Дэвид Маршалл Лэнг
Древний Кавказ. От доисторических поселений Анатолии до христианских царств раннего Средневековья

Полная версия

© ЗАО «Центрполиграф», 2016

* * *

Предисловие

Подзаголовок настоящей книги указывает, что авторы поставили перед собой задачу проследить последовательные стадии развития – от доисторического периода до цивилизации – обитателей нагорий от верховья Евфрата до Кавказа и озера Резайе (Урмия). В одни периоды увидеть глубинное единство этой территории просто, в другие – намного сложнее. И современные политические границы, обозначенные на карте 1, не облегчают задачу. В главе 2 ввиду недостаточности материала, касающегося горных местностей, в период до 3000 г. до н. э. взят более широкий географический горизонт – с включением Анатолийского плато.

Эту книгу следует считать введением к более широкому исследованию предмета и попыткой заполнить пробелы, слишком часто разделяющие доисторическую эпоху, ассириологию и урартологию, греко-римскую историю и изучение Армении и Грузии в первые века христианской эры. Специалисты в каждой из указанных областей, разумеется, всегда разочарованы отсутствием подробностей, способных удовлетворить их узкие запросы. Если текст этой книги и примечания хотя бы чем-то им помогут, авторы могут считать одну из своих целей достигнутой. Другая цель – рассказать о сравнительно малоизвестном аспекте древней истории и раннего Средневековья широкой публике.

Необходимо подчеркнуть, что иллюстрации и карты призваны подтвердить и оживить приведенные в тексте аргументы и никоим образом не претендуют на создание всеобъемлющей полноты картины.

Глава 1
Окружающая среда

Анатолию часто называют мостом, соединяющим Ближний Восток и Европу, но это плато имеет гораздо большее значение. Кавказский хребет является одновременно барьером и своеобразной «трубой» между степями юга России и гористой местностью Ближнего Востока. Именно эта территория, в первую очередь Восточная Анатолия и бассейн Урмии в Северо-Восточном Иране, а также Закавказье, составляет предмет данного издания. Краткое или поверхностное изложение не может обеспечить адекватного понимания физической географии регионов, однако восприятие их прошлого невозможно без такого понимания. Во время определенных периодов зона от Кавказа до озера Урмия и западнее – до верховья Евфрата – характеризовалась культурным, а временами и политическим единством, которое оправдывает географические рамки этой книги. В другие временные промежутки подобная связь не просматривается.

Геология всегда присутствует перед глазами путешественников по Анатолии и Ирану, где голые и разрушенные эрозией горные склоны обнажают камни самых разных цветов. Это, в первую очередь, характерно для центрального Анатолийского плато, восточной части бассейна Урмии, долины Аракса и значительной части Азербайджана. Но так было не всегда, и одной из важнейших задач исследователя Древнего Ближнего Востока является использование всех доступных свидетельств, хотя и с осторожностью, для реконструкции окружающей среды более раннего периода^[1]. Данный труд включает материалы, датированные вплоть до 7000 г. до н. э., если, конечно, верить радиоуглеродному анализу. Эти даты имеют согласующийся характер. Последующие тысячелетия стали свидетелями изменений климата и окружающей среды: человеческая деятельность наложила отпечаток на ландшафт. Меры, принимаемые современными правительствами по сохранению лесов, слишком запоздали, чтобы дать ощутимый результат, хотя многие сочтут такую оценку слишком пессимистичной. А тем временем эрозия, начавшаяся из-за веков бездумной вырубки лесов, продолжается.

Количество атмосферных осадков, выпадающих на Анатолийском плато, не так велико и неравномерно распределяется по году. Сезон дождей – с марта до середины мая. Существуют также значительные колебания в числе осадков от года к году. Поэтому некоторые районы, где в одни годы созревает хороший урожай, в другие – становятся практически непригодными для земледелия. Это в первую очередь характерно для центральной части Анатолии, где недавнее расширение пашен с использованием тракторов и глубокой пахоты привело к увеличению риска пыльных бурь и ветровой эрозии^[2]. Но подобных условий не могло быть в доисторические времена, да и в наше время они присутствуют лишь на части Анатолийского плато. Во всех прибрежных регионах, на нагорьях Восточной Анатолии и в Закавказье годовое количество осадков выше, чем в Центральной Анатолии, а значит, растительность и общая экология тоже другие. Только в Иранском Азербайджане, что вокруг озера Урмия, условия сравнимы с засушливыми районами Турции.

Горные территории к востоку от Евфрата, считающиеся частью Ближнего Востока, испытывают сезонные колебания температуры, более характерные для Центральной Азии. Большая часть этой земли находится в зоне критического предела зимних температур. Если говорить о среднесуточных температурах, в среднем в году бывает около 30 морозных дней. В районе Карса, Эрзурума и Вана зима длиннее и холоднее, а лето, умеренно теплое, длится не более трех полных месяцев начиная с середины июня. На черноморском побережье климат морской с осадками круглый год, а ближе к юго-восточной оконечности Черного моря почти субтропический. Роскошь и изобилие этого региона превосходит лишь южный берег Каспийского моря. Буйная растительность тянется в Абхазию и, в меньшей степени, в центральную часть Грузии. Тавр (Торосские горы) обеспечивают естественную границу на севере для зимних атлантических штормов и быстрого распространения весны на восток через Средиземное море и Сирию. Аналогичный контраст наблюдается в районе Байбурта, по пути из Трабзона в Эрзурум, где плато залито жаркими солнечными лучами в июле и августе, но облака с Черного моря на севере достигают гребня горного хребта и даже преодолевают его. Лето здесь заканчивается вторжением холодных влажных ветров с севера, которые со временем приносят снег. То же самое происходит в Азербайджане, особенно к северу от озера Урмия, где самые большие в мире перепады температур от зимы к лету. Хотя, так же как в районе озера Ван, присутствие крупной массы воды не может не оказать хотя бы небольшого смягчающего влияния на континентальный климат.

Хочется сделать попытку реконструировать естественную окружающую среду последних девяти или даже десяти тысячелетий. При этом основным источником являются сегодняшние физические условия, за исключением тех, что уже изменены человеком. По данным палеоклиматологии представляется очевидным, что во время последнего оледенения предельная линия распространения снежного покрова была на 2700 футов (800–850 м) ниже (местами – на 2000 футов (600 м)), чем сегодня. Этому соответствовала альпийская растительность в горных районах Восточной Анатолии и Кавказа (луга, кустарники) и отдельные ледники. Две радиоуглеродные датировки показывают, что лёсс перестал отлагаться около 9000 г. до н. э. Это означает, что сухие северные ветры, дувшие во время ледниковых периодов из степей Евразии, не были господствующими. В послеледниковые времена климатические условия на Ближнем Востоке, судя по всему, не сильно менялись^[3].

Сравнительно небольшие климатические изменения могли иметь непропорционально обширное влияние на климат региона в целом. Особенно это касается роста и уменьшения озер. Такие перемены могли повлиять на озеро Урмия (его глубина сегодня нигде не превышает 100 футов (30,5 м)), которое имеет большие участки мокрых солончаков весной. На Анатолийском плато есть обширные дренажные системы – в районе Коньи, Соленого озера и на водосборных площадях озер вдоль северного подножия Тавра. Существуют свидетельства, поддерживающие теорию о том, что там в ранний послеледниковый период располагались крупные озера, впоследствии радикально уменьшившиеся или исчезнувшие совсем. Следствие – аллювиальные отложения^[4]. Такие обширные массы воды предполагают более низкое испарение, чем в наши дни, соответствующее более низкой средней температуре. Их влияние на климат, вероятно, было весьма значительным. Однако только небольшого уменьшения количества осадков и подъема средней температуры оказалось достаточно, чтобы осушить земли, ранее находившиеся под водой постоянно или сезонно. При падении годового числа осадков ниже 12 дюймов (30,5 см) прекращается рост даже деревьев, корни которых уходят глубоко, вызывая к жизни еще один фактор, способствующий засухе и эрозии. Таким образом, современные условия, существующие на большей части Центральной Анатолии, возможно, могли сформироваться очень быстро. Равновесие между засушливостью и достаточным для роста деревьев количеством осадков, между полупустыней и степью, и условиями, пригодными для примитивной обработки почвы, на Ближнем Востоке всегда было тонким и слишком слабым, и уж точно в послеледниковый период. Это хрупкое равновесие не могло не повлиять на распространение лесов на большей части Анатолии и Кавказа, хотя в горных районах, вероятно, главными причинами обезлесивания и последующей эрозии все-таки стали вырубка деревьев и содержание на подножном корму коз. Начавшись, этот процесс имеет тенденцию к ускорению, поскольку почва утрачивает способность удерживать влагу и больше не скрепляется со склонами горы корнями деревьев, кустарников и трав. Археологические свидетельства, такие как находка оленьих рогов в районе хеттской столицы Богазкёй (Хаттусас), указывают на существование лесов, которые не сохранились до наших дней. Еще более явное свидетельство – большой диаметр и огромное количество бревен, используемое в таких сооружениях, как сгоревший дворец Бейджесултана, слой V, что на юго-западе Анатолии^[5]. Деревянные каркасные конструкции, до сих пор широко использующиеся в горных районах Ближнего Востока, отличает заполнение пространств между балками глинобитными кирпичами или камнями в глине. Но размеры современных бревен представляются очень скромными в сравнении с теми, из которых строились доисторические здания. И самым распространенным деревом считается тополь, который быстро растет вдоль берегов рек и водоемов. Одним из самых впечатляющих сохранившихся памятников, подтверждающих богатый плотницкий опыт древних жителей Анатолии, является деревянная погребальная камера в Гордионе, открытая в 1957 г.^[6] Все сказанное подводит нас к одному общему выводу: леса, которыми была покрыта значительная часть Анатолии и, вероятно, также гор Загрос, за последние три или четыре тысячелетия сильно уменьшились, особенно явно после эллинистического периода. Вдоль Понтийских хребтов и на Кавказе, однако, леса уцелели. Они растут в зоне, где выпадает намного больше осадков, чем на ныне лишенном лесов Анатолийском плато и в бассейне Урмии.

Модели поселений в горах, сохранившиеся на протяжении продолжительных периодов, а также особенности пахотного земледелия, овцеводства и скотоводства почти нигде не изучались – за исключением Советского Союза. Прямые свидетельства – найденные во время проведения раскопок кости животных – являются самыми осязаемыми критериями, без которых теории эволюции и изменения моделей горных поселений беспочвенны. Изучая кости животных доисторических культур, советские археологи достигли больших успехов, в первую очередь в Закавказье^[7].

Палеоботаника обеспечила нас свидетельствами, пролившими свет на процесс раннего выращивания пшеницы (двузернянки и однозернянки) и двухрядного ячменя, с последующими мутациями, результатом которых стало улучшение «сорта», но проблема исходных географических источников диких зерновых культур, найденных при раскопках ранних поселений, все еще ожидает решения. Представляется, что ничего не изменится, пока не будет разработана посвященная такой задаче обширная программа ботанических исследований^[8]. И если наличие дикой пшеницы далеко на востоке, в том числе в Афганистане, может считаться признаком существования по крайней мере одного очага раннего земледелия в тех местах, то отсутствие до настоящего времени найденных античных поселений, сравнимых с Чатал-Хю-юком, что в районе Коньи, не говоря уже об Иерихоне, снижает значимость этих открытий. Остатки незлаковых растений очень важны для ученых. Анализы пыльцы используются не только для сравнительной хронологии и палеоклиматологии, но также для подробного описания флоры конкретного поселения.

Считается, что любое поселение должно находиться возле надежного источника воды – реки, озера или ключа, причем последние в большом почете у сегодняшних анатолийских крестьян, которые удивительно привередливы к качеству питьевой воды. Иллюстрация тому – популярный рассказ о железной двери, за которой оказалась серебряная дверь, за ней – золотая, и только потом – холодная вода. Кто сказал, что их предки, пусть даже во времена неолита, не ценили чистые холодные источники? Их важность в религии доисторической Анатолии, в которой почиталось много божеств, связанных с источниками питьевой воды, предполагает, что такое отношение преобладало по крайней мере во 2-м тыс. до н. э. Поскольку такие ключи чаще находят по краям окруженных горами долин (а не в их центре), там и строили поселения.

Помимо воды, местоположение ранних населенных пунктов определяли примитивные земледелие и скотоводство, а также охота. В более поздние периоды, особенно в железном веке, необходимость в обороне одного поселения или нескольких часто приводила к строительству на горных уступах или возвышенностях с максимальным использованием естественных средств защиты. Почти во всех обнаруженных подобных пунктах производились гончарные изделия, иногда при раскопках находили и другие предметы, указывающие на железный век. В целом в Анатолии было больше преемственности при переходе от начала 1-го тыс. до н. э. в более поздние века, в эллинистический и римский периоды, чем от позднего бронзового века к железному, когда во многих регионах произошли большие изменения в распределении и структуре мест обитания. В некоторых частях Анатолии, однако, поверх холмов, образованных ранними поселениями, находили слои железного века такого размаха и глубины, что раскопки нижних слоев оказывались нецелесообразными по затратам, времени и усилиям. Часто такие холмы имеют плоские вершины, но крутые склоны, что предполагает существование фортификации. Контраст с такими холмами являют собой другие, едва поднимающиеся над уровнем окружающей равнины, которые обычно занимали только один период, а затем люди их окончательно оставляли. Обычно напластованные слои таких поселений продолжаются на некоторую глубину ниже современного уровня равнины: аллювиальные отложения могут накапливаться очень быстро, пример – Хасилар. Поэтому должно существовать много, возможно, очень много доисторических холмов, полностью погребенных под последующим слоем аллювиальных отложений. Вероятно, они надолго, если не навсегда, останутся необнаруженными. Допустимо выдвинуть гипотезу, что большая их часть относится к 4-му тыс. до н. э. или к более раннему периоду. Следует отметить неполноту и незавершенность многих исследований. Древние поселения особенно трудно обнаружить в лесистых горах, хотя в некоторых регионах они находились почти повсюду, причем с самых ранних времен. К примеру, было найдено очень мало (если не сказать, вообще ничего), что относилось бы к доклассическому периоду, вдоль понтийского побережья, к востоку от районов Самсун и Бафра, хотя из-за легкого доступа из Центральной Анатолии доисторические поселения там более чем вероятны. На плодородной земле вдоль Черноморского побережья Турции следы древних мест обитания, вероятно, были погребены под более поздними слоями или смыты. В Абхазии главными памятниками являются не места доисторических поселений, а каменные гробницы – дольмены. Летние стоянки на горных пастбищах, вроде тех, что называют яйла в современной Турции, тоже, вероятно, очень трудно обнаружить. Зато легко заметить горные крепости, такие как в Урарту вокруг озера Ван. Их положение, как правило, предсказуемо – на уступах, нависающих над равниной. Они имели постоянную функцию – оборонительную. Но на недоступных горных вершинах обычно находят только самые грубые подобные сооружения. Их строили для временного использования – как убежища. Многие горные памятники еще ждут энтузиастов-археологов, готовых тратить время и энергию, получая лишь минимальные результаты. Археолог, ведущий изыскания, должен быть готов найти поселения самых разных типов, относящиеся к различным периодам, в зависимости от характера местности. Ни одно исследование не может считаться исчерпывающим, и в районах, где предварительная разведка уже была проведена, следует продолжать более тщательную работу. Социальная антропология может помочь найти ответы на вопросы, касающиеся структуры поселений, возникавших во время последовательно сменявших друг друга культурных периодов. Однако без подтверждающих это письменных документов ответы могут быть только предположительными.

Не только местные условия – источники питьевой воды, почва, растительность, фауна и климат – влияли на зарождение и развитие деревень и городов. Также нельзя забывать о часто не ощутимом в уцелевших записях влиянии контактов с другими поселениями, расположенными по соседству и далекими. Такие контакты зависели от естественных путей, проходивших через горные хребты, долины и равнины Анатолийского плато, а также от бассейна Урмии, Закавказья и других естественных преград. Неудивительно, что многие современные шоссе находятся там, где когда-то пролегали доисторические пути. Перевалы через Тавр, к примеру, вероятно, всегда находились на определенных местах – как Киликийские Ворота, которыми пользовался еще Александр Великий. Восточнее располагается дорога Малатья-Мараш, соединяющая восточные нагорья с Киликией и Амуком. Кавказ в центре пересекает Дарьяльское ущелье. Перевал Зигана через менее значительный Понтийский хребет также очень важен, хотя нет доказательств, что этим путем пользовались до Ксенофонта^[9]. Однако речные долины в высокогорной зоне являлись скорее барьерами, чем водными путями, из-за опасных по рогов и быстрин, препятствовавших навигации, а также сезонных колебаний уровня воды. Такие реки, как Кызыл-Ирмак (Кызылырмак, античный Галис, Красная река) и Сейхан (Пирамос), текущие в Черное и Средиземное моря соответственно, никоим образом не способствовали общению между людьми. В верховьях Евфрата, на северной образующей его реке – Карасу, и после слияния с южной – рекой Мурат, много порогов. Кура и Аракс тоже слишком опасны для навигации, хотя по их долинам были проложены сухопутные пути. Существовали пешие маршруты и по долине Мурата – их использовали некоторые ассирийские цари во время походов к центру Урарту^[10]. Если не считать крупных озер, горные районы не предоставляют больших возможностей для развития навигации^[11], да и на побережьях Турции мало естественных гаваней. Передвижение по горному плато во многих направлениях долгое время оставалось сравнительно удобным, хотя ему, вероятно, препятствовали леса и кустарники.

К востоку от Северного Евфрата (Карасу) общая высота увеличивается с запада на восток и горные хребты сближаются, сохраняя преимущественно направление восток – запад, так что такое передвижение было легче, чем с севера на юг. Есть только два естественных маршрута через Восточную Анатолию: северный – от Догубаязита через Кара-кёсе (Агры) в Эрзурум, а оттуда через горную цепь в Сушехри и через еще один высокогорный проход в Сивас и на центральное плато, и южный – от северной оконечности озера Урмия через долину Котура до озера Ван, оттуда через или вокруг него и далее через Муш и долину нижнего Мурата к переправе через Евфрат и в Малатью. Из этого города есть путь на юго-запад – в Мараш и к Средиземному морю, еще один – на запад в Кайсери, и третий – на северо-запад в Сивас. Еще более важное место в истории миграций с востока и северо-востока занимает северный путь, с которым в Хорасане, в 35 милях (56,3 км) к востоку от Эрзурума на верхнем Араксе, соединяется маршрут с северо-востока через Карс, идущий из Грузии. Из Аскале (Ашкале), что в 25 милях (40,2 км) от Эрзурума, идет путь через Байбурт, главную в Средние века сельджукскую крепость в Гюмюшхане, и оттуда через перевал Зигана к Черному морю (Трабзон). Самый легкий путь к южному берегу Черного моря – с центрального плато через Чорум к берегу в Самсуне. Есть несколько других маршрутов, например через Шебинкарахисар, но они по большей части тяжелые. До бассейна Урмии относительно просто добраться из Закавказья. Он находится наискось от пути последовательных миграций, в том числе тех, по которым двигались иранские племена с конца 2-го тыс. до н. э. Тот факт, что его географическое положение между юго-западным берегом Каспийского моря и горами, теперь обеспечивающими естественную границу между Турцией и Ираном, сделало его «трубой», через которую проходили все захватчики с Кавказа на юг в Иран, может объяснить этническое и культурное своеобразие, очевидное к началу 1-го тыс. до н. э.^[12] Более того, до настоящего времени бок о бок существуют оседлое земледелие и кочевой образ жизни, хотя и не без трения.

Контакты и связи между соседними регионами, равно как и между поселениями, расположенными на значительном расстоянии друг от друга, были возможны с ранних времен по естественным путям, в основном перечисленным выше. Горы являлись препятствием для политического объединения, но торговля – другое дело. Предметы материальной культуры, которые, как известно, изготавливались в других местах и являлись легкотранспортируемыми, а также вещества, которых, в силу естественных условий, не могло быть на территории исследуемого поселения, являются доказательством существования торговли. До начала обработки меди основной частью импортируемых материалов являлись разные типы камня. Однако размышлять о механике этой ранней торговли, даже если она действительно была организована (и если да, то кем?), бессмыс-ленно^[13]. Однако один аспект следует подчеркнуть: путешествия на большие расстояния были возможны даже в период неолита. Здесь уместна аналогия с периодом, предшествовавшим появлению парового двигателя. Известно, что кочевники в XIX в. перемещались вместе с отарами овец из Алеппо весной в Сивас, что в центральной части Анатолии, а осенью – обратно, при этом дальность кругового перехода составляла 700 миль (1100–1200 км). Путешествовать без овец намного проще и приятнее. Археологи зачастую преувеличивают сдерживающий эффект географических препятствий для миграций и торговли. Также многие ошибочно считают, что для распространения доисторических культур требуется долгое время – возможно, даже века. Но ведь древние люди ходили с той же скоростью, что и мы, а что касается дальности – было бы желание.

Требования торговли обусловили необходимость знаний об источниках соответствующих сырьевых материалов. Так было и в период неолита, и позже. Анатолия и Закавказье богаты минералами и другими полезными ископаемыми. Сегодняшний турецкий крестьянин ни за что не пропустит доступные руды. Медь, олово и сурьма в Закавказье встречаются часто и в больших количествах. Особенно важно олово: его не обнаружили в Анатолии и Иране, однако оно, вероятно, присутствует в Афганистане или рядом с ним. Месторождения, которые разрабатывались в древности, оценить невозможно^[14]. Они были слишком малы, чтобы представлять интерес для коммерческих целей в наши дни, или слишком далеки, чтобы окупить расходы по строительству дорог. Месторождения меди в Турции – это Эргани-Маден на юго-востоке, а также рудники в районе Кастамону и на крайнем северо-востоке, в Древней Колхиде. Железная руда встречается в Дивриги и Хасанчелеби – оба в восточной части Центральной Анатолии. Золото и серебро добывают в горах Тавра в районе Булгар-Маден. Серебро также добывают в местах, где это отражено в названии местности (то есть в названии присутствует турецкое слово гюмюш) – в Гюмюшхане, что на пути из Трабзона в Эрзурум, в Гюмюшхасикёй, что к западу от Амасьи и юго-западнее Самсуна. Также серебро есть в районе Эргани-Маден. Сурьму находят в Турхале, что недалеко от Амасьи. Аллювиальное золото имеется в Анатолии, а медь, как известно из табличек, найденных при раскопках в Кюль-Тепе, была основной статьей экспорта из анатолийских городов в Ассур (Ашшур) при посредстве ассирийских караванов, но точные источники добычи этой меди неизвестны. Олово импортировалось ассирийскими купцами в Канеш (Кюль-Тепе) и другие порты, которые они создали^[15]. Его отсутствие в Анатолии может быть связано с недостатком гранита, рядом с которым обычно располагаются залежи касситерита – оловянной руды. Хетты, предположительно, раньше других начали обрабатывать железо, но откуда они получали железную руду – неизвестно. Возможно – из Дивриги, хотя это и далеко от центра их территории. Пока не будет окончательно снята завеса секретности с результатов разных геологических исследований и они не станут доступными для археологов, проблема доисторических источников металлов в гористой местности останется нерешенной. Кроме металлов, в древности добывали и другие минералы. Один из них – соль, которой было много в озере Урмия и вокруг него, а также в Соленом озере, что в центральной части Анатолии.

В период неолита обсидиан разных цветов – от прозрачного до матового черного – являлся важным предметом торговли. Его ценили за режущие качества и использовали для изготовления инструментов и оружия. Недавние исследования выявили много источников этой горной породы, расположенных далеко друг от друга, от Иерихона до Али-Коша, что в Хузестане^[16]. Точнее, были определены возможные источники, а другие при применении спектрографического анализа следов элементов – исключены. Этот метод привел к выявлению по крайней мере двух регионов, обеспечивавших потребности в обсидиане, – центральной части Анатолии и восточных нагорьев, расположенных от озера Ван до Армении. Но археологам все еще неизвестно, являются ли эти источники единственными, дающими обсидиан с именно этим набором следов элементов. Его небольшие неразработанные залежи встречаются так часто, особенно в Восточной Анатолии, что невозможно точно установить источники конкретных образцов^[17]. Немрут-Даг, потухший вулкан недалеко от озера Ван, – самый известный источник обсидиана. В Тильки-Тепе найдены самые крупные известные обсидиановые самородки, от которых откалывали осколки.

Помимо минеральных ресурсов Анатолия и Закавказье богаты растительностью. В Анатолии встречаются три главные зоны флористического районирования: евро-сибирская (Европа, Россия, Сибирь), ирано-туранская (степи Центральной Азии, Иран и Центральная Анатолия), средиземноморская. Черноморское побережье входит в первую зону, Анатолийское плато – во вторую, а южное побережье Турции – в третью. Недавние работы показали большое количество эндемических растений, то есть произрастающих только в Турции: это в первую очередь относится к Тавру, где встречаются ирано-туранская и средиземноморская ботанические зоны^[18]. Распределение деревьев тоже имеет отношение к доисторическому периоду. Лиственные леса – дубы, ясени, буки – покрывали большие территории на понтийском побережье, в том числе Абхазию, и нижние части горных склонов. Выше их сменяли хвойные леса. Линия границы лесов находилась на высоте 6000 футов (1800–1900 м). Еще выше находились открытые горные пастбища. Склоны Кавказских гор тоже богаты древесиной. Однако бассейн Урмии сравнительно безлесный. Примерно та же картина наблюдается в другом регионе – вокруг Соленого озера. На юге, в районе Коньи, уже во время неолитического города Чатал-Хююк строили дома из глинобитных кирпичей, но имитируя деревянные каркасные конструкции. В этой части Анатолии лесов уже могло стать меньше. На северной части Понтийского хребта лесной покров не такой густой, как на стороне, выходящей к Черному морю, и местности присущи особенности плато. Здесь среди немногочисленных деревьев дубы, заросли кустарников и можжевельник, хотя в наши дни вдоль берегов рек и ирригационных каналов посадили тополя. Они используются для потолочных балок при строительстве деревенских домов. Главное преимущество тополей – быстрый рост. В средиземноморской зоне распространены кедры, черные сосны и серебристые ели.

Еще важнее, чем деревья, пригодные для строительства, – разные виды съедобных растений. Из них, естественно, самые существенные – злаки. Они же олицетворяют главные проблемы, поскольку не решены вопросы их происхождения. Дикий прототип пшеницы-однозернянки встречается в районе Мармары и на большей части территории Турции и Леванта, но не в горных районах Восточной Анатолии и не на Кавказе. Дикий прототип пшеницы-двузернянки встречается в Леванте и у подножия гор Загрос, а ячменя – в гористой местности, за исключением долины Аракса и севернее^[19]. Однако вряд ли стоит уделять особое внимание ареалам обитания дикорастущих прототипов культурных растений сегодня.

В горах было и есть много бобовых, а также плодовых растений и деревьев – за исключением полузасушливых районов. Цитрусовые растут только на побережье Средиземного и Эгейского морей. Но яблоки, сливы, абрикосы, персики и шелковица распространены в восточных горных районах, в том числе вокруг озера Ван, где они достаточно морозоустойчивые, чтобы пережить суровые зимы. Сегодня их много и в Понтийском регионе. Лесные растения, как правило, произрастают на Ближнем Востоке быстрее, чем в Европе, так что садоводство здесь намного прибыльнее.

Такое выносливое растение, как виноград, распространено на Анатолийском плато, в Закавказье и районе озера Урмия. Считается, что тип vitis vinifera возник на землях, примыкавших к Каспийскому морю. Этому типу требуется долгое сухое лето, умеренное или жаркое, и прохладная зима. Он не выживает в условиях влажного лета, которое приносит с собой плесень, или очень холодной зимы с температурой ниже 18 градусов по Цельсию. Виноградарство могло зародиться или здесь же, на берегах Каспийского моря, или в районе вокруг Колхиды. Там в двух местах раскопок поселений, датированных 4-м тыс. до н. э., были найдены самые ранние материальные свидетельства в виде зернышек виноградных ягод, причем в скоплениях, связанных с запасами орехов и желудей, которые тоже использовались для еды^[20]. Плиний в «Естественной истории» уделил большое внимание вьющимся и ползучим растениям, перечислил 91 разновидность винограда и 50 других аналогичных растений, описал способы выращивания лоз. Подобные скопления на самом деле могли быть результатом собирательства, а не виноградарства, но это представляется маловероятным. Модификация теории о происхождении последнего на Кавказе или в защищенных районах Восточной Анатолии заключается в следующем: бок о бок с распространением диких виноградников оно зародилось у подножия Загроса в Северной Месопотамии, Сирии и Палестине. Оттуда оно пришло вместе с культивацией злаков в Восточное Средиземноморье и на побережье Эгейского моря^[21]. Последующая история продвижения виноградарства на запад не отдает предпочтение ни одной из предположительных территорий его зарождения, хотя археологические и лингвистические свидетельства склоняют чашу весов в пользу Кавказа.