Егор Сычев
Сборник рассказов. Струны
Черная рука.
Память избирательна. Особенно моя. Эта таинственная штуковина умудряется оставить только хорошее и напрочь выкинуть плохое из моей головы. Дело может кончится плохо – какой-нибудь злодей обманет меня три раза подряд, а я так и буду радоваться жизни и хлопать ушами. Но пока такого не случалось, если не брать в учет что-то типа выборов и всего, что касается моих взаимоотношений с государством. В остальном же я нахожусь под защитой свой дражайшей половины. Ее суперспособность – держать в голове всех злодеев и их делишки. Она точно не забудет, кто из соседей не скидывался на установку общей двери шесть лет назад или какая конкретно беспринципная скотина выступала против валютных ипотечников в 2014 году.
Другое дело воспоминания детские. Я имею ввиду то детство, когда нас и за человеков то не все считают. Оказывается, как только вы перестали пускать пузыри и заучили стишок про бычка или мишку, в мозгу начали отпечатываться первые воспоминания. Покопавшись в своих, я обнаружил самые первые (как мне кажется).
Выбрать нужное было несложно, ибо двойная передозировка общего наркоза в раннем детстве, которую мне любезно организовал анестезиолог одной краевой больницы, изрядно подчистила мою детскую память.
Что же так впечатлило трехлетнего меня? Конечно же городской хоррор. Хтонические монстры, потусторонние сущности и вот это всё. Полвека минуло, а та картина все ещё перед глазами: С полдюжины ребятишек из ясельной группы (я среди них) на бревнышке во дворе детского сада с дрожащими подбородками, глазками на мокром месте и подмоченными штанишками внимают рассказам студентов-шабашников.
Оставшееся от обеда время, ремонтники веранды решили потратить на общение с малышней. В их репертуаре были такие шедевры народного творчества как «Черная рука», «Мертвый Гитлер», и «Ножницы-убийцы».
Обугленная черная рука хватает девочку и ее братика за лодыжку и тащит под кровать. Справедливости ради, надо отметить, что мой маленький мозг не понимал, как рука может существовать отдельно от туловища и хватать одновременно двоих детей, но, логические тупики только добавляли жути.
Коварный предводитель Баварских нацистов поджидает пухленького мальчонку в темноте подвала многоквартирного дома, чтобы превратить его в живого мертвеца. Отчего-то Гитлер тогда представлялся мне в образе огромного осьминога.
И наконец гвоздь программы – «Ножницы-убийцы», отрезающие у розовощёких карапузов всё, что можно отрезать на их беззащитных головах, пока парикмахер отлучился в туалет.
Впечатлений от этого спектакля мне хватило на несколько лет. Я до икоты боялся всего, что связано с темнотой, Гитлером, ножницами и выл как белуга, сидя на кресле в парикмахерской.
С началом пубертата и в мою жизнь пришел момент, когда ребенку вдруг становится небезразлично как он выглядит и прическа превращается в способ внешнего выражения внутреннего «Я». Глядя в зеркало, было решено: «Чубчик должен превратиться в челку». Долгих терзаний по поводу «вправо» или «влево» не было.
– «Главное, не как у Гитлера» – подумал мамкин стилист и, глядя в зеркало, сделал так, чтобы его отражение не походило на основателя Третьего рейха.
Вручение в конце учебного года фотоальбомов с фотками одноклассников стало для меня двойным сюрпризом. Во-первых, я обнаружил, что теперь у меня есть фотографии двух девочек из моего класса, по которым я тайно воздыхал. Во-вторых, я был раздавлен реальностью – моя челка оказалась зачёсанной влево, как и у основоположника национал-социализма. Пути к отступлению не было. Постоянство – мое второе имя. Так и живу с тех пор с этим.
Борщ
Глава 1. «Борец с системой».
Обливаясь потом и пыхтя через фильтр просроченного десять лет назад противогаза, Саня отмывал ацетоном полы в коридоре учебного корпуса. Не то чтобы ему нравилось это занятие, скорее напротив. Глядя как падают и шустро дохнут пролетающие, на свою беду, мимо мухи, Саня подумал: «За что боролись, на то и напоролись».
В конце лета он твердо решил откосить от поездки «на картошку» и провести сентябрь с кайфом. Вооружившись справкой от кардиолога и решимостью воплотить свой план в жизнь он, студент второго курса машиностроительного техникума Александр Афонин, явился на торжественную линейку по случаю начала учебного 1988-89 года. После вступительного приветствия директора Саня прошмыгнул в преподавательскую. Там он с напущенным на физию прискорбием сообщил замдиру, что, к великому его Саниному сожалению, он не сможет внести свой вклад в помощь подшефному совхозу потому как здоровье его дало сбой. Постылый картофель, оставшийся на поле полях после уборки комбайнами, студенты будут собирать без Сани, а сам он должен быть определен на выполнение «легких и посильных работ».
– Ну, что, Афонин, – сказал завхоз Игорь Витальевич, разглядывая справку от кардиолога, – сердце, стало быть, болит у тебя?
– Ага, – ответил Саня слабым голосом и для большей натуральности покашлял.
Никто не мог сказать как давно Игорь Витальевич работал завхозом. Легенда гласила, что он отвешивал подзатыльники самому Вениамину Яковлевичу бессменному директору техникума, когда тот был еще зеленым первокурсником.
Завхоз посмотрел на студента взглядом полным глубины и мудрости. Хоть Саня и считал себя хитрой жопой, но в эту же секунду он понял, что его план провалился.
– Пойдем, болезный, – скомандовал завхоз, – определю тебя на помощь обществу.
Сане вручили огромную канистру с ацетоном, кастрюлю, тряпки и поставили задачу отмыть от капель краски полы на трех этажах учебного корпуса.
Уже после обеда Александр Афонин стоял перед директором и страстно убеждал его, что чувствует себя гораздо лучше, чем раньше, сердце бьётся ровно и он готов отдавать долг родине на картофельных полях близ деревни Суборово.