Екатерина Чернева Lionheart©
Застрахуй мою любовь
– Здравствуйте! – Сказала она громко и протянула руку.
– Здравствуйте! – Он посмотрел на неё оценивающе и недоумевая.
– Вы владелец кафе, Джэйсон Ович, ведь правильно?
Он протянул ей руку:
– Всё верно. Чем могу помочь?
– О! – Она закатила глаза. – Помочь вы мне точно можете. Я журналистка. Меня зовут Таша Сильман и я бы хотела задать вам пару вопросов о вашей сети. О бизнесе. – Уточнила, как бы она, и смотрела на него в упор.
«Действительно, журналистка, судя по её хватке» – подумал Джэйсон и присел за столик, за которым она сидела.
– Я готов ответить на ваши вопросы.
Она, улыбнувшись, тут же села напротив него. На столе у неё был заказан шарик фисташкового мороженого и чашка кофе, из которой она сделала небольшой глоток.
«По всей видимости, упирала на мороженое» – подумал он и сказал вслух:
– Ну что, я готов. Спрашивайте.
– Да, да. – Она стала ковыряться в своей сумке, которая была достаточно большого размера и вытащив из неё диктофон, положила его на середину стола между ними. – Начнём! – Воодушевлённо и с улыбкой произнесла она, глядя на него.
– Журналисты больше не пишут от руки? – Он приподнял одну бровь и посмотрел на небольшой агрегат, который она положила на стол. Она нажала на кнопку «плей» и сказала:
– Начнём! Журналисты больше не пишут от руки, это правда. Потому что это избавляет от погрешности ошибиться в ходе интервью.
Джэйсон улыбнулся, неискренне, натянуто, но галантно.
– Скажите, пожалуйста, Джэйсон, сколько лет вашему бизнесу? И почему вы решили открыть, именно, кафе?
– Двенадцать лет назад, я открыл это кафе, в котором мы сейчас находимся. Я начал с того, что копил на него деньги. Я работал грузчиком и таксовал, но этого не хватало на мою мечту. Я грезил кафе, потому что в детстве меня всегда, в субботу, водили в кафе-мороженое или в кондитерскую. Мой отец заказывал себе кофе, а мне доставался шарик мороженого и даже мог быть заказан коктейль. Денег на мечту не хватало, и я решил взять креди́т, под «честное слово», чтобы родители за меня поручились. Они в меня верили. Я не хотел ограничиваться и выбирать между мороженым или кондитерскими изделиями, именно, поэтому я решил совместить. В моём кафе есть всё.
– Но так не было всегда, верно?
– Конечно, я не мог позволить себе взять на работу кондитеров, поэтому моя мама пекла пироги, которые оказывались на витрине. Мы продавали даже блины. И, конечно, было мороженое. Когда людей стало приходить больше, бюджет увеличивался и, позже, мы смогли взять кондитеров, расширить ассортимент и увеличиться до состояния сети кафе.
– Скажите, а кому вы оставите ваш бизнес? Я читала, что у вас нет детей. Неужели не жалко оставлять всё государству?
Джэйсон смотрел на неё, недоумевая, и прикрыв рукой микрофон, сказал:
– Таша, вас ведь так зовут? А вы о чём меня вообще спрашиваете? Какого чёрта вы меня хороните?
– Нет, нет, вы неправильно поняли. – Замахала она руками, будто отмахиваясь от его мыслей. – Я не желаю вам смерти, я просто говорю о том, а смотрели ли вы в будущее?
– Нет. – Буркнул он. – Не думал о том, чтобы помереть.
– Но у вас нет детей, а смертность мужчин, по статистике, с каждым годом увеличивается и именно в среднем возрасте.
– Вы нормальная? – Он нахмурил брови, слушая её.
– Я журналистка и я беру у вас интервью.
– Нет, Таша, вы не журналистка, вы не берёте у меня интервью, вы меня хороните. Хотите знать о моей личной жизни? Спросите прямо!
– Вы одинок?
– В каком смысле?
– Но вы не женаты, у вас нет детей…
– Что за бич такой, дети, жена? Это, что, обязанность каждого человека?
– Нет, но будь у меня такой бизнес, я бы задумалась.
– У вас нет такого бизнеса, именно потому, что мысли всех женщин лишь о том, как бы выйти замуж и скорее родить в детородном возрасте, а не о том, как бы создать бизнес и не работать на дядю.
– Что? – Она прикрыла диктофон рукой. – Да вы ничего не знаете о женщинах! У вас пещерное представление!
– Джэйсон убрал её руку с диктофона и, приблизившись к столу, сказал:
– Вы, вот вы не хотите замуж?
– Это я беру у вас интервью, а не вы у меня!
– Я понял. Вы спрашивали, намекая на себя.
– Что? – Она выпучила на него свои зелёные глаза, которые сверкнули на фоне огненно рыжих кудряшек, вкруг её лица. – Да я вас не знаю даже!
– Да, конечно. – Он улыбнулся и махнул рукой в её сторону. – Вам и не надо знать, вы всё знаете о моём бизнесе.
– Вы хотите сказать я продажная?
– Это уже вы сказали, не я.
– Знаете что, Джэмс Ович! Вы хам, наглец и ничего не понимаете в женщинах, а ещё вы совершенно не умеете общаться с ними.
Она встала из-за стола, схватила диктофон и бросила его в сумочку незамедлительно направилась к выходу.
– А вы оплатили ваш заказ? – Раздался его голос у неё за спиной.
Она обернулась на него, сверкая от раздражения глазами и подошла к столику, поставив на него сумку, стала искать кошелёк.
– Не переживайте Таша, я не обеднею оттого, что вы не оплатите.
– Мне это передать всем нашим читателям в своей статье? Большими буквами: «Приходите все! Джэймс Ович не обеднеет, простив всем их заказ!»
Джэйсон встал из-за стола и, закрыв ей сумку, в которой была её рука, хотел что-то сказать, как она закричала, что ей больно.
– Простите, не заметил вашей руки.
– О вас выйдет статья и вам не поздоровится!
– Это угроза? – Смотрел он на неё уходящую и как от яростной походки, её рыжие волосы летали то вправо, то влево.
– Это факт мистер Ович! – и выдернув сумку из его руки, ещё более спешно направилась к выходу.
Она, хлопнув дверью, вышла на улицу, а за ней раздался звоночек оповещения.
Он смотрел из-за стеклянных витрин, как она идёт по тротуару, садится в непримечательный, старенький автомобиль и громко хлопает дверью.
– Боже! У неё же краска на машине осыпется… – засмеялся он. – Журналистка…
Он оглянулся и увидел, что все посетители в зале смотрят на него, отчего, ему стало неловко и он, попрощавшись кивком головы, всё же решил отправиться по делам, как намечал.
Сев в свой автомобиль новой модели, который блестел на солнце, как пол в Букенгемском дворце, Джэйсон вдруг заметил, что его машина, оказалась, припёрта другой иномаркой. Он вышел из машины посмотреть, не оставил ли владелец номер телефона, для того чтобы с ним можно было связаться. Но на лобовом стекле ничего не было. Джэймс долго не думая, пнул машину по колесу, отчего та стала истошно подавать звуковой сигнал. Она пищала, громко, не переставая, но никто так и не появился в течение всего времени, пока машина звала на помощь.
– Да что за день такой? – Возмутился он, глядя по сторонам, будто высматривал, не приближается ли ещё какая-нибудь беда?!
Но вокруг, никто не бежал к нему или даже в его направлении, никто не пытался спасти свою машину или хотя бы припарковать её в другое место. Поняв, что ждать человека, как и чуда, неоткуда, он сел в машину, достал свой мобильный телефон и позвонил старому знакомому, которого звали Джон.
Откровенно говоря, можно было бы сказать, что они были друзьями, если бы не тот факт, что их пути практически, разошлись, когда Джон женился.
Он оставил свою холостяцкую жизнь в тот момент, когда повстречал девушку «своей мечты». Это была светловолосая девушка по имени Габи, у которой были польские корни, и немного венгерской крови, но главное, в ней, пожалуй, была, всё же, душа, она была по-русски весёлой.
Габи, за пять лет их совместной жизни с Джоном, родила ему троих детей. Все трое – мальчишки, рождённые в любви и по обоюдному желанию. У них был счастливый брак. Джон не снимал кольца с безымянного пальца. На его рабочем месте стояла фотография, где они всё вместе. В его телефоне Габи записана, как «любимая жена», а все праздники и ужины они проводили только вместе.
Джон, высокий мужчина, тридцати семи лет, которому на вид, не зная его, можно было бы дать года тридцать четыре. Широкоплечий, статный, в очках, при зрении минус три, но он не создавал впечатление «ботаника» или «зубрилы». Он скорее похож на выдержанного аристократа наших дней, который никогда не матерится и выпивает, лишь по праздникам, немного бурбона.
– Алло. Джон?
На другом конце провода послушался бархатистый, низкий голос мужчины. Это был голос Джона.
– Извини, но я не могу подъехать. Меня какая-то машина припёрла, а никакого номера для связи не оставили, не знаю, как быть. Может, ты подъедешь ко мне? Я на месте сейчас.
Из трубки послышался всё такой же воодушевлённый голос собеседника, который явно был рад звонку и охотно согласился, сказав, что сможет подъехать в течение часа.
Через час они уже болтали о жизни:
– Как ты? – спросил Джэйсон.
– Хорошо. – Джон улыбнулся и, отпив, полюбившийся ему после свадьбы, зелёный чай. – Младший сын учится ходить. Старается разговаривать. Средний уже скоро пойдёт в школу, Габи возит его через день на занятия в подготовительный центр, чтобы сдать экзамены в хорошую школу. А старший сын перешёл уже в третий класс, он хорошист. Скоро пойдёт – в четвёртый и, надеюсь, своих позиций по учёбе не сдаст. Габи вызывали на прошлой неделе в школу, он подрался с мальчишкой каким-то, но я сказал, что он был прав.
– Правда, прав, или отцовская любовь?
– Не знаю, Джэйсон. Наверное, и то, и то. Я мог бы найти оправдание и ему, и этому мальчишке, но ведь мой сын, именно он. – Он посмотрел, немного виновато, в окно, будто не был справедлив, как того следовало и переведя взгляд на Джэйсона, будто вспомнил его вопрос.– А Габи хорошо…
– У вас что-то случилось?
– Нет. – Замотал он головой. – Всё прекрасно. Я очень её люблю. Ты знаешь об этом.
– Да. Если она заставила тебя выпасть из жизни на столько лет и ты до сих пор не можешь оклематься, то явно здесь или любовь замешана, или колдовство. – Джэйсон засмеялся, сказав это.
– А сколько ты хотел, чтобы я гулял? Все эти женщины, выпивка, ночи без сна хороши, но не до бесконечности. Приходит время, когда нужно остановиться и сделать выбор. Ты. Вот ты! Ты его сделал. Ты захотел жить в удовольствие. Но ты доволен?
Джэйсон заулыбался совершенно другой улыбкой:
– Я доволен. Я сплю с кем хочу, и не ограничиваю себя. Пока ты просыпаешься с одной, у меня каждый вечер другая. У меня больше выбора, чем у тебя. Тебе нужно спросить жену о том, а можно ли тебе куда-нибудь пойти, но ты даже этого не делаешь, возвращаясь, после работы, сразу же, домой. Даже когда тебя спрашиваешь о том, как ты? Именно ты! Ты отвечаешь о детях, о Габи, потом уже, о себе. Ты что, состоять стал из подгузников и юбки жены?
– Ты на меня давишь. И если ты будешь также делать, я дам тебе по морде, Джэйсон, честное слово! – Он погрозил ему кулаком и улыбнулся, но было заметно, что разговор перешёл, для Джона, не в самую приятную форму. Он становился раздражённым, чувствуя себя «не в своей тарелке», от нападок Джэйсона. Его всегда немного задевало, что, для Джэйсона, он из разряда «нормальных» мужчин, перешёл в «подкаблучники», он вроде как мужчина, но уже не такой. Его это задевало, с точки зрения достоинства, ведь ничего не изменилось, кроме того, что он стал более серьёзен и взял на себя ответственность, в этой жизни, не только за себя.
– Знаешь, я понятия не имею, когда тот парень, которого я знал, стал вот этим человеком, кто сейчас сидит передо мной. – Он показал на Джона пальцем и, поднял брови, будто изумившись увиденному виду Джона.
– Когда ты успел так изменить себя, чтобы предпочесть зелёный чай, крепкому алкоголю? Когда одна женщина стала тебе интереснее сотен других? Взгляни! – Он раскинул руки в стороны. – Их тьма-тьмущая! И большинство этих женщин, одинокие! А ты с одной. Это, как есть каждый день пельмени, и расхваливать, какая у тебя прекрасна жизнь тем людям, которые каждый день меняют своё меню. О чём ты думал, когда решил обзавестись «спиногрызами»? Можешь ударить меня по лицу. Но я это скажу. Ты не изменился. Ты изменил себе! Я думаю дело в этом.
Джон смотрел на него возмущённо, стараясь держать себя в руках, но его пальцы всё сильнее сжимали кружку с чаем, которую он держал.
– Помнишь, как мы плавали голые в море, а позже познакомились с восемью девушками на берегу, которые смотрели на нас? Помнишь, что было потом? Ты лежал пьяный, между ног четырёх шоколадных красоток и говорил, что это лучший день в твоей жизни! Помнишь, как мы решили попутешествовать на автомобиле? Мы доехали лишь до выезда из города и остановились у двух девушек, которые ловили машину у пригорода. Мы довезли их, но у них не было наличных и они предложили… Помнишь? Расплатиться натурой. Ты не мог забыть этого всего! Как мы гуляли и гудели по всему городу. Как потратили все деньги на билеты, на самолёт до Мадагаскара, а в итоге напились от счастья так, что нас не взяли на борт. Помнишь? Мы тогда «попали» на восемьсот долларов?! И копили мы их таксуя, и обманывая людей со сдачей и стоимостью поездки.
– Я всё помню – сказал Джон немного грустно. – Но это другая жизнь. Другой я. В жизни каждого человека наступает момент, когда ты говоришь себе о том, что тебе это всё надоело, хочется семьи, одного человека. Надоедает даже разнообразие. Ты путешествуешь, словно по всему миру, но потом, непременно наступает момент, когда тебе хочется вернуться домой. Каким бы он ни был. Тебя тянет в него, тебе надоедает даже море, океан, пальмы, песок, танцы и выпивка. Тебе не нужны самолёты, впечатления, фотографии. Ты просто хочешь домой. Обнять своего человека. И всё. Тебе больше ничего не нужно. Вообще. А когда ты ловишь себя на этом чувстве, ты больше не хочешь летать и питаться теми впечатлениями, какими питался всё это время. Тебе хочется сесть в кресло-качалку, укрыться колючим пледом, взять газету и получать удовольствие от жизни. В идеале на берегу моря и просто ловить кайф, оттого что рядом стоя́щее кресло-качалка занято. В нём сидит человек, которого ты любишь, и который любит тебя. И тебя не вытащить из-под этого пледа и не стащить с кресла, никаким краном!
– Джон. Это старость. Ты постарел просто. Я слушаю тебя и хочется напомнить, что ты молодой мужчина, в самом расцвете сил.
Джон засмеялся.
– Ты просто не дошёл до этого.
– Я не знаю, способен ли я, вообще, любить.
Джон хлопнул его по плечу:
– Способен. И потом встретимся, и ты расскажешь мне, как оно тебе всё это – он посмотрел вокруг – будет нужно. Всё потеряет ту значимость что есть. Сколько бы ты сил на это ни потратил и сколько бы лет ни похоронил, но тепло любимого тобой человека будет тебе дороже любого бизнеса. Это ты сейчас думаешь, что бизнес и женщины это всё, а потом влюбишься и поймёшь, что это всё механизм, твой бизнес нужен для того, чтобы кормить свою семью и себя. А женщины нужны не для того, чтобы с каждой спать, а, чтобы они бронировали вам билеты, регистрировали ваш брак, принимали роды у твоей жены, продавали продукты и прочее и прочее. Ты не будешь каждую видеть как объект, чтобы её трахнуть. Ты вообще не захочешь никого трахать кроме жены.
– Ты серьёзно сейчас? – Он посмотрел на него с недоверием, сведя брови к переносице, отчего между бровями у него появилась отчётливая, одна-единственная морщина.
– Совершенно серьёзно.
– Ни одну? Вообще?
– Совсем, совсем.
– Ты больной! – Джейсон засмеялся, глядя на серьёзное лицо Джона, который качал головой.
– Я знаю, что такое встретить ту, которую ты любишь.
Джейсон посмотрел на него и, подняв брови, пожал плечами, в знак не разделённых с ним взглядов.
Да, скорее всего, он, правда, не знал всех этих чувств, о которых рассказывал ему Джон. Почему-то на ум не приходила ни одна девушка, к которой он испытывал бы, хоть немного, похожие эмоции, которые описывал Джон.
Он хотел их. Кого-то очень, кого-то не очень. С кем-то была страсть, а с кем-то сводил просто инстинкт. Но ему не хотелось остановиться, ни на одной из них.
Думаю, дело всё в том, что, когда мы выбор путаем с неразборчивостью, и происходит подмена понятий, нам, действительно, сложно его сделать. Потому что в разнообразии лиц, к которым мы ничего не испытываем, но подпускаем их настолько близко, что они ложатся к нам в кровать, мы просто не замечаем среди них тех, кто мог бы нас зацепить. Мы смотрим на всех одинаковыми глазами, словно выходы из-под конвейера похожие все как один, тем, что с ними можно лишь спать, с ними не хочется душевно сближаться. Не с кем, да и, честно сказать, это редкое, при таком разнообразии людей, желание. Наши чувства словно атрофируются, потому что мы используем наш организм не по назначению, наши чувства используются не по назначению. Наша жизнь протекает так, как не было задумано творцом. Мы падаем не просто до животных инстинктов, ведь и животные делают выбор и создают семьи, мы падаем куда-то ниже. Туда, откуда нас может вытащить либо очень сильная любовь, либо мы продолжаем гнить.
Джон уехал к жене и детям, а Джэйсон, допив кофе, думаете, задумался над тем, как плохо быть одному? Нет. Вовсе нет. Это было бы так не в его стиле, будто летом с неба повалил бы снег. Он думал о расходах, о том, как провести новую маркетинговую рекламу кафе и, кстати, он совсем забыл о сегодняшнем интервью.
«Нужно будет завтра, купить свежую газету, почитать, что написала эта девушка. – И ухмыльнулся. – Наверняка, в статье не будет ни капли лести. Эту рыжую бестию волновало, скорее, когда я слягу в деревянный ящик, под землю, чем мой бизнес».
Джэйсон встал из-за стола и показал знак рукой Сэнди, чтобы она убрала со стола. А сам отправился домой.
Он даже не заметил, за разговором, как на улице стало темнеть. Его машина уже была не в плену, а вокруг неё было припарковано не так много автомобилей. Рабочий день подошёл к концу, многие разъехались по домам, в свои гнёзда, подобно птицам. А в его кафе, напротив, вечер – это было время, когда люди всё больше заполняли столики. Быть может потому, что именно вечерами людям хочется уюта. А дома, допустим, родители и паре негде уединиться.
Видите молодую девушку и юношу? Да, да, за столиком в конце зала. Это молодая пара, которая находится под пристальным взором его родителей. Они студенты, она девушка, из небольшого городка, приехавшая учиться в большой город. Волей судьбы у них начались отношения, их паре уже полгода и они решили жить вместе. Как нередко бывает, денег у молодых людей нет, поэтому живут они у него. Но какая «романтика» с родителями? Ни обняться толком, ни понежиться. «Куда бы сбежать» – единственная мысль, когда хочется остаться наедине. И вот они довольные сидят за столиком, где кажется кроме них больше никого нет. Вы видите, как они упиваются собой. О! Этот взгляд влюблённых друг в друга людей. Он много стоит. Многие бы из нас хотели бы его повторить, увидеть на себе, посмотреть на другого человека так же. А как ценна эта взаимность?! О! Но со временем, мы словно теряем эту возможность, нежного взгляда, чутких отношений. В нас будто установлен механизм, который спустя определённое время, просто ломается. У всех. И такое, у меня лично, чувство, что чем позже ты его заведёшь, тем позже он сломается…
А вы видите, эту пару, средних лет? Это муж с женой. Посмотрите, как он наливает ей чай. Их взгляд друг на друга иной. Они не смотрят, не отрываясь, в глаза друг другу. По ним, видно, что их роману не один год.
Когда смотришь на пару, всегда понимаешь, молодожёны перед тобой или уже люди в браке и как давно. Их всех отличает взгляд.
Посмотрите, как молодая пара держит, над столом, свои руки. Они скреплены. Как можно усомниться в том, что их роман ещё свеж и молод? Многих ли вы видели, кто, прожил бы десять, а то и двадцать лет и также гладил бы пальцами руку своей спутнице? Мало…
Мною было увидено подобное в отношениях пожилых людей. Их можно увидеть, его держащего её под руку, но это, совсем другое чувство. Некий символ опоры, благодарности. В этом уже нет чувства секса, плоти или страсти. В этом безграничное уважение за долгие годы совместной жизни. За пронесённую, через года, любовь. За то, что всё выстояли, пережили, все ссоры пройдены и оставлены и глубочайшие чувства трепета друг к другу. Эти пары больше, чем мужья и жёны. Это глубже, чем дружба или партнёрство. Это нечто такое, что мы способны понять, лишь, дай бог, проживши с людьми, которых мы любим ,также долго и сохранив друг к другу чувство нежности.
Но, что же, с парой? Дома их ждут дети и родителям, в суете ужинов, уборок и желания поспать после работы, катастрофически, некогда почувствовать в своих отношениях прежнюю романтику. Поэтому каждую пятницу, они уединяются за один и тот же столик, у окна, бронируя его заранее, и просто пьют чай. Это их маленькая традиция. Никакой еды, только зелёный чай с чабрецом и вишнёвым паем .
Итак, можно рассказывать историю о каждом присутствующем. Ведь, кто-то, здесь, встречается с друзьями, кто-то приглашает кого-то на свидание, а кто-то, как эта девушка, сидящая у окна, просто читает книгу за чашкой эспрессо.
Кстати, вот сейчас, зайдёт женщина. А, вот и она. Это мисс Джиди. В этом году ей исполнится сорок восемь лет. Она вдова, которая, каждый вечер, приходит в это кафе за чашечкой эспрессо и настоящими профитролями, как она говорит о них: «Это точная копия сердца Франции».
Дело в том, что, выйдя замуж за француза, бо́льшую часть своей жизни, она прожила во Франции. А во Франции не принято иметь дома растворимый кофе. Кофе в этой стране, принято пить в кафе. Не все, конечно же, кто может себе это позволить. Она была из тех женщин, которые даже после кончины мужа, продолжает позволять себе, каждый вечер, пить кофе в кафе, взяв на десерт профитроли.
Эта традиция началась давным-давно. Когда она только приехала в Париж, со своим супругом, к нему в дом, то первым делом, после дороги, ей захотелось кофе. Это так по-русски. Согласитесь?! Но он ответил, что кофе в доме нет и никогда, не будет. На её изумление и вопрос «Почему?». Он объяснил это тем, что не принято, держать в доме растворимый кофе, и спросил: «Сколько раз она его пьёт?» Она ответила: «Один раз». После он продолжил: «Я достаточно зарабатываю, чтобы моя жена могла себе позволить выпивать чашку кофе в кафе». И настоятельно попросил её никогда не покупать в их дом кофе. Её супруга нет в живых уже восьмой год, а привычка осталась. После его кончины она уехала из Франции и перебралась на Родину. Как она призналась, о своей маленькой традиции: «Я привезла с собой немного Франции… А сердце, этой страны, оказывается, здесь, уже меня ждало».
Сегодняшнее утро было тяжело назвать хорошим. Джэйсон проснулся от звонков, которые обрывали его телефон. Ему звонили все его знакомые, даже, с кем он не общался уже ни один год и о, ужас. На телефоне высвечивался двадцать один пропущенный звонок от его мамы и три от отца.
Он поднялся с постели и отправился умываться, понимая, что если его родители, и тем более, о, ужас, звонила мама более трёх раз, значит, что-то произошло. Он не являлся маменькиным сынком, но его мама не звонила бы ему столько раз, если бы это не было срочно.
– Ну что Джэйсон, у тебя, кажется, сегодня не просто день… – сказал он себе в отражении зеркала и улыбнулся наигранной улыбкой.
Обычно такую улыбку, люди всегда одевают в моменты дискомфорта.
Приняв душ, и выполнив все процедуры гигиены, Дэйсон отправился к кофемашине, которая всегда его выручала, для того чтобы окончательно взбодриться.
Звонок. На телефоне высветилось «мама».
Он поставил кружку на поднос кофемашины и нажал кнопку для приготовления двойного эспрессо.
– Алло! – на другом конце провода послышался голос мамы.
– Да, мам.
– Джэйсон! Ты видел сегодняшнюю прессу?
– Нет, мам, я меньше минуты назад принял душ и меньше десяти минут – открыл глаза.
– Ты должен срочно купить газету и прочесть, что в ней написано!
– Там всё настолько плохо?
– Джэйсон! – Воскликнула она. – Так ты знал? Как ты мог дать такое интервью?
– Мам, я куплю газету и обязательно прочту её.
– И, пожалуйста, пусть выпустят опровержение. Как я буду смотреть в глаза людям? Мой сын представлен самодовольным наглецом!
– Хорошо…
Мама повесила трубку.
– А вот и кофе. – Улыбнулся он чашке, которая была наполнена ароматным кофе из первоклассных зёрен.
Он взял чашку и, сделав глоток, задумался, что такого эта Тиша могла о нём написать. Да, там вряд ли были слова лести, но наглецом…
Раздался очередной звонок, потом ещё один и ещё один…
Он спешно отправился в ближайший киоск, где продавали прессу. Всё время, пока он одевался, шёл до киоска и пока не увидел газету, ему звонили.
На первой полосе было чёрным по белому написано: «Король сети романтичных кафе – циничный бизнесмен».
Его брови приподнялись сами собой, а глаза становились всё больше, когда он вчитывался в каждую строчку. Они приобретали прищур, брови сдвигались к переносице… Он тихо начинал вскипать…
– А это вы! – Сказала продавщица газет, ткнув в газету, которую Джэсон держал в руках. – Это ваша фотография! Я вас узнала.
– Спасибо, за газету.
Он протянул ей мелочь и спешно отправился к машине.
Дочитав до конца статью, он решил отправиться прямиком к той, кто создала ему, действительно, неблагоприятный пиар. Узнав адрес, он отправился по нему.
– Здравствуйте! Вы к кому?
За ресепшеном, сидела громоздкая женщина лет пятидесяти пяти.
– Мне нужен главный редактор вашей газеты?
– А у вас назначено? Кто вы? – Она, сплюнув на палец, начала листать большую тетрадь, которая перед ней лежала.
Поняв, что через тетю в шёлковой блузке, у которой просвечивал пятый размер груди ему ничего не добиться, он отправился искать «виновника торжества» сам.
– Вы куда? – Послышался за спиной голос всё той же женщины. – Стоять!
Было слышно, как она поднимается с шумом, с кресла, захлопывает тетрадь и начинает спешно его догонять.
Перед его лицом мелькают двери с табличками отделов, номеров, должностей.
– Стойте! Я вызову охрану!
А вот она и дверь! Он дёрнул за ручку, дверь открылась, но, тут же, в него вцепилась женщина с ресепшена.
– Вы что себе позволяете?! – Выкрикнув это, она напёрла на него, своей большой грудью, с силой прижимая к себе его руку.
На эту картину смотрел упитанный мужчина в очках, местами с полысевшей шевелюрой, сидевший в кожаном кресле и отпивающий что-то из кружки, с изображением знака качества.
Джэйсон вырвал свою руку из рук женщины.
– Здравствуйте! – Сказал он и прошёл в кабинет.
– Мистер, Озич. Я пыталась его остановить, но вы видите, как он себя ведёт?! – объяснялась она перед удивлённым начальником.
– Не сто́ит объясняться. – Сказал Джэйсон. – Просто выйдите. И впредь, не хватайте незнакомых вам людей.
– Да, да, мисс Кадма, можете выйти. – Сказал мужчина и привстав из-за стола, протянул руку Джэйсону.
Кадма, нарочито фыркнув ушла, закрыв за собой дверь.
Джэйсон, вместо дружественного рукопожатия кинул на стол газету с опубликованным в нём интервью.
– О! Знаю, знаю… Извините за это недоразумение, я считаю, что интервью не удалось. – Он стал любезно объясняться, приседая назад в кресло.
– Я жду опровержения или вы будете ожидать приглашение в суд.
– Нет, нет, не стоит. Мы можем всё уладить! Ведь это легко, правда? – Он посмотрел на него через очки, что съехали с переносицы на нос. – Я приглашу сейчас журналистку, которая брала у вас интервью и тотчас скажу ей переписать это всё!
Найдя телефон, который лежал под грудой бумаг, он набрал номер и попросил пригласить к нему Ташу. Голос его был нарочито грозен.
– Пусть срочно зайдёт ко мне! – Сказал он раздражённым тоном.
– Вы знаете, она недавно у нас и вы представляете, такое выпустить?!
Джэйсон смотрел на него с явным безразличием к его лести и делающим вид, что он ни при чём.
Ему было безразлично всё, что он говорит, поняв его натуру, двуличного лжеца, он стоял в его кабинете лишь по одной причине, чтобы дождаться ту, кто посмела написать о нём, не боясь закона и его гнева.
– Здравствуйте! – Таша вошла в кабинет, явно удивившись тому, что перед ней стоял Джэйсон, в кабинете её начальника.
– Таша! Что вы выпустили! Это безобразие! Вам нужно выпустить опровержение к завтрашнему же дню!
– Но мне дали добро на то, чтобы эта статья вышла. – Удивилась она.
– Вы меня поняли Таша? – Он посмотрел на неё строго, а для пущей убедительности, ударил газетой, что принёс Джэйсон по своему столу.
– Хорошо.
Она вышла из кабинета, Джэйсон вышел за ней и, схватив за руку, остановил:
– Вы думаете это профессионально? Всё то, что вы обо мне написали?
– Извините, мистер Ович! – Сказала она, выдернув свою руку из его цепких пальцев. – Я приношу вам свои извинения, за то, что написала о вас правду.
– Вы меня не знаете даже, о какой правде вы можете писать?– Я знаю, что вы самодовольный, богатый и надменный человек и за это вы меня не засудите, что я вам сказала. Да, я могу написать опровержение, но это не значит, что я так не считаю!
– Вы можете считать, как хотите, но людям нужно давать хотя бы шанс, чтобы узнать их. Это справедливо, вы так не считаете?
Она прищурила глаза, подозревая подвох в его словах.
– Приглашаю вас сегодня в моё кафе, где вы брали у меня интервью. Это не будет работой, это просто встреча. Это не свидание. Я не заглаживаю вину перед вами за тот вечер, её за мной нет перед вами, это вы так её загладите.
Она посмотрела на него внимательно, будто в эту минуту взвешивала всё «за» и «против» в своей голове и после паузы ответила согласием.
– Хорошо, сегодня в восемь я жду вас.
– Хорошо. – Ответила она.
Попрощавшись, Джэйсон отправился на работу. Он был доволен собой. Завтра должно́ было выйти опровержение, но больше всего он был рад тому, что эту строптивую и гордую девушку ему удалось сделать в один ноль, в его пользу.
Первым делом по пути на работу, он позвонил маме и сообщил, что завтра выйдет опровержение.
В этот момент его мама была уже на работе. Она преподавала интереснейший предмет, женского счастья. Проще говоря, она учила женщин жить в гармонии со своими мужьями и как не надоесть друг другу за сорок с лишним лет брака.
Если говорить нынешним языком, то она вела тренинги, но в рамках института. Что-то вроде института благородных девиц, но по сорок пять минут, три раза в неделю.
По образованию она была психологом, у неё был большой опыт работы с семьями и проблемами в семье, но позже, она решила уйти в преподавательскую деятельность.
Положив трубку, очень обрадованная новостями, она продолжила лекцию:
– Запомните дамы! Главное, что от вас требуется: первое – это благоразумие, второе – это мудрость, чтобы вовремя «включить» «первое»!
– Мисс Марпел, извините, но мне кажется, ваши взгляды давно устарели. Мужчинам уже не нужны женщины, которые покладисты как лошади. Прошло то время, когда мужчинам женщины подавали ужин на накрахмаленной салфетке и заглядывали им в рот. Им это стало не нужно. Им нужно другое…
