Дэн Ариели
Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков
Могло ли все это значить, что, когда приходится прилагать значительные усилия, мы ведем себя менее рационально? И если это так, то каким же образом надо стимулировать людей, чтобы не вогнать их в стресс? Простое решение заключается в низких бонусах – наверняка это не понравилось бы банкирам, с которыми мне доводилось встречаться. Второй подход мог бы заключаться в том, чтобы платить сотрудникам фиксированную зарплату. У этого подхода есть свои недостатки. Он помог бы справиться с последствиями чрезмерной мотивации, однако не позволил бы воспользоваться некоторыми преимуществами бонусной оплаты, связанной с результатом. Возможно, наилучший вариант состоял бы в том, чтобы сохранить мотивирующий эффект оплаты по результатам, но при этом избавиться от некоторых присущих ей элементов, ведущих к образованию стресса. Например, мы могли бы предложить сотрудникам небольшие бонусы, выплачиваемые более часто. Другой компромиссный вариант мог бы заключаться в привязке размера бонуса сотрудников к результатам за более длительный период (например, бонус выплачивался бы за результаты не последнего года, а пяти предыдущих лет). Таким образом, в конце пятого года сотрудники могли бы быть уверены в том, что получат 80 % своего бонуса (основанного на результатах предыдущих лет), и эффект результата текущего года оказался бы не столь значительным.
Вне зависимости от того, каким подходом мы воспользуемся для оптимизации результата, необходимо лучше понимать связь между величиной компенсации и результатом – тем более принимая во внимание человеческие особенности и склонность к иррациональному поведению.
* * *
P.S. Я бы хотел посвятить эту главу моим друзьям-банкирам, которые постоянно «наслаждаются» моим мнением относительно их зарплаты и тем не менее желают продолжать общаться со мной.
Глава 2
Смысл труда
Как конструктор Lego может научить получать радость от работы
Недавно мне довелось лететь из Калифорнии. Моим соседом в салоне самолета оказался мужчина делового вида чуть старше 30 лет. Когда я садился в кресло, он улыбнулся, и мы обменялись традиционными жалобами о том, что кресла в самолетах становятся все меньше и вообще летать стало гораздо менее удобно. Перед тем как выключить свои айфоны, мы оба проверили почту. Когда самолет взлетел, мы начали болтать друг с другом. Разговор шел примерно так:
Он: Ну и как вам нравится ваш новый айфон?
Я: В принципе, очень нравится. Однако я поймал себя на том, что постоянно проверяю свою почту, даже когда еду в лифте или стою на светофоре.
Он: Да, я вас хорошо понимаю. С тех пор как у меня появился айфон, я тоже постоянно лезу в свой почтовый ящик.
Я: Никак не могу понять, помогают ли мне эти технологии делать свою работу более эффективно.
Он: А чем вы занимаетесь?
Каждый раз, когда я лечу в самолете и начинаю болтать с соседями, они задают мне вопрос о том, чем я занимаюсь, или рассказывают о том, чем занимаются сами, еще до того, как мы обмениваемся именами или какими-то другими личными данными. Возможно, это явление распространено в Америке сильнее, чем в других странах, однако я заметил, что путешественники, которым довелось провести рядом какое-то время (и которые расположены к разговору), часто начинают говорить о своей работе раньше, чем о хобби, семье или политике.
Мой собеседник рассказал, что работает менеджером по продажам в компании SAP – известном производителе программных продуктов для автоматизации систем управления (я немного знал об этой технологии, потому что, когда на нее решил перейти MIT, моему бедному ассистенту пришлось ее осваивать). Мне не особенно интересно обсуждать плюсы и минусы SAP, но постепенно энтузиазм собеседника охватил и меня. Было похоже, что он действительно любит свою работу. Я чувствовал, что в работе выражалась его личность, – и, возможно, поэтому работа для него была гораздо важнее многих других вещей в жизни.
На интуитивном уровне большинство из нас чувствуют глубокую взаимную связь между личностью и трудом. Дети размышляют о том, кем хотят стать в будущем (пожарными, учителями, врачами), а не о том, сколько денег они будут зарабатывать. У взрослых американцев фраза «Чем занимаетесь?» стала таким же неотъемлемым элементом знакомства, как полузабытая фраза «Как ваши дела?». Это дает основания предположить, что из способа заработать себе на кусок хлеба и крышу над головой работа превратилась в неотъемлемую часть личности. Мне представляется, что огромное количество людей, по крайней мере тех, с кем мне доводилось общаться в самолетах, гордятся своей работой и находят в ней немалый смысл.
В противовес этой связи между работой и личностью классическая экономическая модель трудовых отношений обычно описывает работающих мужчин и женщин как крыс в лабиринте. Предполагается, что работа должна их раздражать и крыса (то есть человек) старается предпринять минимальное количество усилий для того, чтобы получить свою пищу, а все остальное время лежать с набитым брюхом на солнышке. Однако если работа придает нашему существованию смысл, то что мы можем сказать о причинах, по которым люди хотят работать? И какую связь в этом случае можно провести между мотивацией, смыслом работы для личности и производительностью?
Если дело лишено смысла…
Несколько лет назад я сидел в своем офисе в MIT, готовя рецензию на одно исследование[11], как вдруг услышал стук в дверь. Выглянув наружу, я увидел смутно знакомого молодого человека с каштановыми волосами и смешной бородкой на слегка пухлом лице. Будучи уверенным в том, что знаю его, но никак не могу вспомнить откуда, я сделал единственно возможный в этой ситуации шаг – пригласил его войти. Лишь через несколько секунд я понял, что это Дэвид, вдумчивый и глубокий студент, который посещал мои занятия несколько лет назад. Я был искренне рад увидеть его.
Мы налили себе по чашке кофе и уселись за столом. Я сразу же спросил Дэвида о том, что привело его в MIT. «Я приехал, чтобы нанять сотрудников, – ответил он. – Нам нужна свежая кровь». Дэвид принялся рассказывать мне о том, чем занимался в течение нескольких лет после завершения учебы. Он нашел себе интересную работу в одном инвестиционном банке в Нью-Йорке (наша встреча произошла в 2005 году, когда выпускники программы MBA еще хотели работать на Уолл-стрит). Получал достаточно высокую заработную плату и наслаждался огромным количеством льгот, таких, например, как бесплатная прачечная. Ему очень нравилось жить в динамичном городе. Дэвид встречался с женщиной, которая, по его описанию, представляла собой гибрид Чудо-женщины и Марты Стюарт[12] (стоит отметить, что к тому моменту они встречались всего лишь две недели).
«Я хотел бы рассказать вам кое-что еще, – сказал он. – Несколько недель назад со мной случилась странная вещь, которая заставила меня вновь вспомнить ваши уроки в области поведенческой экономики».
По словам Дэвида, некоторое время назад он посвятил около десяти недель подготовке предстоящего слияния компаний. Он упорно трудился над анализом данных, рисовал изумительные графики и картинки и часто оставался в офисе за полночь, занимаясь совершенствованием своей презентации в PowerPoint (интересно, что же делали банкиры и консультанты до того, как в их распоряжении появился PowerPoint?). Ему очень нравилось то, что у него получалось, и он радостно отправил презентацию своему начальнику, который и должен был выступить с ней на самом значительном собрании, посвященном слиянию. (Дэвид находился на слишком низком уровне в иерархии для того, чтобы самому присутствовать на заседании.)
Босс ответил ему по электронной почте через несколько часов: «К сожалению, Дэвид, мы только вчера узнали, что сделка не состоится. Я изучил твою презентацию и должен сказать, что она представляет собой отличную работу. Молодец». Дэвид понял, что его презентация никогда не увидит свет, но в этом не было ничего личного. Он знал, что сделал действительно хорошую работу, потому что его начальник не склонен раздавать незаслуженные комплименты. Однако, несмотря на похвалы, результат его удручал. Тот факт, что все его усилия не послужили конечной цели, создал настоящую пропасть между ним и его работой. Внезапно он ощутил, что проект, в который он вложил так много труда, перестал быть ему интересен. Более того, у него пропал интерес и к множеству других проектов, над которыми он работал. Фактически эта деятельность, не приведшая к ожидаемому исходу, оказала значительное влияние на отношение Дэвида к своей деятельности и к своему банку. Его покинуло ощущение собственной полезности и удовольствия от работы. Вместо них пришло ощущение неудовлетворенности и тщетности усилий.
«Знаете, что самое странное? – добавил Дэвид. – Я усердно трудился, создал отличную презентацию, и мой начальник был совершенно точно доволен как мной, так и проделанной мною работой. Я уверен, что мои усилия будут хорошо оценены, и, возможно, я даже получу прибавку в конце года. Поэтому с функциональной точки зрения я должен быть счастлив. В то же самое время я никак не могу отделаться от ощущения того, что моя работа не имеет смысла. А что если мой следующий проект точно так же отменится в самый последний момент и моя тщательно проделанная работа попадет в корзину?»
Он предложил мне поразмышлять над следующим умозаключением. «Представьте себе, – произнес он тихим и печальным голосом, – что вы работаете на некую компанию и ваша задача состоит в создании слайдов в PowerPoint. Каждый раз сразу после того, как вы заканчиваете работу, приходит другой человек и стирает все, что вы сделали. Однако вы получаете за такую работу высокую зарплату и множество других льгот. Возможно, что кто-то даже стирает и гладит ваши вещи. Понравилось ли бы вам работать в таком месте?»
Мне стало жалко Дэвида, и, желая его подбодрить, я рассказал ему историю про мою подругу по имени Девра, работавшую редактором в издательстве одного крупного университета. Как-то раз ей довелось редактировать историческую книгу. Работа Девре очень понравилась, и она получила за нее неплохие деньги. Через три недели, представив готовую рукопись, она узнала, что издательство решило ее не публиковать. Так же как в случае с Дэвидом, с функциональной точки зрения все было прекрасно, однако тот факт, что читатели никогда не смогут подержать книгу в руках, заставлял ее постоянно жалеть о времени и силах, потраченных на работу. Рассказывая эту историю, я пытался показать Дэвиду, что он не одинок. После минутного молчания он сказал: «Знаете что? Я думаю, что проблема гораздо серьезнее, чем нам кажется. Вам следует изучить тему бесполезной или невостребованной работы».
Это была прекрасная идея, и через минуту я расскажу вам о том, что я сделал. Но перед этим давайте совершим путешествие в мир попугая, крысы и «аргументов против бесплатного».
Еду даром не хотим!
В шестнадцать лет я поступил на службу в израильскую Национальную гвардию. Я научился стрелять из русского карабина времен Второй мировой войны, строить заграждения и узнал многое из того, что может понадобиться в случаях, когда взрослые мужчины уходят воевать, а подростки остаются защищать родной дом. Как оказалось впоследствии, основное преимущество обучения стрельбе заключалось в том, что время от времени оно давало мне возможность пропускать институтские занятия. В те годы, когда израильские школьники выезжали куда-нибудь на экскурсию, их всегда должен был сопровождать хотя бы один студент, умевший обращаться с оружием. Эта обязанность давала возможность пропустить учебу и провести несколько дней в походе, поэтому я всегда вызывался на подобные мероприятия добровольцем, даже если ради этого приходилось пропускать экзамены[13].
В одной из таких поездок я познакомился с девушкой и к концу поездки оказался влюблен в нее по уши. К сожалению, она училась на год младше меня, поэтому наши расписания не совпадали, что не давало мне возможности лишний раз увидеться и узнать ее чувства по отношению ко мне. Поэтому я сделал то, что сделал бы на моем месте любой другой подросток с ограниченным воображением. Я узнал, в чем состоит ее хобби, и попытался заняться тем же.
Примерно в миле от нашего города жил человек, которого мы между собой называли Птичником. Он провел несчастное и одинокое детство в одной из стран Восточной Европы во времена холокоста. Прячась от нацистов в лесу, он наслаждался обществом окружавших его животных и птиц. Впоследствии, переехав в Израиль, он решил сделать жизнь окружавших его детей более счастливой, чем была его собственная. Он начал собирать птиц со всего мира и приглашать детей в гости, чтобы они смогли больше узнать о чудесах пернатого мира. Девушка, которая мне нравилась, работала в вольере Птичника в качестве волонтера, и я присоединился к ней. Мы вместе убирали клетки, кормили птиц, рассказывали посетителям о каждой из них. Но самое удивительное было в том, что мы могли наблюдать, как птицы растут, развиваются и общаются между собой и с посетителями. Через несколько месяцев стало ясно, что у моего романа с девушкой не будет продолжения, однако я настолько увлекся общением с птицами, что проработал в вольере еще какое-то время.
Несколько лет спустя, уже после моей госпитализации, я решил завести себе попугая. Мой выбор пал на крупную и умную самку породы амазон Мюллера, которую я назвал Жан-Поль[14]. Она была красива – зеленые перья на концах имели голубой, желтый и красный окрас. Нам было хорошо вместе. Жан-Поль любила разговаривать и заигрывать практически с каждым человеком, проходящим мимо. Всякий раз, когда я шел мимо клетки, Жан-Поль подлетала поближе, чтобы я мог ее погладить. И пока я гладил пух на ее шее, она издавала звуки, похожие на лепетание младенца. А когда я принимал душ, она влетала в окно ванной и радостно кружила надо мной, пока я плескал в нее водой.
Жан-Поль была социально активной птицей. Оставаясь в одиночестве слишком долго, она начинала со скуки выдергивать свои перья. Я узнал, что попугаи крайне нуждаются в стимулировании умственной деятельности, поэтому придумал несколько игрушек, призванных помочь моей подопечной справиться со скукой. Одна из головоломок представляла собой стопку разноцветных деревянных брусков различной формы, чем-то напоминавших пирамиду. Бруски были сделаны из дерева и соединялись между собой с помощью шнура. В каждом бруске имелись пазы глубиной несколько сантиметров, внутри которых помещалось лакомство. Чтобы получить доступ к пазу, Жан-Поль должна была поочередно поднимать каждый брусок. Сделать это было не так-то просто. На протяжении многих лет эта головоломка и ряд других игрушек помогали Жан-Поль чувствовать себя веселой, будили в ней любопытство и интерес к окружающему миру.
* * *
Тогда я еще не знал, что подобные головоломки являются подтверждением одной важной концепции. Исследователь психологии животных Глен Йенсен придумал специальный термин – contrafreeloading («аргументы против бесплатного»), обозначающий склонность животных зарабатывать пищу, а не получать ее без особых усилий (например, когда хозяева просто кладут ее в миску).
Чтобы лучше понять, в чем заключается удовольствие от работы за еду, давайте вернемся в 1960-е годы и узнаем побольше об экспериментах Йенсена с крысами-альбиносами, направленных на изучение их склонности к труду. Представьте себя крысой, участвующей в эксперименте Йенсена. Вместе со своими маленькими друзьями-грызунами вы живете обычной жизнью в обычных клетках, и на протяжении десяти дней ровно в полдень (разумеется, вы не знаете, что это полдень, – просто замечаете, что кормление происходит примерно в одно и то же время) приятный человек в белом лабораторном халате дает вам по десять граммов хорошо измельченных крекеров марки Purina. Через несколько дней вы привыкаете к тому, что вам стоит ждать пищу ежедневно в одно и то же время, и ваш крысиный животик начинает громко бурчать перед приходом мужчины в халате (Йенсен добивался возникновения именно такого эффекта).
Но как только ваш организм привык к питанию в определенное время, все внезапно меняется. Вместо того чтобы питаться в то время, когда вы испытываете максимальный голод, вам приходится ждать лишний час. А ровно в час дня лаборант вытаскивает вас из клетки и помещает в так называемый ящик Скиннера. Эта клетка, получившая свое название по имени выдающегося психолога Бэрреса Фредерика Скиннера, очень похожа на привычную всем клетку, однако имеет две новые для вас особенности. Первая – система автоматического распределения пищи, выбрасывающая корм через каждые 30 секунд. Хрум! Второе новшество – рычаг, по какой-то странной причине закрытый жестяным щитом, что делает конструкцию чем-то похожей на потайную дверь.
Поначалу рычаг не вызывает у вас особого интереса – в отличие от кормушки, около которой вы и проводите свое основное время. Кормушка выбрасывает порции еды с небольшими интервалами на протяжении 25 минут. Как только вы съедаете 50 порций, вас помещают обратно в вашу домашнюю клетку. После этого вам дают корм на весь оставшийся день.
На следующий день вы опять пропускаете свой привычный полуденный обед, и ровно в час дня вас помещают в ящик Скиннера. Вы готовы приступить к еде, однако сталкиваетесь с неприятностью – кормушка не выдает вам корма. Что же делать? Вы начинаете бродить по клетке и вдруг, проходя мимо рычага, обнаруживаете, что жестяной щит куда-то исчез. Вы почти случайно нажимаете на рычаг, и тут же в кормушке появляются гранулы еды. Отлично! Вы вновь жмете на рычаг. О счастье! В кормушке появляется новая порция еды. Вы жмете снова и снова, а затем с радостью приступаете к трапезе. Однако затем свет гаснет, и одновременно с этим рычаг перестает выдавать вам еду. Скоро вы начинаете понимать, что, как только гаснет свет, вам не имеет смысла жать на рычаг, потому что он перестает выдавать еду.
Лишь затем человек в лабораторном халате открывает верхнюю крышку клетки и ставит перед вами металлическое блюдце, доверху наполненное кормом. Это не вызывает в вас никакого интереса; вы хотите, чтобы рычаг вновь заработал и начал выдавать вам еду. Вы жмете и жмете, но ничего не происходит. Как только свет выключается, нажатие на рычаг не приносит вам никакой пользы. Вы с проклятиями блуждаете по клетке и в определенный момент подходите к блюдцу. «Ого! – говорите вы себе. – Да тут полно корма! Бесплатная еда!» – и начинаете жадно чавкать, а затем свет зажигается вновь. Вы понимаете, что теперь у вас есть два возможных источника пищи. Вы можете есть бесплатную еду из блюдца или подойти к рычагу и нажать его для того, чтобы заработать очередную порцию. Что бы вы сделали, если бы были крысой?
Если предположить, что вы похожи на 200 крыс, участвовавших в эксперименте Йенсена, вы наверняка решили бы не ограничиваться исключительно едой в блюдце. Рано или поздно вы вернулись бы к рычагу и начали нажимать его с целью получить еще еды. Если бы вы принадлежали к 44 % крыс, то жали бы на рычаг достаточно часто – так, чтобы обеспечивать себя хотя бы половиной корма. Более того, оказалось, что, начав жать на рычаг, крысы не отказывались от этого занятия даже при наличии бесплатной еды в блюдце.
Йенсен обнаружил (а множество последующих экспериментов подтвердили его открытие), что многие виды животных – рыбы, птицы, песчанки, мыши, крысы, мартышки и шимпанзе – часто предпочитают более длинный и непрямой путь получения еды[15]. (По сути, единственным видом животных, предпочитающим «ленивый путь», остаются – и вы, наверное, догадались об этом – кошки.) Иными словами, до тех пор, пока работа, как говорится, по плечу, рыбы, птицы, песчанки, крысы, мыши, мартышки и шимпанзе предпочитают заработать себе еду.
Это заставляет нас вновь вспомнить о Жан-Поль. Если бы она была экономически рациональной птицей, заинтересованной в том, чтобы получить еду с минимальными усилиями, она бы просто питалась из кормушки и не обращала никакого внимания на головоломку. Вместо этого она часами играла с этой и другими головоломками, потому что именно они обеспечивали ей более осмысленный способ заработать свой корм и провести свое время. Она не просто существовала, а занималась своего рода творчеством, то есть «зарабатывала себе на жизнь»[16].
* * *
Сама по себе идея contrafreeloading противоречит принятой среди экономистов точке зрения, согласно которой субъекты всегда выбирают способ, позволяющий им получить свою награду за счет минимизации усилий (единственным похвально рациональным животным является кошка). Согласно этой традиционной экономической точке зрения любые расходы (в том числе расходы жизненных сил) являются затратами, следовательно, рыба, птица, мышь, крыса, мышь, мартышка, шимпанзе или любой другой организм не должен растрачивать силы добровольно. Зачем работать, когда можно получить то же самое (а то и большее) количество еды, не прилагая к этому никаких усилий?
Когда я решил описать выводы contrafreeloading одному из своих друзей – рациональных экономистов (как ни странно, такие друзья у меня еще остались), он сразу же объяснил мне, что выводы Йенсена, по сути, ничуть не противоречат стандартной экономической теории. Он терпеливо поведал мне, почему это исследование не имело никакого отношения к экономике. «Видишь ли, – сказал он, обращаясь ко мне как к маленькому ребенку, – экономическая теория изучает поведение людей, а не крыс или попугаев. У крыс очень маленький мозг и почти не развит неокортекс[17], поэтому нет ничего удивительного в том, что эти животные не понимают, что могут получить еду бесплатно. Они просто находятся в смятении.
В любом случае, – продолжил он, – я уверен, что если бы ты захотел повторить эксперимент Йенсена с нормальными людьми, то не нашел бы никаких следов эффекта contrafreeloading. И я уверен на 100 %, что если бы ты использовал в качестве своих подопытных крыс экономистов, то увидел бы, что ни один из них не занимается нерациональным трудом!»
В его словах была своя логика. И хотя я чувствовал, что изучение поведения животных позволяет нам делать общие заключения о том, как к работе относятся человеческие существа, мне показалось нелишним провести эксперимент в области contrafreeloading с участием людей. Правда, я решил, что в качестве участников не стоит привлекать экономистов (хотя бы потому, что на основании изучения поведения экономистов нельзя делать выводы о поведении обычных людей).
Что вы думаете по этому поводу? Склонны ли человеческие существа как таковые к contrafreeloading или же они являются более рациональными? В том числе вы сами?
Мотивация с помощью маленького «с»
После того как Дэвид покинул мой офис, я начал размышлять о том разочаровании, с которым столкнулись он и Девра. Отсутствие аудитории для их работы оказало значительное влияние на уровень их мотивации. Так что же, помимо зарплаты, придает работе смысл? Может, это удовлетворение от целенаправленного участия? Может, все дело было в том, что я сам, как и Жан-Поль, наслаждался стоящей передо мной проблемой и испытывал удовлетворение от ее решения (что приводило к возникновению смысла с маленькой буквы «с»)? Возможно, мы ощущаем смысл только тогда, когда перед нами стоит задача более крупного порядка? Возможно, мы просто надеемся на то, что кто-то другой, особенно важный для нас человек, сможет приписать значение сделанному нами? Возможно, нам просто нужна иллюзия того, что когда-нибудь наша работа может оказаться полезной многим другим людям, иметь ценность для большого мира вокруг нас (это можно было бы назвать Смыслом с большой буквы «С»)? Скорее всего, так оно и есть. Но я думаю, что даже наличие смысла (с маленькой буквы) может оказаться достаточным мотивом, управляющим нашим поведением. Занимаясь деятельностью, каким-то образом связанной с нашей самооценкой, мы можем получить дополнительную подпитку для мотивации, что заставит нас работать еще усерднее.
Возьмем, к примеру, писательский труд. Когда-то я писал научные работы с целью продвинуться вверх по карьерной лестнице. Но я также надеялся (и продолжаю надеяться), что мои труды смогут каким-то образом повлиять на окружающий мир. Насколько усердно я бы занимался написанием научных статей, если бы знал, что никто в мире не удосужится их прочитать? (Зная, что чаще всего наши работы никто не читает, мы, преподаватели, тем не менее надеемся на то, что они заинтересуют хоть кого-то, помимо наших студентов.) Как бы я поступил, если бы знал наверняка, что мою работу так никто и не прочтет?
БЛОГИ ДЛЯ УГОЩЕНИЯ
Подумайте о блогах. Их количество в наши дни поражает. Складывается ощущение, что блог уже есть почти у каждого. Те, кто еще не обзавелся своим блогом, думают о том, чтобы завести его в самое ближайшее время. Почему блоги так популярны? Дело совсем не в потребности писать; в конце концов, люди писали и до возникновения блогов. Однако блоги обладают двумя свойствами, отличающими их от других форм письма. Во-первых, они создают иллюзию того, что написанное вами прочитает кто-то еще. В тот момент, когда блогер нажимает кнопку «опубликовать», содержимое блога становится доступным любому человеку в мире.
Учитывая, сколько людей сидят в сети, можно предположить, что несколько пользователей интернета смогут натолкнуться на вашу запись. Показатель «количество просмотров» является одним из основных мотиваторов в блогосфере, так как позволяет каждому блогеру увидеть, сколько людей хотя бы скользнули взглядом по его посту. Блоги позволяют читателям делиться своей реакцией и комментариями; с одной стороны, это благотворно действует на блогера, убеждающегося в том, что его посты действительно кто-то читает, а с другой – превращает читателя в соавтора. У большинства блогов крайне мало читателей – аудитория может ограничиваться мамой блогера и парой-тройкой его друзей. Но именно наличие у любого блога хотя бы одного стороннего читателя является для миллионов людей достаточно убедительной причиной вести свой блог.
Мне нравится заниматься исследованиями. Я получаю огромное удовольствие от этого процесса. Я с радостью расскажу вам, дорогой читатель, о том, как провел последние 20 лет своей жизни. Я почти уверен в том, что эту книгу прочтут моя мама[18] и еще пара-тройка дорогих для меня людей. А если бы я знал 100 %-ной уверенностью, что эту книгу никто не прочтет? Что Клер Вахтэл (мой редактор из издательства HarperCollins) положит мою рукопись в ящик стола, заплатит мне за нее, но так и не опубликует? Сидел бы я глубокой ночью над очередной главой? Ни в коем случае. Многое из того, что я делаю в жизни, в том числе статьи и записи в блоге, происходит под воздействием моего эго, то есть мотивации, связывающей мои усилия со смыслом, который (как я надеюсь) мои читатели найдут в моей работе. Без наличия аудитории я буду иметь крайне незначительную мотивацию к упорному труду.
Создание биониклов[19]
Через несколько недель после моего общения с Дэвидом я встретился в небольшом кафе с Эмиром Каменицей (преподавателем Чикагского университета) и Драженом Преличем (преподавателем MIT). После обсуждения нескольких разных возможностей для исследований мы решили изучить влияние снижения мотивации на результаты работы. Мы могли бы исследовать влияние Смысла – то есть ценности, которую видят в своей работе люди, работающие над средствами исцеления от рака, помогающие бедным, строящие мосты или делающие мир лучше какими-то иными способами. Но вместо этого (возможно, потому что мы все были университетскими преподавателями) мы решили провести эксперимент, позволяющий оценивать влияние эффектов, связанных со смыслом с маленькой буквы. Я подозреваю, что в нашей повседневной жизни и работе подобные эффекты возникают значительно чаще. Мы хотели исследовать, каким образом небольшие изменения в работе банкира Дэвида и редактора Девры оказывают влияние на их желание работать, и пришли к идее эксперимента, в рамках которого можно было бы протестировать реакцию людей на небольшие снижения уровня осмысленности задач и без того изначально кажущиеся не слишком осмысленными.
* * *
Одним ничем не примечательным осенним днем высокий студент по имени Джо вошел в помещение студенческого союза Гарвардского университета. Он выглядел достаточно амбициозным, несмотря на прыщи, усыпавшие его лицо. Взглянув на доску объявлений, увешанную записками о предстоящих концертах, лекциях, политических собраниях и поиске соседей по общежитию, он увидел необычное объявление, гласящее: «Получите деньги за собирание игрушек Lego».
Как начинающий инженер Джо любил строить различные объекты. Он испытывал симпатию ко всему, что требовало сборки. Естественно, что он играл с Lego на протяжении всего своего детства. Когда ему было шесть лет, он разобрал отцовский компьютер, а годом позже – домашнюю стереосистему. К тому времени, когда ему исполнилось 15 лет, его склонность к разборке различных устройств на составные части уже обошлась семье в несколько тысяч долларов. К счастью, он нашел выход своей страсти в колледже, а теперь у него появилась возможность заняться любимым занятием с конструктором Lego – да еще и получить за это деньги.
Через несколько дней в оговоренное время Джо появился в нашей лаборатории, с тем чтобы принять участие в эксперименте. Судьбе было угодно, чтобы он попал в группу участников, работавших с «осмысленным» условием. Лаборант Шон, помогавший нам в проведении исследования, поприветствовал Джо, указал ему на стул и объяснил ему процедуру проведения эксперимента.
Шон показал Джо набор Lego для строительства роботов, а затем сообщил ему, что в ходе эксперимента ему нужно собрать бионикла – небольшого боевого робота – из 40 деталей в четко оговоренном порядке. Далее Шон описал правила оплаты за участие в эксперименте. «Основное правило состоит в том, что ты будешь получать меньшую плату за сборку каждого последующего бионикла, – сообщил Шон. – За сборку первого бионикла ты получишь 2 доллара. Когда ты закончишь с первым, я задам тебе вопрос о том, хочешь ли ты продолжить, то есть собрать второго бионикла, но уже за 1 доллар и 89 центов. Если ты согласишься продолжить, я дам тебе очередную коробку с частями робота для сборки. По этой же схеме будет строиться наша дальнейшая работа. За сборку каждого последующего бионикла ты будешь получать на 11 центов меньше. Это продолжится до тех пор, пока ты скажешь, что больше не хочешь их собирать. В этот момент ты получишь на руки всю сумму денег за собранных тобой роботов. Временных ограничений нет, и ты можешь строить биониклов до тех пор, пока считаешь, что преимущества этой работы перевешивают связанные с ней затраты».
