Екатерина Боровикова
Вырай
Глава 4
Семашко оказался прав. Зарёванная Ира вернулась перед самым звонком, выкрикнула, что Артёма ждёт директор, села за парту и разрыдалась.
Всё сразу стало понятно. Стараясь не сорваться, Марина стала расспрашивать одноклассницу.
Оказалось, Крокодиловна сначала набросилась на Марушкину с обвинениями и обещаниями всех возможных кар. Но потом повела носом и безапелляционно заявила, что девчонки в кабинете не было.
Ира решила было, что буря её не коснётся, но от удушающего аромата духов внезапно закружилась голова.
– И я всё рассказала.
– Зачем?! – Поразился Коваль.
– Я не знаю! – Ещё сильнее заплакала Ирка. – Я не хотела! Оно само из меня выскакивало, не могла остановиться! Мальчики, Марина, простите, не знаю, как так получилось!
– А потом что?
Ира посмотрела на Артёма:
– Ничего. Крокодиловна сказала, что я свободна, и позвала тебя.
– Спокойствие, только спокойствие. Что ты могла рассказать вообще? Ты ж спала всё время.
– Я рассказала про план, про то, как заснула в машине, и что проснулась уже тогда, когда вы меня домой привезли. – Шмыгнула носом и продолжила уже веселее: – А ведь и правда, ничего такого не говорила. Мало ли, что мы планировали. А были вы в школе или нет – я не в курсе.
– Точно. Так что не реви. – Артём трусил, но не подавал вида. – У неё ничего на нас нет. И я ничего не скажу. Пожелайте ни пуха.
Семашко на выходе из класса столкнулся с биологом, Максимом Андреевичем.
– Ты куда? Звонок сейчас прозвенит.
– К директору вызвали. Я скоро вернусь. – Семашко сверху вниз посмотрел на учителя.
Максим Андреевич Бондаренко был ниже Семашко на голову и поуже в плечах. Да и в возрасте разница не сразу замечалась – преподаватель получил диплом всего год назад, после чего и оказался по распределению в Красноселье.
Сначала Бондаренко всячески сопротивлялся, искал способы остаться в столице или хотя бы попасть в один из областных городов. Ничего не вышло. Поэтому новоиспечённый учитель обречённо отправился в деревню, надеясь после двух лет обязательной отработки уволиться и найти более подходящее место.
Но через год подобные мысли стали посещать всё реже.
Поначалу, конечно, было тяжело. Жильё выделили жуткое – пустующий много лет дом с протекающей крышей и разрушенной печкой. Бондаренко попытался возмутиться, но ничего не вышло. Учитель в сердцах отказался от хатки и снял квартиру в областном центре. Уже через месяц пожалел – вся первая зарплата ушла на оплату жилья и транспорта. Но вскоре прямо на деревенской улице подошла старушка и предложила снять у неё комнату. Бабуля жила одна, и ей нужен был «мужик в доме» – поправить покосившийся забор, забить в стену гвоздь или принести воды из колодца. И запросила чисто символическую сумму. Через три месяца она стала звать Максима «внучек» и перестала брать плату вовсе.
Так они и жили – Семёновна убирала, готовила, а Максим взял на себя мужскую работу по дому. И иногда по вечерам вёл неспешные разговоры с бабулей – это и было для одинокой женщины главной платой за постой. В остальное время Семёновна не навязывалась, в комнату без разрешения не заходила, и Бондаренко решил, что ему очень повезло. Два года в таких условиях можно спокойно прожить. Совсем хорошо стало, когда бабушка согласилась провести в дом интернет.
Решив проблемы с жильём, Максим Андреевич разглядел кое-какие плюсы, о которых, как городской житель, раньше даже не догадывался.
Во-первых, вскоре с ним стала здороваться вся округа. В большом городе учитель – лицо в толпе. Здесь же Бондаренко внезапно стал чем-то вроде элиты. Это льстило. Во-вторых, вести урок, когда детей в классе не больше десяти, довольно легко. В-третьих, сами дети оказались не похожи на городских сверстников – в лицо не хамили, богатством не мерялись и по мере сил учили домашние задания. В конце концов, когда шанс, что тебя вызовут, равен ста процентам, особо не расслабишься.
Имелись, конечно, ребята с наплевательским отношением к учёбе, но за год Макс научился сосуществовать и с ними. А те были благодарны молодому преподавателю за то, что тот их особо не дёргал, сидели за задними партами и не мешали работать. А часто и вовсе не приходили на занятия.
В-четвёртых, Максим полюбил выходить из дома спозаранку с небольшим рюкзаком. Остановившись, некоторое время думал – налево, к реке? Или повернуть направо и пройти метров триста до луга? А может, дойти до Потаповки и огородами добраться до леса? В городе он вряд ли смог бы часто выбираться на природу. А здесь всё было в шаговой доступности. Биология для Бондаренко была не просто профессией, но и хобби. Он даже завёл блог, рассказывавший о местной флоре и фауне. И, на радость учителю, сетевой дневник, хоть и медленно, но набирал популярность.
Семёновна весной выделила квартиранту целую сотку земли. И он с увлечением ковырялся в огороде, экспериментируя с культурными и дикими растениями.
И в-пятых, зарплата, хоть и мизерная, оказалась чуть выше, чем у однокашников, работавших в городах. Семью он бы вряд ли прокормил, но на себя, да в сумме с регулярными продуктовыми поставками от родителей вполне хватало.
Переживания по поводу досуга тоже оказались беспочвенны – маршрутное такси между городом и Красносельем курсировало регулярно. Собираясь на встречу с приятелем, учитель выходил из дома даже позже, чем живший в спальном районе города друг.
Единственное, что омрачало жизнь Бондаренко – классное руководство. Бывший директор всучила ему десятый, теперь уже одиннадцатый, класс. Два парня и две девушки. Мальчишки долго не воспринимали преподавателя всерьёз, а девчонки, особенно Марушкина, безостановочно флиртовали. Плюнув на учительский авторитет, Максим Андреевич попытался выстроить отношения с подростками в совершенно непедагогичном формате – он старший товарищ, шпион на вражеской учительской территории, они – его помощники в адаптации к сельской жизни. И внезапно это сработало. Самое главное – уважение – было достигнуто. А там, где есть уважение, есть и послушание. Марушкина, правда, кокетничать не перестала, но это были мелочи.
Прозвенел звонок.
– Что натворил? – Деловито спросил Максим Андреевич.
– Артём повёл плечом, буркнул, что он ничего плохого не делал, и ушёл.
– И вы, естественно, тоже не в курсе. Точно моя помощь не нужна?
– Не нужна, – ответила за всех Марина, – только, Максим Андреевич, когда Артём придёт, мне тоже надо будет выйти.
Бондаренко внимательно посмотрел на подростков. Бледный Коваль, Сычкова с пунцовыми ушами и Марушкина с опухшим от слёз лицом сидели, как на иголках. Да уж, явно случилось что-то серьёзное. Хотя, с другой стороны, он, как классный руководитель, должен был узнать о проблемах подшефных учеников первым. Раз ему никто ничего не сообщил, значит, у ребят проблемы личного характера.
Но тогда при чём здесь директор?
Решив не забивать голову лишними проблемами, Максим Андреевич начал урок. А минут через пять понял, что толку от этого никакого – подростки не слушали совсем.
– Так. Может, расскажете, в чём дело?
– А скажите, вам нравится Инесса Геннадьевна? – Марушкина заговорила первой, хотя Коваль старательно на неё зашикал.
– В каком смысле? – Биолог подобного вопроса никак не ожидал.
– В прямом. Не в смысле, как женщина, а как человек. – Ирина выжидающе смотрела на учителя, не обращая внимания на угрожающие жесты Славки.
– Она мой непосредственный начальник. Я не могу обсуждать, нравится она или не нравится, – начал было Максим, потом увидел, как разочарованно вытянулось лицо ученицы, и торопливо добавил, – но скажу честно, я очень рад, что через две недели её здесь не будет.
Реакция оказалась совсем не та, на которую рассчитывал.
– Как не будет? Почему? – Ахнула Сычкова.
– Вы же знаете, Инесса Геннадьевна временно исполняла функции директора. Основной её задачей было выбрать главнокомандующего. Она всё это время присматривалась к коллективу, и теперь должна предложить в райисполком кандидатуру. Или несколько. Как мы, учителя, поняли, у неё уже есть претенденты. Правда, нам не сообщали, кто. Но через две недели директором станет кто-то из наших преподавателей.
– Катастрофа. – Марина схватила себя за пылающие уши. – Мы зря испортили кабинет!
– Да что случилось-то? Вы можете внятно объяснить? – Бондаренко разозлился. Эти тайны мадридского двора стали раздражать.
Ответить дети не успели. Вернулся Семашко. Не обращая внимания на учителя, школьники наперебой стали задавать вопросы. Артём отмалчивался, опасливо поглядывая на Максима Андреевича. А тот секунд десять просто сидел, смотрел на учеников и обалдевал от их наглости. Потом пришёл в себя и стукнул кулаком по столу:
– Так, хватит! Артём, на своё место! Марина, тебя ждёт Инесса Геннадьевна, вперёд!
Макс поднялся и свирепым взглядом обвёл класс. Подростков проняло, и они затихли. Марина, у которой в глазах плескалась паника, молча вышла из кабинета.
– А теперь я хочу услышать, в чём дело. Немедленно.
Несколько секунд оставшаяся тройка собиралась с мыслями. А потом все заговорили одновременно. После грозного окрика оратор остался один – Коваль. Периодически в повествовании проскальзывали нецензурные выражения, но Андреевич не обращал на них внимания – не до того было.
Глава 5
Аромат духов можно было бы назвать утончённым и приятным, если бы не концентрация. Марине подумалось, что после разговора она ещё долго будет выдыхать на окружающих пары директорского парфюма. Но спустя мгновение девушку перестал заботить запах – она увидела на столе блюдечко, на котором кучкой лежали полуразложившиеся мыши и три яйца.
– Ну что, дорогуша, поговорим?
– О чём? – Марина взяла себя в руки и решила держаться до последнего.
– Я знаю, что одиннадцатый класс практически в полном составе шарил в моих вещах. Твой одноклассник во всём признался, и даже указал, где вы оставили «подарочки». А ещё он сказал, кто был организатором. – Крокодиловна уставилась холодными глазами на Сычкову и выжидающе приподняла бровь.
– Не знаю, о чём вы говорите.
– Хватит! – Инесса Геннадьевна заорала так неожиданно, что школьница вздрогнула и съёжилась от испуга. Глаза директрисы полыхнули красным, совсем, как во сне, но через миг Марина поняла, что ей показалось.
– Ненавижу личинок, таких, как вы – бесполезных, но сующих везде свой нос. – Голос, казалось, проникал в самые глубины мозга. – Немедленно отвечай – где вы рыскали и что нашли?
– Мы пришли, чтобы оставить в кабинете мёртвых мышей и проколотые яйца. Кроме этого, я испортила мясным бульоном дверь. Всё для того, чтобы в вашем кабинете установился неприятный запах, потому что…
– Это я уже знаю. Наплевать. – Крокодиловна подошла вплотную к девушке, наклонилась и вкрадчиво спросила: – Итак, где вы рыскали и что искали?
Половина сознания Марины была в панике – почему, зачем я отвечаю? Нельзя говорить! А вторая часть рассказывала. Торопливо, суетно, стараясь ответить как можно более подробно и правдиво.
– Мы нашли мёртвого кота вон в том шкафу.
– И всё?
– Да.
Странное облегчение сменило гримасу ненависти.
– Собака вашего котяру загрызла, прямо на крыльце школы. Не хотела, чтобы дети увидели, вот и убрала подальше, чтобы потом выбросить.
Марина хотела спросить, зачем такие сложности, если можно было попросить уборщицу выбросить труп сразу, но решила на всякий случай промолчать.
Инесса Геннадьевна села на диванчик, стоявший у стены, забросила ногу на ногу и задумчиво посмотрела на школьницу. А та исподтишка разглядывала директрису. Выглядела Крокодиловна, конечно, шикарно. Деловой костюм василькового цвета сидел на хрупкой фигурке идеально. Длинные, стройные ножки в дорогих туфлях, элегантная стрижка – Сычкова могла бы позавидовать, если бы не личико.
Черты были правильными, утончёнными. А вот цвет кожи подкачал – скрыть неприятный красно-бурый оттенок лица не могла даже дорогая косметика. Не одну версию выдвигали в школе – от хронического алкоголизма до артериальной гипертензии, но к единому мнению так и не пришли.
– Что же мне с вами делать? Такое поведение должно иметь последствия.
– А может, не надо?
– А ты шутница! – Инесса Геннадьевна расхохоталась. – Никто, слышишь, деточка? Никто не смеет разнюхивать что-либо обо мне.
Крокодиловна легко встала, подошла, положила руки на плечи девушке, и наклонилась так близко, что сквозь аромат духов на Марину неожиданно обрушился отвратительный запах, напомнивший о дохлых мышах.
– Я информирую инспектора по делам несовершеннолетних. Сделаю всё, чтобы тебя, Семашко и Коваль исключили из школы, а алкоголичку поставлю на учёт у нарколога. Через две недели я покину эту дрянную деревушку, но ваша четвёрка будет вспоминать об Инессе Геннадьевне всю свою оставшуюся никчёмную жизнь.
Информация смешалась с мерзким запахом, с удушающим ароматом духов и с напряжением последних двух дней. Марина оказалась в предобморочном состоянии.
Но вдруг директриса замолчала, быстро втянула носом воздух и резко выдохнула через рот. Потом ещё раз, и ещё – совсем, как собака, взявшая след. Затем убрала руки, выпрямилась и подошла к окну. Сычковой стало легче, по крайней мере, упасть в обморок уже не хотелось.
Больше минуты Инесса Геннадьевна молча стояла у окна и теребила занавеску. Марина сжалась на стуле, с ужасом ожидая итога всего этого неприятного разговора.
Женщина развернулась и неожиданно улыбнулась. Искренней, приятной улыбкой.
– Что, котик, испугалась? Это называется психологическая атака. Должна же я была как-то наказать за хулиганскую выходку? – Инесса Геннадьевна не спеша подошла к дивану, села, и похлопала рукой по обивке. – Иди сюда, Мариночка, не бойся. Буря миновала.
Ошарашенная девушка села рядом. Крокодиловна, всё так же ласково улыбаясь, погладила школьницу по голове. Отстраниться Марина не решилась.
– Я ведь всё понимаю. Ваш бывший директор – замечательный человек. И тут я. Это как маму у ребёнка забрать, привести незнакомую тётю и сказать: теперь тебе нужно любить её. Правильно? – Инесса Геннадьевна была сама нежность. Марине ничего не оставалось, кроме как кивнуть.
– Может, я и перегнула палку с дисциплиной, но только ради блага учеников вашей замечательной школы. Ольга Васильевна из-за преклонного возраста не могла уследить за всем и упустила воспитательный момент. А школа должна прививать человеку уважение к порядку. Согласна?
Сычкова снова кивнула. Её вообще вдруг стало клонить в сон. А Крокодиловна продолжала журчать, как ручеёк, гладила девушку по рукам и разве что не лезла целоваться.
– Солнышко моё, я, конечно, не буду портить жизнь ни тебе, ни твоим одноклассникам. Но наказать должна. Так будет правильно, понимаешь?
– Понимаю.
– Умничка. Ирочке вашей предстоит экскурсия в наркологический диспансер, это на себя возьмёт классный руководитель. Мальчики за родительский счёт перетянут дверь, чтобы будущему директору не пришлось работать в неприятной обстановке. А для тебя, как для вдохновителя, у меня особое задание.
Инесса Геннадьевна встала, подошла к столу и достала из ящика пухлую папку документов.
– Это новые методички для педагогов. Нужно перепечатать и систематизировать. Так что жду тебя в субботу, в семь часов вечера. Будешь работать с компьютером.
– А почему в субботу и так поздно? – Язык еле слушался, губы с трудом шевелились, но директриса всё расслышала.
– Скажи, деточка, какое самое весёлое время для подростка? – Крокодиловна и не ждала ответа, поэтому сразу продолжила: – Самое весёлое время – вечер субботы. Дискотека в клубе, прогулка с каким-нибудь мальчиком – всего этого я лишаю тебя на две недели. Будешь приходить сюда и работать на благо школы.
Марина не стала объяснять, что по субботам очень редко выходит из дома, бо́льшую часть времени проводя за чтением книг. Печатать на компьютере в выходной? Да запросто, только бы постановка на учёт в комнате милиции и исключение из школы не стали реальностью.
– Иди, милая, на урок. Жду тебя в субботу. – Директриса села за стол и улыбнулась. Снова показалось, что глаза полыхнули красным. Но лишь на мгновение. На ватных ногах девушка подошла к двери и практически выпала в коридор.
* * *
После рассказа классный руководитель молчал минуты три – переваривал услышанное.
Идиотская выходка характеризовала его как плохого классного руководителя. Не выявил, не уследил, не запретил… Если история получит огласку, то неприятности будут не только у этих пакостников, но и у него самого.
«Чёрт меня дёрнул подкатить к Ане на той вечеринке. Сейчас бы работал в институте плодоводства или сидел в какой-нибудь лаборатории, изучал вирусы в микроскоп. Расхлёбывай, Максим Андреевич, свои неудачные романы, вытирая носы подросткам да катаясь по родным просторам на ржавом велосипеде».
Аней звали дочь декана университета, с которой Максим сблизился на студенческой попойке. Встречались они всего месяц, а потом Бондаренко разорвал отношения – его стали угнетать избалованность и высокомерность девушки. Но Аня оказалась ранимой и мстительной. Декан напакостил обидчику дочери, как смог – за что выгнать, не нашёл при всём желании, но вот красный диплом и хорошее распределение остались в мечтах.
Очень хотелось надавать детишкам подзатыльников. Хотя Максим Андреевич с большим удовольствием сам бы поучаствовал в подобной акции протеста, потому что Инесса Геннадьевна вызывала в нём странное чувство – брезгливость, смешанную со страхом. И ведь причин никаких не было – лично с исполняющей обязанности Бондаренко не общался, конфликтов с ней не имел, да и женщина была довольно симпатичная, несмотря на агрессивное использование духов и болезненный цвет лица. Но ведь подобное говорить ученикам никак нельзя, ещё уверятся в своей правоте.
Школьники сидели тихо, словно мыши под веником. Поэтому крутить в руках ручку и думать об упущенных возможностях педагогу никто не мешал, пока в дверь не протиснулась Сычкова.
Белая, как полотно, девчонка молча добрела до своего места и рухнула за парту. Взгляд был стеклянным и бессмысленным. Потом она вздохнула, и пугающая пустота ушла из глаз.
– Маришка, ну, что? – Семашко с тревогой глядел на одноклассницу.
– Да, Сычкова, рассказывай, хочется узнать последствия вашего «преступления». – Учитель откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
И Марина рассказала обо всём. По классу пронёсся вздох облегчения из-за того, что никаких глобальных репрессий не последует. Марушкина очень обрадовалась, что её ждёт свидание с любимым учителем, пусть даже и в наркологии, а перетянуть дверь можно было самостоятельно, с минимальными затратами и не вовлекая родителей.
* * *
Едва за соплячкой закрылась дверь, Инесса метнулась к письменному столу, выдвинула один из ящиков, где в глубине, за кипой бумаг, нащупала кольцо – массивное, грубое, совершенно не женское, вытащила его и торопливо надела на указательный палец правой руки. Железный ободок, весь выщербленный, покрытый ржавчиной, полностью закрыл фалангу. В оправе сидел странный минерал размером с перепелиное яйцо. Сейчас этот кристалл яростно пульсировал густым фиолетовым цветом. Но уже через две минуты кольцо успокоилось и ровно засветилось приглушённым лиловым.
– До кабинета дошла, личинка. Личиночка моя! – Не сдержав эмоции, директриса чмокнула перстень, прижала его к груди и закружилась по кабинету. Потом, опомнившись, остановилась и, воровато оглядываясь, хоть в комнате и никого не было, положила кольцо на место. Села за стол, заложила руки за голову и мечтательно уставилась в потолок. На лице играла блаженная улыбка – ни дать ни взять, девушка, получившая букет цветов от поклонника. Вот только багровое лицо да ярко-красные глаза портили невинную картину.
Глава 6
Танцпол предусмотрен не был, но, когда раздались первые аккорды песни о мужчине, от которого хочется родить сына, три девчонки за соседним столиком восторженно взвыли. Они вскочили, зацепили парочку посетителей бёдрами, но пробрались-таки к барной стойке. Там, не обращая внимания на тесноту, девочки решили устроить дискотеку. Кто-то из «зрителей» засвистел и захлопал, что ещё больше раззадорило барышень – танец стал откровенным и зовущим. Одна из красавиц неуловимым движением вытащила через рукав лифчик и стала размахивать им над головой.
Когда активизировалась охрана, песня почти закончилась. Девушек к тому времени окружили назойливым вниманием, и секьюрити с трудом оттеснили поклонников от троицы. Вежливо, но целеустремлённо «танцовщиц» потащили к выходу. Официант собрал куртки, сумочки, телефоны и поспешил за охраной.
– Фу, как можно так позориться! – Лена, брюнетка, презрительно сморщила носик, покачала головой и потянула коктейль через соломинку.
– А что здесь такого? И сами развлеклись, и нам удовольствие доставили. – Саша подмигнул второй, рыженькой, чьё имя за весь вечер Макс так и не запомнил. Девушка глупо захихикала, но под строгим взглядом Лены замолчала.
– Мы сейчас придём. – Брюнетка встала, подхватила сумочку и кивнула подруге.
Та поспешно вскочила, одарила мужчин извиняющейся улыбкой и поспешила в дамскую комнату.
– Ну, что, тебе которая – тёмненькая или рыженькая? – Сашок, как настоящий друг, решил уточнить заранее.
Максим задумался. Брюнетка, конечно, красотка. Копна блестящих волос почти до пояса, стройная, с длинными ножками и высокой грудью. Но с тех пор, как Сашок подсел к девушкам за столик, Лена лишь пару раз улыбнулась. Причём одна из улыбок была снисходительной – когда Макс сказал, где работает. Вопросы девушки напоминали милицейское расследование – где работаете, на какой машине приехали, какие планы на будущее? Спустя пятнадцать минут Максим понял, что брюнетка раздражает до зубовного скрежета.
Рыжая внешне тоже была ничего. К тому же заливисто смеялась над шутками, которыми щедро сыпал Сашка. Но при этом сама почти всё время молчала, и, не переставая, грызла ногти. Максим в первый раз видел такой ярко-выраженный невроз. У него даже кончики пальцев начинали болеть, когда рыженькая засовывала руки в рот.
Внезапно Бондаренко понял, что не хочет иметь никаких дел ни с одной, ни с другой. И сам себе удивился – ещё весной он бы приврал немного брюнетке да выпил пару лишних рюмок, чтобы перестать обращать внимание на странности рыжей.
– Забирай обеих – ты у нас молодой бизнесмен, при машине. Думаю, девочки с радостью тебя поделят.
– Бондарь, да ты что? – Саша страшно удивился и спросил, стараясь перекричать очередной хит: – Случилось что-нибудь?
– Просто голова проблемами забита.
– У тебя неприятности?
– Не у меня. У учеников моих. Настроение не то, понимаешь?
– Тьфу ты. Проблемы у подростков и у их родителей, ты-то тут причём? Расслабься!
– Не могу. Сам не знаю, почему. – Тихо ответил Макс.
– А? Чего? Говори громче!
– Нормально всё! – Бондаренко только что принял решение – пора смываться.
Развлекать малознакомых мадмуазелей не хотелось совершенно, но и Сашу обижать не стоило. Нужно было придумать какую-нибудь причину. Пока Макс раздумывал, что делать, вернулись девушки. Рыженькая почему-то выглядела виноватой.
Максиму вдруг стало наплевать, обидится Санёк или нет. В конце концов, из-за баб ссориться – последнее дело.
– Скажите, Александр, вы любите Кафку? – Лена продолжила свой допрос, словно и не уходила.
– Конечно, люблю. Особенно гречневую.
Рыжая радостно засмеялась и засунула палец в рот. Макс резко встал, чуть не опрокинув стул.
– Э-э-э… Извините. Мне пора. Всего хорошего.
Насмешливый взгляд брюнетки просто вопил: «Малыш, я всё понимаю, но извини – перед встречей с такой богиней, как я, стоило в жизни добиться большего». Макс мысленно пожелал ей хотя бы к семидесяти годам встретить принца, сделал вид, что не замечает растерянных глаз приятеля, положил на стол деньги и ушёл.
* * *
Последняя маршрутка отъехала от вокзала пятнадцать минут назад, поэтому пришлось добираться на попутном автобусе. В отличие от маршрутного такси, МАЗ шёл по пути, который позволял доехать только до Яблоневки. А от неё до дома нужно было топать пешком ещё несколько километров. Такое развитие событий Бондаренко предусмотрел ещё днём и оставил велосипед у Антонины Николаевны, в Яблоневке. Старушка часто наведывалась в гости к Семёновне, с молодым постояльцем долгих разговоров не вела, но здоровалась при встрече. А однажды принесла биологу в подарок ясенец. Бондаренко был в восторге – он знал, что растение опасное и очень редкое, но втихаря от хозяйки огорода посадил его на своих экспериментальных грядках в дальнем углу.
Антонина Николаевна согласилась подержать велосипед у себя. Сказала, что калитка не закрывается, и лучше поставить средство передвижения в тени сарая, не то найдутся желающие его присвоить.
Полупустой автобус, пофыркивая, неспешно ехал по шоссе. Кондуктор, собрав дань с пассажиров, села впереди и достала вязальные спицы. Макс поздоровался со смутно знакомым дедушкой, пристроился у окна и задумался.
Осень выдалась богатой на события. Во-первых, наконец-то Инесса Геннадьевна умотала в город, так и не найдя человека на должность директора. Решение оставили на коллектив, и голосованием выбрали самого спокойного и уравновешенного преподавателя школы – учительницу математики. Верхи кандидатуру утвердили. В первую очередь Елизавета Александровна отменила большинство предыдущих распоряжений, так что и наставники, и дети вздохнули с облегчением. Вячеслав и Артём ещё до вступления новой начальницы в должность отремонтировали дверь, и инцидент был исчерпан.
Во-вторых, с Мариной Сычковой происходило что-то странное. Бойкая, умная девушка превратилась в тень. За месяц она здорово похудела. Часто засыпала прямо на уроке, плавала у доски, хотя раньше легко зарабатывала высокие оценки.
Но больше всего мысли Бондаренко занимала Марушкина. Экскурсию в вытрезвитель, правда, отменили. Елизавета Александровна сказала, что у девушки пьющие родители, и она каждый день видит итоги злоупотребления алкоголем. И добавила, что со школьницей поговорить всё же надо – девочка хорошая, жалко будет, если сама себе испортит жизнь.
Разговор проходил во время осенних каникул, в деревенском кафе. Пожилая барменша принесла чай, печенье и скрылась в подсобном помещении. Ира пришла нахохлившаяся, молчаливая и настороженная.
Поначалу разговор не клеился. Да и как можно обсуждать подобную тему с девушкой, которая младше тебя всего на несколько лет? А потом Максим понял, что нужно общаться не учителю с ученицей, а брату с младшей сестрой. Было очень сложно, тяжело. Приходилось подбирать слова, чтобы не отпугнуть, не обидеть. К тому же где-то на границе сознания более легкомысленная часть Бондаренко недоумевала – зачем вести подобные разговоры с чужим человеком? Почему судьба девчонки, похожей на миллионы других подростков, его волнует? Но слова сами слетали с губ. Ира сопротивлялась нажиму – кокетство очень быстро сменилось защитным хамством, был момент, когда Марушкина встала и хотела уйти, едва сдержавшись и не послав наставника. Всё же получилось уговорить остаться.
И Бондаренко решил, что выиграл этот бой. Ира слушала, опустив голову, обречённо кивала и шмыгала носом. Спустя полчаса Макс понял, что на первый раз разговоров достаточно.
Ира догнала биолога на улице.
– Знаете, Максим Андреевич, вы очень хороший. Но вы, как бы это сказать… – девчонка замялась, а потом выпалила, – старый уже, многого не понимаете.
Макс оторопел. Двадцать пять – разве это старость? Жизнь только начинается! А Марушкина, не замечая эффекта от своих слов, продолжала тараторить:
– Мамка с отчимом пьют, денег у нас нет, работу нормальную здесь не найти. Единственный мой шанс – удачно выйти замуж. А кто ж меня возьмёт, если не буду весёлой, компанейской? Скромницу никто не заметит. Так и быть, я пить больше не буду, до восемнадцати, раз обещала. Но вот поступать куда-то, как вы сказали, я не собираюсь! – Ира помолчала немного, и добавила: – Закончу учёбу в двадцать три, старухой, кому нужна буду? Спасибо за заботу, но я сама буду решать, как жить. До свидания.
С этими словами девчонка развернулась и гордо зашагала прочь по улице. А Макс стоял и моргал, не зная, как реагировать на этот страстный монолог.
Догнать, сказать, что это глупости? Что пьяная девушка, которую любой может зажать в угол и облапать, не лучшая кандидатка в спутницы жизни? Что без образования она до конца дней своих будет крутить хвосты коровам в колхозе?
Пока он раздумывал, Ира скрылась за поворотом.
И сейчас, в автобусе, Макс решил, что догнать тогда всё же стоило. Потому что все каникулы он мысленно продолжал разговаривать с ученицей.
– Яблоневка. – Прошамкал голос в динамиках.
Макс из-за раздумий даже не заметил, как автобус остановился. Выскочил на остановку и поёжился – ноябрьский холод мгновенно заполз под осеннюю куртку.
«Пора одеваться потеплей, не май месяц». – Максим поднял воротник.
МАЗ, покачивая задом, уехал в темноту, и мужчина, подсвечивая дорогу телефоном, поспешил в деревню.
* * *
Собачонка, клички которой Бондаренко не знал, звонко залаяла, громыхая цепью. В доме открылась дверь, и в освещённом проёме показалась грузная фигура:
– Тихо, окаянная! Максим, ты?
– Я, Антонина Николаевна.
– А ну, цыц! – Естественно, последняя реплика предназначалась не Максу.
Собака лаять перестала, и, недовольно ворча, полезла в будку.
– Спасибо, Антонина Николаевна, за велосипед. Ну, я поехал?
– Дабранач. – Больше женщина ничего не сказала и захлопнула дверь. Слабая надежда переночевать в Яблоневке растаяла, как дым.
Деревня состояла из одной улицы, которая с одной стороны упиралась в колхозное поле, а с другой в шоссе. Едва учитель вывел велосипед со двора и повернул в сторону асфальтированной дороги, впереди показался автомобиль. Если бы не фонари, его можно было не заметить – тёмный, с выключенными фарами, он практически крался по деревне. На всякий случай Бондаренко решил обождать в тени и вернулся к забору – не хотелось, чтобы его с ног до головы обдало осенней грязью.
Но машина до него не доехала – остановилась у заброшенного дома невдалеке. Хлопнула дверца, но кто вышел из авто, было не рассмотреть. Максим собрался выйти из тени, но его внимание привлекла фигура, медленно бредущая по улице. Бондаренко присмотрелся и обомлел – мимо него прошла Марина Сычкова, одетая только в тонкую ночную рубашку. Обуви тоже не наблюдалось – по раскисшей ноябрьской дороге девушка шла босая. Ученица свернула в тот же пустующий двор, что и водитель машины.
Сразу вспомнились странности, творившиеся с девчонкой последние полтора месяца. А ещё методичка, которой снабдила школу милиция. В документе подробно рассказывалось о новомодном наркотическом веществе, ставшем популярным у несовершеннолетних.
