Екатерина Иртегова
Полина в долине друзей
Глава 3, в которой находят друзей, но не находят дом
– Где ваш дом? – Тихо спросил Бабан, присаживаясь рядом со слоном, и смотря на Полю.
– Наверное, где-то наверху, если я проваливалась вниз. Хотя до этого попадала еще куда-то. А до этого, – Поля рассеянно села в траву, – лучше не вспоминать. Тоже не знаю, была ли дома и был ли он домом вообще.
– Ещё одна запутанная история. – Проснувшийся Фук подлетел сзади.
– Да и я теперь точно не знаю, в какой стороне дом. И на какой планете он, может, и не на этой. Но я обычно чувствую дом, а сейчас чувствую, что он очень-очень далеко.
– Как называется твоя страна, или планета, или что? – Бабан, забыв про блокноты, понял, что прямо рядом с ним начинает происходить какое-то приключение.
– Страна Воздутия.
– Ух ты! – Звяк уже представлял, как он начинает есть запеканку, предварительно полив тягучей ванильной сгущенкой, – Воздутия, Надутия, Передутия. Сейчас, сейчас, мне кажется, могут появиться стихи.
Воздутия или Надутия.
Не разобрались, где она,
Эта далёкая страна,
Но она подарила нам слона.
Слон в этом месте совсем горько вздохнул, а Бабан пихнул Звяка в бок так, что тот на мгновение мысленно выронил запеканку. Но быстро подобрал.
– Всё расскажете по дороге домой, или уже дома. Сейчас пойдём к нам. Вам все равно некуда деваться, пока мы ничего не прояснили и не составили план, – у Бабана аж зачесалось левое ухо от слова «план». Ух, как он любил это всё!
Одуван тяжело поднялся и, вздохнув, посмотрел на пушистые облака. Цветов в нём стало в два раза меньше. Зато теперь они могли свободно парить, залетая то в лапы, то в большие уши.
– На тебя можно смотреть, как на мультфильм. – Поля не могла оторвать глаз.
– Или как на успокоительный фильм. – Бабан зевнул.
Пролетающая мимо пчела с двумя вёдрами, как обычно скучала и напевала свою монотонную песню. Как вдруг – цветы! Они танцевали прямо в воздухе, по кругу, влево, и вправо. Песенка пропала, вёдра полетели в траву, чуть не задев Хрюка.
– Бз?
Пчела зависла, но сомнение длилось доли секунды. Она просто не могла не попробовать танцующие парящие цветы и ринулась вперед. Одуван, почуяв неладное, бросился в бега изо всех слонячьих сил. Цветы затанцевали ещё быстрее. Бабан, Звяк и четыре шиншиллы понеслись следом, что-то крича и размахивая лапами. У пчелы потекли слюнки, сдуваемые от быстрого полёта. Слон, завидев вдалеке стог сена, поверил в спасение. Цветы замельтешили совсем быстро, еще быстрее, и вдруг – пропали все разом в огромной желтой колючей траве. Пчела, врезавшись в неё со всего размаху, отпружинила и зависла в воздухе. Ей точно стало понятно, что вообще ничего не понятно.
– Бз?
– Жужа, ты лети, лети обратно по своим делам! Ведёрки там твои, забери, – Бабан едва дышал от неожиданной физкультуры.
– Бз?
– Лети, говорю. Это не цветы были, это слон, Жужа. Давай потом поговорим, прилетай к нам вечером на малиновое варенье лучше!
– Бз! – Пчела оживилась и, посекундно оглядываясь, полетела за своими вёдрами.
– Одуван выходи! – Бабан потряс стог сена.
Слон, обрушив конструкцию, вылез. Внутри него вперемешку с цветами, была желтая трава.
– Ну, это фты зря, – Шмяк жевал семечки подсолнечника, – ты же не лофадь.
– Это было совсем не вкусно. – Одуван вздохнул.
– Пойдём к нам домой. – Звяк направился в сторону тюльпановой рощи.
Солнце, пройдя еще одним лучом сквозь цветы и сено в Одуване, исчезло за большой свинцовой тучей, взявшейся из ниоткуда. На горизонте ухнуло.
– Пойдём быстрее, похоже, будет ливень. – Бабан, захватив охапку сена с собой для новой подушки, припустил быстрым шагом. Все двинулись следом.
– Ливня по прогнозу сегодня не было, только солнце и летающих девочек со слонами обещали. – Бряк был самым известным в лесу псевдо-предсказателем погоды. Его прогнозы никогда не сбывались, но он не сдавался. Ведь то самое «попадание» должно было случится, рано или поздно. И тогда «звёздному часу» – быть.
– Это за мной пришли. Или за нами. – Одуван, прищурив глаза, пристально рассматривал небо, которое из прозрачного стало немного серым. Туч сверху становилось все больше. Казалось, они, застыв на пару минут, что-то действительно поняли, и полетели к ним быстрее.
– Ничего не понимаю, – Бабан ускорил шаг и бегло оглядел поле вокруг. С горизонта зашумело, и, судя по пригибающейся волной траве, которая задвигалась в их сторону, действительно, происходило что-то, чего не было раньше.
– Понимаю, что в нашем лесу много всего волшебного и не обычного, но живых туч вот нам только еще не хватало. Бежим!
Бабан, схватив Полю за руку, пустился бежать. Тучи, превратившись почти в черные, полетели еще быстрее, шум травы сзади нарастал так, будто это была огромная морская волна, вот-вот собирающаяся обрушиться на берег. Шиншиллы, визжа, тоже бежали.
Прямо перед Звяком в цветы бахнула молния. На месте маков остались угольки. Единорог, шарахнувшись, сбил Бряка, и, подхватив его на лапы, пустился бежать еще быстрее.
– Скорее, нам надо забежать в лес. Они нас будут видеть не так хорошо. Может, отстанут. Ненадолго. – Одуван, совершенно не привыкший к бегу, почти потерял форму слона и был похож скорее на перекатывающуся медузу.
– Скорее, еще чуть-чуть!
Ледяная стена дождя, почти царапая острыми гранями, хлынула абсолютно вертикально. Бабан готов был ущипнуть себя, потому что часть струй были абсолютно серебряными, будто это острые пики.
– Быстрее, забегайте! – Фук, проснувшись на сей раз от необычного шума с поля, перепрыгивал от нетерпения с лапы на лапу, забыв про достоинство и мудрое выражение морды. Открывшаяся картина пугала так, что, проснувшись, подумал, что во сне его перенесли из собственного леса в одну из страшных историй старого крота. Тот любил их сочинять, говоря, что «клянусь кроличьей норой, это правда, насилу ноги оттуда унёс сам». На что звери ему обычно говорили, что лучше бы он лапы оттуда не уносил. Слишком ужасными были его истории для мирных жителей долины.
Бабан, Звяк, Одуван, Поля и шиншиллы забежали под деревья. Где же, где же? Дышали так громко, что даже заглушили на минуту грохот с поля.
– Успели! – От Фука полетели перья во все стороны. Он так сильно хлопал себя крыльями по бокам, что стал похож на курицу.
– Что это было, Поля, Одуван? – Бабан, отдышавшись, строго и испуганно посмотрел на них.
– Сейчас точно не время для бесед, – Звяк не отрывал глаз от поля. Ливня – как не бывало. Серая туча, замешкавшись, резко взлетела вверх, и, захватив остальные тучи, исчезла. Стало так тихо, что даже стрекотание невидимых цикад показалось не уместным. Появилось солнце и тут же задвигалось вниз. Близился закат. С листьев берез на краю поля, падали в траву со стуком тяжелые нездешние капли.
– Ну, идем же. Скоро вечер. Надо успеть все обсудить. – Бабан, огибая толстые подберезовики, молча пошел впереди, – Фук, прилетай к нам.
– Так и не понял, какая связь между слонами, ямами и облаками. Нет, я понял, что вы рассказали, но представить не могу.
Бабан, включив гирлянду на веранде, заваривал в прозрачном чайнике ягоды шиповника, боярышника и вишни, с неведомо откуда взявшейся шишкой на дне. За ней пристально следил Шмяк и чертил палкой какую-то схему на песке.
– Ну, я тоже толком не знаю, как мы это делаем. Просто всегда это делали, кто-то делает облака, а кто-то – теплый ветер. И мы почти никогда не меняемся друг с другом этими занятиями. Потому что для создания ветра и облаков нужны совершенно разные характеры. Но вот как именно мы это делаем. – Одуван, сделав паузу, проглотил очередной кабачок из ведра со льдом, поставленного прямо на стол, рядом с блюдом с цветами лаванды. – Подумаю, как объяснить. Я знаю, но пока не знаю.
– Вот и я – не особо понимаю. – Поля, вздохнув, прижала к себе Дуню. – Дыра – это, оказалось и нора тоже. Но что за дыра, и зачем? И что с этим делать?
– Я знаю всё кроме чего-нибудь, – Овечка Шерстёк, покачиваясь в специально для неё принесённом Бабаном кресле-качалка, как обычно вязала свой бесконечный шарф. Большой Розовый бант, который она никогда не снимала, при каждом качании всё больше сползал на глаза. Шерстёк отодвигала его назад вновь и вновь.
– Да оно, может, и не сильно важно, – Звяк расставлял на большом столе блюдца с вареньями – малиновым, можжевеловым и ёльчатым. К варенью этим вечером полагались свежеприготовленные Бабаном мягкие пухлые вафли. Звяк, откусив на всякий случай уголок от одной, умиротворенно закрыв глаза, вздохнул. Всё-таки он побаивался, когда Бабан что-то готовил по новому рецепту. Вспомнив утреннюю обиженную пчелу, Звяк даже на секунду потерял аппетит. Но секунда быстро пролетела. Да и его любимая вечно горячая запеканка уж очень сильно заждалась его, но это после вафель.
– Вечер добрый, мои неугомонные друзья. – Фук появился прямо из темных листьев ольхи. – Нет ли у вас ореховых вафель на сегодня, да орехового варенья к ним? Думается мне, вечером нынешним вы без меня не обойдетесь, впрочем, как и всегда. Да и я сегодня склонен прямо-таки к многомыслию за вашим гостеприимным столом.
– Фук, вафли у нас сегодня – просто вафли. А ореховую начинку сейчас сообразим. Шмяк, можешь помочь? Эй, эй, ты что творишь?
Шмяк, открыв заварочный чайник с кипятком, тыкал в него длинной палкой, пытаясь перегнать шишку со дна к середине. В соответствии со схемой, которую начертил, шишка, лежа на дне чайника, смотрелась не гармонично, и её надо было срочно переместить. Непременно так, чтобы по бокам были вишни, а под ней – шиповник. В планах еще было сверху положить хвост от ананаса. И тогда гармонии – быть!
– Шмяк а ну уйди! Уйди от кипятка, говорю тебе! Заберите у него кто-нибудь палку! Уйди вообще со стола! И со своими вечными схемами – тоже.
Шмяк, застигнутый врасплох, утопил палку прямо в заварнике, расплескав чай по столу, и кинулся вниз по скатерти. Всхлипывая, затоптал схему на песке, и шмыгая, побежал к малиновым кустам.
– Ну, Бабан, ты чего наделал? – Фук, поняв, что ореховой начинки не дождется, откусил пустую вафлю, – тебе его вовсе не жаль? Отнял последнюю надежду.
– Полно, Фук. – Шерстёк, равномерно стуча спицами, лишь спокойно поправляла очки да наблюдала за происходящим в те минуты, пока бант не успел ещё сползти и закрыть обзор. – Какую последнюю надежду? У него еще много глупостей впереди.
– Отвлеклись мы, – Звяк, решительно подвинув стул и выкинув в кусты палку из заварника, разлил всем чай, – так мы к сути не перейдем. Вы скажите, Одуван, Поля, толком, где ваш дом? И вообще надо ли вам туда возвращаться? А то может, – Звяк, отхлебнув чай, насыпал в него еще с десяток бархатных малин, – с нами останетесь. Избушки вам сделать поможем, или что захотите. Нора вряд ли вам подойдет.
Поля, неожиданно для себя, чаще захлопала ресницами, поняв, что сейчас заплачет. Домой вроде и не хотелось, но оставаться здесь – было бы неожиданно и тревожно. Хотя, в такой компании может было бы и хорошо.
Слон, онемев от неожиданности, выронил из лап седьмой кабачок, который собирался съесть. Предыдущие шесть уже парили внутри. Правда, с цветами он смотрелся красивее, чем с кабачками.
– Как это, остаться? А мой дом? Мои друзья? Они меня будут искать. Да и я, что здесь буду делать? Я не могу не делать облаков, для меня это очень важно. Сидишь, и дуешь, дуешь, потом форму создаёшь, а потом, – вдалеке леса что-то грохнуло, – поправляешь. Слышали? Что это?
– Не знаю. У нас такого звука обычно не бывает. – Бабан, отложив вафли в сторону, придвинул к себе блокнот и взял карандаш с полосками в форме леденца.
– Вот и это, тоже. Я, кстати, наелся, спасибо большое. Это, боюсь, за мной. Меня ищут. И это не мои друзья. Опасности подвергаюсь не только я, но и вы, пока я рядом с вами.
– А кто это?
– Те, кто обрушивают облака.
– Час от часу не легче. А дальше-то, что будет? – Шерстёк застучала спицами ещё быстрее.
– Что будет? – Бряк с интересом пытался примерить на себя двухметровый шарф, спускающийся на землю и лежащий уже довязанной частью в специальной корзинке на тележке. Шерстёк промолчала.
– В их стране создают самые холодные ветра, бури, ураганы и штормы. Они охотятся за воздушными слонами, чтобы навсегда сделать своими слугами. Новых работников им брать неоткуда. – Одуван вздрогнул, в кустах справа что-то то ли треснуло, то ли вспорхнуло, – но они хотят, чтобы холодные ветра, ливни и темнота захватили все пространства. Целиком.
– Темнота? Та самая, в которую меня утянуло? – Поля чуть побледнела.
– Зачем им это? – Шмяк, мгновенно забыв о расстройстве, как только рядом с ним в кустах что-то хрустнуло, вернулся под свет гирлянд.
– Ну, как же? – Фук стал надуваться, топорща перья, все шире и шире – вселенское могущество и мировое господство. Уфф, мне даже больно от количества моей мудрости.
– В общем филин, может, и прав. – Одуван так и не выпускал из рук поникший одуванчик, всё пересчитывая и пересчитывая остатки зонтиков, – но там не настолько умны, чтобы мечтать о таком. Просто, им нравится злиться, и… Знаете, давайте пока больше не будем об этом. Мне надо попасть домой.
– Да-да! – Бабан хлопнул лапой по столу так, что светлячки, решившие было попробовать ёльчатое варенье, заметавшись и стукнув друг друга, попадали прямо на вафлю, – вот пока вы обсуждаете это все, я очень напряженно думал. Ну, это-то, впрочем, как обычно, – он на секунду замолчал, довольно улыбаясь самому себе.
Он обожал радовать себя своим же «звёздным часом», признавая заслуги и не заслуги любого рода. Хваля даже за резиновые рожки. В его философии любая неудача или провал – были так же победой, так как если они случились, значит, он уже не сидел на месте и вообще пытался что-то сделать. Вот и молодец – уже за это.
– Да, пока вы ни о чем этом всем общались, я в общих чертах разработал, так и назовём, собственно – «Большой план по возвращению слона и феи».
– Ух ты! – Одуван встал, едва не задавив Бряка, который всё это время рассматривал кабачки внутри слона, и ждал, когда же исчезнет следующий, делая при этом галочки на песке. Четвертый кабачок вот-вот должен был исчезнуть, но, досада – великое научное наблюдение было сорвано, и очередная галочка – не проставлена.
Поля, было, подняла руку, чтобы ей дали возможность задать вопрос. Но вдруг вспомнила, что она не в школе.
– Что за план? Я же даже точно не знаю, как добираться обратно. Хотя могу догадаться, в какую сторону. – Она с опаской посмотрела вверх. Понятно, что падать вниз – проще простого. Хотя, когда так сильно боишься – оно тоже непросто. Но как падать наоборот – это вопрос.
– Если провалилась вниз, наверное, надо провалиться наверх. Большой план вот. – Бабан развернул лист в сторону зрителей. Несколько кружков и стрелок грозились стать самым главным шедевром в истории долины, судя по выражению его морды. Все ахнули, каждый о своем, потому что было неприлично промолчать, когда художник – так горд.
– Так вот, тишина! – Бабан возмущенно посмотрел в сторону, откуда доносился стрекот цикад. – Ну, да что с них взять, они ни в искусстве, ни в стратегиях ничего не понимают.
Цикады смолкли. Тишина наступила такая, что, казалось, стала слышно, как на другом конце планеты в холодном ночном море плещется серебряная рыба.
– План. Большой. Будет еще больше, но мне надо для этого больше поесть и больше поспать. И еще больше тишины.
Рыба на другом конце планеты плескаться перестала.
– Вот – слон. – Бабан указал карандашом в маленький нарисованный круг. Он здесь – в нашей долине, – Бабан обвел слона другим кругом. – А вот здесь, – на другом конце листа он нарисовал другой круг, – его дом. Вот Поля, – треугольник с бантиком оказался в центре внимания, – её дом – чуть ниже, чем дом Одувана. Но выше долины. Здесь. Логично. И нам надо, нам надо, – Бабан старательно вывел по прямой кривую линию, – нам надо вот так по стрелочкам, ну, по дорогам, или по воздуху, вернуть их домой.
Посреди тишины вдруг раздался звук сдуваемого шара. Фук вдруг стал терять весь свой объем.
– Ге-ни-ально! – Сдуваемый звук прекратился, и филин ненадолго стал похож на дрозда неправильной формы. – Браво, Бабан! Браво! – Это вот все на листе от тебя – это самое гениальное что я сегодня слышал и видел! Браво! Правда, я проспал целый день. Ну, не суть. Ты даже почти домудрел до меня. Хотя… Ну да ладно, еще немного подмудриться, и будет! Восторг!
– Да, план хороший. – Одуван подошел рассмотреть поближе, но, охватив объем плана за секунду, даже расстроился.
– Мне кажется, здесь не хватает пары деталей, чтобы всё получилось. – Звяк, покраснев от своей дерзости, начал убирать посуду со стола.
– Да не проблема. – Бабан, свернув лист трубочкой, пожалел, что у него нет важной сургучной печати и тубуса. Надо бы попросить бобров что-то сообразить в этом направлении. – Завтра доработаем, и в дорогу.
Сзади послышался храп. Шерстёк заснула на зеленом пятисот втором ряду за вечер, своего бесконечного шарфа. Розовый бант прекрасно справлялся с функцией ночной маски для сна.
– Всё, все по дуплам. – Фук захлопал крыльями, надуваясь обратно. – Гениальности на сегодня достаточно. Шмяк, Бряк, Трюк, Хрюк, а ну хватит делать вид что вы даже храпите с пользой, марш домой. До завтра, и, – уже Бабану и Звяку, – берегите слона и фею.
Кресло с Шерстёк перенесли на веранду, укрыв ее клетчатым зелёным пледом. Она уже не первый раз засыпала в разгар страстей. Бабан, раздвинув ветки, пропустил вперед Одувана, Звяка и Полину. Жили они в большом дереве, попросив когда-то очень давно, дятла сделать окна, а бобры помогли сделать внутри перегородки. Кроты прорыли подвал. А потом Бабан и Звяк чуть не поссорились навсегда – аж до вечера. Бабан сказал, что всё внутри дома должно быть строго – никаких скатёрок, ярких красок, ковриков и вазочек. Всё должно быть серое, черное, белое да коричневое. Со Звяком – как он услышал это – случилась большая грусть. Он хотел исключительно разнообразия цветов, радости, и радужности. Занавесок в цветочек, разноцветных тарелок и ярких ламп. Спорили и ругались и вслух, и молча несколько часов. Потом решили, что каждый заполнит разные углы и места на свой вкус. Поэтому рядом, после этого договора, можно было встретить железную табуретку, прибитую к полу, и табуретку-пуфик – мечту ватной феи, с воздушной подушкой сверху и ножками, расписанными яркими бабочками. Окна идеальной чистоты с трёхъярусными белоснежными занавесками соседствовали с окнами с тяжелыми неприступными деревянными ставнями, захлопывающимися на ночь на железный замок. Так и зажили дальше, разнообразно.
– Одуван и Поля, ложитесь в спальню Звяка. Он все равно у меня на диване спит.
С некоторых пор Звяк действительно перебрался в спальню к Бабану. Дело в том, что ему очень часто ночью снились кексы. Он их ел. Ел и ел. И стал очень бояться переесть и однажды утром не смочь взлететь. Так-то он летал. По целой секунде, оторвавшись от земли на целых пару сантиметров. Но съедая во сне столько кексов, – сильно рисковал, поэтому попросил Бабана во сне контролировать его аппетит. У Бабана выбора не было – он же хотел, чтобы его друг смог продолжать летать.
– Мне грустно и тревожно, – Одуван все ворочался под ярко-желтым пледом, выданным Звяком, – боюсь никогда не вернутся домой.
– А я даже не знаю, хочу ли домой. Там моя школа, и тетради. Но надо ли мне туда – не пойму. – Поля рассматривала светлячка, зависшего напротив окна с улицы.
– Не сдуваться всем! А слону – так особенно. Иначе станешь похож на воздушный шар через месяц летания. Всё решим. Всё натворим. Тишина, отбой.
Под стрекот цикад Бабан, сидя под Зелёным старинным абажуром еще долго сидел и записывал всё произошедшее за день в блокноты номер один и номер четыре.
Лёжа в кровати, я крепко прижимала к себе Дуню. Как гадко во рту. Вот бы сейчас съесть кусок льда. Любого. Хоть мутного, хоть прозрачного. Закутавшись в большое стёганое одеяло, подоткнула его со всех сторон так плотно, словно я – гусеница. Может, я и правда гусеница? Хотя, вряд ли. Они-то превращаются в бабочек, а я? Я вряд ли в нее превращусь. Что теперь делать? Где я? Может, так крепко заснула или со мной что-то произошло, и я не знаю? Может, на самом деле лежу сейчас в больнице с ободранными стенками, и из меня торчат прозрачные трубки, уходящие вверх к подвешенным ёмкостям с жизнеобеспечивающими лекарствами? Вокруг экраны с бегающими синими полосами, показывающими, жива ли я. А из одного из них слышен стук сердца, которое думает – продолжать ему биться, или нет? Интересно, если сейчас прислушаюсь, может, услышу и пульс, и как медсестры переговариваются в коридоре, бряцают тележками с колбами, полными от только что взятых анализов? Перестав дышать, открыла глаза, прислушиваясь. Звук, будто кто-то пишет за стеной, урчание, видимо в животе со стороны слона, и стрекот где-то далеко за окном. Вроде я здесь. А не в больнице. Хотя уверенности быть не может. Где тогда? И – чуть не подпрыгнула в кровати – попугай! Где он? Летя в дыру – видела ведь, что и его затащило в неё же! В пров…
Темно. Вокруг все стало темно. Вытягиваю руки вперед, пытаясь понять, где я. Ничего. Пусто. Но я дышу, это точно. Темнота проникает в уши, голову, особо давит под мышками и сдавливает щиколотки. Хоть что-нибудь. Увидеть хоть что-нибудь. Темнота, словно запульсировав, посередине вспыхнула белым светом. Оглушающий звук несущегося паровоза. Сильнее. Такой мощный, что проникал в горло, пробиваясь наружу через уши. В темноте показались рельсы. Многопутевые рельсы. Выходящие из ниоткуда и исчезающие концами в воздухе. Пять пересечений, или семь. Рябило. Они настолько переходили сами в себя или друг в друга, что было не разобрать. Стальные, ледяные даже на вид, они чуть вибрировали и светились как хирургический светильник. Звук поезда нарастал, несясь в мою сторону. Ближе, ближе. Черная сталь поезда могла поспорить за право быть самым черным цветом из всех черных. Вслед за гудком повалил серый дым. Нет, не из трубы, а резко начинаясь выше, метра на два. Все пути, заскрежетав, медленно и нехотя, будто толкаемые небесными гигантами, стали сдвигаться навстречу друг другу. Щелчок с черными искрами заполнил бы звуком с лихвой и еще пару планет рядом. Все пути схлестнулись в один. Без начала, но концом направляясь прямо в меня. Поезд становился все больше. Мощная труба со стальными наваренными вкруговую полосами становилась больше, чем сам поезд. Серый дым полетел впереди паровоза. Такой вонючий, что мог бы разъесть, словно кислота, и сам паровоз. Глаза защипало. Открыла рот, чтобы закричать, но из него было тихо. Зажав растопыренными ладонями уши, вжалась лицом в колени, проваливаясь в ледяную жуть.
