Е. П. Ильин
Психология надежды. Оптимизм и пессимизм

Люди становятся пессимистами, если у них формируется убеждение в том, что от их активных действий ничего не зависит, что неприятные события в обществе происходят как бы сами по себе и изменить их течение невозможно. Например, в современной России, по данным социологов, 90 % взрослого населения считает, что не может влиять на решения, принимаемые властью (С. Г. Кара-Мурза, 2011). Отсюда отказ от голосования при выборе органов управления на всех уровнях, общественная пассивность и т. п.

Психологических исследований оптимизма и пессимизма до второй половины XX столетия практически не было. Исключением является, пожалуй, лишь изданная в конце XIX в. монография английского психолога Дж. Селли (1893), посвященная исследованию пессимизма, которая, впрочем, выполнена скорее не в психологическом, а философском ключе, да публикации Э. М. Каро (1883) и Н. Я. Грота (1884).

Отечественные психологи стали уделять внимание проблеме индивидуального оптимизма и пессимизма лишь несколько десятков лет спустя.

К 1960–1970 гг. в психологии были накоплены различные эмпирические данные, показывающие, что для большинства людей характерна позитивная тенденциозность, проявляющаяся в языке, памяти, мышлении. Например, люди используют больше позитивных слов, чем негативных, как при письме, так и в устной речи. При свободных воспоминаниях люди чаще вспоминают положительные события, чем отрицательные. Большинство людей оценивает себя позитивно, причем, как правило, существенно более позитивно, чем других. Эти факты убедительно свидетельствовали в пользу того, что оптимизм действительно выступает как неотъемлемая часть человеческой природы.

Эту идею наиболее ярко выразил антрополог Л. Тайгер в книге «Оптимизм: биология надежды» (Tiger, 1995). Он связывал проблему оптимизма с биологией и эволюцией вида homo sapiens и полагал, что оптимизм – это одна из наших наиболее адаптивных характеристик, приобретенных в ходе естественного отбора. Поскольку оптимизм предполагает размышление о будущем, он возникает тогда, когда люди начинают предвидеть.

Однако, когда люди начинают предвосхищать будущее, они могут представить себе ужасные события, в том числе и собственную смерть. В человеке должно было возникнуть нечто, что позволило бы противостоять страху перед такими событиями, который парализует волю человека, и этим нечто, по мнению Л. Тайгера, является оптимизм. Оптимизм в этом контексте выступает как врожденная, наследуемая характеристика, присущая всем людям в той или иной мере. Следующий вопрос, который естественно возникает в этой связи: какова природа оптимизма и пессимизма с точки зрения проблемы индивидуальных различий?

«Рассматривая оптимизм и пессимизм как индивидуально-психологические особенности в исторической перспективе, К. Петерсон отмечает, что на современные представления об этих явлениях оказали значительное влияние многие подходы и теории, среди которых наиболее важная роль принадлежит теории поля К. Левина и теории личностных конструктов Дж. Келли. Эти теории создали основу для современного понимания того, как ожидания – оптимистические или пессимистические – направляют человеческое поведение. Теория локуса контроля Дж. Роттера также способствовала развитию исследований личности в терминах атрибуций и ожиданий» (О. А. Сычев, 2008, с. 7–8).

С 2000 г. все большее внимание к надежде и оптимизму проявляют представители позитивной психологии (Carr, 2009; Scruton, 2010; Seligman, 2011).

Психологическое изучение индивидуального оптимизма и пессимизма сегодня актуально, поскольку они являются важными психологическими конструктами, тесно связанными с мотивацией достижения и настойчивостью, стрессом и совладающим поведением, депрессией, надеждой и многими другими психологическими явлениями. Исследование оптимизма и пессимизма с психологических позиций необходимо для решения целого ряда практических проблем: при профилактике депрессии и дистресса, при развитии мотивации достижения и настойчивости, осуществлении профориентации и профотбора, повышении школьной успеваемости и др. Исследованиями психологов-когнитивистов было доказано, что стили объяснения причин поступков – как положительных, так и отрицательных – являются неотъемлемой частью процесса мотивации и оказывают огромное влияние на результаты человеческой деятельности.

Раздел первый
Надежда

Глава 1
Представления о надежде

1.1. Обыденные представления о надежде и ее роли

Люди в своих разговорах вместо слова «надеяться» часто используют слово «рассчитывать» («рассчитываю получить хорошую работу… отметку… добиться успеха» и т. п.). Однако при проведении социологических и психологических опросов специалисты предпочитают использовать слова «надеяться», «надежда».

И. С. Мансурова (2008) выявила, что большинство респондентов относятся к надежде позитивно и определяют ее как «чувство», «шанс», «ожидание исполнения мечты, перемен к лучшему». Около 70 % опрошенных отождествляют надежду с жизнью, придают ей значение «внутреннего стержня», смысла жизни; 10,5 % респондентов считают, что надежда – это «последняя тонкая ниточка», это то, что «у человека можно забрать последним». По мнению респондентов, надежда сопряжена с наличием препятствия на пути к цели, с кризисной жизненной ситуацией, поэтому для 25,9 % респондентов надежда предстает в качестве стимула к действию. Около 30 % участников исследования включают в представление о надежде амбивалентные функции: «иногда надежда помогает выжить, а иногда только делает больнее, не давая сделать рывок вперед». Они противопоставляют надежде «принятие ответственности за свою жизнь», «знание», «разум», «рациональное мышление».

 
Мы знать не знаем и не помним,
Пока не встретимся с бедой,
Что весь наш мир, такой огромный,
Висит на ниточке одной.
 
 
Она надеждою зовется,
И верить хочется, так верить хочется,
Что эта нить не оборвется,
И жизнь не кончится, не кончится.
 
 
В часы, когда все бесполезно
И смысла нет на свете жить,
Над черной бездной, жуткой бездной,
Нас держит тоненькая нить.
 
 
Она надеждою зовется,
И верить хочется, так верить хочется,
Что эта нить не оборвется,
И жизнь не кончится, не кончится.
 
 
О ней почти не помним летом,
Но стоит вьюге закружить,
Не то что дня без нити этой,
Но и минуты не прожить.
 
 
Она надеждою зовется,
И верить хочется, так верить хочется,
Что эта нить не оборвется,
И жизнь не кончится, не кончится.
 

Леонид Дербенев

И. С. Мансурова пишет, что обыденные представления о надежде включают ее определения как состояния ожидания, отношения к жизни. В представлениях о надежде центральное место занимают эмоционально-оценочная, когнитивная функции надежды в жизни человека и указания на сферы и «объекты» надежды, ведущими среди которых выступают отношения в межличностной и деловой сферах.

Отношение к надежде^[4] в народных высказываниях двойственное. С одной стороны – «Где жизнь, там и надежда», «Без надежды – что без одежды: и в теплую погоду замерзнешь», а с другой стороны – «Из одной надежды не сшить одежды».

Надежда и обреченность безнадеги

Надежда дает нам предвкушение радости и «света в конце туннеля». Надежда укрепляет двойственность нашего существования, в которой мы носимся, словно белки в колесе сансары в погоне от худшего к лучшему, от боли к счастью, от неудач к счастливой жизни. Надежда – древний наркотик, на который подсажено все человечество. Когда блаженная доза надежды себя исчерпывает, приходит ломка в лице безнадеги и обреченности. Потеряв надежду, мы пребываем в страшной подвешенности без опор, словно рухнули в бездну, из которой нет спасения. На фоне беспросветной безнадеги, когда кажется, что терять больше нечего, в какой-то момент приходит отрешенность и спокойствие. В это время стена безнадеги чуть трескается, и сквозь тонкую брешь начинает пробиваться свет недвойственности, намек на холодное, безусловное счастье просветления. Но если безнадега не была тотальной и всеохватывающей, эта космическая промежность захлопывается, безнадега и обреченность растворяются, и снова приходит она. И каждый раз мы цепляемся за надежду, словно за нить спасения в безусловном хаосе бесконечности. Она дает нам «силы», смыслы и стимулы жить, действовать и развиваться. Полагаю, этот мудрый психический механизм является одним из основных способов, которыми природа эволюционирует в наших человеческих телах.

Каждый день, каждый час, каждое мгновение мы живем надеждой на лучшее. Мы всю свою жизнь бежим за горизонт счастья, который отдаляется от нас с той же скоростью, с которой мы к нему «приближаемся». Этот бег на месте продолжается до тех пор, пока мы на что-то надеемся. Такова наша человеческая природа – жить ради несуществующего будущего. Надежда придает нам сил для такой беготни, но отбирает у нас нашу холодную истину.

Человек может не замечать этой непрерывной надежды на «завтра», как рыба не замечает воды. Надежда – это воздух личности, без которого она существовать не может. Личность питается надеждами и подает «надежды», когда их вкус кажется особенно питательным.

 

Мы живем в грезах, непрерывно надеясь, что вот-вот найдем выход из душной комнаты текущей жизненной ситуации. В какой-то момент мы находим этот выход, и пять минут радуемся «свободе». Затем снова приходит надежда, и мы вдруг обнаруживаем, что вошли в очередную душную комнату, в которой правит очередная двойственность надежды и обреченности.

Все достижения, все наши интересы, новые обретения, ожидания, покупки, все-все продиктовано надеждой на лучшее. Мы верим, что после очередной покупки и после очередного достижения, наконец, начнем жить, и жить будем хорошо. Это голос надежды, бесплодные обещания счастья, которое все никак не наступит, потому что в надежде всегда был лишь намек на счастье, но самого счастья в надежде никогда не было и не будет.

Надеясь на что-то, мы в очередной раз тянем за нить надежды клубок отчаяния, распутав который, вместо обещанного счастья обнаруживаем безнадегу. После этого наступает пауза, ожидание, которое «смерти подобно». И эта пауза длится до тех пор, пока мы в стотысячный раз не хватаемся за очередной клубок надежды. Успешные люди в нашем обществе – это мастера по нахождению таких вот клубков надежды в больших количествах. Они способны распутывать множество таких клубков одновременно. В этом есть свой смысл. Когда очередной клубок распознается как пустышка, отчаяние и безнадега компенсируются теми клубками надежды, что еще не распутаны. Они придают жизни смысл. Таков «срединный» путь успешного человека.

В своей сущности надежда – просто переживание, которое мы воспринимаем как семя, зародыш счастья. Мы быстро привязываемся к надежде, и когда она кончается, испытываем ломку. И безнадегу, и надежду мы в равной степени проецируем на свою жизнь как «реальные» события, забывая, что это лишь переживания. Это добровольный самообман. Мы начинаем думать и верить, что наша надежда – это какое-то реальное событие, которое с нами случится само собою. Порой мы словно не понимаем, что события нашей жизни зависят вовсе не от надежды и безнадеги, а от наших «реальных» действий.

Порой надежда становится отличным способом избавить себя от реальных действий и перемен. Если появилась надежда на лучшую жизнь, если вы ощущаете ее сладкий вкус, зачем еще что-то делать? Красивые мечты и разговоры о лучшей жизни становятся превосходным суррогатом этой самой красивой и лучшей жизни. Немного помечтал, погрезил и чувствуешь удовлетворение! На сегодня «дело» сделано. А реальные перемены, зачем они? Это слишком сложно и опасно. Переходя к делу, можно почувствовать себя неудачником. Гораздо проще оставить все как есть и продолжать надеяться. И так может продолжаться, пока не станет поздно, пока здоровье не иссякнет и стены не покроются зеленым мхом.

Порой, надеясь на лучшую жизнь, на самом деле мы ничего менять не хотим. Просто мы очень любим надеяться, мы любим надежду, верим в нее. Нам нравится думать о переменах, о новой жизни. А делать что-то для этих перемен при этом совершенно не обязательно.

Если вы считаете, что это не про вас, и ваши надежды подкрепляются реальными действиями, здесь легко себя проверить. Можно составить план действий, расписанный по дням, хотя бы на одну неделю. Если вы не составляете план либо если план составлен, но вы ему не следуете, значит, ваша надежда стала замечательным суррогатом реальных перемен, значит, вы, как и большая часть человечества, живете в иллюзорном будущем, не замечая жизни.

И какие бы усовершенствования мы в себе в конечном итоге ни планировали и ни производили, все они продиктованы надеждой на светлое будущее. А светлое будущее все никак не наступит. Будущее так и остается где-то в будущем, а мы живем в непрерывном «сейчас», защищаясь от истины надеждой на красивую ложь возможного будущего.

Истина настоящего момента чрезвычайно опасна для всех наших надежд. Эта истина – наш экзистенциальный страх смерти, страх личности раствориться без остатка в безусловной жизни без опор и ограничений. И чтобы избежать этого просветляющего растворения, мы цепляемся за надежду.

Возможно, в этом месте кто-то уже начал подумывать об избавлении от надежды. И это – и это ее голос! Надежда диктует нам этот странный самообман. Надеяться на избавление от надежды ради лучшей жизни равносильно желанию избавиться от всех желаний, равносильно самоубийству с целью как-то «поправить» свою жизнь. Это погоня от себя с целью догнать себя же. Никто на самом деле искренне надежду убивать не хочет. А если считает, что говорит об убийстве надежды искренне, то скорей всего не понимает, о чем говорит.

На что же тогда вообще надеяться? Никаких ответов здесь не было и не будет. Мы живем в мире надежды. Здесь все происходит по таким законам. Все мы неуклонно движемся по направлению к выходу из двойственности надежды и безнадеги, попутно впадая во все возможные крайности, чтобы, пресытившись ими, «выход» из этих крайностей перестал восприниматься как фатальная, неизбежная безвыходность. А в целом, здесь, в этой жизни, все очень даже ничего. Это говорит голос надежды.

Саторин И. [http://progressman.ru/2011/10/hope]

1.2. Научные воззрения на сущность надежды

Среди ученых нет согласия как в самом понимании надежды, так и в понимании ее роли. В зарубежной психологии «надежда» понимается по-разному в зависимости от теоретической перспективы. Для поведенческих психологов надежда – это способность действовать ради достижения блага (Kwon, 2002; Stotland, 1969); для экзистенциалистов надежда – это элемент жизни, зависимость выраженности надежды от определенных жизненных событий (Averill, 1990; Chau-Kiu Cheung, 1996; Kapci, 1998; Lester, 2001; Nurmi Jari-Erik, 1989; Staats, 1991); для когнитивистов – это позитивное осознанное ожидание наступления желаемых событий (Averill, 1990). Так, Р. Снайдер (Snyder, 1994) определяет надежду как способность формулировать цели, развивать стратегии их достижения, а также инициировать и поддерживать мотивацию для использования этих стратегий.

Отечественные философы, психологи и психотерапевты тоже интерпретируют надежду по-разному: то как ценностную ориентацию (Г. В. Дьяконов, 2004), то как состояние (А. А. Горбатков, 1999). По мнению Е. С. Кононовой (2010), универсальный смысл понятия надежды заложен в ожидании, которое раскрывается через человеческие потребности «я хочу» и «я могу».

Известный исследователь Брен Браун <…> перефразировал подход Снайдера, определяя надежду как способ мышления, или когнитивный процесс. Человек, по словам Брауна, имеет надежду, когда: у него есть способность ставить перед собой реальные цели (я точно знаю, чего хочу); он может выяснить, что нужно делать для достижения своей цели, какие он должен предпринимать шаги навстречу ей, включая способность оставаться гибким и не исключать альтернативных возможностей (я знаю, как мне добиться этого; я буду настойчив; я могу преодолеть неудачу и попытаться снова); человек верит в себя и свои силы (я смогу справиться с этим!).

«Мне импонирует определение Снайдера касательно надежды в качестве способа мышления, нежели эмоции, – пишет Элана. – Это означает, что надежда – это нечто, что люди могут развивать и совершенствовать, а не просто настраивать свой мозг быть позитивным. Такой подход кажется для меня очень важным, когда я работаю над способами предотвращения случаев суицида. Так как безнадежность – это одна из основных причин суицида, путь к развитию надежды у человека может быть важным шагом в том, чтобы избежать негативных последствий. Подход Снайдера дает возможность изменить свое мировоззрение людям, которые склонны к суицидальным мыслям и негативным прогнозам на будущее.

Давайте посмотрим на несколько упрощенных способов направить свое мышление в более оптимистическое русло.

«У меня ничего не выходит» – способ черно-белого мышления: «У меня не получается быть на высоте в карьере, но я очень хороший и надежный друг. Я собираюсь сконцентрироваться на взаимоотношениях с другими людьми и на том, чтобы быть самым лучшим другом» (я точно знаю, чего хочу).

«У меня нет никакого контроля над собственной жизнью» – внешний локус контроля: «Я собираюсь посоветоваться со своими друзьями и попытаться выяснить с их помощью, чего я могу добиться в своей карьере и какие задачи будут мне под силу. Я также подумаю, как я могу использовать свои навыки построения взаимоотношений в своей работе и в карьере» (я знаю, как мне добиться этого; я буду настойчив; я могу преодолеть неудачу и попытаться снова).

«Все кажется таким безнадежным и напрасным» – безнадежность: «Я знаю, что потребуется время, но я верю, что буду успешен, если справлюсь с этими трудностями» (я смогу справиться с этим!).

Таким образом, мы видим, что надежда – это не просто чувство, неподвластное нам, а прежде всего наше умение позитивно мыслить в критических, и, казалось бы, безнадежных ситуациях. Это дает нам возможность взглянуть на реальные вещи по-иному, с оптимистической точки зрения. На самом деле, это достаточно тяжело и требует определенных усилий от человека, прежде всего, взять себя в руки и собраться с мыслями, ведь куда проще разочароваться и опустить руки.

Э. П. Сандлер (Elana Premack Sandler, L. C. S.W., M. P.H in Promoting Hope, Preventing Suicide, 2012)

Согласно мнению Э. Фромма (1993), надежда – это состояние бытия, внутренняя готовность к напряженной активности. Она отличается от пассивных ожиданий, а также от форсирования событий, которые невозможны. Надежда тесно связана с верой, понимаемой как убеждение, что существует много реальных возможностей, которые необходимо вовремя обнаружить. Стойкость является необходимым атрибутом надежды. Крах надежды может приводить к деструктивному поведению.

При сильно выраженной потребности надежда может сохраняться и при отсутствии обосновывающих ее условий (в расчете на случай, везение, удачу).

Что не является надеждой

Надежда является решающим элементом любой попытки внести в социальную жизнь изменения, оживить ее, осознавать и объяснять ее. Однако природа надежды нередко понимается превратно, и вследствие этого за надежду принимают установки, ничего общего с ней не имеющие и даже противоположные.

Что означает «надеяться»? Означает ли это, как многие полагают, иметь желания и мечты? Будь это так, то тех, кто стремится иметь больше дорогих машин, домов и электробытовых приборов, можно было бы назвать людьми надежды. Но это неверно, эти люди стремятся больше потреблять, их устремления нельзя назвать надеждой.

Можно ли назвать надеждой то положение вещей, когда целью является не вещь, но большая полнота жизни, освобождение от вечной тоски; или, говоря языком теологии, спасение; или, говоря языком политики, революция? В самом деле, этот вид ожидания может быть надеждой; но может и не быть, если он сопровождается пассивностью «ожидания» – тогда надежда превращается по сути в предлог для покорности, в чистую идеологию.

Кафка превосходно описал этот вид подчиненного и пассивного ожидания в романе «Процесс». Человек подходит к ведущим на небеса вратам (права) и просит у привратника разрешения ему войти. Привратник отвечает, что в данный момент не может этого сделать. И хотя дверь, ведущая к правам, открыта, человек решает подождать разрешения. Он садится и ждет – днями, годами. Время от времени он спрашивает, можно ли ему войти, но ему неизменно отвечают, что пока нельзя. Все эти долгие годы человек почти непрерывно изучает привратника и узнает даже блох на его меховом воротнике. В конце концов, состарившись, он чувствует приближение смерти. Впервые он задает вопрос: «Как получилось, что за все эти годы никто, кроме меня, не пришел за разрешением войти?» Привратник отвечает: «Разрешение войти в эту дверь мог получить только ты, поскольку эта дверь предназначалась для тебя. А теперь я собираюсь ее закрыть».

Старик слишком стар, чтобы понять смысл этих слов, а возможно, он не понял бы его и в молодости. Последнее слово всегда остается за бюрократами; если они говорят «нет», войти нельзя. Если бы его надежда не была пассивным ожиданием, он вошел бы в эту дверь, и его решимость пренебречь запретом бюрократов стала бы актом освобождения, который привел бы его в сияющий дворец. Многие люди подобны старику Кафки. Они питают надежду, но им не дано действовать по велению сердца, и пока бюрократы не дадут им зеленый свет, они ждут и ждут.

Этот вид пассивного ожидания тесно связан с распространенной формой надежды, которую можно определить как надежду на время. Время и будущее становятся центральными категориями этого вида надежды. То, что ожидается, должно случиться не теперь, а только в следующий момент, на следующий день, в следующем году или в ином мире, если не верить, что надежда может реализоваться в этом мире. За этой верой стоит преклонение перед «будущим», «историей» и «будущими поколениями», начало которому было положено во время Французской революции такими людьми, как Робеспьер, который поклонялся будущему как божеству: я бездействую, я остаюсь пассивным, потому что я бессильное ничто; но будущее, проекция во времени, осуществит то, что я не в силах осуществить. Это преклонение перед будущим, являющееся одним из аспектов преклонения современного буржуазного мышления перед «прогрессом», на самом деле является отчуждением надежды. Вместо моего действия или становления нечто осуществляется без моего участия идолами, будущим и будущими поколениями.

 

В то время как пассивное ожидание является завуалированной формой безнадежности и бессилия, существует иная форма безнадежности и отчаяния, которая принимает прямо противоположную форму, – фальшивого фразерства и авантюризма, пренебрегающего реальностью и форсирующего то, чего нельзя форсировать. Такова позиция лжемессий и лидеров путчей, презирающих тех, кто при иных обстоятельствах выбирает поражение, а не смерть. В наши дни безнадежность и нигилизм под маской псевдорадикализма нередко встречаются среди самых убежденных представителей молодого поколения. Их смелость и преданность идее могут привлекать, но отсутствие реализма, правильного выбора стратегии, а иногда и недостаток любви к жизни лишают их взгляды убедительности.

Парадокс и природа надежды

Надежда парадоксальна. Это не пассивное ожидание и не форсирование событий, которые не могут произойти в реальности. Она подобна затаившемуся тигру, который прыгает лишь тогда, когда для этого настал момент. Это не усталый реформизм и не псевдорадикальный авантюризм. Надеяться – значит в каждый момент быть готовым к тому, что еще не родилось, и при этом не отчаиваться, если этого не произойдет при нашей жизни. Нет смысла возлагать надежду на то, что уже существует, или на то, чего не может быть. Люди, утратившие надежду, успокаиваются, пребывая либо в комфорте, либо в отчаянии, те же, у кого надежда сильна, видят и заботливо взращивают все признаки новой жизни, они готовы в любой момент помочь рождению того, что готово появиться на свет.

Одним из главных заблуждений по поводу надежды является нежелание проводить различие между сознательной и бессознательной надеждой. Разумеется, эта ошибка свойственна многим проявлениям нашего эмоционального опыта – таким, как счастье, страх, подавленность, тоска и ненависть. <…>

Многие люди полны сознанием надежды, а подсознательно испытывают безнадежность, и лишь немногие могут похвастаться обратным. При исследовании надежды и безнадежности важно не то, что люди думают о своих чувствах, а то, что они в действительности чувствуют. Это можно узнать не столько по их словам и речи, сколько по выражению лица, походке, способности реагировать с интересом на что-либо находящееся перед их глазами, по отсутствию фанатизма, которое проявляется в способности выслушивать разумные аргументы. <…>

Можно сказать еще больше о том, чем надежда не является, но будем двигаться вперед и постараемся ответить на вопрос, что такое надежда. Можно ли описать ее словами или же обрисовать ее можно только с помощью стихов, песен, жестов, выражения лица или в поступке?

Как и в случае с другими человеческими переживаниями, слова бессильны описать это переживание. В действительности, слова, как правило, делают противоположное: они затемняют, расчленяют, убивают. Слишком часто в процессе разговора о любви, ненависти или надежде человек теряет связь с тем, о чем предполагалось говорить. Поэзия, музыка и другие формы искусства гораздо лучше приспособлены для описания человеческих переживаний, потому что они точнее передают их, избегая обобщений и неопределенности избитых штампов, которыми пользуются для адекватной репрезентации человеческих переживаний. <…>

Я должен попросить читателя потрудиться вместе со мной и не ждать, что я дам ему ответ на вопрос о том, что такое надежда. Я должен попросить его мобилизовать свой собственный опыт, чтобы сделать наш диалог возможным.

Надежда – это состояние бытия. Это внутренняя готовность, готовность к напряженной, нерастраченной активности. <…>

Надежда – это психическое состояние, сопутствующее жизни и развитию. Если дерево, растущее в тени, тянется к солнцу, мы не говорим, что оно «надеется» в том же смысле, в котором надеется человек, поскольку надежда человека связана с чувствами и мыслями, которых нет у дерева. И все же не было бы неверным сказать, что дерево надеется на солнечный свет и выражает эту надежду тем, что тянется к солнцу. Не так ли происходит и с рождающимся ребенком? Хотя он этого, возможно, не осознает, в его активности выражается надежда на рождение и самостоятельное дыхание. Разве грудной ребенок не надеется на грудь матери? Разве младенец не надеется на то, что встанет на ноги и научится ходить? Разве больной не надеется выздороветь, заключенный – освободиться, а голодный – насытиться? Разве мы, засыпая, не надеемся проснуться завтра?

Э. Фромм

Е. Н. Осин и Е. А. Орел (2012) показали, что надежда положительно коррелирует с жизнестойкостью (r – 0,61), позитивным прошлым (r – 0,27) и будущим (r – 0,27) и отрицательно с негативным прошлым (r —0,35) и фаталистическим настоящим (r —0,22).

Следует подчеркнуть, что для представителей экзистенциалистов надежда непременно связана с активностью личности. «Надежда лишь в действиях», – пишет Ж.-П. Сартр (1989). Надежда в представлениях философов этого направления выполняет функцию не просто морали веры, но морали решимости и действия, направленного на достижение важного и труднодоступного блага.

Понятие «надежды» определяется разными способами. Ряд исследователей трактует надежду как чувство возможного, другие – как ожидание успеха, позитивного результата. Для некоторых она предстает в качестве мотивационного состояния или когнитивного процесса. Исследователи, заинтересованные в изучении устойчивых черт или склонностей личности, считают, что надежда является личностной диспозицией, аттитюдом. Поведенчески ориентированные авторы сосредоточивают свои усилия на тех ее аспектах, которые выражают готовность индивида действовать. Для экзистенциалистского направления надежда представляет собой, прежде всего, элемент жизненной структуры или состояние бытия. Подобная суженная трактовка понятия вполне объяснима и даже оправданна. Ведь каждый автор изучает какой-то конкретный аспект надежды и вынужден решать ограниченный круг исследовательских задач. Однако узкая интерпретация явления, способствуя решению отдельной научной проблемы, зачастую вовсе не затрагивает иные его аспекты. Разные подходы сосуществуют, нисколько не соприкасаясь и не обогащаясь взаимно результатами поисков.

Муздыбаев К. (1999, с. 18)

 
Надежда – это ежели кто-то верит,
Что земля это не сон, а живое тело,
И что зренье, прикосновенье и слух не лгут.
А вещи, все, которые знал я прежде,
Похожи на сад, когда ты стоишь в воротах.
Туда не войти. Но все это там – точно.
Если бы мы умнее и лучше смотрели,
Мы бы увидели в этом саду мировом
Новый цветок и множество новых звезд.
Кое-кто говорит, что это только обман
Зрения – нет ничего, все это нам только кажется.
Но именно эти люди живут без надежды,
Думая, что когда человек обернется,
Мир за его спиной быть перестанет,
как будто его украли.
 

Чеслав Милош

В Словаре С. И. Ожегова надежда определяется как ожидание, уверенность в осуществлении чего-то радостного, благоприятного. По сути такое же определение дается и в «Словаре современного русского литературного языка»: надежда – это ожидание чего-нибудь благоприятного, в сочетании с уверенностью в его осуществлении (с. 142). К. Муздыбаев (1999а) выделяет в этом определении три признака надежды: «1) то, что она является состоянием ожидания; 2) объект надежды всегда некое благо или что-то позитивное; 3) в самой надежде заложена уверенность достижения или получения данного блага» (с. 19). То, что надежда является состоянием ожидания человеком какого-то блага для себя, чего-то позитивного, сомнений не вызывает. Сомнение возникает по поводу связи надежды с уверенностью. В Словаре русского языка С. И. Ожегова уверенность определяется как твердая вера в кого или во что-нибудь. Но разве в надежде это так? Почему надежда часто связана с напряженным ожиданием? Потому что мы сомневаемся в достижении желаемого; если сомнение в исходе ситуации устраняется, то надежда переходит в уверенность. Надежда отражает предвосхищаемую вероятность его реального осуществления (от 0 до 1). Надежда формируется вследствие познания причин, обусловливающих ожидаемые события, или на основе субъективного эмоционального опыта, накопленного в сходных ситуациях в прошлом. Поэтому для Стотланда (Stotland, 1969) надежда – это позитивное ожидание того, что вероятность осуществления цели выше нуля. Именно уровень воспринимаемой вероятности достижения цели определяет эмоциональное состояние человека и прилагаемые им усилия.