Егор Андреев
Голос Ветра

Полная версия

Глоссарий

Лас Мортуарес (Хозяйка смерти) – религиозный культ, распространённый на Южных Территориях Королевства Пьярнанем, а также в государствах Кристардия, Хазбин, и на Восточном пограничье Триморийской Федерации. Последователи культа поклоняются одноимённому божеству, персонифицирующему смерть.

Элодия (сокр. эл.) – снадобье, разработанное триморийскими алхимиками в качестве стимулятора для солдат. Приём препарата существенно повышает обмен веществ в организме, способствует ускорению реакции, усиливает регенерацию повреждённых тканей, влияет на выработку адреналина. Внешне эл. представляет собой полупрозрачные пилюли ярко-зелёного цвета. Передозировка эл. вызывает у человека обильные кровотечения из желудочно-кишечного тракта, тошноту, судороги, светобоязнь, нарушения функции почек, галлюцинации, временное помутнение рассудка. В редких случаях наблюдается перманентное расстройство личности, психозы. В очень редких – состояние необратимого делирия. Дальнейшее повышение дозы эл. неминуемо приводит к летальному исходу.

Одна – ты упокоишь всех вокруг,

Две – балансируешь на грани, друг,

Осмелился на три – в ад двери отвори!

(поговорка диверсантов из отряда «Незримые клинки»)

Хораги, они же Макуанабуа или orkula ash Mahşsasi (дети Матери змеи) – эндемичный гуманоидный вид. Коренные жители континента Илиос (устаревшее название территорий современных Кристардии и Салзая), населявшие их до прихода людей. Хораги состоят из множества национальностей и племён. До 1896 г. являлись третьим крупнейшим этносоциальным обществом континента, однако постоянные притеснения, погромы и варварские карательные рейды со стороны людей привели к существенному снижению численности хорагов.

Mahşsasi (Прародительница змей) – во времена прибытия на континент первых людей-поселенцев хорагская богиня воды и урожая, одна из ипостасей Великой Лоа. Считается, что Прародительница змей призвана отпугивать силы тьмы, и является защитницей любого живого существа. Изначально хораги изображали Mahşsasi в виде графического глифа из сплетения змей. С развитием религиозного синкретизма и проникновения на континент человеческих религий богиня получила более антропоморфные черты. Изменению также подверглись некоторые религиозные аспекты поклонения богине: в частности, были упразднены человеческие жертвоприношения.

Завеса – незримая эфирная ткань, отделяющая реальность людей от остальных восьми миров: Гхактлаана – мира Мертвых; Кьютара – Мира океанской Бездны; Мальорана – Мира элементалей и эфиров; Эрекшигаля – Огненного мира преисподней; Брентора – Мира великанов; Югельира – Мира невоплощённых; Сивестрона – светлого мира небес; Туатата – потерянных земель.

Чин-Тотек – кукла-оберег хорагов, изготавливается из скрутки тряпок, обмазанных кровью и глиной. Подобные куклы часто использовались племенными оракулами в качестве оберега при общении с душами мёртвых.

Манафрит – вещество в виде вязкой жидкости или полупрозрачных кристаллов зелёного цвета. Изготавливается посредством алхимических трансмутаций из группы минералов, обладающих природным свойством эманировать магией. Используется манафрит при разработке магомеханизмов и усиления заклятий. Основной недостаток – кристаллическая форма вещества крайне нестабильна и часто приводит к спонтанному выбросу энергии.

Тринитарий – магус, специализирующийся на создании магических вещей: оберегов, амулетов и так далее. Также тринитарии могут заговаривать оружие и вещи повседневного обихода, придавая им необычные свойства.

Ругару – разновидность оборотней, представляющая собой человека с волчьей головой или «гибрид» человека с собаками, свиньями, коровами или даже цыплятами.

Сигуанаба – Дух, который со спины выглядит как прекрасно сложенная женщина с длинными волосами. Она приманивает мужчин, а после оборачивается, показывая своё лицо – череп или морду лошади.

Дуэнде – домовые, возникшие из «заложных покойников», т.е. людей, умерших неестественной смертью, без проведения всех соответствующих ритуалов, которые должны обеспечить умершему спокойное существование в загробном мире.

Мерканты – этнически разнообразный кочевой народ Валазии, Сорты и Северной Экоры. Не имеет собственной письменности и языка (для коммуникации внутри общин мерканты используют смешанный диалект из языков стран происхождения).

Акт первый: Пыльная душа фронтира

Старик

Освещённый полуденным солнцем городишко казался небольшим и бедным. Пара дюжин глинобитных домов выстроилась неровной чередой вдоль безлюдных улиц. Облезлые, покосившиеся стены хижин служили ненадёжной опорой для выгоревших крыш. Разогретая палящими лучами черепица источала нестерпимый жар, который прозрачным маревом поднимался к небу. Горячий воздух, густой и тягучий, словно мыльная вода, висел над городом удушливым куполом.

Среди неказистых хибарок, похожих друг на друга как уродливые близнецы, выделялись несколько строений: пузатый горшок ратуши, полузаброшенный салун, пара торговых лавок, давно закрытый банк да водонапорная башня на металлических ногах-опорах. В стороне от всех особняком возвышался небольшой ветхий храм. Судя по мешанине статуэток в нишах фронтона, почитаемые святые в нем менялись чаще, чем крестьяне сеяли маис на окрестных ранчо. Где-то в предместьях поселения, несомненно, притаилось занесённое песком, поросшее кактусами кладбище. Всё выглядело как обычно. Таких затерянных, похожих на деревни городков в пустыне встречались десятки, если не сотни.

В своём паломничестве Старик посетил уже немало подобных пародий на цивилизацию. Убогие аванпосты пунктирной линией отделяли едва пригодные для существования земли от ядовитых Пустошей. Скитаясь по безлюдной пустыне от одного селения к другому, он даже не старался запомнить их названия. Сан-Лобо, Гиррока, Хон-Пилар, Бекара, Каладро, Тростакар – все они слились в его памяти в безликий образ голодной и грязной провинции, разорённой затяжным противостоянием супердержав. Под стать городам были и их обитатели. Нищета и разруха оставили свой след на каждом жителе пограничья, но, к счастью, не смогли лишить их человечности. Никто в забытых городках не отказывал путнику в глотке воды, миске похлёбки и приюте. Многие лица и имена уроженцев безликих поселений всплывали в памяти Старика, невольно вызывая улыбку, пробуждая тёплые чувства. Он предпочитал помнить не места, где побывал, а людей, их населявших. Пусть небогатых, но приветливых жителей, которых он полюбил всей душой: детей, чей беззаботный смех и милые проделки всегда трогали его сердце; женщин, за показной мягкостью и непосредственностью которых скрывались несгибаемая воля и нежная забота о близких; угрюмых и в то же время надёжных, как скала, мужчин. Но особенно Старик любил проводить время среди сверстников. Поздние посиделки у костра в компании умудрённых годами ветеранов жизни скрашивали долгие знойные вечера. Держа в руке стаканчик мескаля¹ и раскуривая набитую душистым табаком трубку, Старик с удовольствием слушал их незатейливые разговоры, предаваться воспоминаниям о былых годах давно ушедшей молодости. Годах, когда мир был ярче, искренней, и в левом колене не стреляло каждый раз, когда он намеревался встать.

Но в этом селении с людьми явно было что-то не так. Ни один горожанин не вышел встречать путника в надежде разжиться свежими новостями и сплетнями. Никто не подходил к нему, в одиночестве бредущему по улице, чтобы узнать, кто он и откуда. Никто не просил передать привет кузену, живущему за холмом. Ватага детворы не бежала следом, писклявым щебетом выпрашивая монетку или сладость. Старик поначалу решил, что во всём виноват час приближающейся сиесты, но тут же понял, что ошибся. В городе витал устойчивый, холодный, липкий призрак страха. Это он заткнул все рты в округе, он хлопал запираемыми ставнями, украдкой смотрел на него из подворотен настороженными, испуганными глазами. Единственным, кто не умолкал в этом царстве тишины, был Ветер.

– Не нравится мне тут, – прошелестел он, крадясь следом за Стариком, тихо перекатывая мелкие камешки на дороге. – Нас здесь не ждали. Не вижу ни детей, ни женщин – все прячутся по домам. Не с кем поиграть. Мне скучно, давай уйдём отсюда.

– Перестань брюзжать. Не думаю, что здесь нам что-то угрожает. В любом случае, мне нужна вода, – в ответ прошептал Старик, хлопнув рукой по пустой фляге на бедре.

– Я тебя предупредил, человек, – прогудел Ветер и недовольно качнул вывеску на бакалейной лавке, – я чувствую, что здесь опасно, но жизнь твоя и принадлежит только тебе. Мне какое дело, погибнешь ты или нет. На мою помощь не рассчитывай.

– В этом ты прав, жизнь лишь моя, – в ответ усмехнулся Старик, – и я точно знаю, что без воды в пустыне не выжить, а значит, мы остаёмся. По крайней мере, до тех пор, пока я не наполню флягу.

Неспешно перебирая кривыми ногами, магус вышел на центральную площадь, представлявшую собой небольшой округлый пятачок перед зданием городской ратуши. Выложенная неровными булыжниками – невиданной роскошью для столь убогого городка – круглая плаза больше всего походила на лысину монаха. В центре тонзуры², точно посередине, красовалась сложенная из туфовых камней горловина колодца. К ней-то и направился Старик. Выбрав воротом цепь, на которой висело жестяное, изъеденное ржавчиной ведро, он нетерпеливыми глотками утолил мучавшую его жажду. Вода имела странный солоноватый привкус, но Старик уже давно перестал обращать внимание на столь незначительные мелочи. Не будь содержимое колодца пригодно для питья, местные уже давно бы вырыли себе другой источник, а этот засыпали мусором и песком. Благо последнего в пустыне хватало всем. Отстегнув с пояса флягу, Старик, наклонил ведро к горлышку и уже собирался наполнить посудину, когда над головой раздалось ворчание Ветра.

– Ну вот, началось, а я ведь тебя предупреждал, – проскрипел трубой водостока неуёмный Дух.

Услышав за спиной топот многочисленных ног, Старик оглянулся. Похоже, перед ним собрался почти весь город. Мужчины, женщины, старики, подростки, дети – все стояли, вооружённые чем попало: от вил до древних кремниевых ружей. Толпа полнилась и росла, молча стекаясь из многочисленных подворотен, улочек и проулков. Взгляды, которыми люди ощупывали непрошеного гостя, никак нельзя было назвать дружелюбными.

Впереди всех шёл высокий мужчина в поношенном, полосатом пончо и широкополой шляпе. Размашистые поля акубры³ скрывали в тени верхнюю половину лица незнакомца, являя на свет божий заросший рыжеватой щетиной острый подбородок. Во рту молодчик с безразличным видом перекатывал соломинку из одного уголка губ в другой.

«Ветер, ты со мной?» – тихо позвал своего спутника старый магус, но спесивец не ответил. Шумя флюгерами, он носился где-то среди окрестных крыш, предоставив напарнику разбираться с возникшими проблемами самому.

Делать было нечего. Стараясь сгладить повисшее в воздухе напряжение, Старик улыбнулся и обратился к стоящим перед ним горожанам со старым, как мир приветствием пустынных дервишей.

– Обильных дождей и доброй еды вам, amosás⁴.

Ему ответило всеобщее молчание. Лица местных жителей, большинство из которых принадлежали к метисам, были неприветливы и откровенно злы. Незнакомец, шедший первым, выплюнул соломинку и одарил Старика взглядом светло-голубых, выцветших на солнце глаз: холодных, как изломы льда на заполярном взморье. Откинув полу пончо, он демонстративно положил ладонь на рукоять одного из мерсеров⁵, висевших у него на поясе.

– Не делай глупостей, дедуля. Это мой искренний тебе совет, если хочешь жить, конечно, – протянул он низким хриплым голосом, столь же холодным, как и его глаза. Голосом, наполненным скрытых нот и тембром, не оставляющих сомнений в том, что его обладатель шутить не расположен.

Старик в своих скитаниях достаточно часто встречал бандитов, наёмных убийц и охотников за головами, так что ещё одного представителя оных опознал безо всякого труда. А потому немедля внял совету голубоглазого. Стараясь не делать провоцирующих движений, он медленно поднял руки вверх. Забавляло Старика сейчас лишь одно. Судя по всему, Ветер в своих суждениях ошибся. Похоже, в этом забытом, покинутом благодатью месте их всё-таки ждали.

Стрелок

Городской салун, который снаружи выглядел, как запертый в музее медленно распадающийся на части скелет доисторического чудовища, изнутри оказался ничуть не лучше. Колченогие столики, в большинстве своём сломанные, сиротливым гуськом ползли в направлении барной стойки. За грязным прилавком громоздились полки, заваленные пустыми бутылками и осколками стекла.

У противоположной от бара стены ютилась крошечная сцена, сколоченная из обшарпанных, потемневших от времени досок. Ветхое дерево пестрело пятнами неизвестного происхождения и дырками от жуков-древоточцев. Примыкая к убогим театральным подмосткам обездоленной сироткой, в углу сцены притулилось обросшее паутиной пианино. Покосившийся инструмент взирал на посетителей из тени, хищно скаля жёлтые клавиши зубов. Он словно собирался укусить за руку любого, осмелившегося к нему прикоснуться. Довершал картину запустения набившийся во все щели пустынный песок.

Судя по окружающей обстановке, жители городка не часто веселились, предпочитая выпивке и пляскам непосильный труд. Стрелка всегда удивляло их рьяное желание гнуть спины от заката до рассвета в попытках вырвать крохи урожая у неблагодарной, пропитанной отравой почвы. Здешние земли всегда были скудны, а теперь, после затяжной войны, стали ещё и ядовиты. По мнению Леко, гораздо проще было бросить это место, перебравшись в более благоприятные края. С другой стороны, после того как Пьярнанем спустил на Триморию своих гигантов, а тот ответил налётом флота парящих крепостей, таких мест на континенте почти не осталось. И горожане, похоже, это хорошо понимали.

Несмотря на запущенность, сейчас салун был заполнен до отказа. Мужчины, женщины и дети набились внутрь, желая узнать, что будет дальше. Их сосредоточенные лица сковало болезненное напряжение и что-то ещё… Какое-то неясное чувство, совсем не похожее на простое любопытство.

– Не думаю, что старый хрыч принадлежит к их шайке, – сказал Стрелок, кивнув в сторону сидящего на скамейке Старика, руки которого стягивала пеньковая верёвка. Полноватый лысеющий мужчина с седой курчавой бородой и кожей, загоревшей до кирпично-красного цвета, не выглядел опасным, но кто его знает… Внешность порой бывает весьма обманчива.

Мигель – местный ранчеро и по совместительству мэр городка – наморщил узкий лоб. После долгого раздумья он кивнул, соглашаясь со Стрелком. Ранчеро всё ещё не доверял Леко и не скрывал этого. Наёмник, в свою очередь, делал вид, что не замечает подозрительности землевладельца. Подобное негласное соглашение устраивало обоих. Пока что.

– Итак, давай-ка посмотрим, что у него было при себе, – бросив на связанного странника косой взгляд, наёмник уселся напротив и вывалил содержимое сумки магуса на стол. Ловко орудуя ладонями в беспалых перчатках, он принялся перебирать раскиданные вещи.

– Так, что тут у нас. Несколько монет. Жалкие медяки, не наберётся даже с полреала. Очки для чтения, сломанные. Кисет и трубка. Бритва, осколок зеркала, помазок, обмылок. Кусок сыра, половина недоеденной лепёшки да кукурузный початок, жёсткий, как железо. А это что? Любопытно…

Стрелок повертел в руках тяжёлую книгу в омеднённом переплёте. Зелёные от патины корки фолианта были стянуты хитроумными защёлками. Обложку украшали искусная гравировка и крупный камень хризолита. Название труда, набранное замысловатым унциальным шрифтом, размещалось прямо под самоцветом и представляло собой два слова на латине⁶.

– «Ore elementum»⁷, – без запинки прочёл заголовок Леко, чем вызвал удивление во взгляде Старика. Магус не рассчитывал повстречать на диком пограничье человека, владеющего мёртвым языком.

– И что это значит? – спросил Мигель, пощипывая кончики чёрных, словно смоль усов.

– Это значит, – стрелок перебросил книгу ранчеро, – что наш новоявленный приятель не столь прост, как кажется. Признаться, я никак не ожидал встретить подобного ему в такой глуши, – не в обиду будет сказано про ваш чудесный город, истинную жемчужину пустыни, сокрытую в песках среди гнёзд змей и скорпионов.

Мигель, явно не воспринявший тонкую иронию Стрелка, неловко поймал увесистый том и попытался открыть его, но не смог. Замки держали крепко. Пальцы ранчеро лишь соскальзывали с гладкого металла, в то время как защёлки не поддались и на долю дюйма.

– Можешь не стараться. «Грань стихий» под силу открыть только истинному магусу, да к тому же, владельцу книги. Отсюда возникает вопрос, – Леко сунул в рот соломинку и продолжил, – являешься ли ты, друг, тем, за кого я тебя принял, или книжка попала к тебе менее праведным путём?

– Я её не крал, если ты об этом, – ответил Старик сухо.

– Значит ты малефекар⁸, – хмыкнул Стрелок, откидываясь на стуле и закидывая ноги на стол. – И кто конкретно? Беглый ренегат Ассамблеи? Тринитарий? Бродячий экзорцист?

– Не совсем. На данный момент я всего лишь странник, который хотел наполнить водой флягу, но почему-то был схвачен, связан и без объяснений приведён сюда.

Стрелок на несколько мгновений задумался, с хрустом почёсывая заросший щетиной подбородок, потом кивнул Мигелю.

– Так и быть. Развяжи его.

Пока ранчеро возился с верёвками, Леко достал с поясной кобуры и положил на стол сверкающий серебром револьвер. Ствол оружия оказался недвусмысленно нацелен в лоб Старика.

– Советую тебе, дедуля, не совершать резких, необдуманных движений. Поверь, время, необходимое мне, чтобы нажать на спусковой крючок, несоизмеримо меньше того, которое требуется на сотворение заклятья. Ты меня понял?

Старик кивнул.

– Итак, достаточно ли комфортно чувствует себя «всего лишь странник», чтобы рассказать нам, кто он и откуда?

Магус помассировал затёкшие запястья, одновременно поглядывая по сторонам. Ветер никак не проявлял себя, пока «гостеприимные» жители селения связывали и волокли Старика в салун, но он был уверен – хитрец притаился где-то рядом. Невзирая на капризный, свободолюбивый нрав, Ветер не бросил бы его на произвол судьбы. Как-никак, они пробыли партнёрами многие годы. Недаром Старик звался…

– Я контрактор, – решил признаться магус, полагая, что с вооружёнными и разозлёнными людьми лучше оставаться откровенным. К тому же он не видел веских причин, чтобы лгать.

– Вот как? И с кем у тебя договор? Демон? Дух? Бейкок?⁹

– Элементальный дух.

– Какой стихии?

– Воздух, – после некоторой заминки произнёс Старик, стараясь не обращать внимания на неестественное поведение хороса,¹⁰ висящего на цепях под потолком. Сделанный из старого колеса телеги, покрытый многолетними потёками воска, светильник с тихим скрипом покачивался то в одну, то в другую сторону. По крайней мере, теперь он знал, куда подевался своенравный Дух.

– Надо же, – с видимым недоверием прищурился Стрелок, – нынче совсем немного вас осталось. Можно сказать, подобные тебе – реликт, исчезающая редкость. А оттого, я думаю, ты не станешь возражать, если я проявлю уместную осторожность и попрошу тебя продемонстрировать свои умения. Так сказать, для большей убедительности.

– Погодите, – встрял в разговор Мигель, – этот старик, он что ж, колдун?

Среди горожан, наполнявших заведение вязкой потной толпой, тут же разошёлся ропот, в котором испуганно плясало, перепрыгивая из уст в уста, колючее слово «брокко».

– У нас колдовать не можно! – выкрикнул кто-то из группы мужчин и его тут же поддержали остальные.

– Elsito etrairtá un diablo!¹¹

– Нет, нет, никак нельзя!

– Пусть убирается!

– Serra la boska! Ну-ка закройте рты! – прикрикнул на них Мигель, одновременно вытирая вспотевшие ладони о рубаху, – а вы, сеньор Леко, знайте: Верера – благочестивый город. Здесь чтят заповеди Всевышнего и Пресвятой Девы. Колдовать у нас запрещено! И если этот господин есть un brockho¹², то ему тут не рады. Пусть набирает воду и уходит. У нас и без него проблем хватает!

– Вам нечего бояться, – тихо, словно извиняясь, вымолвил Старик. – Моя вина лишь в том, что я родился с редким даром – слышать и видеть недоступное простым людям. Я не бокор¹³, не демонист, и не чёрный беллумнар¹⁴, которого натаскали на заклятия, разрушения и убийства…

– И всё же, у тебя есть Книга, – мрачно заметил Леко, сверля Старика взглядом. – Колдовская Книга, в которую у магусов, или, по-здешнему – «ан брокко», принято записывать свои заклятья. Ведь записанное в гриморию,¹⁵ оно утраивает свою силу. И чародейство, что даровало несколько глотков воды, вызовет затяжной ливень и наводнение. Или без видимых усилий распалит пожар из маленькой искры. Заклятья, будучи начертанными на бумаге, в мгновение ока могут заставить остановиться сердца вражеских солдат, ну или простых селян, помешавших наполнить тебе флягу.

При последних словах наёмника толпа горожан возбуждённо загудела. Угрожающе придвинулась к Старику. Контрактор почувствовал, как под ложечкой засосала противная пиявка страха.

Он прожил долгую жизнь. Вскоре Лас Мортуарес наверняка приберёт его к себе, в долину Тени, но отправляться к Хозяйке смерти вот так глупо? Нет, к этому он пока что не готов. Однако у Старика всё ещё оставалась гордость. Он не собирался показывать свой страх перед толпой деревенщины и жалким наймитом с блеклыми глазами убийцы.

– Да, у меня есть Книга, и что с того? У тебя при себе тоже есть оружие, но я сильно сомневаюсь, что ты без причины пустишь его в дело. Или я ошибаюсь? – спокойно возразил он.

Ответить Старику Леко не успел. Крылья дверей салуна шумно распахнулись, и в помещение влетел всклокоченный и перепуганный парнишка. Распихивая руками взрослых, он попытался продраться сквозь толпу, но запнувшись о собственную ногу комично растянулся на полу. При этом, даже упав, парень не переставал истошно голосить:

– Mitlos astián equí! Mitlos astián equí! ¹⁶

– Что стряслось, mañinyo¹⁷? – спросил Мигель, продираясь к парню и поднимая его с колен.

– Demonos ue grass еfuera!¹⁸ – всё так же истерично возопил малец, и толпа, до этого гудевшая растревоженным ульем, внезапно стихла. Старик заметил, как решимость горожан медленно сменяет страх. Он, словно маскарадная личина, восковая погребальная маска, наползал на лица горожан. Заставил побледнеть загоревшую под южным солнцем кожу.

Единственным, кто обрадовался сообщению мальчишки, оказался Стрелок. Рывком скинув ноги со стола, он вскочил, словно в позвоночнике у него распрямилась вшитая пружина.

– Что ж, пожалуй, пора отработать деньги, которые вы мне обещали, – с улыбкой, больше похожей на оскал гиены, заявил Леко. Прихватив со стола и нахлобучив на голову шляпу, наёмник решительным шагом прошёл сквозь расступившихся людей и ступил за порог салуна.

Demonos ue grаss

Жёлтый пузырь солнца, задыхаясь в пыльной хмари, медленно умирал за горизонтом. Раскалённая земля дышала нестерпимым зноем, изрыгая жар, словно огнедышащий дракон. Искажённый воздух медленно поднимался к небу, которое в ожидании ночи облачилось в закатное красно-оранжевое платье. Сквозь трепещущую вуаль марева, угадывались расплывчатые силуэты всадников, неспешно подъезжавших к окраине городка Верера. На местном диалекте слово «verers» означало талисман, приносящий удачу, но Стрелок уже давно не верил в благосклонность фортуны, предпочитая во всём полагаться на свои силы. Вглядываясь острым зрением снайпера в завихрения пыли под ногами верховых, он сосчитал всадников.

Трое.

Не так уж много. С поддержкой местных он одолеет их в два счета, каковы бы ни были сила и умения бандитов. Похоже, это будут самые лёгкие деньги в его жизни.

Откинув пóлы пончо за спину, Леко поправил поясной ремень, ослабив пряжку так, чтобы обе рукоятки мерсеров легко ложились в ладони. Крутанул головой, разминая шею. Несколько раз сжал и распрямил пальцы, затем достал из потайного кармашка в перевязи небольшую зелёную капсулу и сунул её в рот. Зубы легко раздавили неплотную оболочку пилюли, и по нёбу тут же растёкся горьковато-терпкий вкус элодии.

Для дышащей в затылок толпы горожан его манипуляции наверняка выглядели забавными, но Леко было плевать на это. Главное – правильно настроиться на предстоящую схватку. Присев на корточки, Стрелок закончил ритуал, зачерпнув с дороги горсть пыли. Седой прах, в который в конце концов обратится всё сущее на свете, резво потёк меж пальцев. Растерев его в ладонях, Леко ощутил, как тело заполняет холодная умиротворённость. Как голова проясняется, а чувства многократно обостряются. В преддверии драки так случалось с ним всегда, даже если он не использовал наркотик. На поле боя нет места сомнениям и неуверенности. Проявить слабость – означает умереть. Наконец-то, почувствовав себя во всеоружии, Стрелок встал. Приготовления были позади, и осталось самое паскудное в его работе – ждать.

Мутно-серое пятно на горизонте постепенно росло, разделившись на три смазанные тени с нечёткими краями. Через несколько минут они обрели резкость, глубину и форму. Под цокот подков о твёрдую, как камень, почву всадники въехали на улицы Вереры.

Все трое бандитов были мужчинами. Все при оружии. Все в длиннополых армейских плащах, хорошо защищавших человека во время песчаных бурь, ставших настоящим бичом этих земель после войны. Сидя в сёдлах безупречно и осанисто, троица гарцевала, словно на параде. Воинская муштра кавалеристов чувствовалась в них за милю. И всё-таки, несмотря на общую схожесть, один из головорезов выделялся сильнее остальных. Одетый в саржевую жилетку и широкополую шляпу с приколотым к тулье краем, он обладал круглым, заносчивым лицом, украшенным отвислыми усами пшеничного цвета. На его плече сидело что-то, что Леко издали принял за птицу. Но он понял, что ошибся, как только лучи заходящего солнца заиграли всполохами на медных сочленениях и проводах, опутывающих тело орнитоптера. Магически оживлённый механизм, словно заметив внимание Стрелка, расправил крылья и издал протяжный скрип, резанувший по ушам противной какофонией тонов. Подобные штуковины использовали в регулярных войсках Пьярнанема для быстрого доставления депеш и проведения разведки. Слишком маленькие, чтобы нести серьёзный груз, они, тем не менее, являлись превосходными шпионами.

Пернатая машина была не единственной чертой, отличающей усатого головореза от других. Если его товарищи ехали на лошадях, то он восседал на верликоне. Леко уже доводилось сталкиваться с подобными чудовищами на войне и он всегда с содроганием вспоминал эти моменты.

Странная зверюга в холке не уступала першерону¹⁹. Несмотря на дюжий рост, строением тела она больше походила на борзую, к тому же такую, которую нерадивый хозяин вознамерился заморить голодом. Тощие суставчатые лапы переходили в изогнутое дугой тело, на котором с помощью хитроумной упряжи крепилось кожаное седло. Специально загнутая лука была устроена так, чтобы при скачке не натирать подвижную шею монстра, которая оканчивалась вытянутой, острозубой головой.

Насколько Стрелок знал, верликоны были всеядны. То есть, буквально пожирали всё, что попадало к ним на зуб. А уж человеческое мясо клыкастые скотинки и вовсе считали изысканным деликатесом. Именно поэтому в большинстве стран разведение чудовищ не просто считалось дурным тоном, а строжайше запрещалось. Человек, оседлавший подобную плотоядную бестию, несомненно, произвёл бы неизгладимое впечатление в любой цивилизованной части света, где бы ни появился. Но даже восседай Усатый верхом на дряхлом хромом муле, Стрелок без труда распознал бы в нем вожака этой небольшой стаи. Рыжего бандита выдавали командирские повадки, офицерская выправка и, главное, – глаза. Жестокие, властные и злые. Глаза человека, привыкшего отдавать приказы. Человека, для которого жизни других не стоят и выеденного яйца. Такой будет с удовольствием смотреть на агонию живого существа и улыбаться.

Вся тройка под мерный перестук копыт въехала на площадь и остановилась шагах в пятидесяти от Леко. Усатый склонился и почесал длинную гривастую шею верликона, старательно следя, чтобы ладонь не оказалась в опасной близости от пасти зверя. Даже приручённые, эти животные оставались чертовски агрессивны. Потревоженный орнитоптер на плече бандита принялся возмущённо квохтать и перебирать ногами-манипуляторами, устраиваясь поудобнее.

– Ты кто такой? – негромко проронил головорез, продолжая трепать пальцами жёсткие копны цвета ржавой стали.

– Моё имя тебе ничего не скажет. Гораздо важнее, почему я здесь. По какой причине.

– И что же это за причина, господин Никто? – Усатый перестал поглаживать шею отвратительной твари и зверь, щёлкнув пастью, раздосадовано блеснул черными, выпуклыми шариками глаз.

– Вы и есть эта причина, – пересохшими губами сказал Леко, ощущая, как элодия вяжет во рту, вызывая острое желание сплюнуть. Но он не собирался попусту переводить бесценное снадобье. Через силу сглотнув неприятное послевкусие, Стрелок продолжил: – Мне пообещали неплохие деньги за охрану города, и я намерен полностью их отработать. Так что берите ноги в руки и убирайтесь. Вам здесь делать нечего.

– А иначе?

– А иначе кому-то станет очень плохо, – Леко выдал одну из своих самых мерзопакостных ухмылок, от которых у простых людей бежал мороз по коже. Впрочем, главарь бандитов даже бровью не повёл, продолжая разглядывать Стрелка с видом аристократа, наступившего в бальном зале на дерьмо.

– Ты что, собираешься нас уделать? Похоже, у тебя полно самоуверенности, сombre²⁰, вот только мозгов явный недостаток, – подал голос один из приближённых Усатого, тощий тип в смешной шляпе-котелке, сбитой на затылок. Такой манер ношения головного убора оставлял непокрытой большую часть головы субтильного бандита и не сказать, что очень ему подходил. Лоб тощего, блестевший высокими залысинами, испещряли тонкие полоски шрамов, которые могла оставить только мелкая шрапнель. Линии рубцовой ткани пересекали друг друга, образуя несимметричную сетку, и делали голову бандита похожей на мяч для игры в тлачтли²¹.

– Судя по отметинам, это в твою черепушку их удалось собрать не так уж много. Видимо только то, что удалось соскрести со стен, – парировал Леко. – Но, думаю, считать ты не разучился. Вас всего трое, в то время как нас – в десять раз больше.

– Ты в этом уверен? – скептически поднял бровь Усатый. Орнитоптер на его плече снова расправил крылья и что-то проскрипел. Что-то, очень похожее на смех. Отшлифованная линза, закреплённая в месте, где у нормальной птицы должна находиться голова, вперилась стеклянным взором в Леко.