Екатерина Константиновна Гликен
Соседка
– Валентина Филимоновна, – громко прокричала Вика. – Нельзя у вас спичек попросить? Мамы дома нет, а у меня денег нет, не купить никак, мама вечером отдаст?
– Подойди сюда, – каким-то противно повелительным тоном сказала старуха.
Вике стало не по себе. Голос был треснутый, как плита на старом кладбище, глухой, далёкий, но властный.
– Иди сюда, девочка, – словно догадавшись, что напугала, старуха постаралась повторить просьбу ласково. – Дай мне руку, помоги, и я дам тебе спички. Только протяни мне свою руку.
Вика двинулась было к самой кровати Филимоновны, однако новая волна страха заставила остановиться. Что-то было не так, непонятно что именно, но как-то не так.
Удивительными всё же были глаза Филимоновны, Вика не могла оторвать взгляда от них. Нет-нет, они не были красивы. Они были страшны. Сперва казалось, их почти заволокло молочной плёнкой, как у многих людей в возрасте, но стоило приглядеться, и за плёнкой разверзалась черная глубина, будто бездонная яма. В какой-то момент Вике даже показалось, что она стоит на краю обрыва и вот-вот сорвётся в бездну. Безумный страх охватил девушку, сердце бешено колотилась. Что-то словно звало и толкало окунуться в черноту, шагнуть в неизвестность. Страшно было и оттого, что Вика не могла сопротивляться внезапно появившемуся желанию. Казалось, что рассудок отказал и вместо привычного: «отойди от края – тут высоко, ты можешь разбиться», словно бы звал её упасть, провалиться в безвидную пучину.
– Нет, Валентина Филимоновна. Я пойду! – сказала Вика и быстро развернулась к двери, почти позабыв о том, что должна оставить в комнате видеорегистратор.
– Посмотри на меня! – словно скомандовала старуха.
Вика против собственной своей воли начала поворачиваться лицом к старухе, будто бы кто-то взял за плечи и с силой тянул к бабкиной постели.
– Посмотри на меня, – повторила старуха.
«Не смотри!» – отпечаталось в мозгу Вики. – «Ни за что не смотри!»
– Я сижу тут совсем одна, – не унимаясь, скрежетала Филимоновна. – Никто не приходит ко мне, не говорит со мной. Пожалей меня, мне так плохо, я стала совсем стара. Присядь ко мне на постель. Дай мне свою руку. Была бы у меня внучка такая, как ты…
Чувствовалось, что говорить старухе трудно, каждое слово дается неимоверными усилиями, голос её слабел, она часто дышала, почти после каждой фразы.
Вика стояла посреди прихожей, опустив голову вниз, с трудом сдерживаясь, чтобы не глядеть бабке в глаза. Но сопротивляться было почти невозможно. Казалось, в этот момент, Вика не принадлежит себе, будто бы выгнали из собственного тела, и вместо неё им управляет кто-то другой. Будто тело, её родное тело, совершенно теперь пустое, словно выстиранный носок на бельёвой верёвке. А сама Вика смотрит со стороны на то, что происходит и ничего не может поделать.
Сзади брякнули ключи. В одно мгновение девушка словно бы запрыгнула обратно в себя и будто бы спросонья осмотрелась кругом, не понимая, как здесь очутилась. Сзади стояла та самая соцработник, которая, по версии подруг, избивала старуху до полусмерти, допытываясь, где спрятаны сокровища.
Вика встрепенулась, и как бы извиняясь, сказала этой:
– За спичками пришла, может, вы дадите?
Женщина испуганно поглядела на девушку, словно та застала её на месте преступления, и быстро шмыгнула на кухню.
Этого хватило, чтобы Вика успела сунуть видеорегистратор на тумбочку у двери в комнате. Увидят – и пускай, плевать, лишь бы убраться отсюда поскорее.
Женщина вынесла спички, Вика схватила их и быстро убежала к себе, наверх.
– Заходи скорей, всё отлично видно, – торопила её Верка.
Минут десять они смотрели в экран, дожидаясь начала экзекуций и допроса. Однако, ничего подобного не увидели. По приходе соцработник подошла к кровати и, кажется, вкатила Филимоновне какой-то укол.
Старуха поначалу надрывно орала: «Вика, иди сюда! Помоги мне!», швыряла на пол одеяло, подушку, как-то странно изгибалась на кровати, будто пыталась встать, но сил не хватало и она оставалась на месте, точно привязанная к кровати. Через некоторое время затихла. После этого соцработник, как ушла в кухню, так оттуда и не возвращалась. Судя по всему, она готовила старухе еду, хотя точно сказать было невозможно, регистратор показывал только то, что происходило в комнате.
Прошёл час. Филимоновна вопила, соцработник не выходила из кухни.
– Да-а, – протянула Вера. – Загадка…
– А я тебе о чём? Выходит, не бьёт она старуху?
– Может, регистратор заметила?
– Да даже если и заметила, чего старуха-то орёт?
Девчонки догадались приблизить изображение с регистратора, пытаясь разглядеть, «чего эта старуха орёт», но всё, что смогли разглядеть – это странные движения, будто в комнате что-то летало, впрочем, скорее всего – это были помехи. В какой-то момент даже показалось, что старуха словно подлетела на своей кровати… В общем, снимать на регистратор – идея была так себе. В любом случае, камеру надо ставить ближе, гораздо ближе…
– Не, я больше туда не пойду, – серьёзно сказала Вика.
– Почему? – удивилась Верка.
– Не пойду и всё. Мне страшно.
– Что-то ты не договариваешь? – нахмурила брови Вера.
Вике пришлось рассказать всё, что ей показалось и привиделось этажом ниже, что она пережила в гостях «у бабули».
Что-то во всём этом было знакомое. Ну, конечно! Просьба взять за руку, невозможность избежать взгляда, гипноз… Это колдовство. Сразу многое стало на свои места: не может Филимоновна помереть никак, хотя, казалось бы, век свой давно износила. А пока тягость свою никому не передала, не помереть ей.
– Вот тебе и «дай руку»! – Верка возбуждённо бегала по комнате. – Ты ей руку – она тебе дар!
– Ты что? Хочешь, чтобы она тебе? Это самое?
Верка пожала плечами:
– А почему бы и нет?
– Слушай, если бы там в этой квартире побыла, ты бы вряд ли захотела…
– Вика, всё это бредни. Но… Как говорится, дыму без огня не бывает. А делов-то куча – руку дать и только! Во всяком случае, почему бы и не попробовать? Я столько об этом слышала. Все про это говорят, но я ни разу такое не встречала, да и ты тоже. И ни одного знакомого, я уверена, у тебя нет, который такое воочию видел. Ну? Так ведь?
– Так, Вера, но это страшно. Мне показалось там, что я это не я, этот взгляд очень страшный, какие-то ямы, туда попадёшь – пропадёшь навеки. И, я не могу объяснить, но ты себе не принадлежишь там. Вот тут ты живёшь, ходишь, разговариваешь. А там – тебя нет. Понимаешь? Это как смерть. Только все думают, что ты жива и существуешь. А саму тебя у тебя отобрали! Ты умерла, понимаешь, вместо тебя кто-то другой. А ты рядом стоишь, смотришь на всё это и сделать ничего не можешь. Ты только представь, каково это, видеть, как твой Мишка кого-то другого обнимает вместо тебя. Ты если такое увидишь или подраться с соперницей сможешь, или наорать на него. А если вот как в той квартире, у этой бабки, ты ничего не можешь, ты просто смотришь и воешь от горя, а он другую обнимает, а папа машину не тебе купил, а замуж не ты выходишь. И ты ничего! Ничего сделать не можешь!
– Ты просто трусиха, – отрезала Верка.
– Думаю, тебе надо самой туда сходить попробовать. Только, я тебя умоляю, не смотри ей в глаза. Обещай мне. Потому что в глазах у неё такая боль, такая жалость, такая тоска. Тебе обязательно захочется всё-всё сделать для этой старухи, помочь ей. И эта жалость твою волю почти парализует, всё, что она скажет, ты готова сделать, потому что… Я не знаю почему. Но тебе самой захочется всё это сделать для неё. Наверное, это магия, колдовство…
– Хорошо, слушай, я подумаю. В общем, в следующий раз туда пойду я!
– А зачем? Мы всё выяснили, никто старуху не мучает, пытаясь заставить разговориться о спрятанных сокровищах. Соцработник нормальная женщина и, кажется, тоже боится этой старухи. А то, что она озирается и не здоровается, ну это от страха. А не потому что своровать что-то хочет. Мы зря её винили, Вер!
– Но регистратор-то забирать всё равно надо? – настаивала Верка.
– Да пусть остаётся! Скажу отцу: сломали, в воду уронили. Это мелочи. Нечего там делать! Так! – скомандовала Вика. – Всё же давай логично рассуждать. Соцработница к старухе подходила? Подходила. Старуху за руку брала?
– Ну, там не видно было…
– Но главное – Филимоновна могла её за руку взять. И все бы давно уже решилось, соцработник стала бы ведьмой, а бабка померла. Так?
– Ну, так… Но, может, она не может кому попало дар передать? Кстати, вот это мы и выясним, – не сдавалась Верка. – Но у меня ещё есть вопросы. Почему, если тётка эта так боится, не перестаёт ходить. Им там совсем немного платят. Могла бы и отказаться. А ещё вот что: а что она бабке вколола? Ты ж сама говоришь, что старуха кричит только когда соцработник приходит? Так, может, она что-то ей такое колет, чтобы мучать? Вместо того, чтобы бить, можно что-то ведь вколоть и старуха сама всё расскажет. Может же быть такое? И насчёт ведьмы? Хоть в это и слабо верится, может, Филимоновна, может быть, тебя к себе звала, чтобы всё рассказать, а такая обстановка, ты просто вообразила. Бабка и правда выглядит плохо, легенды всякие, вот ты и напридумывала. В общем, через неделю успокоишься, продолжим.
