Eburek Гордыня

Глава 4: Роковая презентация

Зал заседаний в офисе фонда «Вектор Капитал» напоминал кабину звездолета из футуристичного блокбастера. Стены, пол и потолок были отделаны матовым антрацитовым композитом, поглощающим звук. В центре – овальный стол из цельного куска молочно-белого кварцита, подсвеченный изнутри мягким свечением. Вокруг – кресла-коконы из черной экокожи. Единственным источником внешнего света была гигантская панель во всю стену, на которой в данный момент светился лаконичный логотип «Эко-Некст». Воздух был настолько чист и прохладен, что казалось, дышишь не воздухом, а самой идеей стерильного будущего.

За столом сидело семь человек. С одной стороны – делегация «Капитал Стратегий» во главе с Аркадием Петровичем, чье массивное тело казалось высеченным из того же камня, что и стол. Рядом с ним – Адриан, Максим, Игорь и Анна. С другой стороны – три представителя «Вектор Капитал». Двое мужчин в возрасте, с лицами, на которых застыла профессиональная вежливость, и одна женщина, Ксения Львовна, гендиректор фонда. Ей было около пятидесяти, волосы короткие, седые, глаза цвета стального свинца. Она не улыбалась. Она изучала.

Адриан чувствовал легкую, электрическую вибрацию во всем теле. Это было не волнение. Это была собранность хищника перед прыжком. Он был одет в свой «счастливый» костюм – тот самый, темно-синий, в котором он выступал на внутреннем совещании. На запястье – те же часы. Все должно было работать на узнаваемость, на создание безупречного, цельного образа. Он сбросил взгляд на свой планшет, где был открыт план презентации. Не для того, чтобы подсмотреть – он знал каждый слайд наизусть. Он проверял оружие перед боем.

Все по плану. Четко, уверенно, без суеты. Продать не проект. Продать будущее. Продать себя как проводника в это будущее.

Аркадий Петрович произнес короткую вступительную речь, полную тяжеловесных, но надежных фраз о «стратегическом партнерстве» и «разделении рисков». Его слова тонули в звукопоглощающих стенах. Затем он кивнул Адриану.

– Коллеги, детали проекта вам представят наши ведущие аналитики.

Это был его выход. Адриан встал. Движение было плавным, лишенным суетливости. Он подошел к центральному экрану, взял в руки тонкий пульт-указку. Его силуэт на фоне светящегося логотипа был идеально графичен.

– Ксения Львовна, уважаемые партнеры. Благодарю за возможность, – его голос заполнил комнату, чистый, модулированный, без единой лишней вибрации. – За последние месяцы мы все много слышали о устойчивом развитии, о ESG-повестке, о зеленых инвестициях. Чаще всего – в контексте рисков, затрат и законодательного давления. Сегодня я предлагаю вам взглянуть на это иначе. Не как на статью расходов. А как на самый мощный актив следующего десятилетия.

Он нажал кнопку. На экране возник первый слайд – не график, а фотография девственного альпийского озера, отражающего небо.

– Что мы продаем? Не квадратные метры номеров и не услуги консьержа. Мы продаем… искупление. Чувство причастности к чему-то чистому, правильному, вечному. Современный состоятельный потребитель устал от показной роскоши. Он пресытился золотыми кранами и хрустальными люстрами. Теперь он покупает смысл. «Эко-Некст» – это билет в мир, где ты можешь быть богатым и чувствовать себя при этом хорошим человеком. Это не просто отель. Это – убежище для совести нового поколения.

Он видел, как один из инвесторов, пожилой мужчина с лицом бухгалтера, усмехнулся в усы. Скептик. Их всегда нужно завоевывать первыми.

Адриан перешел к цифрам. Рынок, темпы роста, демография целевой аудитории, средний чек. Он рисовал картину, где спрос опережает предложение в разы. Где первые ворвавшиеся на рынок становятся не просто игроками, а законодателями мод. Его голос набирал силу, он жестикулировал, но не размашисто, а точно, как дирижер, указывающий на важные акценты. Он ловил взгляды, держал паузы, водил указкой по ключевым цифрам, как будто высекая их на камне.

В его команде царила напряженная тишина. Анна завороженно смотрела на него, Игорь незаметно проверял реакцию инвесторов, стараясь уловить малейшие изменения в их выражениях. Максим сидел, уставившись в развернутую перед ним папку с теми самыми «осторожными сценариями». Его лицо было бледным и сосредоточенным.

Аркадий Петрович сидел, как гора, лишь изредка переводя взгляд с Адриана на инвесторов и обратно, словно взвешивая шансы на весах своего колоссального опыта.

– Теперь о конкурентах, – продолжал Адриан, и на экране появилась сравнительная таблица. – Существующие «зеленые» отели – это, в лучшем случае, гостиницы с солнечными батареями на крыше и табличкой «берегите воду» в ванной. Их устойчивое развитие – косметическое. Наш подход – системный. Полный цикл, от строительных материалов до утилизации отходов. Мы не просто используем экологичные технологии. Мы создаем замкнутую экосистему. Это наше ключевое конкурентное преимущество, которое невозможно скопировать за год или даже два.

Ксения Львовна наклонилась к своему планшету, что-то быстро записывая. Ее лицо оставалось непроницаемым.

– Переходим к финансовой модели, – Адриан почувствовал, как внимание в зале достигает пика. Это была сердцевина. – При консервативном сценарии окупаемость проекта – шесть с половиной лет. При базовом – пять лет и три месяца. При оптимистичном, который мы считаем наиболее вероятным, учитывая динамику рынка и эффект первопроходца, – четыре года. IRR…

Он называл цифры. Они звучали здорово. Очень здорово. Слишком здорово, чтобы быть правдой для ушей старого, видавшего виды инвестора. И один из них, тот самый усмехающийся бухгалтер, поднял руку.

– Позвольте вопрос, молодой человек. Ваши расчеты по операционным расходам в первые два года. Вы закладываете стоимость обслуживания биогазовой установки и системы рециклинга воды на уровне стандартных коммунальных издержек. У вас есть подтвержденные данные от поставщиков, что это реальные цифры? Или это… теоретические выкладки?

Вопрос был острый и точный. Он бил в самое слабое место – в предположения. Адриан был готов.

– Мы провели детальные консультации с тремя ведущими европейскими поставщиками, – ответил он, не моргнув глазом. – При условии заключения долгосрочного контракта и масштабирования на сеть, они готовы дать нам цены, которые я указал. У нас есть письма о намерениях. Они в приложении.

Он нажал кнопку, и на экране мелькнули сканы документов с логотипами известных компаний. Это сработало. Инвестор кивнул, делая пометку.

Но Ксения Львовна подняла глаза от планшета.

– Адриан, спасибо. Впечатляюще. Но у меня есть вопрос другого рода. – Ее голос был низким, спокойным, но в нем чувствовалась сталь. – Вы говорите об оптимистичном сценарии как о наиболее вероятном. Однако в материалах, которые прислал ваш коллега Максим, – она слегка кивнула в его сторону, – я вижу детализацию рисков, которая существенно корректирует эту вероятность. В частности, речь идет о рисках задержек получения международных сертификатов «зеленого» строительства, о возможном росте стоимости «зеленых» облигаций, на которые вы планируете часть финансирования, и, что самое важное, о чувствительности вашей модели к коэффициенту заполняемости. Вы закладываете семьдесят пять процентов в высокий сезон. Максим же показывает, что при снижении этого коэффициента до шестидесяти пяти – а это вполне реально в первые три года запуска – ваша окупаемость отодвигается за горизонт восьми лет, а IRR падает ниже приемлемой для нас планки.

Она говорила негромко, но каждое слово падало в тишину зала как свинцовая гиря. Адриан почувствовал, как по его спине пробежал холодный, липкий мурашек. Максим. Его чертово приложение. Он что, специально выделил его жирным шрифтом?

Он видел, как Аркадий Петрович медленно повернул голову в сторону Максима, в его взгляде застыло нечто среднее между укором и ожиданием. Он ждет, что я сейчас все красиво обыграю. Что я парирую.

– Ксения Львовна, благодарю за глубокий вопрос, – начал Адриан, покупая время. Его мозг лихорадочно работал. – Безусловно, учет рисков – это важнейшая часть любого инвестиционного анализа. И мы подошли к этому со всей тщательностью.

Он переключил слайд. На экране появилась диаграмма, на которой его оптимистичный прогноз был изображен как яркий, широкий столб, а пессимистичные сценарии Максима – как тонкие, бледные линии далеко внизу.

– Коллега подготовил консервативные сценарии, что, безусловно, полезно для комплексной картины. Это необходимое упражнение. Но мы должны понимать разницу между учетом рисков и параличом от рисков. – Он сделал паузу, позволив этой фразе повиснуть в воздухе. – Истинная ценность инвестиционного решения – не в том, чтобы предусмотреть каждую гипотетическую неприятность. Она – в видении. А видение не строится на страхе.

Он повернулся, и его взгляд упал прямо на Максима. Максим сидел, сжавшись, его пальцы белели на обложке папки. Их глаза встретились. И в этот момент Адриан почувствовал не просто необходимость защитить проект. Он почувствовал ярость. Ярость на то, что его идеальная презентация, его момент триумфа, снова омрачен этим… этим осторожным пессимистом. Этим бухгалтером, который не способен видеть дальше своих электронных таблиц.

И он совершил роковую ошибку. Не расчетливый ход, а срыв. Срыв, рожденный из высокомерия и глубоко запрятанной неуверенности, которая всегда жила в нем и которую он всегда пытался задавить своей гордыней.

Он улыбнулся. Это была не теплая, а снисходительная, почти жалостливая улыбка. И он произнес слова, которые уже не могли быть взяты назад.

– Его цифры, – Адриан отчетливо, почти небрежно кивнул в сторону Максима, – это прошлое. Это мышление, основанное на страхе повторить ошибки вчерашнего дня. Мой анализ – это будущее. Это смелость сделать шаг туда, где других еще нет. Мы стоим перед выбором: слушать голос осторожности, который всегда говорит «нет», или поверить в видение, которое говорит «да, это возможно». «Эко-Некст» – это не для осторожных бухгалтеров. Он – для тех, кто готов создавать новые правила.

Он закончил. В зале повисла тишина. Но это была не та заинтересованная, впечатленная тишина, которую он ожидал. Это была гробовая, ледяная тишина потрясения.

Адриан оглядел стол. Ксения Львовна смотрела на него с тем же стальным выражением, но теперь в ее глазах читалось нечто новое – холодное разочарование и оценка, причем оценка не проекта, а его самого. Инвестор-бухгалтер опустил глаза, его лицо стало каменным. Второй инвестор переглянулся с Ксенией Львовной.

На стороне «Капитал Стратегий» царил шок. Игорь замер с приоткрытым ртом. Анна смотрела на Адриана, как на человека, который неожиданно заговорил на незнакомом языке. Аркадий Петрович медленно, очень медленно откинулся на спинку кресла. Его тяжелое лицо стало непроницаемым, но в уголках рта застыла тонкая, жесткая складка. Это была не улыбка. Это была трещина.

А Максим… Максим просто сидел. Он не покраснел, не побледнел еще больше. Он будто окаменел. Он смотрел прямо перед собой, на свою папку, но взгляд его был пустым, ушедшим куда-то глубоко внутрь. Он не смотрел на Адриана. Казалось, он больше его не видел. Слово «бухгалтер», брошенное публично, с такой снисходительностью, прозвучало как пощечина. Не просто оскорбление. Отрицание всей его ценности, его профессионализма, его вклада. Сведение многолетней дружбы и сотрудничества к жалкой роли «поставщика страха».

– Благодарю за… столь яркую презентацию, – наконец нарушила молчание Ксения Львовна. Ее голос был ровным, но в нем не осталось ни капли тепла. – У нас есть все материалы. Нам потребуется время для внутреннего обсуждения.

Это был дипломатичный, но совершенно ясный отказ принимать решение сейчас. Более того – это был конец презентации. Ее оборвали на полуслове.

Аркадий Петрович тяжело поднялся.

– Спасибо за внимание, – пророкотал он. – Будем ждать вашего решения.

Напряженная процедура прощаний, рукопожатий. Рука Ксении Львовны была сухой и холодной. Она больше не смотрела Адриану в глаза.

Когда дверь за инвесторами закрылась, в зале воцарилась звенящая тишина. Воздух, казалось, сгустился до состояния желе.

Первым двинулся Максим. Он беззвучно встал, собрал свои бумаги в папку, не глядя ни на кого, и направился к выходу. Его шаги были странно бесшумными по мягкому полу.

– Максим, – позвал его Аркадий Петрович. В его голосе звучала не команда, а что-то вроде усталого призыва.

Максим остановился у двери, но не обернулся.

– Мне нужно… проверить кое-какие данные, – произнес он глухо и вышел.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.

Аркадий Петрович обернулся к Адриану. Молчание под его взглядом стало невыносимым.

– Ну что, – сказал Громов тихо. – Поздравляю. Ты только что мастерски похоронил не только сделку на несколько десятков миллионов. Ты похоронил доверие партнеров. И, кажется, кое-что еще.

– Я… – начал Адриан, но голос его сорвался. Он попытался найти оправдание, ту самую браваду, которая всегда выручала его. – Я просто сказал правду. Мы не можем позволить скептикам…

– Замолчи, – перебил его Аркадий Петрович без повышения голоса. Но в этих двух словах была такая сила, что Адриан физически отпрянул. – Ты не «сказал правду». Ты публично, перед ключевыми инвесторами, унизил своего коллегу. Ты выставил нашу компанию как сборище склочников, где аналитики занимаются не работой, а выяснением, кто смелее. Ты превратил профессиональную дискуссию в дешевое ток-шоу. «Осторожный бухгалтер»? – Громов фыркнул, и это звучало страшнее крика. – Максим за десять лет работы не допустил ни одной ошибки в расчетах. Его «осторожность» спасла этой компании десятки миллионов. А твоя «смелость» сегодня, возможно, только что обошлась нам в сотню.

Он подошел к Адриану вплотную. От него пахло старым кожей и дорогим табаком.

– Я нанял тебя за твой ум. За твою дерзость. Но дерзость без уважения к команде – это не дерзость. Это глупость. И высокомерие. А высокомерных дураков я долго не держу. Понял?

Адриан стоял, чувствуя, как жар стыда и ярости заливает его лицо. Он хотел возражать, кричать, доказывать. Но под тяжелым, пронизывающим взглядом Громова слова застревали в горле. Он мог только кивнуть.

– Принеси извинения Максиму. И команде. И подготовь пост-мортем по этой презентации. Мне нужен детальный разбор, почему мы провалились. И как мы будем это исправлять. Если это вообще возможно.

С этими словами Аркадий Петрович развернулся и тяжело зашагал к выходу, оставив Адриана одного посреди футуристичного зала.

Игорь и Анна тихо, как мыши, стали собирать свои вещи, стараясь не смотреть в его сторону. Через минуту они тоже исчезли.

Адриан остался один. Он подошел к панорамному окну, которое занимало всю дальнюю стену зала. Внизу кипела жизнь, текли машины, шли люди. Он чувствовал себя не хозяином положения, а пойманным в ловушку зверем, который видит свободу за толстым, небьющимся стеклом.

Это несправедливо. Я говорил то, во что верю. Я боролся за проект. Он, он со своими цифрами… он тянул нас назад. Я просто… обнажил суть.

Но даже его внутренний голос звучал фальшиво. Где-то в самой глубине, под толстыми слоями самооправдания, что-то шевельнулось. Что-то неприятное и колючее, похожее на осознание своей неправоты. Он вспомнил лицо Максима в тот момент. Не лицо «осторожного бухгалтера». А лицо друга, которого он только что предал. Публично и беспощадно.

Он схватился за край стола, чтобы устоять на ногах. Внезапная слабость охватила его. Все было против него: инвесторы, босс, команда. Все, кого он считал своей публикой, внезапно отвернулись.

Нет. Они не правы. Они просто не могут оценить масштаб. Они боятся. Как всегда.

Он выпрямился, вдохнул полной грудью. Слабость отступила, ее место заняло знакомое, жгучее чувство – обида. Обида на всех. На Громова, который не оценил его «прорыв». На инвесторов, которые испугались. На Максима… особенно на Максима. Если бы он не лез со своими чертовыми сценариями… если бы он просто молчал и поддерживал…

Он собрал свой планшет и папку. Его движения снова стали резкими, точными. Унижение, которое он только что пережил, не сломало его. Оно ожесточило. Оно добавило новую, ядовитую ноту в и без того сложный коктейль его эмоций.

Он вышел из зала. В коридоре офиса «Вектор Капитал» было пусто. Лифт спустился без остановок. Внизу, в просторном лобби, он увидел Максима. Тот стоял у стены, глядя в телефон, но, судя по пустому взгляду, не видел экрана.

Адриан сделал шаг в его сторону, вспомнив приказ Громова. Принеси извинения. Но слова застряли в горле комом. Извиниться – значит признать, что он был не прав. А он не был не прав. Он был слишком правдив. Слишком прям. Это они все не поняли.

Максим поднял глаза. Их взгляды встретились. В глазах Максима не было ни злобы, ни упрека. Там была усталость. Такая глубокая, всепоглощающая усталость, что Адриану стало не по себе.

– Макс, – начал он, но голос снова подвел.

– Не надо, Адь, – тихо сказал Максим. Он убрал телефон в карман. – Не надо ничего говорить. Всё и так ясно.

Он повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Его фигура в немодном пальто растворилась в потоке людей на улице.

Адриан остался стоять посреди блестящего, холодного лобби. Он чувствовал себя одновременно опустошенным и переполненным яростью. Его рука сжала ручку кейса так сильно, что пластик затрещал.

Он проиграл битву. Но война была еще не закончена. Война за его место, за его право быть исключением. И если для победы в этой войне нужно было идти по головам, даже по голове самого старого друга… что ж. Значит, так тому и быть.

Он вышел на улицу. Осенний ветер ударил в лицо, но он его почти не почувствовал. В его голове уже строились новые планы, составлялись оправдания, искались виноватые. И главным виноватым, разумеется, был не он. Никогда он.

Роковая презентация закончилась. Но ее последствия – этот ледяной осколок в сердце дружбы, эта трещина в его профессиональной репутации – только начали свой путь. Адриан еще не знал, куда этот путь приведет. Но он был уверен в одном: назад дороги нет. Только вперед. Даже если идти придется в одиночестве, по разбитому стеклу собственного высокомерия.

Глава 5: Удар ниже пояса

Ночь после презентации была для Адриана не сном, а длительным, мучительным состоянием бодрствующего кошмара. Он лежал в темноте своего безупречного лофта, уставившись в потолок, и его мозг, лишенный способности отключиться, работал как перегретый процессор, обрабатывая один и тот же набор данных снова и снова.

Он прокручивал каждый момент встречи в «Вектор Капитал». Каждое слово, каждый взгляд, каждую паузу. Он искал ошибки не в себе, а в окружающих. Недостаточно эмоционально подал материал. Слишком мягко ответил на первый вопрос бухгалтера. Надо было давить сильнее, говорить громче, больше смотреть Ксении Львовне прямо в глаза. А Максим… черт бы его побрал. Он сидел как немой укор. Словно специально. Словно ждал момента, чтобы все испортить.

Адриан ворочался, сбрасывая с себя одеяло из тончайшей кашемировой шерсти, которое вдруг стало казаться ему невыносимо тяжелым и колючим. Он вставал, подходил к барной стойке, наливал виски – не дорогой ямайский ром, а что-то крепкое, простое, американский бурбон, – выпивал залпом, чувствуя, как огонь растекается по пищеводу, но не приносит облегчения. Затем он возвращался в постель, и цикл повторялся.

Под утро, когда за окном небо начало светлеть до оттенка грязного льда, его накрыла волна самооправдания, холодная и твердая, как панцирь. Я не виноват. Я боролся за лучшее будущее для компании. Я видел возможность там, где другие видели только риск. Да, я был резок. Но разве пророки бывали мягкими? Разве тех, кто меняет правила, когда-то понимали сразу? Нет. Их осуждали. А потом – возносили.

Он почти убедил себя в этом. Почти. Но где-то в самом низу, под этим панцирем, копошился червь сомнения. Он вспомнил не свое выступление, а спину Максима, уходящую в толпу на улице. Эту усталую, сломленную линию плеч. И голос Аркадия Петровича: «Ты похоронил доверие».

Когда в окно ударили первые лучи зимнего солнца, окрасив белые стены в болезненно-оранжевый цвет, Адриан понял, что спать он не будет. Он принял душ – ледяной, почти обжигающий, чтобы стереть с себя липкую пленку бессонной ночи. Он побрился с неестественной тщательностью, как будто от гладкости его кожи зависела судьба вселенной. Он надел свежую, идеально отглаженную белую рубашку и серый костюм от другого портного – более строгий, более консервативный, «кабинетный». Нужно выглядеть собранно. Серьезно. Как человек, который принял урок и готов работать дальше. Он даже выбрал галстук поскромнее.

По дороге в офис в салоне такси премиум-класса он проверял почту на телефоне с маниакальным упорством. Ничего от «Вектор Капитал». Ничего от Аркадия Петровича. Тишина была хуже крика. Она была непроницаемой стеной, за которой решалась его судьба.

Офис «Капитал Стратегий» в это утро показался ему каким-то чужим. Обычно он входил сюда, ощущая себя его неотъемлемой частью, будущим, ради которого все здесь и работало. Сегодня же зеркальные стены лифта отражали не уверенного визионера, а человека с тенью под глазами и слишком затянутым узлом галстука. Здравствуй, коллеги встречали его не привычными кивками и улыбками, а быстрыми, украдчивыми взглядами и мгновенно смолкающими разговорами. Новость разнеслась по офису со скоростью лесного пожара. Все знали. Все обсуждали. Все его уже судили.

Его собственный кабинет – небольшая, но с панорамным видом стеклянная клетка – казалась ему теперь не привилегией, а местом предварительного заключения. Он сел за стол, включил компьютер, но не мог заставить себя что-либо делать. Он просто смотрел на экран, где среди иконок ярким пятном выделялся тот самый файл «ПРОЕКТ: ИСКЛЮЧЕНИЕ». Он щелкнул по нему, открыл манифест, прочитал первые строчки: «Эра посредственности закончилась». Сегодня эти слова звучали горькой насмешкой. Посредственность, похоже, только укрепила свои позиции. А он, объявивший ей войну, сидел в своей стеклянной клетке, ожидая приговора.

В десять утра пришел звонок от личного секретаря Аркадия Петровича, женщины с ледяным голосом, которая, казалось, была сделана из того же материала, что и офисная мебель.

– Адриан Михайлович, Аркадий Петрович вас ждет в своем кабинете.

– Сейчас, – ответил он, и его собственный голос показался ему хриплым и чужим.

Он встал, поправил галстук, глубоко вдохнул. Соберись. Ты не виноват. Ты – прав. Ты боролся за общее дело. Нужно просто объяснить. Спокойно, аргументированно.

Но по мере того как он шел по длинному, устланному толстым серым ковром коридору к угловому кабинету управляющего партнера, уверенность таяла, как лед на раскаленной сковороде. Он проходил мимо открытых дверей переговоров, мимо кухни, и везде чувствовал на себе взгляды. Не враждебные. Не осуждающие даже. Скорее… изучающие. Как смотрят на интересный, но опасный эксперимент, который вот-вот выйдет из-под контроля.

Дверь в кабинет Аркадия Петровича была из массива темного дуба, тяжелая, внушительная. Адриан постучал.

– Войдите.

Голос за дверью был низким, лишенным интонаций.

Адриан вошел и на секунду замер. Кабинет был огромным, с двумя панорамными окнами, выходящими на разные стороны города. Но сегодня он казался меньше, воздух в нем – гуще и тяжелее. Аркадий Петрович сидел не за своим гигантским столом из мореного дуба, а в одном из кресел для гостей у низкого столика. Он не работал. Он ждал. Рядом на столике стояли два пустых фарфоровых блюдца и чашка с недопитким кофе. Вторая чашка, чистая, стояла напротив.

– Садись, – сказал Громов, не глядя на него, наблюдая, как за окном серая ворона устроилась на карнизе соседнего здания.

Адриан сел в кресло. Оно было глубоким и мягким, но сидеть в нем оказалось неудобно – оно засасывало, лишая позы устойчивости, заставляя сутулиться. Он выпрямился, пытаясь сохранить вид собранности.

Аркадий Петрович медленно, с видом человека, которому предстоит неприятная, но необходимая процедура, повернулся к нему. Его лицо было уставшим. Не от бессонной ночи – от лет. От груза решений, людей, денег, которые проходили через этот кабинет.

– «Вектор Капитал» отказался, – произнес он без предисловий. Слова упали в тишину кабинета, как камни в глубокий колодец. – Официальная причина: «неадекватная оценка рисков и непрофессиональная атмосфера в команде презентующих». Неофициально Ксения Львовна сказала мне по телефону, что им неинтересно иметь дело с компанией, где один аналитик публично третирует другого, вместо того чтобы работать с цифрами. Она назвала это «токсичным высокомерием».