Параллель.
Старый обходчик – Крут Кручи, имя собственное данное ему родителями, вышел на просторы оглядеть зазевавшихся в округе “шалопаев”.
ЗАМЕЧАНИЕ АВТОРА.
Языки мира, указанные в произведении, могут иметь футуристическую природу .
Далее по тексту.
Парковщиком он служил уже целых два срока лет, не считая дней прожитых по устремлению, но никак не по службе. Любил он проходить между рядами ценных пород высококлассной архитектуры сотворенной классиками столетия. Нашествие шеренг пестрящих колосатиков, только оно, в самых страшных кошмарах, могло заставить нагнуться мужчину стройных лет и не менее утонченной формы.
Кима выкашлянула и подула на свои подуставшие от полуночного бдения коленки. Бдеть, или колотить вишню, как шутливо называли симпатичные и не в меру симпатичные девчонки это занятие, было делом простым и не хитрым. Достаточно было заглянуть в уборную галереи искусства имени Крато Краткого, чтобы научиться способам и манерам достижения цели, посредствам имеющихся у падлованы, так называли зрителей уборного депо, плы, адо и конечно решающий момент каждого бдущего-заколачивающего , ван.
Мальчишки встретили ее недалеко от лавки Грач Мании.
А где Заги? – спросил её Миктон.
Заметил. – парировала его Кима.
Заги: Самри здесь.
Самри: У Рики.
Заги: Рики здесь.
Рики: С языка сняла, соплячка.
Заги – Киме: Точно сняла.
Вмиг, – смеящимся тоном заметил Мик.
И они неспеша всей дружной командой направились в сторону немного заскучавшего Парковщика.
Парковщик: Странно.
Ребята: Не странно, страшно.
Парковщик: Не страшно, поймают.
Ребята: Поймают, не страшно, снимут.
Парковщик: Снимут не страшно, поставят.
Ребята: Поставят страшно.
Парковщик: Страшно.
И ребята, словно пули выпущенные из ствола двуствольного карабина, ринулись в места где можно было не страшно, но жутко весело прогадать со всеми.
Они не обманули своих ожиданий. Словно ветки древнегреческой богини, раскинулась перед взорами юных искателей приключений многолетняя Олаха, ограненное пламенное море, над которым вздувались словно позывы богов все той же богини. Камни всех расцветок и цветов озорно подыгрывали любопытным юным натуралистам, как зоркий взгляд неведомого истукана, повисали зрители, этого одинаково прекрасного и ужасающего зрелища – Шоу Крохса.
История этого гадания родилась задолго до появления самих ребят, и насчитывала уже более полудесятка лет небезизвестия их расточительным умам. По сказаниям писателей тех лет, сам Крохс, неизвестно настоящее ли это имя, был человеком приятной наружности и весьма привлекательной внешности. Родился он в семье жестянщика Гимналая и продажницы Заревы, обычных людей по происхождению, но никак не по фольклору. Закончив школу танцев имени Родилая, Гимналай во что бы то ни стало принялся во всеуслышание приниматься за работу, день за днем он выторговывал жесть у купцов, и с искусством мастера неведомых высот, разминал эту непослушную “жостушку”,– как с любовью он ее называл. В один из дней подошла к нему скорбная зазноба Бота, известная всем людям, как в свое неведомое время озарная девушка, время шло и имя не устаревало. Потянув Гимналаю свою небольших размеров талию, попросила она выковать под размер “стругеля”– тоненькие пластинки, служащие для предупреждения неизвестности. С охотой принялся жестянщик под эту статью, долго ковал, резал, забивал и все-таки смастерил самые лучшие неподкупные стругеля, что еще свет не поглощал, и примерила она их и так раскрутилась, что чуть дара речи не решилась, но собралась рассказать о том мастере подруге своей, продажнице Зареве.
Бота: Оцени.
Зарева: Оценка принята.
Не сказала она мыслей своих, так как поглащена была мыслями о купце, Гладком Варфоломее, любителем и продавцом невиданных масштабов, привезенных из самых дальних уголков безуспешного пространства. Торговлю свою он вел уже давно, согласно указам властей и властителей всех классов равенства и неравенства. Заходили к нему люди простые и богатые, смущённые и сжатые, маленькие и большие, – всем угождал расточительный купец, не думать о нем было неслыханной роскошью.
Словно капля воздуха приземлилась на нее странная нежность стругелей, окутывая всю нежность и пространство своим волшебным звуком. “Завали”,– сразу бросила она на Боту свой оклик, и та не второпях указала ей путь к волшебному мастеру, что также не понаслышке был знаком с купцом Варфоломеем.
Спешной походкой направилась она в незнакомый ей мир, начинания и окончания никак не приходили ей в голову, словно Лекарь ставил ей диагноз неразборчивым, но очень приятным по тембру и ритму голосом. Со слегка наклоненной от величины рамки мастеркую зашел понурого вида старичок, и вслед за ним, словно молния в ясный день, ворвалась она, во всеуслышание Зарева.
Гимналай не отвлекаясь от работы все также клепал новую партию карандашей. “Можно мне с собой”,– только и успел сказать старичок, как навзничь рухнул на пол. Гимналай спохватился, начал быстро Лекарю писать, а вдруг успеет, крутилось у него в голове, – конечно успеет,– подхватила его мысли Зарева и затихла, как отголосок камня брошенного в воду.
Лекарь: Успел.
Старичок: Успех.
Гимналай: Кого.
Старичок: У-у-у-у.
Лекарь: Отравление.
Зарева: Где.
Приподняв её маску, Гимналай просто не мог отвести взгляда. Как многоликая луна блестели ее приподнятые виски, словно ортодоксальный, ни на минуту не оставляющий монолог прошелся по ее щекам, и озаряя всех своим сиянием и блеском, она потеряла сознание; оставшись при этом стоять на ногах. Гимналай спохватившись, приобнял ее за талию и осторожно усадил на стоявший неподалеку фонтан, оттуда и произошла легенда о происхождении рода Заревы.
В далекие по тем временам годы, в пустыне Гонджубеев, мирно и бесхлопотно проживало сообщество Ганджей. Занимались они ремеслом и всякими причудами, неохотно связывающих их с этим миром и миром предполагаемых заказчиков. Надежные они создавали из песка и камней, слегка вздобренных слезами матерей просеивающих тот песок, ради выделения так драгоценных для Строителей камней. Редкими гостями были в той обитиле иноходцы из мира вседозволенности и жеманства.
В один из дней простолюдин Цал вышел прогуляться до соседнего пристанища, как вдруг его окликнул незнакомый, отстранненый голос: ”А-а-а-а”. Цал не разбирая пути помчался прочь от столь раздирающего его слух эха. Первая капля живительной, чуть сладковатой жидкости, скатилась по его личине, обнажая доступ к сокрытым истинам его души; приняв все это, прозорливый Цал начал часто бродить по той улице, собирая день за днем все новые и новые капли сущности, как назвал он их. И вот скопилось этой жидкости на целый фонтан, и пришел Цал к правителю и заявил во всеуслышание это владыке, и только так знакомое “А-а-а-а” разнеслось по всей округе.
Зарева: Я шла.
Гимналай: Стоя.
Зарева: Здесь.
Гимналай: Стоя.
Так и познакомились будущие ведущие всей сведующей поросли, задолго до появления самого Крохса. Имя ему дали сокращенное, ведь ни Гимналай, ни Зарева не могли тратить время на пустые разговоры. В те далекие времена шум стремился преодолеть даже столь маленькое и незначительное проявление любви и честности, что томились в сердцах жестянщика и продажницы.
Крохс из Гизы с легкостью делал первые шаги под звуки ревущей жести, словно опытный полиглот воспринимал и обрабатывал все эти скалообразные позывы обрушения, время шло и он научился воспринимать их невербально, слегка подмигивая руками этому неведомому всевластителю. Минули годы, он подрос и понял, что ему подвластен путь, который устилила ему гендерная идентичность с самого рождения и до минут отстила.
Место для самореализации он выбрал не сразу, много пропутешествовать пришлось ему, чтобы найти именно ту ложбину, с которой путь разума найдет единение с самой природой естества. Сопровождали его верные спутники – Бузи и Ран, с детства знакомые ему артисты-трубодуры; “Зацепи и так пойдет.”– было их любимой приманкой для страждущего зрелищ.
С начала их пути пересеклись и закинули столь молодых припассеров в непроходимые леса и гущи цветущих садов Пирдаимиры. С неопытностью чуть обрусевших охотников, принялись товарищи искать знакомые лица, но находили лишь ответ на свой вопрос. Но в один прекрасный день встретился им Старина Куляк,-“ кто такие кто идет”,– сразу спросил он у небес. Небеса же невероятной радугой улыбнулись старику, обнажая все тайные заповеди, что как тяжелый груз носили с собой, понимая что тащить им их еще долго. Не влюбиться в эту красоту было просто невозможно, ребята не понимая себя начали искать все заготовленные снадобья от беспутства Старины, но все их поиски приводили их в еще большее безрассудство. Оставить это место было решено стремительно, как уходят облака, также и Крохс с сотоварищами покинули его.
Дальше их ожидали стремления Глукавого, что много лет восседал на пристоле сотворенном ему самой Накыдкой, искустницей известной всему сущному и насущному, и получающей послания близко и далеко лежащие. При дворе странникам показалось не странно поведение единотворца: сжечь череду пламенных колод, заколоть посланника своим невразумительно огромным частом, притвориться загорелым обитателем пламенной земли, что распростерлась в их всесведующих глазах. Вкусно покушать им не удалось, ведь на закуску предлагались огромные бивни куранок, сотворенных из самого таза владыки, а до десерта дело обычно не доходило, придворные шмяки могли изготовить только плодотворные, но такие неполезные для здоровья одинаково также полезные для тела и души, грибовые суги. Долго задерживаться при том дворе было небезопасно, и ребята неспешным шагом покинули мастера Глука и его породных.
Что могло их дальше ожидать не мог представить никто, представилась их глазам разноцветная палитра Нагишотов, не маленькой очень вразумительной толпы почитателей Наги без Нажи, древнего искусства врачевания и прочитания. Словно неведомые призраки блуждали они толпами сквозь толпу, останавливаясь для прочитания и двигаясь дальше по велению главного искусствоведа по дорожке Заметей, незатейливых служанок самой природы. Задержались ребята ненадолго и в этом пристанище, чтобы выложить свой путь искренностью и властительностью подвластной только их природе пробуждения.
Много единиц времени и пространства преодолели они, прежде чем оказаться на вершине того, без чего не зазвучит “Олаха” их мелодичного слуха и голоса.
Заги: Миктон на ататаракционе.
Самри: Он тоже.
Рики: Кто.
Самри: Не знаю.
Кима: Издалека.
Заги: Переводи.
Самри: По первым.
Рики: Где.
Кима: Почти.
Самри: Можно.
Рики: Можно.
Заги: Сосредоточенно.
Кима: Сильно.
Миктон: Больно.
И юные зрители стали проникать столь дивным представлением, что захватывало их в свои незримые сети. Вздымались апстилаты, небольшие канатоходцы выдувающие на ходу маленьких растущих лошадок на которых сверху напрыгивали воздушные резины; то там то здесь, мелькали янеоны, яркие моргающие потомки бананов, что как вершина горы, скатывалась к подножию вод и обмывающих своими брызгами всех любителей банана; выбегали и прятались в самих себя ацетки, прибегающие и расслабляющие всех на своем пути дивным ароматом незаменимой ауры-незапечатленной; выходили дободоны, ремесленники невиданной силы и отваги, что одним своим касанием могли превратить площадку в невиданных размеров летающую тарелку со зрителями-пассажирами на борту.
Лавка.
Погода как всегда стремилась показать свою немую красоту.
Лучи солнца сливаясь с воздушными массами образовывали незамысловатую паутину из чуть заметных пылинок, вздымаемых то вверх, то вниз воздушными массами. Не спеша прогуливались туда сюда чистоконечные масляные вкропления, слегка взъерошенные струями ниспадающего поблизости водопада. Земля пропитанная влагой улыбалась каждому встречному размытыми словно следы инопланетного вмешательства витееватывами формами, будто панцирь улитки задымился и хозяйка убранства неспеша покинула свой лагерь. То там, то здесь просачивались на поверхность средней наружности и внешности обитатели немногословного убранства.
Кротовидные хомята выбегали не обращая ни на кого внимания, и мчались словно унесенные ракетой в дальний космос своих предков; висложаберные переножки, так и стремились угостить каждого встречного, дальновиднознакомого своей в меру дышащей манерой передвижения; переменчивые миллионщики бросали на всех свои заметные, переменчивые взоры, что даже у самого хорошознакомого с данным видом специалиста возникали сомнения в своих наблюдениях; плотоядные зубастики иногда выныривали на поверхость, чтобы озарить всех обитателей своей недавнозаточенной, прилежноухоженной шевелюрой, слегка свисающей и сразу подстрегаемой первыми рядами отточенных резцов; восторгающиеся умята переносили всю тяжесть надвигающегося перевоплощения на своих товарищах, громко рвущихся в бой и нескладно несущих всю небольшую томность собственного существования.
Такая картина представала перед взором недавно огрубевшей, но по мнению зеркал свежей словно маковая росинка, Грачик Маниях или как было написано на витрине Грач Мании.
Много лет минуло с тех пор как она приземлилась в данной глубинке. Ветра судьбы много промиль насчитали на счетчике летоисчесления ее семьи. Историю возникновения и происхождения ее рода хранили многочисленные свитки, удобно расположившиеся на полках старинной библиотеки Катонического замка, в котором она проживала. С виду это была неприступная глыба, сложенная из монолита верховного Строителя и ввергающего всех своей ужасающей красотой. Как панцирь идущего на охоту ежа, вздымались многочисленные шпили, уносящие в поднебесье немногочисленных скалолазов, старающихся покорить непроходимые вершины взывающие гром и дающие независимые источники питания для всего огромного парада светотени. Временами закупоренные ставни ловко подыгрывали веселому течению струй воздуха, разнося по округе пугающе-прекрасное оркестровое представление, дирижером которому был Созидатель, невольно сошедший в пелену магии звука. Весь огромный замок обрамляла небольшая парковая зона, в которой легко было заблудиться в темноте и принять немногочисленных сторожей за неприродного рода обитателей Катарин, где нет места для посторонних взглядов.
Для своих слушателей, Грачик иногда складывала фрагментарную тропинку, ведущую к природе происхождения ее семейства, полностью уместить весь путь развития было проблематично физически, много времени требуется чтобы уместить детали создания форм и взаимосвязей, ведущих от первого прородителя и до сих пор. Отбрасывая сублиматические связи, удобно расположившись на пригодных для того сидаках, она украдчиво начинала повествование о существовании мира, в котором не было места для постороннего слушателя. Временами, в дни тягостного молчания, она вела весьма скромную беседу, чтобы даже неискушенный знаток мог понять смысл речи, доносившейся до его околоракушной впадины.
В далекие годы хранителей существования, прибыл с посланием к отцам всего сведущего и неподвластного, сатрап Великого Ремнона.
Сатрап: Заявляю.
Отцы: Что.
Сатрап: Волею судеб и изъявлению Великого Ремнона быть.
Отцы молча согласились с приведенной истиной и по велению души, слега подвязанной волей Великого Ремнона, установили заповеди несогрешимости, укоренив в сердцах сведующих непоколебимою сущность быть.
После этого отцы скрепили документ критикой подвластной только их умам, и отослали сатрапа Приносящего к владыке его. Много пути преодолел посланец, запылился документ, сдул Великий Ремнон пыль с данного мандата, неспеша вывел каждую летописную клинопись на нем, остался доволен и с тем покинул мир писаний. Так по сказаниям и появился род Маниях, в меру уполномоченный, и так обреченно далекий до нынешних времен.
Впервые упомянутые Манияхи, Оброк и Колонна познакомились на зачтении. По настоящему, показалось бы это вымыслом, только сказания тех далеких лет запечатлели в фрустральных записях идилию взаимоотношения данной пары. Долго ли вынашивала своего первенца красавица Колонна, о том молчание, но появилась на свет Дамила Неокрами Маниях. Много интересного привнесла она в свет предков, рано родила, и назвала брата своего по возрасту отцов – Еуна. Привыкал мальчик недолго к имени своему, матерью подаренному, быстро свыкся, и в приближенные комнаты входил с высоко поднятой головой, и слегка запрокинутой челкой. Так и назвал жену свою он Челка, познакомились они на низкосветском рауте в честь прибытия Муххамеда Аллахмутского, жесткий был человек, но в тот же час и справедливый по своим часам, часто зазывали его в гости правители всех мастей и рангов, чтобы услышать незатейливый итог их стараний. Свел Муххамед Аллахмутский брови свои и объявил Еуна и Челку загадкой времени, что было для тех лучшим комплиментом от Повара. Незамысловато, что дети их выбрали именно эту профессию призванием своим, а дети их детей любимым увлечением.
Столетиями развивался род достопочтенных, в одном из поколений, увели их петли времени в храмовничьи угодии к монашескому припровождению. Называли их без имен, просто Манияхи, в светском же миру Кормин и Кромин, занятия их были немногословны, уборка в садах игольчатых венцов, восседание со старейшинами у изголовья неудрученных, бритье стенаний всех небоязненных и занятие любовью со всеми призванными. Время шло, Манияхи приспустили капюшоны, чтобы заглянуть в мир правды и стараний, увидели они жизнь, распростертую перед их начинаниями и зачали первенца – Торта. С первых минут жизни Торт понял что найти себя, а тем более свою половину ему будет очень не просто, усыпан путь его был коричневатой крошкой, со взбитыми яйцами, украшали очи его сладострастные обрамления из долей людских, на цитрусовые переведенные. И в один из дней случилось так, что он потек, как ручьи течь начинают когда уклон показывает свою власть, ни капли не упало с гордых плеч носильщика, спасла его Юра спохватившаяся. С первого взгляда сошлись Юра и Торт, не могли они жить друг без друга, так и жизнь их протекала, пока в ненастный день не упал на них Горшок. Сын за отца, Гребля не смогла простить Горшку предательство родителей, встретила она его в темном переулке Чегены, не задавая лишних вопросов, оставила след позади себя, что Горшку возразить и противопоставить было просто нечего. Пару бойкой Гребле долго искать не пришлось, в качестве мести женила она на себе младшего сына Горшка – Горю, долго праздновали гости на том мероприятии, за старшин же отдувался немногословный, слегка состарившийся Горшок.
Время шло, а Манияхи не старели, да и кто мог состарить данную касту особо приближенных к седине. В поколение Манияхов младших, особо выделились братья Дывид и Пека, служили они охранниками при Петушне, особом роде служебной службы, что вела законы строгие соблюдения всех приличий на мероприятиях всех рангов и регалий. Защищали они всеведущего Петуха, особое звание удостоится которого мог только долго отсидевший и вынесший в своих руках плоды своих усилий. Особ женского пола не чествовали Слу-Слу, как ласково их называли люди, к лебедям же у них была особенная страсть и привязанность. “Петушня без лебедя, как банан без кожуры, не ухватишся”,– особая скороговорка тех лет. Пеке и Дывиду было не стыдно ухватиться за конец, справлялись и без концов, тем более в меру развития братья не всегда понимали где чей и о чем идет спор. Главный решил сделать для парней исключение и найти им по паре Куранок знатнго рода, чтобы они могли развиваться в особом, известном только их вразумительным умам направлении. Долго искать не пришлось, попалась на глаза Главному куранка знатная по имени Сочная,– “Справитесь ли вы с одной”,– колко заметил Петух. Братья только и могли развести глаза по сторонам. Не побрезговали они Сочной и на милость всех сестра нашлась у нее Умная. Так и свела судьба Дывида и Пеку с Сочной и Умной, званый бал устроили Слу-Слу, много гостей межпространственных прибыло на то веселье, одним из которых и стал предок Грачик Маниях, невразумительный Ташконт.
Ташконт вел историю свою, еще со времен правления Дарта Гала, главного жреца и рассказчика старинных историй. Много чего интересного почерпнул ученик у учителя, но в один из прекрасных дней, затуманила пелена его рассудок, лишился он его, увидел воды Красные и сознание потерял, падая, зацепившись за мантию Дарта, снял с того звание, призвание и завыл словно волк степной. Не сообразили гости прибывшие, что не акронавты перед ними, но сообразили подарить Ташконту, повязку вышитую бисером и кренделями упирающуюся, выкованную самим Гимналаем для Главного Петуха, но срочно восстребованную по необходимости Ташконту. Сам хозяин дивного изделия находился на том приеме, сам лично одевал,– мерки я потом сниму,– подытожил мастер. Не много времени прошло со времени падения многовековой усыпальницы, как встретил хозяин Дарта избранницу свою, озадаченную Клиру, прогуливающуюся под руки с подругами по насыпной плоскости. Клира Кэмо, или как называли ее подруги, Клира была девушкой выдающейся, все инструменты ложились в ее руки и пели словно младенец, подпевающий родителю, не заметить такую девушку было сложно.
Клира: Угостить.
Ташконт: Чем.
Клира: Попала.
Ташконт: Да.
И влюбленная пара начала медленное кружение в звуках музыки, словно змейка-людоедка старающаяся проползти серпантин в такт своему естеству, уверенно и осторожно. Вскоре у влюбленных появились дети, один из которых и являлся непосредственным родственником Грачик.
Дедушка Наго был первым из упомянутых бабушкой Грачик в извещении о победе, история его приключений насчитывала неперечетное количество свиданий со старушкой Газелин, как ее звали. Их встреча на приеме в честь проводов Калуна Менужного, древнеобряженного бога плодородия и всесластия, попала во все выпуски периодической прессы тех лет. Заголовки так и пестрели звонкими выражениями: “Калун проехал, Наго как в Газелин”, “Наго, кто такой, Газелин ответила, Калун?”, “В проводы пустились, Наго с Газелин увязли”. Много увлечений связывало наступающих Манияхов, собирание лисьих огнецветов, зауживание неуживающихся котят, и основным кормом молодой семьи была профессия – Кальцовщик. В те далекие времена молодым и не очень людям зачастую не хватало в дорогу упряжника доброго, чтобы объект передвижения не качался из стороны в сторону, а шел прямиком в необходимом направлении, поэтому предприимчивый Наго решил закольцевать неуступчивую модель и придумал сопряженную с одной стороны прямоугольнообразную круглонадутую подложку, закрепленную с объектом вожделения надложенным на нее циркулевидным штифтелем. Так и стало это увлечение его призванием, а Газелин ему в этом не уступала и всячески помогала, то чиксину поднесет, то вратаря снимет. Зашел к ним как-то купец межпространственный, друг Владыки местопрепровождения хаживающих к ним и попросил изготовить грубит естественный, чтобы модель свою на место поставить. Кальцовщик сразу принялся снимать меры с того купца, по имени Герл,– как называла его Газелин, меру сняли быструю с упрядкой, чтобы еношка без усилий умещалась. И принялся Наго модель приделывать, прямоугольная укладка ловко снашивалась с образом каната указанного, вязанием приделал дутую приманку в кольцо приподнятое, Газелин не уставала чиксин новых ему доставать и в губы мастера засовывать, чтобы штифтели соосно относились к многообразным циркулям и грубит для модели не распадался на катела,– самых значимых врагов Кальцовщика. Грубит был готов и Герл с легкостью покинул их Кальцевую, оставив после себя имя их будущего первенца, отца Грачик и мастера Ксестомании, Герла.
С юных лет Герла был не похож на своих сверстников, высокий, с неявным пушком у ноздрей и ярко выраженному уступу между зачатков согревающих душу и тело локонов. Все окружные девушки часто вились возле юнца, желая показать ему свою отвагу и сущность, однако с младенчества решил Герла свести на нет все устремления покушавшихся на его честь и достоинство претенденток, выбрав призванием Ксестоманию. Для Манияхов эта должность в высшем ранге творцов амулетов в новинку не была, поэтому родители с радостью отдали сына учиться всем тонкостям Ксестойного дела. Его первым начальником стал молодой Невру Гомей.
Невру Гомей: Эту знаешь.
Герла: Эту.
Невру Гомей: Не эту знаешь.
Герла: Не.
Невру Гомей: Знаешь
Герла: Знаешь.
Невру Гомей: Знай.
Герла: Зай.
Невру Гомей: За.
Герла:З.
Три года продолжалось обучение предприимчивого Ксестойца, пока тот не решил что пора открывать для себя чудесный мир людей и гридов. Шаги по достижению поставленного давались ему с маленькой частью рассудительности, что перетекает от отцов к сыновьям, а от матерей к детям. Начальной пристанью для молодого Герла стала мугольная шахта торпедов, где он оттачил навыки торпедирования, как заметили потом его сотрапезники: “Жаль что прослезился,– и бысто покинул муглу”. Затем он нашел уют в нежных руках справедливости, немногословной Секло Мрак, где оттачил навыки ведения переговоров.
Секло Мрак: Смотри.
Герла: Смотрю.
Секло Мрак: Как.
Герла: Зак.
Надолго Герла запомнил это выражение, решил что если будут у него приемники, одного он назовет именно так, по воспоминаниям, Зак. После этого трудоемкого решения сын Наго и Газелин, решил во что бы то ни стало овладеть навыками самозащиты. Много единиц пути проделал герой, чтобы добраться до Шиоши – кузницы всех самозащитников. Ласково его встретила темная окраина мироздания, не встречал он по дороге ни нападающих, ни бьющихся, только небольшого роста дети бегали из стороны в сторону. В лавке Бутеловщика, увидел он сосуд прекрасный, свиду напоминающий рога из капусты, что круглогодичные пистоны уносили оставляя после себя след из гороха. Бутеловщика звали Путан, приезжим он был в этом древнем городе, перебравшись сюда с окраин Нижнего Шиоши, что располагался выше по течению водоема Сартдаф. Детство Путана проходило как детстсво всех обычных детей того города: стрельба, воровство, коррупция среди высших и нижних эшелонов высокоправящей элиты. Бороться и создавать, решил для себя юный Путан и начал овладевать искусством Бутел, древнего призвания юных гетер, что одним неловким движением могли выдавить прекрасный сосуд. Гетеры с опаской приняли в свои ряды смышлёного мальчугана, помогла протекция хозяина магазина и по-совместительству директора по благоустройству муниципальных погребален древнего Шиоши – Оксана, который иногда наведывался в Нижний, чтобы пополнить остатки товара и понаблюдать за мастерством юных мастериц.
Оксан: Кто ты мальчик.
Путан: Мальчуган.
Оксан: Какой странный язык.
Путан: Помочь.
И юное дарование на протяжении двух лет был в услужении у незаносчивого торговца прекрасным, и по-совместительству первым работодателем Путана, много чего сделавшего, как фундук в шоколад, Оксана.
Днями и ночами убаюкивали Бутелы Путана, только помощь небес и небольшие зарождения припасенного знания помогали ему выжить в этой неравной схватке. По приданиям тех времен только сильный и отважный, кто преодолеет все испытания Верховного Бута, сможет носить гордое имя – Бутеловщик.
Сначала его манили к себе двойняшки гетер, так схожие с оригиналами, и только наметанный глаз мог почувствовать разницу. Когда эти вепри привязывают тебя к стулу, оставляя только небольшое отверстие между тобой и этим миром, только шанс остается чтобы не остулиться, Путан не стал впадать в уныние и черезмерной харизмой уничтожил посланниц Верховного, при этом смылив себе слегка, нижнюю половину туловища. Следующее испытание было сложнее предыдущего – отрастить бороду таких невиданных размеров, чтобы одним касанием ее, все впадали в раш. Искусные руки добрых мастериц были как никогда кстати, волос за волосом, ворсинку за ворсинкой, добытых с вершин самого Путана, нежно вплетали они ему в бороду, достигла хлипкая, невиданных размеров, пошел он на самого Бута, но дорогу перепутал и впали в раш соседи Верховного. Чтобы не провалить испытание, зашел он на второй круг того безумства, адресом не ошибся, испытал на себе все уважение Заслуженного Бута, получил он ветошь к следующим ступеням.
Не легким был путь справедливого антистрелка, антивора, антикоррупционера среди высших и нижних эшелонов высокоправящей элиты, как выразились о нем гетеры: ”Ярый антагонист всего существенного, с манией приличия, но родственником не является”.
Следующим этапом по продвижению Путана были бараки. Столько дивных лочуг он не встречал, но особенно сложным приходилось ему задания обитателей данных жилищ, Верховный Солж рассказал ему легенду про одного честного и предприимчивого баракчанина, что что-то, где-то утоил.
В одно солнечное утро к юному Земе Солжу заглянули приятели на чаепитие, которое было запланировано и согласовано между всеми участниками данного собрания.
Зема Солж: Друзья.
Друзья: Зема Солж.
Зема Солж: Чай.
Друзья: Земной.
Долго они вели беседы, плавно переплетая насущные проблемы с космогонической действительностью, не забывая упомянуть всю призрачность Властителей, и их не старания сделать жизнь Земы и Друзей поинтереснее. Загадка от Друзей Земы: “Что у Земы похудело?”. Солж слегка застеснялся давать ответ на столь простой вопрос как вдруг в обиталище Земы не спешно зашли люди в черных, подпоясанных змеиной кожей плащах, со слегка надменными лицами.
– Кто тут Солж, – с порога бросили они и принялись обмнимать друзей Солжа, как будто тысяча мурашек прокатилась сверху вниз, по гордым спинам участников собрания. Один из них не обращая внимания на происходящее, быстро подпрыгнул к Земе и протянул увесистую руку,– Привет.
– Мистер Еблет, – с улыбкой ответил нестушевавшийся Солж знакомому лицу и быстро выпалил в ответ.– Дело?
Пришедшие гости не могли понять, что происходит с участниками запланированного приема по оценке полезных свойств целебного отвара, но решили скрасить прибывание на межгалактическом пианино, удобно расположившемся в углу комнаты, и рассаматривающих всех заходяще-уходящих своим слегка прищуренным черно-белым оком во Вселенную.
Не сразу понял Путан послание от Земы, но сокральную истину о сохранении принципов мысли философского воззрения на мир сохранил и добавил: “А как же Друзья?”.
Продолжил Зема историю о присвоении ему немалого звания баракчанина. Покинул он друзей в тишине и одиночестве, оставил их на растерзание совести и мысли, умчавшись с незванными гостями в неопределенную реальность. При диалоге с главным Гостем присутствовала немолодых лет женщина с татуировкой питона, на левом диалекте, означавшем признак мужественности и преступности поползновений. Влюбился без слов Зема в эту роскошь, все рассказал гостям, показал, нарисовал и ушел в далекие глубины соплеменницы Палплащей, как в народе тех называли люди.