Е. П. Ильин
Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки
3.5. И. М. Сеченов и И. П. Павлов
Известно, что И. П. Павлов с энтузиазмом воспринял идеи И. М. Сеченова, изложенные им в «Рефлексах головного мозга». В наше время Павлов считается последователем Сеченова, и это действительно так. Но при этом мало или почти совсем не говорится о том, что было утрачено Павловым, по сравнению с теми представлениями, которые были у Сеченова. И это понятно, потому что такое сопоставление взглядов Сеченова и Павлова оказывается не в пользу последнего.
Мы все хорошо знаем, как было воспринято наследие И. М. Сеченова И. П. Павловым и его многочисленными учениками. Павловская школа во многом как бы опосредует связь времен – отношения, существующие между ними, прозрениями, мечтаниями Сеченова, с одной стороны, и физиологическими концепциями современности – с другой. Влияние идей Сеченова доходит до нас, как бы преломляясь сквозь призму павловских представлений, теоретических и методических установок и традиций. Поэтому во многих случаях, говоря об истоках, мы имеем дело фактически со сложнейшим переплетением идей, в котором выделить то, что связано непосредственно с Сеченовым, не так просто, да и вряд так уж всегда необходимо. Идеи Сеченова и Павлова переплелись так тесно, что образовалось единство физиологических представлений, единая, если можно так выразиться, философия физиологии.
[Шмидт, Бассин, 1980, с. 321].
Если Иван Михайлович говорил о психике животных и необходимости ее изучения, чтобы выяснить генезис происхождения психической деятельности у человека, то Иван Петрович начисто отрицал зоопсихологию как науку. Сеченов рассматривал волю как один из механизмов управления поведением человека, Павлов же вообще не касался этого вопроса. И. П. Павлов преобразовал в теоретическом плане выученные (произвольные), по Сеченову, поведенческие реакции в условные рефлексы, однако при этом выбросил психическую «середину» рефлекса, о которой так много рассуждал Сеченов, заменив ее понятием «временной связи». Правда, Павлов писал, что «временная связь есть универсальнейшее физиологическое явление в животном мире и в нас самих. А вместе с тем оно же и психическое» [1951, с. 325]. Однако в тех временных связях, которые Павлов изучал у собак, психическое свелось только к восприятию условного сигнала. Поэтому нельзя согласиться с делаемым из этого высказывания Павлова утверждением, что «таким образом, ответ Павлова на вопрос о природе условного рефлекса достаточно точен: условный рефлекс является в такой же степени физиологическим актом, как и психическим» [Ярошевский, 1958, с. 19].
Методологическая общность их [Сеченова и Павлова. – Е. И.] учений состояла в том, что центральным понятием для них явилось понятие рефлекса головного мозга – у Сеченова – или условного рефлекса – у Павлова, как явления одновременно и физиологического, и психического. Павловская физиология по своему замыслу никак не была физиологией, обособленной от психологии (имеется в виду материалистическая психология). Свою первоначальную задачу Павлов определил как попытку «найти такое элементарное психическое явление, которое… могло бы считаться вместе с тем и чисто [выделено мною. – Е. И.] физиологическим явлением…» (Полное собр. соч. М.: Наука, 1951. Т. 3, кн. 2. С. 322). Выбор условного рефлекса в качестве объекта исследования решал эту задачу. Этот исходный объект стал у Павлова предметом физиологического анализа, хотя он заключал в себе психические компоненты. При принципиальной общности установок Сеченова и Павлова по вопросу о рефлекторной деятельности мозга как деятельности психической и физиологической павловское учение своим предметом имело физиологию головного мозга. Психологического анализа рефлекторной деятельности Павлов касался лишь в той мере, в какой это было нужно для его суждений о физиологии мозга. Союз физиологии с психологией он считал необходимым в интересах не только психологии, но и самой физиологии высшей нервной деятельности, однако сам строго держался границ физиологического исследования и много раз подчеркивал, что остается на точке зрения физиолога.
[Будилова, 1980, с. 450].
Следует также иметь в виду, что понятие «временная связь» не синонимично понятию «условный рефлекс», это только середина рефлекса[17].
Таким образом, следует признать, что у Сеченова был скорее психофизиологический подход к рассмотрению поведения человека и животных, у Павлова – только физиологический, несмотря на желание некоторых современных психологов (см., например, врезки с выдержками из работ Е. А. Будиловой и М. Г. Ярошевского) убедить научное сообщество в том, что этот подход одновременно является и психологическим.
Оценка всех высказываний И. П. Павлова, вне зависимости от того, правильны ли они или нет, как диалектико-материалистических побудила некоторых психологов принять не только павловское учение о высшей нервной деятельности, создавшее прочный естественнонаучный фундамент для перестройки психологии на научных началах, но и павловское представление о предмете психологии.
Это представление принимает, в частности, Е. И. Бойко, по мнению которого позиция, занятая Павловым в вопросе о соотношении физиологии и психологии, по сравнению с позицией Сеченова, «оказалась более осторожной и дальновидной». На наш взгляд, более дальновидной в понимании предмета психологии оказалась именно позиция Сеченова. Бойко видит преимущество Павлова в том, что он считал психологию и физиологию, хотя и смежными, но различными науками. Мнение, будто Сеченов придерживался другой точки зрения, основано на недоразумении. Сеченов действительно ратовал за передачу всего дела психологии в руки физиологов, но смысл его предложения состоял вовсе не в том, чтобы отвергнуть психологию как науку, имеющую право на самостоятельное существование (так, кстати, стремились представить сеченовскую программу ее противники из идеалистического лагеря). В годы, когда Сеченов искал ответ на вопрос о том, кому и как разрабатывать психологию, эта наука в качестве самостоятельной отрасли знания делала первые робкие шаги, и психологов по профессии еще не существовало. Кавелин предложил черпать кадры психологов из числа «гуманитаров», т. е. представителей общественных наук, в которых тогда господствовал идеализм, Сеченов – из числа физиологов, т. е. исследователей, придерживающихся стихийно-материалистической, естественнонаучной методологии.
При этом психологию Сеченов считал не придатком к физиологии, а ее «родной сестрой». Стало быть, в данном пункте нет никаких расхождений между сеченовским подходом и павловским… Психология, по Сеченову, должна быть передана физиологам, поскольку они вооружены рефлекторным принципом – мощным орудием анализа не только физиологических, но и психологических факторов. Специфика последних не исчезает при применении к ним этого орудия, но, напротив, впервые обнаруживается в ее подлинной реальности, ибо психическое рефлекторно по своей природе…
[Ярошевский, 1958, с. 75].
Глава 4. Стремление психологов конца XIX – начала XX века к объективному изучению поведения
Ратуя за объективное, т. е. с помощью эксперимента, изучение психических явлений и поведения, Павлов в то же время не замечает развивающееся полным ходом на Западе и в России эмпирическое (экспериментальное) направление в психологии, которое тоже противопоставляло себя интроспективной психологии.
…Резко отрицательное отношение Павлова к психологии как науке, особенно к так называемой зоопсихологии, сохранилось без существенных перемен надолго, хотя в психологии происходили значительные перемены… Еще в 90-х годах XIX в. в сравнительной психологии наряду с традиционной в те времена ненаучной и бесплодной интроспективной зоопсихологией появилось и довольно быстро выросло материалистическое в основном течение, стремившееся исследовать поведение животных возможно более объективными приемами и интерпретировать полученные факты в строго научном плане, в точных терминах и понятиях (Леббок, Торндайк, Лёб, Бер, Бете, Икскюль и др.)… Имеется достаточное основание считать, что в начальном периоде своих исследований по физиологии большого мозга Павлов даже не знал об этом течении в психологии. Узнав о нем позже, Павлов не преминул отдать его инициаторам дань уважения и оценить их работу по достоинству.
[Асратян, 1974, с. 182].
Никакая наука не водила человека больше за нос и не выдавала свои измышления за действительность, чем психология.
(Л. Фейербах).
4.1. От ментализма к функционализму
Внедрение в научную психологию физиологии, обладавшей объективными методами исследования, было неизбежным процессом. Уж очень много фантастического было в субъективной психологии, особенно в ее антропоморфическом направлении, даже в конце XIX – начале XX века. Как писал В. М. Бехтерев, «субъективизм, обращаясь к самопознаванию, находит в человеке те или другие наклонности и, не оценивая истинного их происхождения за отсутствием объективного анализа, приписывает им метафизическое и даже трансцендентное происхождение…» [1928, с. 15].
…Антропологическая точка зрения из философии проникла и в науку, благодаря чему даже некоторые из позднейших авторов (Геккель, Ле-Дантек, Петри и др.) находят психическое, следовательно сознательное, не только у животных, включая и низшие их типы, но и у растений и даже у всякой клетки (клеточное сознание), доводя свой анализ в этом отношении даже до атомов (так называемые атомные души). Даже и сложные проявления сознательной деятельности в форме патриотизма, сознания долга, чувства собственности, эстетики, любви и т. д. такие авторы, как Вундт, Эспинас и др., приписывают муравьям, пчелам, термитам, паукам и т. п. Таким образом, сознание как субъективное явление даже выдающимися научными деятелями распространяется на всю живую природу и даже на неодушевленный мир.
То же самое имеет место и по отношению к внутреннему миру младенца. Посмотрите, как субъективисты создают свои научные положения о развитии «я» ребенка… (У. Мак-Дауголл. Основные проблемы соц. психологии).
Вряд ли можно сомневаться, что здесь… творческая фантазия выдается за науку, ибо дело идет о первых часах и днях жизни ребенка, субъективный мир которого самонаблюдению, хотя бы и посредственному, не доступен и не подлежит. Такими и подобными фикциями полна субъективная психология, как и зоопсихология.
Особенно поучительные и удивительные в своем роде места в этом отношении можно найти между прочим в книге проф. И. Сикорского «Всеобщая психология» (Киев, 1901). Возьмем для примера описание душевных чувств быка (с. 333): «Каким бы банальным ни показалось наблюдателю это четвероногое животное, не лишен глубоко психологического интереса тот факт, что с этим животным впервые начинается в зоологическом ряду чувство благоговения… Чувство благоговения можно наблюдать у рогатого скота на бойне».
[Бехтерев, 1928, с. 10–12].
Развитие физиологами взглядов о рефлекторной работе мозга не могло не затронуть и психологию, тем более что к началу XX века в психологии стал намечаться переход от ментализма (понимания в качестве предмета психологии сознания) к бихевиоризму (принятие за предмет психологии поведения). Хьюго Мюнстерберг, ученик В. Вундта, на основании учения о рефлексе (мозг порождает поведение, просто-напросто связывая нервы, приносящие раздражители, с нервами, уносящими ответную реакцию), стал отрицать, вопреки взглядам своего учителя, роль сознания в управлении поведением. Сознание и связанное с ним понятие «воля», исходя из представления о поведении как «стимул – физиологический процесс – реакция», оказались ненужными. «Для сохранения индивида явно не имеет никакого значения, сопровождается ли целенаправленное движение содержанием сознания или нет», – писал Мюнстерберг [цит. по: Лихи, 2003, с. 228].
Он разработал моторную теорию сознания, которую можно продемонстрировать схемой:
Содержание сознания определяется внешними стимулами и нашим внешним поведением, а также периферическими изменения в эффекторах (мышцах и железах), вызванных физиологическими процессами, связанных со стимулом и ответом.
По Мюнстербергу, сознание лишь наблюдает за миром и ответными действиями тела, ложно полагая, что оно связывает их, тогда как на самом деле это делает мозг. Моторная теория воли утверждает, что наше представление о том, что мы располагаем волей, существует только потому, что мы осознаем свое поведение. Мюнстерберг доказывал это следующим образом. Если я заявляю, что собираюсь встать со стула, это происходит не потому, что я решил встать, а потому, что моторные процессы подъема уже начались и поступили в сознание (сейчас бы мы сказали, что уже имеет место идеомоторный акт, связанный с изменением тонуса мышц). Я думаю, что моя воля эффективна, так как за общими, зарождающимися тенденциями действовать (решение осуществить действие) следует реальное действие, и первое запускает воспоминание о втором. Поскольку скрытые тенденции обычно предшествуют поведению, я верю, что моя воля осуществляется.
Согласно этой концепции, психология должна быть физиологической, объясняя сознание в понятиях, лежащих в основе физиологических процессов, особенно на периферии.
Моторная теория сознания получила в 90-х годах XIX века широкое распространение и содействовала формированию функциональной (физиологической) психологии и подъему ее разновидности – бихевиоризму, главной особенностью которых было принижение роли или полный отказ от интроспекции как метода изучения психики. Так, Энджел писал в 1907 году: «Современные исследования… обходятся без обычной прямой формы интроспекции и касаются… определения того, какая работа совершается, и при каких условиях это достигается» [цит. по: Лихи, 2003, с. 325].
…Интересы экспериментальных психологов сместились с интроспективных сообщений о содержании сознания на объективное раскрытие корреляций между стимулом и реакцией. Экспериментальный метод Вундта имел два аспекта. Стандартизованный, контролируемый стимул предъявляли субъекту, который реагировал на него тем или иным способом, сообщая одновременно о своих переживаниях. Вундт, будучи менталистом, интересовался опытом, порождаемым определенными условиями, и использовал объективные результаты как ключ к процессам, продуцирующим содержание сознания. Но у американских психологов основное внимание сместилось с сознательного опыта на определение ответных реакций в условиях стимулирования.
[Лихи, 2003, с. 230–231].
В 1896 году американский психолог Джон Дьюи написал статью о рефлекторной дуге. Он подверг критике схему рефлекторной дуги (S-Идея-R), так как, по его мнению, она искусственно разрывала поведение на разобщенные части. При этом он не отрицал наличие стимула, идеи (ощущения) и ответной реакции, но отрицал, что они представляют собой три различных события, подобно трем бусинам на нитке. Дьюи рассматривал эти три составляющие как разделение труда в общем скоординированном акте, с помощью которого организм приспосабливается к окружающей среде. Он считал ощущение не пассивной регистрацией впечатления, а динамическим взаимодействием одного поведенческого акта с другими, происходящими в то же самое время. Стимул рассматривается Дьюи как ощущение и имеет значение только в том случае, если связан с нашим текущим поведением. Так, треск сучка для солдата имеет совершенно иное значение, чем для туриста, который вообще может не обратить на него внимания. Таким образом, восприятие стимула и ответная реакция на него (поведение) зависят от того, какое значение в общем поведенческом акте человек придает тому или иному стимулу. Представления Дьюи объясняли, почему человек реагирует на одни стимулы и не реагирует на другие или почему в одном случае он реагирует на тот или иной стимул, а в другом случае нет. Отсюда поведение человека становится не таким жестким, как в формуле S – R. Представления Дьюи давали возможность рассматривать восприятие и принятие решения как координированные, изменяющиеся, адаптивные поведенческие акты.
Функциональная психология вела к тесному союзу с биологией (физиологией), так как обе они занимаются изучением функционирования организма. Это подвигло на проведение исследований в отношении изучения механизмов поведения на животных, чтобы понять механизмы поведения человека.
4.2. Коннекционизм Э. Торндайка
Видным американским ученым, изучавшим поведение животных, был Эдвард Торндайк (1874–1949). Он отказался от метода сбора фактов о поведении животных на основании устных рассказов и метода предположений для интерпретации этих фактов, высказывая по поводу такой психологии животных презрительные замечания, а психологов, придерживавшихся такого метода изучения психики животных, называл «душевнобольными». Сам он решительно встал на путь экспериментирования, но при этом отказался от традиционного представления о рефлексе.
Свой подход к изучению поведения животных он назвал коннекционизмом (от англ. connection – связь). При этом Торндайк за исходный момент двигательного акта принимал не внешний импульс, а проблемную ситуацию, т. е. такие внешние условия, для приспособления к которым животное не имеет готовой формулы двигательного ответа, а вынуждено построить ее собственными усилиями.
Чтобы описать влияние, которое голод оказывает на поведение животных, Торндайк использовал понятие импульса (замененного впоследствии на понятие драйв (влечение)), а не мотива или желания, так как последние связаны с субъективным или сознательным миром. Он же хотел изучать поведение чисто объективным методом.
Связь между стимулом и реакцией в экспериментах Торндайка устанавливалась постепенно и автоматически по мере того, как животное сталкивалось с последствиями своих действий в процессе проб и ошибок. Например, он открывал дверь в клетку только тогда, когда котенок почесывался. После определенного количества повторений котенок начинал почесываться сразу после того, как попадал в клетку. По существу, Торндайк применил метод оперантного обусловливания, отличающийся от павловского метода классического обусловливания. Торндайк помещал животных в «проблемные ящики», освободиться из которых можно было разными способами. Если животное в результате пробных попыток выходило на свободу, оно получало подкрепление успеха – пищу. В результате правильные действия заучивались. Если же правильная ответная реакция не вознаграждалась, то она постепенно исчезала. Таким образом, для формирования того или иного поведения большую роль играют последствия действий.
Итогом его исследований явилась диссертация «Интеллект животных: экспериментальное исследование ассоциативных процессов у животных», опубликованная в 1898 году. В дальнейшем обобщение своих исследований было сделано Торндайком в книге «Интеллект животных», вышедшей в 1911 году.
…Я считаю, что в истории условных рефлексов первый шаг на пути объективного изучения поведения животных хронологически принадлежит Торндайку. Кстати, когда я принимался за свою работу, я об этом не знал совершенно.
[Павловские среды …, 1949, т. II, с. 571].
В результате проведенных экспериментов Торндайк пришел к выводу об отсутствии у животных идей для ассоциаций, т. е. рассуждения, планирования и подражания. По мнению Торндайка, научение происходит не только у животных, но и у человека посредством проб и ошибок, вознаграждения и наказания. «Эти простые, полумеханические явления… которые обнаруживает научение животных, также являются фундаментальными для научения человека. Конечно же, они являются более сложными на более высоком этапе научения человека, например приобретение навыка игры на скрипке, знание вычислений или изобретательность в работе инженера. Но невозможно понять более тонкое и целенаправленное научение образованного человека без ясного представления о тех механизмах, которые делают научение возможным в его первичной форме непосредственной связи некоторых явных телесных реакций и ситуаций, незамедлительно выражающейся в чувствах» [1911, с. 16].
При обсуждении этих фактов нам, возможно, придется избавиться от влияния такого общепринятого объяснения, как то, что это научение произошло в результате «размышления». Если бы мы использовали слово «размышление» в его буквальном психологическом значении как функцию вывода заключений посредством восприятия взаимосвязей, сравнения и построения гипотез и если бы мы рассмотрели задействованное психическое содержание как ощущение взаимосвязей, восприятие сходства, общие и абстрактные суждения и утверждения, то мы не нашли бы никаких доказательств существования способности к рассуждению у обезьян по отношению к механизмам, использованным в эксперименте. И этот факт аннулирует споры в отношении способности к рассуждению в случае обезьян так же, как это было в случае собак и кошек. Спор о том, что успешное обращение с механическими устройствами подразумевает, что животное путем размышления пришло к пониманию принципа работы устройства, прекращается, как только мы обнаруживаем, что простые выборки из их общего инстинктивного поведения являются достаточными для того, чтобы справиться с решетками, крючками, петлями и прочим. Существует также положительное доказательство отсутствия любой общей мыслительной функции.
[Торндайк, 1911, с. 184–186].
Торндайк считал, что использованный им объективный метод можно применять и по отношению к людям. Он предложил несколько законов, касающихся поведения[18].
Первый – «закон эффекта»: те реакции, которые сопровождаются удовлетворением желания животного, или же те, вслед за которыми оно немедленно происходит, более прочно связываются с ситуацией, т. е. они будут повторяться с большей вероятностью. «Любой акт, вызывающий в данной ситуации удовлетворение, ассоциируется с ней, так что если она вновь появляется, то более вероятным, чем прежде, становится и появление этого акта. Напротив, любой акт, вызывающий в данной ситуации дискомфорт, отщепляется от нее, так что, когда она вновь возникает, появление этого акта становится менее вероятным» [Thorndike, 1905, p. 203]. Первоначально Торндайк полагал, что наказание уменьшает силу связи, однако затем он убрал из закона эффекта наказание, оставив только вознаграждение (подкрепление положительного эффекта). Этот закон послужил основой для методики формирования навыков (инструментальных условных рефлексов) у человека.
Второй закон – «закон упражнения»: «Любой ответ на ситуацию будет, при прочих равных условиях, сильнее связан с ситуацией, пропорционально тому, сколько раз ответ был связан с ней, а также средней силе и продолжительности связи» [Thorndike, 1905, p. 244]. Он писал, что для каждой связи S – R можно определить вероятность того, что за S последует R. Научение повышает вероятность S – R, забывание понижает ее.
Третий закон – «закон готовности»: упражнения изменяют готовность организма к проведению нервных импульсов.
Четвертый закон – «закон ассоциативного сдвига»: если при одновременном действии раздражителей один из них вызывает реакцию, то другие приобретают способность вызывать ту же самую реакцию.
Второй, третий и четвертый законы, отражающие связь эффекта научения с частотой, силой и сложностью внешних воздействий, отражали механистический детерминизм. Торндайк, введя принцип «проб и ошибок», соединил его с биологическим детерминизмом – зависимостью организма от внешней среды, а также с биопсихическим, нашедшим отражение в «законе эффекта». Из «закона эффекта» следовало, что не случайные «пробы и ошибки» сами по себе, а возникающие состояния удовлетворения или дискомфорта служат детерминантами научения.
Торндайк утверждал, что эти два закона могут описывать все поведение, независимо от уровня его сложности; можно свести процессы абстрагирования, ассоциации по сходству и избирательного мышления просто к вторичным последствиям законов эффекта и упражнения. Он полагал, что научение у людей происходит так же бессознательно, как и у животных, и сводил разум человека к автоматизму и привычке.
…Еще на заре развития идей бихевиоризма Э. Торндайк предупреждал против того, чтобы механически прибавлять речь к поведению животных для объяснения особенностей, присущих человеку. Человек, отмечал он в своей ранней монографии, так же мало является животным, к которому прибавлена речь, как слон – коровой, к которой прибавлен хобот. Впрочем, это не помешало Э. Торндайку настаивать на том, что человека характеризует только дальнейший рост тех же самых психических способностей, которые свойственны и животным, что развитие любого поведения состоит лишь «в количественном усложнении того же самого процесса связи между ситуацией и ответной реакцией, присущей всем позвоночным и даже низшим животным, начиная хотя бы с миног и кончая самим человеком» (Э. Торндайк, 1935, с. 138).
[Леонтьев, 1983, с. 98].
Метод изучения поведения животных, предложенный Торндайком, а вместе с методом и делаемые исследователем выводы подверглись критике со стороны не только советских физиологов и психологов, но и западных ученых. У. Миллз, один из известных зоопсихологов, писал, что Торндайк «помещает кошек в ящики размером 20×15×12 дюймов и ожидает от них естественных поступков. Это то же самое, что закрыть живого человека в гробу, опустить его, против его воли, в землю и пытаться делать выводы о нормальной психологии, основываясь на его поведении» [1899, с. 266]. Не менее известный ученый В. Келер утверждал, что животных заставляла прибегать к методу проб и ошибок сама конструкция проблемных ящиков Торндайка. Поскольку запертое животное не видело, как работает освобождающий механизм, оно просто не могло рассуждать о своем пути на свободу. Поставив животное в такие условия, Торндайк отбрасывал животных назад к примитивной стратегии решения задачи. Именно метод Торндайка позволял животным прибегать только к беспорядочным пробам и ошибкам, поэтому исследователь это и обнаружил. В. Келер отвергал утверждение Торндайка, что животные способны только на простую ассоциацию.
Характерно, что, занимаясь функционалистской психологией, без примеси какой-либо физиологии, Торндайк между тем использовал ту же методологию выработки инструментальных условных рефлексов, что и И. П. Павлов в своих экспериментах, а именно подкрепление ассоциации S – R.
Работы Торндайка объективно подготовили возникновение бихевиоризма, хотя сам Торндайк не считал себя бихевиористом.
То, что интеллект имеет ассоциативную природу, было известно со времен Гоббса. То, что интеллект обеспечивает успешное приспособление животного к среде, стало общепринятым после Спенсера. Но впервые именно опытами Торндайка было показано, что природа интеллекта и его функция могут быть изучены и оценены без обращения к идеям или другим явлениям сознания. Ассоциация означала уже связь не между идеями или между идеями и движениями, как в предшествующих ассоциативных теориях, а между движениями и ситуациями.
Весь процесс научения описывался в объективных терминах. Торндайк (вслед за Ллойд-Морганом и Дженнигсом) использовал идею Бена о «пробах и ошибках» как регулирующем начале поведения. Выбор этого начала имел глубокие методологические основания. Он ознаменовал переориентацию психологической мысли на новый способ детерминистского объяснения своих объектов… Поскольку возможные способы реагирования на непрестанно меняющиеся условия внешней среды не могут быть заранее предусмотрены в структуре и способах поведения организма, согласование этого поведения со средой реализуется только на вероятностной основе.
…Принцип «проб, ошибок и случайного успеха» объясняет, согласно Торндайку, приобретение живыми существами новых форм поведения на всех уровнях развития. Преимущество этого принципа достаточно очевидно при его сопоставлении с традиционной (механической) рефлекторной схемой. Рефлекс (в досеченовском понимании) означал фиксированное действие, ход которого определяется так же строго фиксированными в нервной системе путями. Невозможно было объяснить этим понятием адаптивность реакций организма и его обучаемость.
[Ярошевский, 1976, с. 332–333].
