Екатерина Александровна Балабан
Дневники. Мир или правда
Как-то рано утром я возвращалась с утренней пробежки, а Сережа выходил из нашего подъезда, хмурый, небрежно одетый. Длинный шарф, который он прежде щегольски наматывал себе на шею, висел кое-как, доставая концами земли. Увидел меня, остановился, попытался изобразить улыбку, но вышло у него плохо.
–Привет, Лисенок!
–Привет Серый Волк!
Я вздохнула, волк выглядел подранным собаками, жаждущим укрытия и тишины.
–Скажи! Что важнее, мир или правда? – задал он тот же вопрос, который задавал однажды при других обстоятельствах.
–Мир! – ответила я нисколько не задумавшись, – Мир всегда важнее.
Он усмехнулся, услышав ответ. Прежде я говорила другое. Он запомнил, но никак не прокомментировал. Реальность изменилась, я выросла и чувствовала иначе.
–Вот, и я думал, что мир важнее, – сказал он, – Но выходит… Никак не выходит.
Мы постояли рядом. Он не объяснялся, но я и так поняла, что это про него и про маму. А может и еще про что-нибудь такое, что последнее время постоянно витало вокруг нас невысказанным или высказанным слишком резко, вопреки… Он спросил меня про учебу, про друзей, про особенности удаленного общения, я ответила, разглядывая его с удивлением. Что-то было в нем далекое, словно не он, а его отражение говорило со мной. Поинтересовалась как дела у его сына и жены. Он неопределенно пожал плечами.
–Идут дела.
Поднял лицо к небу, к холодным сентябрьским облакам и неожиданно улыбнулся.
–А небо все такое же, синее. Надо же! Даже сквозь облака. Никогда не меняется, – оглянулся на меня, – Вот и ты не меняйся, никогда. Слышишь?
Странный какой. Почему же небо не меняется, если все время разное? Я ждала продолжения, объяснений, но он только потрепал меня по отросшим волосам, долго-долго посмотрел в глаза и бросив ласково: «Прости Лисенок», пошел прочь, наконец-то подобрав шарф повыше… Я тогда не поняла, что он не просто так уходит, что я не увижу его больше после этого разговора. Не увижу никогда. Может быть, если бы знала, попыталась остановить, удержать, запретить делать то, что он задумал. Но я ничего не знала и не остановила.
Сережа перестал к нам ходить. Мама восприняла это спокойно, словно так и должно быть.
– У каждого своя жизнь, – отвечала она на мои вопросы, – Ты же сама хотела, чтобы он ушел? Не помнишь уже?
Я помнила, как прогоняла его, полная обиды, как тяготилась его присутствием и знанием о его семье. Помнила их ссоры с мамой, рожденные непониманием и разностью восприятия мира. Еще, я помнила, как он пел под гитару, как смеялся, как смотрел весело с огоньком, как называл Лисенком. Помнила легкость и свет, которые наполняли наш дом, а теперь ушли, вместе с ним. Нет! Они ушли раньше, до него…
Я закончила школу, не выходя из дома. Рассчитывала на шикарный выпускной, но любые массовые мероприятия запретили, и мы с друзьями тайком напились на чьей-то даче, сетуя на глупых взрослых, устроивших полный хаос из жизни. Тася с грехом пополам и с моей помощью перешла в шестой класс.
Я надеялась, что однажды этот хаос завершится победой добра и разума, что мама прекратит жить на работе, что вернется Сережа…
Сережа не вернулся, а Хаос завершился на самом деле. Просто тихо умер, забылся, поглощенный другим, более сильным несчастьем, случившимся на Украине.
Мне тогда, если честно, было все равно, что там происходит. Ну какое может быть дело восемнадцатилетней первокурснице, окруженной поклонниками, цветами, полной мыслей о великолепном будущем, до взрывов где-то далеко на западной границе, до танков, продирающихся по снегу и грязи к чужим городам и деревням? Консерватория распахнула для меня двери, я с наслаждением отдалась учебе. После мутных лет мне наконец-то снова стало хорошо и радостно от того, чем я занимаюсь. Музыка летела из-под пальцев сама собой, я только чуть-чуть помогала ей каждодневным трудом. Вечерами концерты, кино, свидания в парках, лыжные прогулки по выходным; потом, весной, сплавы по северным речкам. Да еще приходилось подрабатывать – давала частные уроки фортепиано и сольфеджио – потому что маминой зарплаты едва хватало на нас троих.
Кажется, я почти позабыла Сережу, занятая важными делами, хотя порой меня охватывала непонятная тоска, когда, стремительно скользя по лыжне, я вдруг видела впереди широкую спину, слишком напоминавшую спину маминого пропавшего друга, или распевая песни с друзьями у костра, ненароком вспоминала о яркости и невесомости того времени, когда Серый Волк был с нами…
