. Хочу прочитать новости. Карнавал отменили, и спасибо. И Жирный вторник – тем лучше, не будут пьяные туристы орать под окнами. А что, и мессы Пепельной среды не будет? И сегодня тоже уже нет мессы ни в одной церкви?
– Si prega a casa, signora.
– Ma che roba! Una pazzia!
Отсутствие мессы – веками установленного обычая – выбивает старушку из чувства хрупкого равновесия, столь неотъемлемого в городе на воде. Она еще раз внимательно перечитывает Gazzettino.
Мы выходим из табаккерии и двигаемся дальше. Китайский магазин всякой всячины, который мы надеялись сегодня поддержать, предусмотрительно закрыт с объявлением, что-де каникулы (срок при этом совпадает с действием указа).
Но жизнь течет по привычным каналам. С лодки торгуют овощами и фруктами. В кондитерской Tonolo дама в буклях покупает кулек frittelle (карнавальных пончиков). В сегодняшней передовице Corriere замечено точно: “Отменить карнавал на самом деле невозможно. Это как отменить Рождество. Оно есть, и всё”.
День второй. Вечер
– Катя, bellissimo! – голос из-за моей спины.
Синьора А. – владелица палаццо, потомок дожей. Мы знакомы лет сто. Одно время у нее дома был многоязычный литературный салон, потом я учила ее внука живописи…
– Спасибо тебе за эту картину. Не только за акварель, а за тебя на этом мосту, ее пишущую. Это вторая моя радость за сегодняшний день. Первая – я стояла на балконе и поливала цветы и вдруг увидела свою подругу на санпьеротте[5]. Она гребла сама и помахала мне, сказав: “Венеция возвращается к себе”. А вот теперь ты. Venezia ai tempi di coronavirus è sempre bellissima[6].
Я стою на пустынном мосту Академии и пишу “картину карантина”: в кои-то веки могу позволить себе пленэр в этом месте, куда обычно невозможно просочиться, не сломав кадр десятку туристов, позирующих перед телефонами и селфи-палками на фоне церкви Салюте.
Теперь она смотрится по-новому. Ее купол словно бережно накрывает город. И вся история его читается иначе. 1630 год. В Венеции внезапно остановилась свирепствовавшая повсюду чума. Остановилась не случайно, а благодаря беспрецедентным карантинным мерам Венецианской Республики. Да и слово “карантин” – венецианское: quarantena означает “40 дней”. Именно столько дней чужеземные моряки оставались на кораблях и дальних островах, прежде чем сойти на берег, дабы не занести чуму в Венецию. Вот чума побеждена, и дож Николо Контарини и другие правители решили построить храм, посвятив его Богоматери Здоровья (или Спасения: по-итальянски это одно и то же слово Salute) в память о том, как она избавила город от страшной болезни, унесшей тем июнем больше жизней, чем когда-либо. Уже четвертую сотню лет 21 ноября по этому мосту к церкви Санта-Мария-делла-Салюте проходит весь город. Истинный праздник народного благочестия. Венеция в этот день молится о болящих. В толпе мешаются торговцы и рыбаки, потомки дожей и бродяги. И плывет по мосту толпа. И звонят колокола, и взлетают в высокое небо грозди цветных шариков. И колеблется лес свечей под сводами Салюте. И специально возводится к этому дню мост, что повторяет бровь над нотным станом. Все связано. Legato… Мост – он и есть легато. Связь времен непрерывна. И легато оказывается всё. Ибо тонкие невидимые связи протягиваются туда, где все иное бессильно…
Я задумалась. Акварель тихо сама расплывалась по бумаге.
Время тоже.
– Катя, non ti sembra surreale?[7] – Теперь по мосту проходит Моника, соседка и владелица булочной за углом.
Да, мне кажется сюрреальной эта картина пустынного Большого канала и моста, да и я сама, стоящая на нем с этюдником. Когда я последний раз писала отсюда, из этой точки? Лет 20 назад, наверное…
Вскоре за Моникой появляется нагруженный продуктами Пьеро, фотограф, отец ближайшей подруги одной из моих дочерей.
– Ciao! Как приятно видеть, что люди не сдаются. Мы все не должны падать духом.
Пьеро знает, о чем говорит. Их семья после “высокой воды” и теперешней туристической катастрофы на грани разорения.
Я киваю понимающе. Моя собственная мастерская до сих пор в руинах, а вместо обещанных компенсаций в город пришли чума и карантин.
Пьеро тащит тележку с продуктами вверх по мосту.
Еще минут десять проходит в тишине.
И снова за спиной раздается:
– Катя! Как это правильно – то, что ты делаешь. В такие времена Венеция должна держаться искусством. Так было всегда. Нам повезло, что мы венецианцы.
Еще один мой сегодняшний собеседник – особенный. Голос такой знакомый, что мне даже не нужно оборачиваться. Обладатель голоса это знает и продолжает без паузы, не дожидаясь моего отклика:
– Знаешь, я сегодня перечитывал Мандзони, Promessi Sposi (“Обрученные”). Как будто сегодня написано!
Прямо на мосту он достает потрепанную книгу и читает вслух:
– “Что касается способа проникнуть в город – то Ренцо понаслышке знал, что существовал строжайший приказ никого не впускать в город без санитарного свидетельства, но что тем не менее туда отлично входил всякий, сумевший хоть немного изловчиться и выбрать подходящий момент. Так оно в действительности и было. И даже оставляя в стороне общие причины, по которым в те времена всякое распоряжение выполнялось плохо; оставляя в стороне причины частные, так затруднявшие неукоснительное его выполнение, – приходится сказать, что Милан находился уже в таком положении, что не было больше смысла оберегать его, да и от чего? Всякий попадавший туда казался скорее легкомысленным в отношении своего собственного здоровья, чем опасным для здоровья горожан… Дня не хватит, чтобы рассказать все, что стало с Миланом! Это надо видеть собственными глазами, потрогать собственными руками. От таких вещей сам себе становишься противен! Я, пожалуй, скажу, что постирушка эта пришлась мне в самый раз. А что эти синьоры собирались там со мной сделать! Услышишь, погоди. Но если бы ты только видел лазарет! Есть от чего растеряться в этой бездне страданий. Ну, будет. Потом все тебе расскажу…
– Погодите: а чума-то? – сказал Ренцо. – У вас ее, думается мне, не было.
– У меня не было. А у вас?
– Была. Так вам нужно быть поосторожнее. Я прямехонько из Милана. И, как вы еще услышите, можно сказать, по уши залез в эту самую заразу. Правда, я все на себе сменил, с головы до ног. Но ведь эта гадость иной раз пристает прямо как какое-то колдовство. И так как Господь до сих пор охранял вас, мне хочется, чтобы вы были поосторожней, пока эта зараза не кончится. Потому что… Мне хочется, чтобы мы весело пожили вместе, да подольше, в награду за все страдания, какие мы претерпели…”
– Ладно, не буду тебя отвлекать.
Он тихонько обнимает меня сзади за плечи вытянутыми вперед огромными руками (дистанция один метр!), и фигура его удаляется, растворяясь в пустынных сумерках.
