Дэвид Геммел
Волк среди теней
Волк среди теней
Этот роман посвящается: «Леди» Вудфорт, верившей в любовь, мужество и дружбу и помогавшей тем, кто знал ее, по-новому постичь смысл всех трех.
Спи спокойно, Леди.
И Этель Осборн, ее сестре, за целую жизнь любви и забот.
Пролог
Верховный жрец поднял окровавленные руки, отвернулся от трупа и опустил их в серебряную чашу, полную душистой воды. Кровь завихрилась между плавающих в ней розовых лепестков, окрашивая их пурпуром и масляно поблескивая. Юный послушник опустился на колени перед царем и простер к нему руки. Царь наклонился и положил на его ладони большой овальный камень цвета червонного золота, но испещренный толстыми черными прожилками. Послушник отнес камень к трупу и опустил в зияющую рану, где прежде билось сердце девушки. Камень зарделся, засиял багрово-золотым светом, как фонарь демона, черные прожилки стали тоньше волосков. Послушник вынул камень, вытер куском шелка, вернул его королю и, пятясь, отступил в сумрак придела.
Второй послушник приблизился к верховному жрецу и низко поклонился. Он поднял красное церемониальное облачение и осторожно надел его на жреца через его лысую голову.
Царь дважды хлопнул в ладоши, прислужники подняли труп девушки с мраморного алтаря и унесли через длинный зал навстречу забвению.
– Так что же, Ахназзар? – властно спросил царь.
– Как видишь, государь, девушка была сильным экстрасенсом, и ее сущность напитает много камней, прежде чем истощится.
– И кровь свиньи напитает камень, жрец! Ты знаешь, о чем я спрашиваю, – сказал царь, устремив на Ахназзара пронзительный взгляд.
Лысый жрец низко склонился, не отрывая глаз от мраморного пола.
– Знамения почти все благоприятны, государь.
– Почти? Смотри прямо на меня! – Ахназзар поднял голову, собираясь с силами, чтобы посмотреть в горящие глаза владыки Ада. Его глаза заморгали, он попытался отвести их, но огненный взгляд Аваддона зачаровал, загипнотизировал его. – Объясни свои слова.
– Вторжение весной, государь, обещает быть успешным. Но есть опасность… небольшая, – поспешил он добавить.
– Где?
Ахназзар обливался потом. Он облизнул сухим языком сухие губы.
– Не где, государь. Она в трех людях.
– Назови их.
– Опознать удалось лишь одного, остальные остались скрытыми. Мы их найдем. Того, кто известен, зовут Шэнноу. Йон Шэнноу.
– Шэнноу? Это имя мне неизвестно. Он местный вождь или разбойничий атаман?
– Нет, государь. Он ездит один.
– Так как же он может быть опасен исчадиям Ада?
– Не исчадиям, государь, но тебе.
– Ты считаешь, тут есть разница?
Ахназзар побелел и смигнул пот с глаз.
– Нет, государь. Я просто хотел сказать, что он угрожает тебе как человеку.
– Я никогда не слышал про этого Шэнноу. Как он может мне угрожать?
– Ясного ответа нет. Но он последователь мертвого древнего бога.
– Христианин? – прошипел Аваддон. – Попробует убить меня любовью?
– Нет, государь. Я говорил про древнего темного бога. Он сражает разбойников и склонен к вспышкам неудержимого гнева. Есть даже некоторые признаки, что он безумен.
– В чем они заключаются? Если не считать религиозного идиотизма.
– Он странный, государь. Ищет город, который исчез с лица земли во времена Благословенного Армагеддона.
– Какой город?
– Иерусалим.
Аваддон усмехнулся и, успокоенный, откинулся на спинку трона.
– Этот город уничтожила приливная волна триста лет назад – великая матерь всех приливных волн. Тысяча футов кипящей океанской воды утопила это чумное место, возвещая царствие Владыки и смерть Иеговы. И что же Шэнноу надеется отыскать в Иерусалиме?
– Мы не знаем, государь.
– Так почему он опасен?
– На всех магических таблицах и во всех пророческих снах его линия пересекает твою. Вы связаны кармой. То же относится и к остальным двоим. Каким-то образом Шэнноу соприкоснулся – или соприкоснется – с жизнями тех двоих, кто может повредить тебе. До сих пор мы не сумели их опознать, но сумеем. Пока же они кажутся тенями позади Иерусалимца.
– Шэнноу должен умереть… и скоро. Где он сейчас?
– Сейчас он в нескольких месяцах пути отсюда к югу и приближается к Ривердейлу. У нас там есть человек, Флетчер. Я извещу его.
– Докладывай мне обо всем, жрец.
Когда Ахназзар, пятясь, покинул своего монарха, Аваддон поднялся с черного трона и подошел к высокому стрельчатому окну, за которым простирался Новый Вавилон. На равнине к югу от города собиралось войско исчадий Ада для похода во имя Кровавого Пира. К зиме новые ружья будут розданы, и исчадия начнут подготовку к весенней войне. Десять тысяч человек под знаменем Аваддона хлынут на юг и запад, чтобы предать новый мир в руки последнего, кто уцелел после Падения.
И они предостерегают его против какого-то полоумного?
Аваддон вскинул руки:
– Приди ко мне, Иерусалимец!
1
Всадник остановил коня на гребне лесистого холма и оглядел расстилавшуюся внизу пустынную равнину, пологими волнами уходившую к горизонту.
И никакого знака, что Иерусалим близок, и нигде не видно темной, сверкающей алмазами дороги. Но ведь Иерусалим всегда был где-то впереди, манил в ночных сновидениях, дразнил обещанием, что отыщется где-то на пуповине черной дороги.
Разочарование исчезло, едва возникнув, и он перевел взгляд на дальние призрачно-серые горы. Не там ли найдет он знак? Или же дорога давно заметена прахом веков, скрыта под длинными травами истории?
Он отбросил сомнения. Если этот город существует, Йон Шэнноу найдет его. Сняв широкополую кожаную шляпу, он утер вспотевшее лицо. Близился полдень, и он спешился. Мерин серой масти со стальным отливом стоял неподвижно, пока хозяин не закинул поводья ему на шею, а тогда нагнул голову и принялся щипать стебли сочной травы. Его хозяин порылся в седельной сумке, вытащил свою древнюю Библию, сел на землю и неторопливо перелистывал золотообрезные страницы:
«И сказал Саул Давиду: не можешь ты идти против этого Филистимлянина, чтобы сразиться с ним; ибо ты еще юноша, а он воин от юности своей».
Шэнноу пожалел Голиафа, ведь бедняга был обречен. Храбрый великан, готовый на бой с самым грозным воином, вдруг увидел, что его противник – почти ребенок, без меча и панциря. Победи он, так стал бы всеобщим посмешищем.
Шэнноу закрыл Библию и бережно убрал ее в седельную сумку.
– Пора снова в путь, – сказал он мерину, сел в седло, подобрал поводья, и мерин начал неторопливо спускаться по склону. Взгляд всадника впивался в каждый валун, в каждое дерево, в каждый куст и кустик. Они окунулись в прохладу долины. Шэнноу натянул поводья и, повернувшись лицом к северу, глубоко вдохнул душистый воздух.
Из куста выпрыгнул кролик, и мерин шарахнулся. Шэнноу увидел, как зверек исчез в траве, поставил длинноствольный пистолет на предохранитель и опустил в кобуру пояса. Он почти не помнил, как выхватил его. Наследие долгих лет вечных опасностей – быстрые руки, верный глаз и тело, опережающее мысли.
Не всегда благо… Шэнноу знал, что ему никогда не забыть непонимающие – ничего не понимающие! – глаза ребенка, когда свинцовый шарик разорвал его сердце. Не забыть, как щуплое тельце упало на землю мертвое. Три разбойника в тот день. Один застрелил лошадь под Шэнноу, двое других кинулись на него с ножом и топором. В несколько секунд он разделался со всеми тремя, и тут движение у него за спиной заставило его вихрем повернуться и выстрелить. Ребенок умер, даже не вскрикнув.
Простит ли Бог его? Когда-нибудь?
Что толку, если он сам не может себе простить.
– Тебе повезло, Голиаф, – сказал он. – Убили тебя.
Ветер переменился и донес с востока дразнящий запах жарящейся грудинки, от которого защемило под ложечкой. Шэнноу дернул правый повод. Через полмили тропа поднялась на холм, спустилась со склона и вывела к лугу и крестьянскому дому с каменным фасадом. Перед домом был огород, а позади него загон, в котором бродило несколько лошадей.
Дом не был обнесен частоколом, окна стояли открытыми. Лес начинался шагах в двадцати от левой стены, что позволило бы разбойникам подобраться к самому дому, укрываясь от выстрелов. Застыв в седле, Шэнноу несколько минут созерцал это необыкновенное жилище. Затем он увидел, что из сарая позади загона появился мальчик с ведром в руке. Ему навстречу вышла женщина и взъерошила его белокурые волосы.
Шэнноу осмотрел открытое пространство, ища следов присутствия мужчины. Наконец, убедившись, что они одни, тронул мерина и направил его к дому. Мальчик первым заметил их и нырнул в дверь.
При виде всадника сердце Донны Тейбард оборвалось, но все же, подавляя панический страх, она сняла со стены тяжелый арбалет. Вставив ногу в бронзовое стремя, попыталась оттянуть тетиву, но у нее не хватило сил.
– Помоги мне, Эрик!
Мальчик подбежал к ней, и вместе они оттянули тетиву на место. Донна вложила стрелу в желоб и вышла на крыльцо. Всадник остановился шагах в двадцати от дома, и страх Донны пробудился с прежней силой, когда она рассмотрела худое лицо и глубоко посаженные глаза в тени широкополой шляпы. Ей не довелось увидеть хотя бы одного разбойника, но спроси ее кто-нибудь, как, по ее мнению, они выглядят, она описала бы именно такое порождение ее кошмаров.
Донна подняла арбалет и уперла тяжелый приклад в бедро.
– Уезжай! – крикнула она. – Я сказала Флетчеру, что мы останемся тут. И я не дам выгнать нас.
Всадник еще несколько секунд неподвижно смотрел на нее, потом снял шляпу. В его черных длинных, до плеч, волосах поблескивала седина, а борода была у подбородка совсем белой.
– Я странник, госпожа, и не знаю этого Флетчера. Я не хочу причинить тебе зла. Просто до меня донесся запах грудинки, и я хотел бы купить кусок. У меня есть обменные монеты и…
– Убирайся! – снова крикнула она. Арбалет чуть не вырвался из ее рук, и она задела ладонью спуск. Стрела взвилась в воздух, пролетела над всадником и упала у ограды загона. Шэнноу повернул мерина туда, спешился и поднял стрелу. Оставив мерина у ограды, он неторопливо пошел к дому.
Донна выронила арбалет и прижала Эрика к себе. Мальчик дрожал всем телом, но крепко сжимал в руке длинный кухонный нож. Донна взяла у него нож, не спуская глаз с непрошеного гостя. Он на ходу снял тяжелую кожаную куртку и перекинул ее через руку. Вот тут она и увидела тяжелые пистолеты на его поясе.
– Не убивай моего сына! – прошептала она.
– К счастью, госпожа, я говорил чистую правду и не намерен причинять вам зло. Ты не продашь мне кусок грудинки? – Он поднял арбалет, оттянул тетиву и вложил стрелу в желоб. – Может, тебе будет спокойнее с ним в руках?
– Ты правда не комитетчик?
– Я чужой в этих местах.
– Мы как раз собирались ужинать. Потрапезничаешь с нами?
Шэнноу преклонил колено перед мальчиком.
– Могу я войти? – спросил он.
– А я могу тебе помешать? – с горечью отозвался мальчик.
– Скажи только одно слово.
– Правда?
– У меня много недостатков, но я не лжец.
– Тогда можешь войти, – сказал мальчик, и Шэнноу направился к крыльцу, а мальчик поплелся за ним. Он поднялся по ступенькам и вошел в прохладную комнату, просторную, приятных пропорций. На белом каменном основании стояла печка с чугунной духовкой, а в центре комнаты красовался стол, покрытый искусной резьбой. В деревянном буфете у стены хранились глиняные тарелки и кружки.
– Стол сделал мой отец, – сообщил мальчик. – Он искусный плотник, лучший в Ривердейле, и работы у него хоть отбавляй. Кресло тоже он сделал и шкуры сам выдубил.
Шэнноу притворился, будто любуется глубоким кожаным креслом возле печки, но его глаза следили за движениями тоненькой блондинки, хлопотавшей у духовки.
– Благодарю вас за то, что вы впустили меня под свой кров, – сказал Шэнноу с некоторой торжественностью.
Женщина улыбнулась в первый раз и вытерла ладонь о холщовый передник.
– Я Донна Тейбард, – сказала она, протягивая ему руку.
Он взял ее и прикоснулся губами к пальцам.
– А я Йон Шэнноу, госпожа. Странник в чужом краю.
– Ну так добро пожаловать, Йон Шэнноу! К грудинке у нас найдется немного картошки и мяты. Ужин будет готов через час.
Шэнноу подошел к двери, в которую были вделаны колышки, расстегнул пояс с кобурами и повесил рядом со своей курткой. Обернувшись, он вновь увидел страх в ее глазах.
– Не тревожьтесь, фрей Тейбард. Странник должен защищать себя. Но я сказал правду, и мое слово тверже железа, хотя, конечно, люди бывают разные.
– В Ривердейле, мистер Шэнноу, пистолеты – редкость. Это была… мирная земля. Если хотите помыться перед едой, так колодец с насосом позади дома.
– У вас есть топор, госпожа?
– Да. В сарае.
– Ну так я отработаю свой ужин. С вашего позволения…
Он вышел в сгущающиеся сумерки, расседлал мерина и запер его в загоне с тремя лошадьми, затем отнес седло и сумки на крыльцо, взял топор и почти час колол дрова, после чего разделся до пояса и вымылся под насосом. Когда Донна Тейбард позвала его в дом, уже взошла луна. Мать и сын сидели у конца стола. Тарелка для него стояла у другого конца, напротив печки. Он перенес ее так, чтобы сесть лицом к двери.
– Могу я сказать слово благодарности, фрей Тейбард? – спросил Шэнноу, когда она начала накладывать еду на его тарелку. Она кивнула. – Господь Воинств, прими нашу благодарность за этот ужин. Благослови дом сей и тех, кто проводит в нем свои дни. Аминь.
– Вы придерживаетесь старого обычая, мистер Шэнноу? – спросила Донна, протягивая ему солонку.
– Старого? Для меня он новый, фрей Тейбард. Хотя правда, он старше всего, что сохраняется в памяти человеческой, и остается непостижимой тайной в нашем мире разбитых упований.
– Пожалуйста, не называйте меня фрей! Я сразу чувствую себя дряхлой старухой. Вы можете называть меня Донной. А это мой сын Эрик.
Шэнноу кивнул Эрику и улыбнулся, но мальчик отвел глаза, продолжая жевать. Бородатый незнакомец внушал ему страх, хотя он старался этого не показывать. Его глаза скосились на оружие, висящее на двери.
– Это ручные ружья? – спросил он.
– Да. Они у меня уже семнадцать лет, но сделаны гораздо раньше.
– Вы сами изготовляете порох?
– Да. И у меня есть формы для отливки пуль и несколько сотен медных пистонов.
– А вы кого-нибудь убили из них?
– Эрик! – прикрикнула на него мать. – Таких вопросов гостю не задают, и уж тем более за столом.
Ужин все трое доели в молчании. Потом Шэнноу помог Донне убрать со стола. Посуду они вымыли под вторым насосом внутри дома. В тесном чулане Донна чувствовала себя неловко и уронила тарелку, которая разлетелась на десятки черепков от удара о деревянный пол.
– Прошу вас, не бойтесь, – сказал Шэнноу, на коленях подбирая черепки.
– Я доверяю вам, мистер Шэнноу, но мне уже случалось ошибаться.
– Я устроюсь на ночь снаружи, а утром меня уже здесь не будет. Благодарю вас за ужин.
– Нет-нет, – сказала она слишком уж поспешно. – То есть… можете спать в кресле. Мы с Эриком спим в задней комнате.
– А мистер Тейбард?
– Вот уже десять дней как уехал. Надеюсь, он скоро вернется. Боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь.
– Если хотите, я могу поискать его. Он мог, например, упасть с лошади.
– Он уехал в повозке. Останьтесь, мистер Шэнноу. Поговорите со мной. К нам очень давно никто не заглядывал. Расскажите новости о… Откуда вы едете?
– С юго-запада через прерии. А до этого я плавал в море – вел торговлю с Ледовыми селениями за пределами Вулканического кольца.
– Говорят, это край мира.
– По-моему, там начинается Ад. На тысячу миль по горизонту пылают огни.
Донна осторожно протиснулась мимо него в большую комнату. Эрик зевал во весь рот, и мать отправила его спать. Он заспорил, как все подростки, но в конце концов послушался. Однако дверь в спальню оставил открытой.
Шэнноу опустился в кресло, вытянув длинные ноги к печке. У него щипало глаза от усталости.
– Почему вы странствуете, мистер Шэнноу? – спросила Донна, опустившись напротив него на коврик из козьей шкуры.
– Ищу свое чаяние. Город на горе.
– Я слышала, что дальше к югу есть города.
– Поселки, хотя некоторые и большие. Однако мой город существовал куда дольше. Он был построен, разрушен и вновь построен тысячи лет назад. Называется он Иерусалим, и к нему ведет дорога – черная дорога со сверкающими алмазами посередине, которые сияют и ночью.
– Библейский город?
– Он самый.
– В этих краях его нет, мистер Шэнноу. Зачем вы его ищете?
– Мне очень много раз задавали этот вопрос, – улыбнулся Шэнноу, – но у меня нет на него ответа. Необоримое стремление, безумие, если хотите. Когда Земля опрокинулась и океаны хлынули на сушу, возник хаос. Наша история потеряна для нас, и мы не знаем, откуда мы пришли и куда идем. В Иерусалиме меня ждут ответы, и там моя душа успокоится.
– Странствовать очень опасно, мистер Шэнноу. И особенно в диких землях за Ривердейлом.
– Эти земли вовсе не дикие, госпожа. Во всяком случае, если их знать. Дики люди, и они превращают в дикие земли любой край, где обитают. Но я человек известный, и меня редко тревожат.
– Вы известны как зачинатель войн?
– Я известен как человек, с которым зачинателям войн лучше не встречаться.
– Вы играете словами.
– Нет, я человек, который любит мир и ищет мира.
– Мой муж был миролюбивым человеком.
– Был?
Донна открыла дверцу печки и подбросила поленьев. Некоторое время она смотрела на пламя, и Шэнноу не решался прервать молчание. Наконец она посмотрела на него:
– Моего мужа нет больше. Его убили.
– Разбойники?
– Нет, комитетчики. Они…
– Нет! – пронзительно крикнул Эрик, стоя в дверях спальни в белой холщовой ночной рубашке. – Неправда! Он жив! Он скоро вернется домой… Я знаю, он скоро вернется домой!
Донна Тейбард кинулась к сыну, прижала к груди его залитое слезами лицо. Потом увела в спальню, и Шэнноу остался один. Он медленно направился в ночной мрак. В небе не было видно звезд, но в разрыве туч плыла луна. Шэнноу почесал в затылке и почувствовал под пальцами пыль и песчинки. Он снял шерстяную рубашку, потом нижнюю и вымыл голову в бочке с чистой дождевой водой, ногтями соскребая грязь с кожи.
Донна вышла на крыльцо и постояла, наблюдая за ним. Его плечи казались непропорционально широкими из-за тонкой талии и узких бедер.
Она молча спустилась к ручью у подножья холма. Там она разделась, выкупалась в лунной дорожке, натирая кожу листьями лимонной мяты.
Когда она вернулась, Йон Шэнноу, надев пояс с пистолетами, спал в кресле. Она бесшумно прошла мимо него в спальню и заперла дверь. Когда ключ скрипнул в замке, Шэнноу открыл глаза и улыбнулся.
«Что завтра, Шэнноу?» – спросил он себя.
Как – что?
Иерусалим.
Шэнноу проснулся с зарей и сидел, вслушиваясь в звуки утра. Ему захотелось пить, и он прошел в комнату с насосом налить в кружку воды. За дверью висело овальное зеркало в рамке из золотистой сосны, и он остановился, разглядывая свое отражение. Глубоко посаженные синие глаза, треугольное лицо с квадратным подбородком. Как он и опасался, в его волосах проглядывала седина, хотя борода оставалась темной, если не считать серебряного пятна под нижней губой.
Он допил воду и вышел на крыльцо к своим сумкам. Отыскав бритву, он несколько минут натачивал ее на ремне, потом вернулся к зеркалу и сбрил бороду. Донна Тейбард застала его еще там и с легкой улыбкой наблюдала, как он пытается обкорнать длинные волосы.
– Идите на крыльцо, мистер Шэнноу и сядьте там. Сегодня я жду в гости друзей, и, по-моему, надо бы придать вам пристойный вид.
С помощью длинных ножниц и костяного гребня она умело справлялась со спутанной гривой, похваливая его за то, что в волосах у него не водятся вши.
– Я езжу быстро, так что им за мной не угнаться, и купаюсь при всяком удобном случае.
– Ну вот! Вы довольны? Или подстричь еще покороче? – спросила она, отступая на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Он провел рукой по волосам и ухмыльнулся. Совсем как мальчишка, подумала она.
– В самый раз, фрей Тейбард… Донна. Спасибо! Вы сказали, что ждете друзей?
– Да. Соседи соберутся отпраздновать жатву. Это было решено до того, как Томас… исчез. Но я попросила их все равно приехать. Надеялась, что они помогут мне с Комитетом. Только навряд ли… У всех свои трудности. Может быть, останетесь? Будет мясо, жаренное на углях, и я испекла пироги.
– Благодарю вас. С удовольствием.
– Только, мистер Шэнноу, не надевайте пистолеты. Наша община все-таки мирная.
– Как вам угодно. Эрик еще спит?
– Нет, он на Длинной поляне собирает хворост для костра. А потом ему еще надо подоить коров.
– А волки и львы вас не тревожат?
– Нет. Комитетчики зимой застрелили последнего льва, а волки ушли в горы. Зимой они иногда рыщут тут, но опасность от них невелика.
– Жизнь здесь кажется… упорядоченной, – сказал он, вставая и стряхивая клочья волос с рубашки.
– Она такой и была… то есть пока мой отец был Пресвитером. А теперь вот Флетчер… Мы Пресвитером его не называем, и я знаю, ему это не по вкусу.
– Вчера вечером вы сказали, что ваш муж убит. Это опасение или так оно и есть?
Она стояла в дверях, держась рукой за косяк.
– У меня есть дар, мистер Шэнноу, видеть то, что происходит вдали. Он был у меня в детстве, и я его не потеряла. Пока мы разговариваем, я вижу Эрика на поляне. Он перестал собирать хворост и влез на высокую сосну – воображает себя великим охотником. Да, мистер Шэнноу, мой муж убит. Его убил Флетчер, с ним было еще трое: верзила Барт, а имена двух других я не знаю. Тело Томаса они наспех закопали в овраге.
– Флетчер возжелал вашу землю?
– И меня. А он из тех, кто добивается того, чего хочет.
– Может, он подойдет вам?
Ее глаза сверкнули.
– Вы думаете, я допущу, чтобы убийца моего мужа завладел мной?
Шэнноу пожал плечами.
– Мир жесток, Донна. Я видел селения, где женщинам не разрешено соединяться узами с одним мужчиной, где они – собственность общины. А в других местах вполне в обычае, чтобы мужчины убивали, добиваясь своего. То, что человек может забрать и удержать, принадлежит ему.
– Не в Ривердейле, сэр. Пока еще нет.
– Удачи вам, Донна. Надеюсь, вы найдете мужчину, который будет готов защитить вас от этого Флетчера. Если же нет, надеюсь, что он, как я уже говорил, подойдет вам.
Она молча вернулась в дом.
Через некоторое время из леса вышел Эрик, волоча тележку, нагруженную хворостом. Худенький мальчуган с волосами настолько светлыми, что они казались белыми. Серьезное лицо, глаза печальные и затаившие недетское знание.
Он прошел мимо Шэнноу, не сказав ни слова, и тот неторопливо направился к загону. Серо-стальной мерин зарысил ему навстречу и потерся мордой о его ладонь. В загоне хватало травы, но Шэнноу предпочел бы накормить его зерном. Мерин мог без особых усилий мчаться во весь опор мили и мили, но когда получал зерно, вообще не знал устали. Пять лет назад Шэнноу выиграл в трех скачках две тысячи обменных монет, но теперь мерин был уже слишком стар для таких подвигов. Шэнноу вернулся к седельным сумкам на крыльце и достал клеенчатый патронташ.
Вытащив пистолет из левой кобуры, он постукиванием высвободил барабан и осторожно положил на крыльцо рядом с собой. Потом масляной тряпицей протер ствол изнутри и очистил от пыли спусковой механизм. Пистолет был длиной в девять дюймов и весил несколько фунтов, но Шэнноу уже давно перестал замечать его вес. Он проверил, не запылился ли барабан, вставил его на место, отжав защелку, и вернул пистолет в кобуру. Пистолет для правой руки был на два дюйма короче, в медной оправе, с рукояткой из полированной слоновой кости, тогда как у левого она была из темной яблоневой древесины. Несмотря на более короткий ствол, этот пистолет бил точно, тогда как первый давал отдачу влево и был надежным только при выстреле с близкого расстояния. Шэнноу принялся любовно его чистить и, подняв глаза, увидел, что рядом стоит Эрик и пожирает глазами пистолет.
– Пульнете из него? – спросил мальчик.
– Так ведь тут не во что стрелять, – сказал Шэнноу.
– А он громко стреляет?
– Да, и дым воняет, как сам Дьявол. А ты ни разу не слышал выстрелов?
– Один раз, когда Пресвитер застрелил льва. Но мне тогда было всего пять. У мистера Флетчера есть пистолет, а у некоторых комитетчиков – длинные ружья. Они теперь сильнее любого зачинателя войн.
– Мистер Флетчер тебе нравится, Эрик?
– Он всегда со мной по-хорошему. И он ведь самый главный. Он теперь Пресвитер.
– Тогда почему твоя мать боится его? Боится Комитета?
– Так она ведь женщина! – объяснил Эрик. – У мистера Флетчера с моим отцом вышел спор, и мистер Флетчер сказал, что плотник должен жить в Ривердейле, где все время есть нужда в его ремесле. И так проголосовал Комитет. Мистер Флетчер согласился купить нашу ферму, но отец ответил:
«Нет!» Не знаю почему. Жить в Ривердейле, где все живут, было бы так хорошо! И мистеру Флетчеру нравится моя мама, и даже очень. Он сам мне так сказал и сказал, что она чудесная женщина. Он мне нравится.
– А твоему отцу он нравился… нравится?
– Отцу никто не нравится. Только я, да и то иногда, если хорошо сделаю все, что мне поручено, или ничего не уроню, когда помогаю ему.
– В Ривердейле он единственный плотник?
– Раньше был, а теперь у мистера Флетчера работает человек, который говорит, будто он плотник. Отец над ним смеется. Говорит, он думает, будто для врубки сковороднем требуется сковородка!
Шэнноу улыбнулся. Мальчик, когда смеялся, казался совсем еще ребенком.
– А вы зачинатель войн, мистер Шэнноу?
– Нет, Эрик. Как я сказал твоей матери, я ищу мира.
– Тогда зачем вам пистолеты?
– Я езжу по диким землям, Эрик. Там они необходимы.
Из-за гребня холма появились две повозки.
– Это Янус с семьей и Макгрейвены, – сказал Эрик.
Шэнноу убрал пистолеты в кобуры, вошел в дом и повесил пояс на дверной колышек.
– Ваши гости начинают съезжаться, – сказал он Донне. В доме стоял теплый запах свежевыпеченного хлеба и пирогов. – Я могу чем-нибудь подсобить?
– Помогите Эрику разложить костры.
Все утро подъезжали повозки, и на пастбище их выстроилось рядами больше двадцати. На трех кострах поджаривалось мясо, вокруг толпилось больше пятидесяти человек, и Шэнноу стало не по себе. Он зашел в сарай, чтобы хоть немного побыть в одиночестве, и увидел в темном углу какую-то парочку. Они нежно держались за руки.
– Простите, что потревожил вас, – сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Ничего, – отозвался юноша. – Меня зовут Янус. Стефан Янус. Это Сьюзен Макгрейвен.
Шэнноу пожал им руки и вышел.
Он остановился возле загона, и серо-стальной мерин подбежал к нему. Шэнноу потрепал его по шее.
– Пора нам в путь, – сказал он.
– Сьюзен, где ты? – позвал женский голос.
– Я здесь, – ответила девушка, выбегая из сарая, а юноша подошел к Шэнноу. Высокий, белокурый, с серьезными глазами на умном лице.
– Вы думаете остаться в Ривердейле?
– Нет. Я путешественник.
– Путешественник, которому неприятно многолюдье? – заметил Янус.
– Тем не менее.
– Люди будут казаться не такими враждебными, когда вы узнаете их поближе. Идемте, я познакомлю вас с теми, кто вам понравится.
Он повел Шэнноу к гостям. Рукопожатия, рукопожатия, имена, имена, имена… Шэнноу не запомнил и десятой части, но Стефан был прав: ему стало много легче на душе.
– А чем вы занимаетесь, мистер Шэнноу? – последовал неизбежный вопрос. На этот раз его задал дюжий фермер по фамилии Ивенсон.
– Мистер Шэнноу ищет город, – сказала Донна Тейбард, подходя к ним. – Он историк.
– А-а! – отозвался Ивенсон, теряя к нему всякий интерес. – А как ты, Донна? Томас не вернулся?
– Нет. Анна с вами?
– Да нет, осталась у Эша Берри: его жена приболела.
Шэнноу ускользнул, оставив их разговаривать. Возле загона играли дети, и он сел на крыльце, глядя на них. Тут все были не такими, как люди на юге. Румяные, здоровые лица, взрывы смеха.
Всюду, где рыскали разбойники, чувствовалась постоянная напряженность. Такие опасливые, настороженные взгляды! Среди ривердейлцев Шэнноу чувствовал себя чужаком.
Под вечер с холма спустилась группа всадников. Шестеро. Они поехали прямо к дому. Шэнноу зашел в большую комнату и следил за ними из окна. Донна Тейбард увидела их одновременно с ним и неторопливо направилась навстречу в сопровождении десятка своих гостей.
Всадники натянули поводья, и высокий мужчина в белой шерстяной рубахе спрыгнул с седла. Лет тридцати на вид, черные волосы коротко подстрижены, смуглое красивое лицо.
– Добрый день, Донна.
– И вам, мистер Флетчер.
– Рад видеть, как вы празднуете. А от Томаса есть вести?
– Нет. Я собираюсь поехать в овраг, где вы его закопали. Насыпать над ним могильный холмик.
Он багрово покраснел.
– О чем ты говоришь? Не понимаю!
– Уезжайте, Саул. Я не хочу видеть вас здесь.
В нависшей тишине гости столпились вокруг всадников.
Флетчер облизнул губы.
– Донна, жить в такой близости от диких земель больше небезопасно. Всего в восьми милях к югу был замечен Даниил Кейд. Ты должна переехать в Ривердейл.
– Это мой дом, – сказала она. – И я останусь здесь.
– Извини, но я обязан настаивать. Так проголосовал Комитет. Ты получишь щедрую плату за твой дом, и для тебя с Эриком уже приготовлено удобное жилище. Не чини лишних затруднений. Твои друзья здесь обещали помочь с перевозкой твоей мебели и вещей.
Донна обвела взглядом стоящих рядом гостей. Ивенсон отвел глаза, и многие другие уставились в землю. Только Стефан Янус вышел вперед.
– Почему она должна переехать, если не хочет? – спросил он.
Саул Флетчер словно не услышал его и шагнул к Донне.
– Одумайся, Донна! Комитет имеет право выносить законы для защиты общины. Ты должна переехать, и переедешь! Сейчас же! – Он обернулся к могучему детине на высоком черном мерине. – Барт, помоги Донне с ее пожитками.
Детина собрался спешиться, и тут из темной двери вышел Йон Шэнноу. Остановившись на крыльце, он оглядел толпу. Барт опустился в седло, и все глаза обратились на Шэнноу – на пояс с пистолетами, который он снова надел. Он, в свою очередь, оглядывал всадников. Всю жизнь он сталкивался с такими людьми – ловцами удачи, разбойниками, зачинателями войн. Все они несли эту печать жестокости, бездушного гонора.
– Если фрей Тейбард желает остаться здесь, – сказал Шэнноу, – то больше не о чем говорить.
– А вы кто такой, сэр? – спросил Флетчер, не спуская глаз с пистолетов Шэнноу.
Шэнноу, игнорируя его, обернулся, к всадникам. Двух он узнал.
– Как поживаешь, Майлс? – окликнул он одного. – А ты, Поп? Что-то далековато вы забрались от Ольона.
Оба замерли в седлах, храня молчание.
– Я спросил, кто ты такой? – крикнул Флетчер, положив ладонь на ореховую рукоятку двуствольного коричневого пистолета, висевшего у него на поясе.
– Это Иерусалимец, – буркнул Майлс, и Флетчер окаменел.
– Я слышал про вас, сэр. Вы убийца и зачинатель войн. В Ривердейле мы не потерпим такого, как вы.
– Да? – мягко сказал Шэнноу. – Как я понял, вы убийства не чураетесь, а Майлс и Поп всего год назад ездили с Кейдом.