Екатерина Александровна Балабан
Дневники. Мир или правда
Сережа вышел спустя минут десять, когда я, утомившись развлекать прохожих трагическим спектаклем, мрачно созерцала проплывающие надо мной облака. Встал рядом. Тихо сказал:
–Что лучше, Лисенок, мир или правда?
Я не удивилась вопросу, сразу поняла, что это он про свою жену и про меня, про правду, которая нарушила мирное течение моей жизни. Мне было плохо, и тем не менее я выпалила:
–Правда лучше, Серый Волк! Правда во сто раз важнее! Почему я не знала о тебе ничего? Почему она рассказала мне, а не ты? Почему она вообще мне позвонила?
Он вздохнул, расстроенно потер рукой лоб.
–Прости! Такое не должно было случиться! Она не будет больше звонить. Обещаю.
Мне было все равно, будет Она еще звонить или нет, потому что ничем новым после открывшейся истины его жене меня уже не удастся удивить и обидеть. Мои глаза опять заполнились слезами. Я вдруг представила, что он уйдет, напуганный моими воплями и больше никогда не вернется, что с его уходом опять погаснет мама, затоскует Тася, тягучей неважностью и тишиной наполнятся бесполезные дни. Мне стало по-настоящему страшно, но я не хотела рассказывать ему об этом, потому что неправильно, когда слишком близким становится чужой мужчина. Он посмотрел на меня очень серьезно.
–Я нужен твоей маме, Лисенок. Ты, без сомнения, права во многом, но она не сможет одна, понимаешь? Она вообще не может одна.
–А твоя жена может? Одна? А твой сын?
–Они не одни. У них есть я! Так получилось, что у них тоже есть я! Только я. Ничего не поделать. Постарайся забыть о сегодняшнем звонке и о моей другой семье. Мы будем жить, как жили. Ничего не поменялось.
И в самом деле ничего. Кроме правды, вместо мира!
Я понимала, что не смогу свернуть взрослого мужчину с его пути. Слишком мало у Лисенка силенок для Серого волка! Да и надо ли, сворачивать в самом деле? Кто я такая, чтобы указывать ему как жить? Если маме все равно, зачем мне такие переживания?
Мы помолчали, думая каждый о своем. Буря постепенно гасла внутри, успокоенная неизбежностью.
–Ты их любишь? – спросила я через время, кажется уже безо всякого волнения, – Свою жену и сына?
–Они моя семья. Я их люблю. Как же иначе?
– А маму? Тоже любишь?
Он опять нахмурился. Ему не нравились вопросы и объясняться с подростком-максималисткой – сложно.
–Люблю! Конечно люблю.
Прозвучало это – не очень! Как-то вымученно, без воодушевления. Будь я Станиславским, сказала бы «Не верю»! Но я не сказала, потому что не Станиславский, а глупая девчонка, уставшая спорить и плакать.
Мы больше не говорили об этом. Совсем. Наш разговор так и завершился его сомнительным признанием и каким-то странным взглядом, который он бросил на меня напоследок.
С тех пор прошла целая вечность. Время! Я уже говорила, что оно невозможно изменчивое, растяжимое или схлопывающееся, летящее или бесконечно тянущееся. Несколько месяцев подряд Серый Волк, Сережа, продолжал у нас бывать, мы вместе ездили на дачу, собирали грибы в осеннем лесу, потом устраивали лыжные прогулки. Для мамы и Таси ничего не поменялось. Они принимали его как всегда легко и радостно, словно он жил только для них. Но ведь не только! Я помнила о его жене, которая на самом деле больше ни разу не позвонила, и о его маленьком сыне. Я помнила – а мама с Тасей и не думали никогда. Им так было удобно. Им было все равно. Хотя Тася все-таки не с счет!
Однажды случилась новая беда, перечеркнувшая все старые переживания. Беда не для нас, для всех. Вообще для всех на Земле. Люди надели маски и перестали общаться друг с другом. Больницы заполнились странными больными, умирающими слишком быстро, и никто не знал, как избавиться от безумия, куда сбежать.
Два года красных линий и изоляции убили что-то правильное, отняли радость и свет. Страх смерти, заставлял шарахаться от больных соседей, изгонять из транспорта и из магазинов людей с открытыми лицами. Разваливались семьи, разбегались в стороны родные люди. Закрылись театры, кинотеатры; учебные заведения обучали через приложения. Многое не поддавалось никакому объяснению, раздражало, вызывало вопросы, изумление.
Мама и Сережа пропадали на работе неделями, приходили уставшими, злыми, говорили урывками даже друг с другом. Что-то у них разладилось. Я не понимала в чем причина, но они постоянно спорили, доказывая друг другу разное, не соглашались и расходились в стороны. Оба перестали петь и улыбаться. Сережа начал слишком много курить, бывал у нас все реже.
