Андрей Егоров
Балансовая служба
– Не надо! Не трогайте меня! – закричал он, закрыв лицо руками.
Но представители Балансовой службы вовсе не собирались пытать банкира или причинять ему телесные увечья. Вместо этого парни стали методично уничтожать шикарную обстановку квартиры Митрохина. Двести тридцать седьмой извлек откуда-то топор и с явным удовольствием взялся рубить дубовые двери и дорогущую антикварную мебель. Тяжелый вишневый шкаф, украшенный резьбою по дереву, никак не желал поддаваться ударам топора. Но Двести тридцать седьмой проявил завидное упорство. Топор раз за разом поднимался и опускался. Работал он споро, словно заядлый лесоруб или провел на лесоповале лучшие детские годы. Щепки долетали до Ивана Васильевича. Митрохин наблюдал за вандалом молча, только капли пота выступили на лбу, а глаза налились кровью праведного гнева. Но предпринимать какие-либо действия против вооруженного топором молодчика поостерегся.
Тринадцатый занялся кухней. Микроволновая печь Samsung с грилем и шашлычницей выбила окно и полетела вниз с десятого этажа. Осколки стекла зазвенели на асфальте, послышался глухой удар и вой автомобильной сигнализации.
«Печка – дешевка, – подумал Митрохин, – ничего страшного, куплю себе новую»…
Тринадцатый тем временем присел, обхватил крепкими руками плиту и, издав звериный рык, оторвал ее от пола. Он поднял плиту на вытянутых руках, под самый потолок, а затем швырнул на пол.
Тяжеленное основание расколотило итальянскую напольную плитку, но самое главное – плита (Electrolux, эксклюзивная дизайнерская модель, стеклокерамика) словно взорвалась изнутри, стекло рассыпалось мелкой крошкой по глянцевой плиточной поверхности. Взгляд Тринадцатого уперся в широкий, вместительный холодильник светло-голубого цвета. Lumilandia Green Line. Дверцы с обтекаемыми углами, морозильный шкаф отдельно, вынесенный наружу дисплей с терморегулятором…
Тут Митрохин не выдержал и кинулся к входной двери с криками: «Милиция! Милиция!», но получил удар под дых от Двести тридцать седьмого и осел на пол. Ему оставалось только наблюдать, как представители Балансовой службы расправляются с его собственностью, борясь за какую-то там эфемерную высшую справедливость. Банкир подполз к дверному проему, ведущему на кухню, и затих, с ужасом представляя, что такой здоровяк может сделать с Lumilandia Green Line.
Тринадцатый ограничился тем, что уронил холодильник вместе со всем содержимым на пол и немедленно направился в ванную комнату. По пути он осторожно перешагнул через Митрохина. Тот закрыл голову руками, ожидая удара, но удара не последовало. Зато из ванной комнаты послышался ужасающий скрежет. Иван Васильевич резко развернулся на паркетном полу и посерел лицом от увиденного – даже в страшных снах ему не могло привидеться такое…
Сантехника Duravit никак не желала вырываться из стены, отчаянно цеплялась за бетон и кафель, но Тринадцатый справился с ее жалобным сопротивлением. Унитаз он разбил, орудуя пятнадцатикилограммовой гантелей (банкир иногда поднимал ее по утрам – не чаще двух раз месяц, если говорить откровенно).
– Погляди-ка на эти полотенца, – противным голосом заявил балансировщик. Двести тридцать седьмой протопал из комнаты, отдавив по пути банкиру руку, и остановился на пороге ванной комнаты.
– Видишь эти надписи? – проговорил Тринадцатый.
Митрохин вспомнил, что на каждом из крючков написано черными маленькими буковками:
«For Face», «For Hands», «For Body». И еще один пустой крючок оповещал всякого: «For Ass&Cock».
Митрохина, помнится, очень развеселил тупой американский юмор, когда он увидел в специальном магазине этот набор. Но Тринадцатого в отличие от Ивана Васильевича позабавили вовсе не надписи на крючках. Он позвал коллегу, чтобы поделиться свежим антропологическим замечанием.
– Ты тоже видишь, что полотенца для рук и для лица отличаются по размеру? – поинтересовался балансировщик.
– Да, – кивнул Двести тридцать седьмой.
– Полотенце для лица намного больше, и это означает, что здесь живет настоящий мордулет! – заключил Тринадцатый.
Сразу за этой фразой послышался отчетливый щелчок. Это Тринадцатый хватил гантелей по надписи «For Face». Следом за первым последовали остальные крючки. «For Ass&Cock» балансировщик по какой-то причине оставил. Возможно, потому, что на нем не висело полотенца.
Напоследок представители Балансовой службы достали баллончики с краской и принялись расписывать стены матерными словами (под покраску – нитро, спецзаказ).
Митрохин наблюдал за их действиями с ужасом, но воспротивиться все же не посмел. Да и поздно уже было строить из себя героя.
Тринадцатый дописал длинную фразу, в которой фигурировали сам Митрохин и его ближайшие родственники, затем поднял руки и дернул на себя хрустальную люстру. Творение голландского дизайнера бухнулось на пол, звеня сотней сверкающих подвесок. Тринадцатый затоптался на люстре, фыркая от радости.
Громя квартиру банкира, представители Балансовой службы то и дело заливались счастливым смехом, словно дети, играющие в забавную и увлекательную игру.
Завершив разгром квартиры (если бы в окно залетел торнадо, то и он не причинил бы такого значительного ущерба), службисты пожали друг другу руки. Двести тридцать седьмой сурово поглядел на Митрохина и сообщил:
– Баланс превыше всего!
Затем джинсовые молодцы развернулись и отправились восвояси. Дверь за ними захлопнулась с таким грохотом, что у Митрохина заложило уши.
Сквозь нескончаемый звон он услышал, как кто-то из соседей яростно колотит по батарее.
– О, господи! – банкир всхлипнул. Он зашлепал по текущей из развороченной ванной воде, по изрубленному топором паркету, вдоль разбитой, растрескавшейся плитки, к выбитому кухонному окну…
Представители Балансовой службы вышли из подъезда. Они не спешили. Что-то оживленно обсуждая, джинсовые куртки дошли до угла дома и свернули на соседнюю улицу. Митрохину показалось, что он знает, о чем именно они говорят. «Надо было сначала порубить шкаф, Двести тридцать седьмой, а уже потом распороть обивку дивана!»
«Ну что ты, а вот я уверен, Тринадцатый, что сначала нам следовало заняться ванной комнатой, а затем кухней, и зря ты поступил наоборот».
– Ну погодите же, выродки! – взревел Митрохин. – Это война! Война!
Он кинулся к телефону, зацепился о душевой шланг, едва не растянулся на мокром полу, схватил телефонную трубку, не услышал гудка и только сейчас обнаружил, что шнур великолепного телефона «Bang Olufsen», купленного им на прошлой неделе за семьсот зеленых, вырван из обеих розеток. Митрохин рванулся к поваленному набок стенному шкафу (дверца оторвана, висит на одной петле), нащупал в кармане заляпанной краской шубы мобильный телефон и, вбивая кнопки в аппарат, настучал номер начальника охраны.
– Жданов, они были здесь! – проорал Митрохин. – Да, эти ублюдки! Они все мне тут разгромили! Всю мою квартиру! Это война! Ты понял, Сергей, это война! Я хочу, чтобы ты нашел их!! Найди их, кем бы они ни были! Из-под земли мне их достань! Я… Я хочу их убить!..
– Пока про них ничего не известно, – с тоской в голосе констатировал начальник охраны, дождавшись, когда истерика шефа сама собой сойдет на нет, – это не солнцевские, и не украинская диаспора. Сейчас нам известно только, что каким-то образом пропали деньги с вашего расчетного счета…
– Что?! Деньги?! Как?! Да как такое возможно?! – вскричал Иван Васильевич.
– Извините, что не сообщил сразу. Но вы были так расстроены. В общем, им каким-то образом удалось убедить управляющего петровским филиалом Ющенко… Кажется, они его просто запугали…
Митрохин отнял трубку от уха, чтобы перевести дух. Когда он снова смог дышать, то решил вернуться к разговору. Сергей отсутствия шефа не заметил, продолжая говорить:
– ..слишком уж действуют серьезно ребята. Мы тут с нашими обмозговали ситуацию немного. Как бы не госзаказ это, Иван Васильевич…
– Чего? – не понял Митрохин.
– Госзаказ, – повторил Сергей, – по устранению олигархов, сейчас это сплошь и рядом.
– Да что ты чушь порешь?! – заорал Митрохин. – Какой я тебе олигарх?! Я банкир обыкновенный! Банкир, и все! Какие олигархи… вашу…душу… мать…?! Что у меня, нефтяных вышек сотни? Или скважен газовых туча?! Может, ты знаешь что-нибудь про сотню вышек и скважен?! А?! Всего-то и делов – две вышки. Да еще и малорентабельные.
– Хорошо, хорошо, – сказал Сергей, – я понял. Но нельзя списывать со счетов ни одну версию. Мы должны действовать быстро и осмотрительно. Мы же работаем, Иван Васильевич, спать никто сегодня не уходил. Так что не волнуйтесь.
Сейчас пришлю к вам усиление.
– Да что мне твое усиление?! – рявкнул Митрохин и ткнул одного из охранников ботинком. – Все твое усиление валяется тут у меня кучей мусора. Толку от них никакого…
– Ну, не скажите, Иван Васильевич, – обиделся Жданов, – у нас ребята работают достойные, просто на этот раз мы столкнулись с профи…
– А вы кто?! – разъярился Митрохин. – Вы кто такие, я вас спрашиваю?! За что только деньги вам плачу, говнюкам?! – Он в раздражении нажал на кнопку отключения и только сейчас увидел, что вода из ванной комнаты уже заливает кухню. – Проклятье! – прорычал банкир и стукнул кулаком в стену. Оказалось, зря – руку отбил, да еще весь перемазался в свежей краске, потому как угодил прямиком в сочную букву "У".
* * *
Уладив дело с представителями затопленной квартиры, в сопровождении изрядно озадаченных охранников (до этого происшествия парни были уверены, что так легко справиться с ними просто невозможно), Митрохин направился в ближайший ресторан. Там он собирался перекусить и обдумать нездоровое положение дел.
Ремонт в квартире он, конечно, сделает – не проблема, деньги вернет (пусть управляющий филиалом Ющенко пошевелится), сейф с наличкой охрана уже ищет. Но… его настораживала наглость, с которой действовали преступники. Пугала их уверенность в собственной безнаказанности. Да что они, неуязвимые, что ли, в самом деле?! А что, если бы охрана успела открыть огонь?! Или у него был пистолет, и он начал в них стрелять?! Что, если бы он оказал им сопротивление?! Они действовали так, словно были уверены – Митрохин поведет себя, как и положено беззащитной жертве, будет бегать по квартире и хвататься за сердце, пока они громят интерьер, лишая его ценного имущества и остатков нервной системы…
От воспоминаний о минувшей ночи Ивану Васильевичу стало нехорошо. Он достал из бара бутылку с минеральной водой и выпил ее большими жадными глотками…
Что он, должен был кинуться в рукопашную против двух здоровенных молодчиков, судя по всему, специально обученных для того, чтобы расправляться с людьми?! Конечно, нет.
Но откуда они взялись?! Ясно, что они – члены серьезной группировки. И, конечно, профессионалы. Кто еще мог за один только день разгромить его квартиру, ограбить офис, легко и непринужденно нейтрализовав охрану, перевести в неизвестном направлении деньги с расчетного счета?!
Впрочем, скорее всего все это – часть давней, четко спланированной операции.
А найти, откуда тянется след, между тем так до сих пор и не удалось. Не из Америки же, в самом деле… от этого, как там его, Джонни Смита…
Впрочем, за одну ночь что можно сделать?! На поиски, возможно, уйдет целая неделя. А то и полторы.
Надо бы побеседовать с сотрудниками охраны, которые в момент ограбления находились в офисе.
Как бы ни были они во всем этом замешаны. Может быть, кто-то из них даже является прямым подельником преступной группировки, участвующей в наезде. Надо же, Балансовая служба… Что только не придумают, чтобы запугать достойного человека…
Митрохин хмыкнул и скомандовал охране:
– Стойте тут!
Он успел убедить себя в том, что это охрана виновата в большинстве его нынешних проблем, и ему не хотелось, чтобы эти увальни торчали возле стола, раздражая его своим видом и лишая аппетита…
* * *
Митрохин откинулся на спинку стула. Наконец-то выдалась спокойная минутка среди всей этой безумной суеты и форменного безобразия.
Изящный официант в смокинге принес поросенка в яблоках. Распечатал бутылку. Налил вина в бокал. Банкир наблюдал за действиями официанта с явным удовольствием. Поесть он любил. Потянулся за вилкой…
Балансовая служба появилась внезапно. Так спецназ врывается в захваченное террористами здание. «Джинсовые куртки» промчались через зал к столу банкира. Тринадцатый схватил поросенка и принялся его с неимоверной скоростью пожирать.
Митрохину еще никогда не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь так работал челюстями. Двести тридцать седьмой завладел бутылкой и принялся жадно пить вино. Розовая жидкость побулькивала в горле, текла по подбородку. Потом он залпом осушил бокал. Рыгнул. И похлопал себя по толстым губам ладошкой.
Покончив с трапезой, службисты как по команде поднялись и направились к выходу.
Официант был так поражен происшедшим, что застыл, как каменное изваяние. Только рот открыл и глаза выпучил. Охранник ресторана не растерялся и кинулся нарушителям общественного порядка наперерез, но получил отличный апперкот и опрокинулся на один из столов.
– Мерзавцы! Подонки! Сволочи! – отбросив стул, Митрохин вскочил, он брызгал слюной и размахивал кулаками. Банкир побежал следом за обидчиками, не задумываясь о последствиях этого шага, движимый одной только лютой яростью. К тому моменту, как он сквозь стеклянные двери выскочил на улицу, Двести тридцать седьмой и Тринадцатый уже успели скрыться. То ли свернули за угол здания, то ли прыгнули в автомобиль.
Четырех охранников Митрохина представители Балансовой службы аккуратно сложили у входа в ресторан. Один из них уже начал приходить в себя.
Он застонал, трогая рукой ушибленный затылок…
* * *
В машине Митрохин держался отстранение. На охранников смотреть не хотелось. Те тоже чувствовали себя виноватыми, глядели по большей части в пол, а не на шефа. Один из них было начал говорить что-то вроде «не знаю, как такое вышло», но Митрохин оборвал его резким окриком:
– А ну заткнись!
Настроение у банкира сделалось таким мрачным, что впору в петлю лезть. К тому же желудок бурчал от голода.
Это уже совсем глупость какая-то, ребяческая выходка, рассуждал Митрохин, прийти в ресторан, сожрать моего поросенка, выпить вино. Разве стоило ради еды так рисковать. Или все же стоило?! Что они хотели продемонстрировать этим отчаянным жестом?! И кто такие на самом деле эти ребята?! То, что они отлично обученные профессионалы, не вызывает сомнений. Но кого они представляют?! Кого, черт побери, они могут представлять?!
– Иван Васильевич, – неожиданно закричал Петрович, и столько в этом крике было отчаяния и ужаса, что Митрохин понял – случилось что-то страшное и даже более того – непоправимое, поэтому он тоже заорал в голос, а вместе с ним и перепуганные охранники…
«Линкольн» протаранил ограждение моста и рухнул в Яузу, погасив дружный вопль в мутных водах с бензиновыми разводами на поверхности.
К счастью для Митрохина, на этот раз охрана сработала грамотно. Ребята выволокли пребывавшего в полубессознательном состоянии шефа из тонущей машины и отбуксировали к берегу…
Митрохин сидел на снегу, с его длинной норковой шубы текла грязная вода, он никак не мог прийти в себя, хлопал глазами и чувствовал, что соображает сейчас очень туго, потому что при падении ударился головой о ручку дверцы.
– Кто-то над управлением потрудился! – сказал Петрович и сплюнул. – Не иначе как вас, Иван Васильевич, убить хотят.
– Б…а-a-a-a-a! – закричал Митрохин, в этом крике были заключены и ярость, и отчаяние, и тоска обезумевшего разума, в котором никак (ну никак) не может уместиться осознание того, как столько бед может свалиться на одного человека в течение единственных суток…
* * *
Службисты нагрянули в тот час, когда их никто не ждал. В сопровождении верного Жданова и двух парней из охраны Митрохин направлялся к офису.
Их остановили. В нос Ивану Васильевичу ткнули открытым удостоверением. Он успел заметить только сумрачное выражение лица на фотографии, и в следующее мгновение его взяли под руки.
– В чем дело? – запротестовал он, уже предчувствуя серьезные неприятности.
Жданов дернулся к кобуре, но мрачный тип пресек перестрелку, схватив начальника охраны за руку.
– Не советую, – сказал он, пристально глядя в глаза Жданова. – Могут быть неприятности. Оно тебе надо?
От такого напора начальник охраны оробел.
Проводил глазами шефа, которого посадили в девятку «Жигулей» и увезли. На лице Ивана Васильевича застыло растерянное и даже детское выражение.
Не успели они отъехать от офиса, как на запястьях у него защелкнули наручники.
– Что происходит? – пролепетал Иван Васильевич.
– Прокуратура выдвинула против вас обвинения, – ответил службист. – Мы едем к следователю. В связи с неявкой он выдал ордер на ваш арест.
– Но я не получал никаких повесток, – запротестовал Митрохин.
– Следователь разберется.
Иван Васильевич поглядел на руки, скованные наручниками, и подумал, что легко мог бы освободиться. В двадцать лет он выбил большой палец, и, хотя травма прошла, при желании он мог сместить сустав и выдернуть руку из железного кольца.
Раньше Митрохин неоднократно заключал пари и на спор освобождался из наручников. Для него подобная операция не составляла труда, если, конечно, они не были сильно затянуты. Разумеется, об этом его умении службистам было неизвестно.
Банкир посмотрел на их крепкие, скуластые лица и решил попыток освободиться пока не предпринимать. Кто их знает, что им на ум придет. Говорят, при ФСБ имеется специальное подразделение, устраняющее неугодных. А ну как теперь он, Иван Васильевич Митрохин, сделался для власти лишним членом общества. Нет, лучше держаться с ними вежливо. Тогда, возможно, они разрешат воспользоваться услугами адвоката. Уж он-то его вытащит на свободу. Не таких, говорят, вытаскивал.
После ночи, проведенной в камере, на Митрохина нашла странная апатия. Он все больше погружался в себя. Первоначальная злоба сменилась крайним удивлением. Неужели это еще не все? Неужели теперь его осудят, отправят по этапу? И даже Генри Резник не поможет. Да не может этого быть!
Иван Васильевич вскочил и зашагал из угла в угол.
Нет, он этого так не оставит. Он выведет негодяев на чистую воду. Только бы выяснилось, откуда они взялись, что столько всего успели провернуть. Не иначе как его враг обретается где-нибудь в высших сферах. Как бы не возле самого президента. Нет, нет. О таком и подумать страшно. Но он и из такой ситуации выкарабкается. Если это кто-то из окружения, можно будет его убрать. Шума, конечно, будет – проблем не оберешься. Но разве есть у него другой выход? Теперь, когда он под столь жестким прессингом.
Щелкнул замок. Звякнули ключи. Железная дверь открылась. Два конвоира проводили Ивана Васильевича в кабинет следователя. Оставили стоять посередине. В дальнем углу, загроможденном горшками с неуместной зеленью, сидел человечек с тусклым взглядом в потрепанной одежде, требующей, как отметил для себя Митрохин, не только хорошей чистки, но и починки. Одна из пуговиц пиджака болталась на нитке, а рукав у плеча был надорван. Человечек приподнял голову, мельком глянул на Митрохина и снова уставился в стол.
– Садитесь, – предложил бесцветно.
Иван Васильевич придвинул стул поближе, уселся нога на ногу.
– По какому праву меня задерживают?
– Шуметь будете?! – человечек потер виски. – Напрасно. Голова болит. Не надо.
– Что происходит? Кто вы в конце концов такой?
– Я?! – искренне удивился собеседник банкира. – Следователь прокуратуры. Джинкин.
– Как?! – переспросил Митрохин.
– Меня зовут Павел Олегович Джинкин. Значит, так, вы обвиняетесь, гражданин Ми… Ми… Как вас там?..
– Митрохин, – ледяным тоном отозвался Иван Васильевич. Происходящее начинало его злить.
Этот кретин в потертом костюме не мог даже запомнить его имени. Смешно, в самом деле. Что за дурень?! А туда же. Следователь прокуратуры. Всякая шваль так рвется в начальники. А потом творится в стране черт знает что.
– Вот-вот, гражданин Митрохин. По вашему делу проходит также ваш американский компаньон, с которым вы вместе в девяносто восьмом году устроили дефолт. А народные средства…
– Что такое?! – поразился Иван Васильевич, разом теряя весь боевой настрой. – Кто дефолт устроил? Я дефолт устроил?! Да вы что, с ума сошли?!
– Мы-то не сошли, – забормотал невыразительно Джинкин, – у нас все записано. Разумеется, не вы один. Вы и ваши подельники у власти.
Вы-то, гражданин Митрохин, в тени были. Чистеньким хотели остаться. Делали все руками других людей. Но не выйдет… Не выйдет у вас ничего…
Так вот…
– Тебя купили! – констатировал Иван Васильевич. – Иначе с чего бы ты такую чушь стал нести.
Они купили! Эти. Которые кое-кому служат. Я даже не знаю, за сколько купили. Но думаю, что дешево. Слушай ты, следователь прокуратуры Джинкин. Прокуратор доморощенный. Немедленно пиши приказ о моем освобождении из-под стражи.
Иначе мой адвокат Генри Резник из твоей спины ремней понаделает. А я их потом носить буду.
– Красиво излагаете, господин маньяк, – забормотал опять Джинкин, – ремней он из меня понарежет. Ишь какой! – Глянул на подследственного всего на мгновение по-рыбьи. Митрохину этого взгляда хватило, чтобы понять – шутки шутить этот человечек в потрепанном костюме не станет. Кровавые палачи и наделенные властью самодуры иногда выглядят очень неказисто. А действуют не думая, решительно и бесповоротно. Уж чему-чему, а этому жизнь Ивана Васильевича научила.
Очень о многом ему сказал этот рыбий взгляд. Например, о том, что, если захочет следователь Джинкин – уже завтра не будет его, Митрохина, на этой грешной земле.
– Факты – вещь упрямая, – продолжил страшный следователь. – Ничего у вас не выйдет…
Не выйдет… Не выйдет… Вот заявление господина Резника, в котором он отказывается от вашей защиты, потому что, цитирую, «не имею морального права защищать преступника, поставившего под угрозу жизнь целого народа»… Вам все ясно, господин Митрохин?
Иван Васильевич потянулся к бумаге, но следователь сунул документ в ящик стола и резко его захлопнул.
– Это далеко не все пункты обвинения, – сообщил он, – также нам известно о неуплате налогов, перекачивании денежных средств за рубеж, продаже оружия…
– Оружия?! – вскричал Митрохин. – Да я пацифист со студенческой скамьи.
– А боевиков поддерживаете. Нехорошо изменять своим убеждениям.
– Это… это, – банкир даже не нашелся что ответить.
– Против допроса на полиграфе вы, конечно, протестуете?
– Конечно! – выпалил Митрохин.
– Почему-то я в этом не сомневался, – Джинкин скривился.
– Мой адвокат…
– У тебя нет адвоката! – заорал следователь, хлопнув рукой по столу. – Что ты мне мозги паришь?! Думаешь, все и всех купить можно?! Думаешь, страну засрать можно?! И в роскоши купаться, как на испанской Ривьере?
– Ривьера во Франции, – машинально поправил Митрохин.
– Наши люди на Ривьере не отдыхают, – отрезал Джинкин, – будь она хоть на Северном полюсе.
Один звонок. Опасаясь, что никто не откликнется, Митрохин поспешно набрал номер на мобильном телефоне. Охранник с безразличным видом стоял неподалеку.
– Алло, Сергей.
– Да, – Жданов включился молниеносно, – вы где?! Что мне делать?!
– Адвоката найти. Резник, говорят, отказался.
Купили Резника. Как?! Как?! Почем я знаю? Найди мне кого-нибудь. Да понапористей. Пусть будет циник прожженный. Циник, я говорю…
* * *
В одиночной камере, куда определили банкира, царил спартанский порядок – жесткие нары со свернутым на них трубочкой одеялом и подушкой, серые стены все в надписях, ржавая раковина в углу и видавший виды унитаз. Митрохин впервые попал в тюрьму и теперь озирался с самым несчастным видом.
Как там говорят – от сумы и от тюрьмы не зарекайся?! И почему у него всегда было предчувствие, что финансовыми делами в этой стране ворочать не стоит – сиди себе на грязной кухне, опрокидывай рюмки, и никто не придет за тобой, чтобы поинтересоваться, откуда нечестно нажитые капиталы взялись. Наследие красного прошлого будоражило умы и влияло на развитие бизнеса в России.
Иван Васильевич присел на нары, на противоположной стене заметил размашистую надпись, сделанную явно совсем недавно – она перекрывала многие полустершиеся автографы прежних обитателей одиночки. «Баланс превыше всего! Тринадцатый». А рядом несколько непонятных иероглифов. Митрохина след, оставленный Балансовой службой, не удивил, только вызвал глухую тоску и утвердил в мысли, что они и следователь Джинкин работают в тандеме. Значит, его решили натурально затравить. Как бы не пришлось бежать за кордон. «Как бы там оно ни было, а Россию не брошу!» – решил Иван Васильевич со свойственной ему в самые ответственные моменты храбростью.
Ему мучительно захотелось пить, он поднялся, подошел к ржавой раковине, покрутил вентиль, но вода не полилась, вместо этого послышался громкий свист – кран активно втягивал воздух. Рядом с мойкой стояла пустая пластиковая бутылка. Митрохин, недолго думая, нацепил ее на кран. Бутылку мгновенно перекорежило.
«Неужели кто-то там так сильно хочет пить?» – подумал Иван Васильевич. Ему представилось, как, припав к крану, с шумом втягивает воду, стараясь добраться до вожделенной влаги, Тринадцатый.
Затем Митрохину пришло на ум, что балансировщики собираются откачать из камеры весь воздух, оставив его биться на голом бетонном полу, как выброшенную на берег рыбу. Он поспешно закрутил кран. Бутылка упала, гремя в железной раковине. А Иван Васильевич безжизненной грудой осел на нарах, соображая, что бы ему такое предпринять, чтобы выбраться как можно скорее из этой чудовищной переделки. В голову, как назло, ничего путного не приходило. Только одолевала легкая паника и лезла всякая чепуха. Хотелось кричать – следственный произвол, здесь попирают права человека, долой узурпаторов, свобода, равенство, братство, и еще кучу всякой всячины, которая откуда-то взялась в голове и теперь безостановочно вращалась, не давая четко мыслить и изобрести действительно стоящий план освобождения.
* * *
Звякнули ключи, проскрежетал что-то нечленораздельное старый тюремный замок, тяжелая металлическая дверь нехотя окрылась, и в камеру уверенной походкой вошел молодой человек, в хорошем костюме, с кожаным портфелем в руке. Пожал Митрохину руку, широко улыбнулся:
– Чрезвычайно рад познакомиться с таким человеком!
– Угу, – откликнулся Иван Васильевич, которого длительное пребывание за решеткой тяготило все больше. Проведенная в камере ночь оставила самые неприятные впечатления – ночью из матраса выбрались клопы и вцепились в белое тело банкира, непривычное к пребыванию в подобных местах. Митрохин ворочался, чесался, то и дело вскакивал и вытряхивал матрас. Зуд немного стихал, но, едва ему стоило лечь, все начиналось по новой.
Он, может, и уснул бы, но сразу после полуночи заработал тюремный телеграф – по трубам застучали, передавая послания из камеры в камеру.
Ивану Васильевичу от этих новостей не было ни жарко ни холодно, он все равно ни слова не мог разобрать, только отчаянно разболелась голова.
Бум-бум-бум, бамс – уже через пару часов он ощущал себя тарелкой в джазбанде, вздрагивая после каждого очередного «бамса».
Утром Митрохин вид имел мрачный и помятый.
Красные от бессонной ночи глаза с тяжелыми отечными веками смотрели на адвоката с надеждой. Вытащи меня отсюда, родной, читалось во взгляде банкира.
– Итак, – молодой человек поставил портфель на привинченный к полу стол, извлек белый лист бумаги, положил на него карандаш и присел на стул.
Митрохин нахмурился. Начало оптимизма не внушало. У Генри Резника бумажек сроду не было – всю информацию он предпочитал держать в голове.
– В чем вас обвиняют?
– Говорят, что я дефолт устроил.
– Простите, что… Хм, извините… – молодой человек поправил галстук, задумчиво глядя в зарешеченное окно. За окном чирикали воробьи, и громыхал по рельсам трамвай. – Извините, – повторил адвокат с грустным видом, отрываясь от заоконного пейзажа. – Но я не возьмусь.
– Почему? – поинтересовался Иван Васильевич.
– Слишком сложное дело. Я не справлюсь.
Молодой человек снова извинился, положил белый лист бумаги и карандаш в портфель, поднялся.
– Передай Сергею, – сказал Митрохин, – я им недоволен. Пусть больше не присылает сопливых юнцов.
– Хорошо, – послушно ответил молодой человек и стукнул в дверь. – Выпустите меня!
* * *
Новый адвокат показался Ивану Васильевичу еще бесперспективнее прежнего. Тот хотя бы источал оптимизм и служебное рвение, пока не узнал, с чем ему придется столкнуться. Этот же вошел, шаркая ногами, схватился за грудь и немедленно бухнулся на нары рядом с Митрохиным. Так что банкир даже отпрыгнул, подозревая в адвокате какого-нибудь опасного провокатора. Но тот покашлял немного, посидел, качая головой, и заговорил дребезжащим голосом:
– Не волнуйтесь, голубчик, защиту мы организуем по высшему разряду. Будете довольны…
Все это время Митрохин следил с отвращением, как двигается его кадык на тощей шее – то подпрыгивает к подбородку, то совсем исчезает под тугим узлом галстука. Больше всего Ивана Васильевича угнетал не внешний вид адвоката, а тупость Жданова.
«Где он его нашел?! – думал Митрохин. – Не иначе облазил все дома престарелых в окрестностях».
– Вас что-то смущает? – спросил старичок.
– С чего вы взяли.
– Дело в том, голубчик, кхе-кхе, что вы все время молчите.
– Это потому, что я слушаю вас.
– Но я ничего не говорю.
– Да?
– Да. А между тем нам следовало бы обсудить подробности вашего дела… – Тут адвокат затих, склонил голову, разглядывая что-то на коленке.
Митрохин приблизился, но ничего интересного там не заметил. Зато он услышал тихое похрапывание и понял, что старик прикорнул.
«А если он так в зале суда заснет», – ужаснулся Иван Васильевич и решил поговорить со Ждановым по душам, когда тот ему попадется. – Однако надо будить старика. Другого адвоката он может и не найти. Этот хотя бы с большим опытом. Наверное, защищал кого-нибудь еще до Октябрьской революции".
– Как вы сказали?! – поинтересовался старичок, и Митрохин вздрогнул от неожиданности. – Как вы сказали?! – повторил адвокат. – В чем вас…
– Обвиняют, – подхватил банкир с воодушевлением. – Мне шьют дефолт. Ясно?
– Де-эфолт?
– Да, де-эфолт, – не удержался Митрохин от того, чтобы поддразнить старика. – И дело серьезное. Похоже, этих кретинов наверху купили с потрохами. И они готовы все сделать, чтобы меня засадить. А в это время кто-то приберет к рукам мой бизнес. Смекаешь, юрист?
– Что ж, это вполне возможно, – отозвался адвокат. – Обвинение явно дутое.
– Разумеется. Кто бы спорил.
– Полагаю, мы попробуем прийти к соглашению.
– Что?
– Договоримся с тем, кто всех купил.
