Екатерина Барсова-Гринева
Дуновение бога
– В обычном физическом облике.
– Какие вы все тут материалисты, – с легким недовольством пробубнил человек. – Нет, чтобы плыть по волнам эфира.
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края;
И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя…
– вспомнилось ему.
– Такой уж я ретроград, – признался мужчина.
– Далее анкетные подробности: рост, цвет глаз…
Он разволновался.
– А если я не вспомню?
– Программа может дать сбой. Чем точнее вы все вспомните, тем точнее будет воскрешение.
– Я могу взять время, чтобы собрать данные?
– Конечно. Только время у вас ограничено. Один месяц.
– Этого достаточно.
Он знал, что на другой день ее прах забрали из могилы и поместили в специальную зону. Вскоре ему должны были прислать туда приглашение.
Зоны, где реализовывались программы воскрешения, находились на противоположных концах города, были обнесены высоким забором; сверху их накрывал стеклянный купол, который то открывался, то закрывался, но что происходило внутри, никто не знал.
Задача была сложной, ведь ему нужно было узнать о ней все. Чем больше и полнее будут эти сведения, тем больше вероятность, что ее воскресят в точности такой, какой она была при жизни.
Он вспомнил, что она любила абрикосовое варенье без косточек, родниковую воду, из цветов – дикие васильки, любила длинные струящиеся платья, пешие прогулки, самозабвенные беседы, любила напевать, когда о чем-то думала или мечтала, и хмурилась, когда слышала банальности. У нее был высокий звонкий голос, в минуты волнения она говорила быстро, чуть задыхаясь.
С юности она любила Александра Грина, особенно его «Бегущую по волнам». Она утверждала, что Фрези Грант – это София Владимира Соловьева, Вечная Женственность, которая повторила путь Христа – хождение по водам, являясь тем, кто разуверился в любви.
Сухие справки, выписка из домовой книги – для него звучали как музыка. Музыка его воспоминаний. Он даже нашел на форуме собачников снимки ее йоркширского терьера Дуси. На одной фотографии песик выглядел так, словно у него только что отобрали сахарную косточку, на другой – йорк был весел и забавен и посматривал на всех с чувством явного превосходства.
Он старался вспомнить любую деталь, любой пустяк, малейшую тень былого…
Он пришел к дому, в котором она жила, ходил и гладил руками уцелевшие стены, словно хотел воскресить тепло ее рук, звук голоса, аромат волос, запахи еды, которую она готовила. Мужчина вдруг подумал, что в этом есть великое таинство неуничтожимости всего сущего. Эти стены знали, видели ее, значит, остались какие-то мельчайшие частицы, атомы, сохранившие память о ней, о ее телесности. Нет мира чисто духового или чисто материального, есть мир явленный и мир невидимый, но пройдет время, и границы между ними сотрутся.
и вот настал момент, когда ему выписали пропуск в специальную зону.
С волнением он шагнул за ворота и направился к означенному в пропуске месту. Ее прах находился в стеклянной ладье, дно которой уходило под землю, ему же была видна только верхняя часть – земля, на которой росли травы под стеклянным куполом, который, как ему объяснили, тоже открывался и закрывался, как и большой купол над всей этой территорией. Его поразил цвет трав – золотисто-зеленый; по ним перекатывались капли тяжелой росы, они скользили, сливались друг с другом, образуя причудливые узоры. Ему рассказали, что эти травы будут расти медленно, так как они проделывали титаническую работу по извлечению праха из земли. Внутри них происходило непостижимое таинственное зарождение нового: тревожилось забытое и призывалось к жизни уже давно истлевшее. Возрожденная ткань радостно трепетала, сбросив оковы старой высохшей оболочки.
Он приходил сюда каждый вечер и с тихим ликованием наблюдал, как растут травы, принимая очертания тела и повторяя его изгибы. Ходили слухи, что первые опыты были неудачными, о них запретили даже говорить, чтобы не возбуждать ненужные кривотолки.