Дуглас Кейн
Стриптиз для безумного бога
Глава 1.
Многие люди, побывавшие в Неоновом городе, увозят впечатление, будто здесь не бывает ночи. Пускаясь во все тяжкие, они привыкают к двум сменяющим друг друга дням. Один из них солнечный, другой озарён искусственным светом фасадов. Для тьмы, считают приезжие, в Лас-Вегасе не остаётся ни времени, ни места.
Они ошибаются.
***
Пятиэтажный дом на Сэнд-стрит, возле которого я припарковал старый синий «пони-кар», был одним из тех мест в городе, о которых приезжие не подозревают. Здесь нет ни казино, ни отелей, то есть ничего интересного.
На первом этаже располагался бар. Название «Кусок пирога» было лучшим, чем он мог похвастать. Над козырьком бара по облупленной стене ползла наверх и забиралась под крышу ржавая и тощая змея пожарной лестницы. Справа и слева от неё бессмысленно таращились бельма жалюзи, которыми были закрыты окна.
За одним из этих окон меня ждал, пожалуй, самый странный человек из всех, кого я знал в своей жизни.
Я вышел из машины и осмотрелся. Надеюсь, мне будет, на чём ехать обратно, когда я закончу разговор. Конечно, в нынешние времена видеокамеры понатыканы повсюду, и я нарочно остановился в поле зрения одной из них. Да только Большой Брат бывает иногда подслеповат, а обитатели этого района ещё помнят времена, когда не им не стоило труда оставить от автомобиля один корпус, если хозяин отворачивался на тридцать секунд.
Я обошёл дом, поднялся по крыльцу, покрытому сетью трещин, и потянул на себя дверь. В кармане пиликнул смартфон. Звонил, разумеется, чудак, к которому я собирался в гости.
– Это ты? Я имею в виду, это твоя тачка стоит напротив бара?
– Да, и я уже подошёл к лифту.
– О’кей. Поднимайся, я жду.
Лифт, скрипя и раскачиваясь, доставил меня под крышу. По ту сторону решётки тянулся скупо освещённый коридор. Конец его терялся во тьме. Иногда мне казалось, что никакого конца у коридора нет, и он просто уходит в бесконечность.
Может быть, я когда-нибудь проверю это.
А может быть, когда-нибудь домовладелец вкрутит дальнюю лампочку.
Я подошёл к третьей двери слева и постучал.
– Назови себя, – донеслось изнутри.
– Смоки Рэй, собственной персоной, – сказал я. – Не тяни, Айзек, открывай.
Щёлкнул замок, потом второй, клацнула цепочка. Дверь отворилась, и я шагнул в душную квартиру, освещённую ничуть не лучше коридора.
Трёхсотфунтовая гора сала едва не придавила меня, поспешно захлопывая дверь и запирая все замки.
– Проходи, проходи…
Айзеку Мортону некого было бояться. Разве только самого себя, учитывая его неуёмную тягу к нездоровой пище. Тем не менее, он всегда вёл себя так, словно за его голову назначена награда. В начале нашего знакомства я пытался указать ему на то, что это выглядит нелепо. Я был совсем ещё молод, и, конечно, очень хотел излить на окружающих свою мудрость.
С тех пор я стал умнее. Во всяком случае, научился оставлять за людьми право на чудачества. Если Айзеку Мортону не хватает в жизни адреналина, пускай черпает его из фантазий. Пускай валяет дурака сколько душе угодно, лишь бы это не мешало его бизнесу. Ничего другого мне от него не нужно.
Айзек занимал две комнаты на третьем этаже. Жил при этом только в одной, а из другой сделал нечто вроде склада. Я говорю «нечто вроде», потому что, по моим представлениям, понятие «склад» подразумевает какую-то систематизацию содержимого. Вторая комната в квартире Айзека Мортона скорее заслуживала название свалки.
Жилая комната, впрочем, тоже.
На диване громоздилась груда пледов, повсюду были разбросаны предметы одежды, книги, журналы, диски. На стенах висели плакаты со скупо одетыми красотками в вызывающих позах – среди них не было ни одного, закреплённого ровно. Рабочее место с компьютером игровой конфигурации было завалено пустыми пакетами из-под чипсов и прочей дряни.
Телеса Айзека втекли вслед за мной.
– Ну, и что это будет, Смоки Рэй? Снова собрался покорять Голливуд?
– Нет, пока что проект поскромнее. Зато я уже получил аванс.
– И где я смогу увидеть результат?
– Надеюсь, в постах всех посетителей, хотя Гарри Твидл и не одобряет видеосъёмку.
– Гарри Твидл? Кто это?
– Владелец одного заведения, которое называется «Сладкое местечко».
Айзек хохотнул.
– Дурацкое название. От него приторно.
– И шоу так себе. Но Гарри Твидл хочет сделать его лучше и платит наличными.
– Ох, Смоки Рэй, будь осторожен! Вот так угасают мечты: сначала ты идёшь на маленькую уступку реальности, потом на вторую…
Чего-чего, а поучений от Айзека Мортона я пока ещё не слышал.
– Это выживание, парень, – сказал я.
– Ладно, что именно тебе нужно?
– Твой совет. Ситуация такая. Однажды я выставил пару работ из своих «Цветов зла» у Джона Ди. На них обратил внимание человек по имени Салливан Гришем. Он связался со мной, сделал заказ. Я украсил его дом голыми девицами. И уже там мой стиль оценил Гарри Твидл…
– Твой стиль? – перебил меня Айзек. – У тебя пока ещё нет никакого стиля, Смоки Рэй.
– Не придирайся. Девиц я лепил с танцовщиц «Сладкого местечка». Гришем работает там управляющим. Короче, им с Твидлом понравилось, и они решили нанять меня…
– Потому что нанять художника, имеющего хоть какое-то имя, им не по карману, так? Скорее всего, так. – Айзек покивал своим мыслям. – Что это за заведение, вообще?
– Средней руки стрип-бар, но Твидл мечтает превратить его в яркое шоу. Ну, и я ему кое-что предложил.
– О’кей. В чём твоя идея?
– Шок. Секс и насилие. Я придумал номер с жертвоприношением.
Гора сала мелко затряслась: Мортона охватил смех.
– Дрянь ты придумал! Жертвоприношение… Гроб, расписанный под сатанинский алтарь, голая девица, бутафорский нож… Глупо и пошло. А главное, зачем для этого нужен я?
– Действительно, глупо и пошло. Но это придумал ты, Айзек. А я придумал нечто поинтереснее.
Он развернул кресло, стоявшее перед компьютерным столом, и втиснул свою плоть между подлокотниками.
– Ну-ка, расскажи.
Мне он оставил только диван. Я освободил от старой футболки, порнографического журнала и бокса из-под диска «WoW» край, на котором было меньше шансов вляпаться в жирное пятно от чипсов, и пристроил на нём свою тощую задницу.
– Человеческое жертвоприношение… что мы понимаем под этим словом? – начал я, как всегда, разведя руки жестом, который у всех, кроме меня, выглядит располагающим и вызывающим доверие к словам. Я заставил себя положить руки на колени и сцепил пальцы. – Дикость. Ужас жизни, которая отличается от нашей. Мы привыкли представлять жертву прекрасной девицей, страдающей от произвола служителей первобытного культа. Она отказывает похотливому жрецу, и тот повелевает принести строптивицу в жертву богам. Но, конечно, появляется герой и спасает её, карает жреца и низвергает культ. Хэппи энд.
– Что же под жертвоприношением понимаешь ты? – с улыбкой поинтересовался Айзек.
– А при чём тут я? Важно, что под ним понимали древние люди. Для них это был канал связи с богами в пугающе непонятном мире.
Мои руки вновь заплясали в воздухе, и я снова заставил себя опустить их. Айзека моя борьба с собственными руками, кажется, забавляла. Но я не позволил сбить себя с мысли.
– Жертва не плакала, страшась своей участи. Она радовалась, потому что для жертвенного алтаря выбирали лучших. Любая девица была счастлива отправиться на небеса, ведь её ждало бракосочетание с божеством!
– Ты уверен? Насчёт счастья под ножом жреца… Лично я бы усомнился.
– Да ни в чём я не уверен, меня там не было! И я не исследую древние культы. Я просто предлагаю новую концепцию эстрадного номера. Мне нужен какой-нибудь африканский идол.
– Именно африканский?
– Да. Центральная Африка до сих пор остаётся для всех местом действия романов Райдера Хаггарда. Копи царя Соломона, священный цветок…
– Банановые республики и постоянные государственные перевороты, – прибавил Айзек.
Я помотал головой (и с трудом удержал руки, которые словно превратились в магниты, повёрнутые друг к другу одним полюсом, так их толкала друг от друга неведомая сила).
– Совсем другой слой масс-культуры. В общественном сознании он никак не связан с первобытными племенами, затерянными в джунглях городами и тайнами магии.
– А что насчёт Гаити? Все знают про магию Вуду. Почему бы тебе не воспользоваться образом Барона Самеди?
– Я думал о нём. Не годится, слишком современен.
– Жаль. Я бы посмотрел на это: страстное танго какой-нибудь горячей мулатки с долговязой фигурой в шляпе-цилиндре…
Айзек хохотнул.
– Именно что «ха-ха», – поморщился я. – Мне не нужна карикатура. Так что, найдётся у тебя что-нибудь подходящее?
С минуту Мортон улыбался своим мыслям. Я уже подумал, что он прослушал мою просьбу. Но тут он сказал:
– С тебя пятьсот баксов.
Я грязно выругался.
– С чего такие цены? Это же практически весь мой аванс!
Айзек пожал плечами.
– Ты знаешь: мои материалы не найти в Паутине. Их там нет. Думаю, ты и сам давно убедился: Сеть полна кичевых стилизаций да фанатских подражаний Вальехо. А это явно не то, что тебе нужно.
Я полез за смартфоном.
– На твой номер, как всегда? Держи, кровопийца.
Мортон принял перевод, потом его телеса вытекли из кресла.
– Жди здесь, – сказал он, подошёл к двери «склада» и щёлкнул замком.
Через несколько минут он вынес ветхую книгу в тяжёлом кожаном переплёте, на котором едва виднелись следы тиснения. Названия было не разобрать. Между страниц виднелось не меньше дюжины закладок разного цвета. Айзек расчистил место на столе и жестом пригласил меня приблизиться.
– «Путешествие Освальда Грея по первой параллели», – сказал он и открыл книгу на красной закладке. – Вот с этой главы начинай, тут для тебя будет кое-что интересное.
Он пододвинул мне стул. Я выложил на стол блокнот с карандашами и устроился перед книгой. Однако Айзек продолжал стоять над плечом. Я спохватился и протянул ему смартфон.
– Ты ведь понимаешь…
– Никакого копирования, – кивнул я. – Слушай, а этому парню можно доверять?
– Нет, – усмехнулся Айзек. – Он был бездарностью и неудачником. Искал в Африке алмазы. Предпринял две экспедиции, из обеих едва вернулся живым. Потерял в джунглях много спутников. Давать деньги неудачнику в третий раз никто не захотел. Так что сэр Грей вернулся в Англию и попытался заработать на описаниях Чёрного континента. Из этой затеи тоже ничего не вышло, потому что Освальд не был учёным. Он не мог разобраться в том, что видел. Его «Путешествие…» оказалось никому не нужным. Кстати, он много врал.
– Так что мне пользы в его выдумках? – разочарованно протянул я.
– А ты диссертацию по нему писать собрался? Или опасаешься, что публика в «Сладком местечке» упрекнёт тебя в этнографическом невежестве? Читай! Айзек Мортон плохого не посоветует.
С этим я не мог поспорить. Если наш прошлый проект полетел в тартарары, то вовсе не из-за Мортона. Он подобрал отличный материал. Опираясь на какую-то скверно сохранившуюся копию древнего тибетского манускрипта, я создал отменную модель йети. Парень из «Коламбии» жал мне руку, называл гением и говорил, что созданное мной чудовище будет новым словом в кинематографе. А через пару дней, смущаясь, сообщил, что йети оказался слишком нетипичным, и продюсеры от него отказались.
Когда я спросил, что эти умники имеют в виду, говоря о «нетипичном йети», парень намекнул, что моё чудовище слишком страшное.
«Слишком страшное, чтобы стать персонажем фильма ужасов? – не понял я. – Интересно, как бы развивался кинематограф, если бы такой ответ дали ребятам, которые придумали Чужого и Хищника?»
Парень из «Коламбии» как-то странно посмотрел на меня и сказал, что ребята, придумавшие Чужого и Хищника, до премьеры наслушались вещей и похуже.
…Натуралистом Освальд Грей был посредственным, писателем – ещё худшим. Попытки вчитаться в его свинцовый текст внушили мне мысль, что Чёрный континент – место довольно унылое.
Там растут «большие деревья» и «очень большие деревья». Там текут «мутные ручьи», которые впадают в «мутные реки» либо в «мутные озёра». По берегам стоят «компактные группы плетёных хижин», в которых живут «негры» (я ни разу не приметил «аборигенов», «туземцев» или «местных жителей», а «чернокожими» были почему-то только женщины и дети).
В джунглях Грея, помимо слонов и жирафов, можно встретить «крупных пятнистых кошек», «мелких ушастых тварей» и ещё много неопределённых представителей фауны. Также в них вдоволь «коричневых змей», «пёстрых змей», «красно-зелёных змей», «опасных змей», «ядовитых змей»…
Негритянские поселения отличаются друг от друга тем, что «женщины тут носят совсем другие украшения», «мужчины раскрашивают кожу иначе» и «по-особенному изготовляют луки и стрелы».
И так – страница за страницей. Как это выпустили хотя бы минимальным тиражом, не представляю. Наверное, издателей, как и меня, покорили рисунки…
Книга была обильно иллюстрирована литографиями, подготовленными автором. Неудачливый искатель сокровищ напрасно тратил время и здоровье в экспедициях. Ему следовало отточить искусство графического рисунка, и он мог прославиться, не переступая порога своего дома.
Глава, которую указал мне Мортон, содержала рассказ о трёх «компактных группах плетёных хижин», обитатели которых враждовали между собой за право обладания каким-то «священным предметом культа». На рисунке было изображено подобие штандарта, обвешанного бубенцами и увитого лентами.
Вялотекущая война между племенами шла не первый год. К моменту появления экспедиции Освальда Грея «штандарт» принадлежал племени, которое поклонялось «толстому идолу». Племена «высокого идола» и «двойного идола» вели переговоры о совместном нападении на общего врага. Переговоры, правда, привели к спору и побоищу. Надо полагать, военные вожди, вместо того, чтобы обсуждать стратегию, взялись решать, кому будет принадлежать «штандарт» после победы.
Верх одержали поклонники «двойного идола», приютившие экспедицию Грея. Победу принёс выстрел самого Освальда, который, опасаясь за спутников, убил предводителя людей «высокого идола» – «негра, носившего особенно пышный наряд».
Решив, что появление белых людей принесло удачу, они уговорили путешественника помочь им в войне. Освальд отказывался наотрез, говоря, что его интересуют только алмазы. Туземцы, не долго думая, пообещали ему указать путь к алмазам. Освальд, невзирая на сопротивление спутников, тотчас согласился.
Авантюра не увенчалась успехом. Люди «высокого идола» на удивление быстро стакнулись с людьми «толстого идола» и учинили резню, которую не смогли предотвратить даже ружья пришельцев. Грей с остатками спутников бежал, бросив лошадей и припасы. Через неделю скитаний на берегу очередной мутной реки он нашёл очередную группу плетёных хижин, и началась новая глава. Я вернулся к иллюстрациям трёх идолов.
«Толстый» меня не заинтересовал. Это была разновидность «первобытной Венеры»: условная фигура беременной женщины с преувеличенными грудями. Типичное божество плодородия, которому нечего делать на сцене стрип-клуба. А вот «высокий» и «двойной» идолы сразу привлекли моё внимание. Они были исполнены более искусно, в них чувствовалась истинно дикарская энергетика. Их грубые очертания несли в себе какую-то таинственную соразмерность, которая делала их почти живыми.
– Это явно покровитель охоты, – сказал я, указывая на «высокого идола». Он был изображён с копьём и трофеем – головой лани. – А что насчёт парного идола?
– Хороший выбор, – охотно отозвался Мортон. – О нём я могу кое-что рассказать. Дело в том, что сочинение Освальда Грея однажды всплыло в мировой науке. В середине двадцатого века его упомянул исследователь мифологии африканских народов Борис Моруа. Оказывается, изображение этого «двойного идола» – единственное на свете. Моруа связал его с культом Кетхумы, который фрагментарно встречается на территории нескольких государств Центральной Африки. Это было весьма любопытное божество. Клади сотню сверху, и я расскажу о нём всё, что знаю…
Глава 2.
– Святое дерьмо! – воскликнул Твидл, листая альбом и разглядывая мои наброски. – Что это за херня?
Стоявший за его плечом Сэл Гришем хранил молчание. Я напрягся. Я три дня работал почти без сна, поддерживая силы только кофе и сигаретами. Такого вдохновения я не испытывал никогда прежде. Оно снизошло на меня ещё в квартире Айзека Мортона и оставалось со мной до этой самой секунды. Восклицание Гарри Твидла разбило его, как стеклянную вазу.
Словно пелена вдруг слетела с моих глаз. Я понял, что слишком увлёкся. Забыл, что создаю эскизы не для себя, а для других людей. Сытых, выспавшихся, ничего не знающих о Кетхуме и озабоченных только тем, как заставить публику приносить в «Сладкое местечко» больше денег.
– Так что это за херня? – повторил вопрос Твидл. – Что ты употреблял, когда изобретал это страшилище?
– Только кофеин и никотин, – ответил я, надеясь, что мне удаётся удержать на лице маску самоуверенности. – Что вас смущает?
– Скорее, выводит из себя. Люди приходят в «Сладкое местечко», чтобы возбудиться. А ты предлагаешь им испытать тошноту?
Глаза Твидла горели огнём праведного гнева. Гришем смотрел на меня настороженно. Словно, если я сумею объяснить свою шутку, он расслабится и посмеётся, а если поймёт, что я не шутил, побежит за верёвкой и мылом, чтобы вздёрнуть меня прямо в баре, над сценой.
Я чувствовал себя так, будто последних три дня провёл в космосе, и вдруг оказался на Земле, и сила тяжести, стосковавшись по мне, навалилась с удвоенной силой. Чёртова гравитация вдавливала в кресло, в котором я сидел перед обширным столом Гарри Твидла. Я собрал волю в кулак и сказал:
– Что делают ваши девочки, мистер Твидл? Они танцуют на шесте. Если бы в мире больше не было девочек или шестов, я бы сказал, что этого достаточно. Но в мире полно и того, и другого. Почему именно ваши девочки должны запоминаться? Почему именно к ним должен тянуться мужчина?
– Потому что они красивы, – глухо прорычал владелец «Сладкого местечка».
– Не обижайте других девочек этого мира, мистер Твидл! – воскликнул я. Руки, конечно, давно уже раскинулись, точно я намеревался обнять Твидла вместе со столом и Гришемом. Я мысленно плюнул на них – пускай ведут себя как хотят, сейчас важнее успеть высказать то, что поможет мне вернуть расположение этого упёртого мудака, прежде чем он вышвырнет меня на улицу. – Мужчина ищет не просто красотку. Он ищет свою собственную мужественность…
– Сопляк! – взревел Гарри Твидл, как медведь. – У тебя молоко на губах не обсохло, а ты собрался учить меня моему же бизнесу?
Гришем положил руку ему на плечо.
– Эй, Гарри, из-за чего ты разнервничался? Пускай парень выговорится, от нас не убудет, если послушаем…
Твидл хлопнул ладонью по столу.
– Пустая трата времени! Мне нужны идеи для номеров, а не болтовня парня, который не умеет зарабатывать деньги и поэтому строит из себя философа.
– Он художник, Гарри. Мы видели работы. Они нам обоим понравились. Только поэтому я и предлагаю послушать мистера Гейтса.
Твидл усмехнулся. Спасибо моему знаменитому однофамильцу: стоит мне где-нибудь представиться, я часто встречаю такие добродушно-насмешливые улыбки. Они мне уже осточертели…
Я вновь отправил руки шнырять по воздуху и продолжил:
– Всех нас привлекают девушки, за которых мы хотели бы побороться. Если злой тролль обижает прекрасную принцессу, мы захотим её защитить. Жертвы заставляют нас ощутить в глубине себя первобытную мужественность…
– Но почему злой тролль обязательно должен быть таким отвратительным… мистер Гейтс? – скривился Твидл.
– Потому что прилизанная карикатура не вызовет настоящего чувства, – сказал я. – Мои монстры не просто отвратительны. Они несут угрозу. Рядом с ними любая девушка покажется вдвойне более прекрасной. Зритель почувствует потребность защитить её. Переверните ещё пару страниц, мистер Твидл. Рисунки самого чудовища не так важны…
Он пролистал детальные изображения морд обеих ипостасей Кетхумы и остановился на рисунке, которым я особенно гордился.
Это был общий план: меж двух идолов стояла Пэм Трэвис. чёрный бриллиант в коллекции Твидла. В её чуть согнутых стройных ногах, в стремительном повороте нагого гибкого тела читались страх и отчаянная отвага.
Твидл затянулся сигарой и прокаркал:
– Ах ты, хитрый сукин сын! Она как будто выбирает одно их этих чудищ?
– Она обязана это сделать, – кивнул я. – От того, перед кем из чудовищ она склонит колени, зависит всё мироздание. Такова мифология Кетхумы. Листайте дальше, мистер Твидл…
Однако он проигнорировал мои слова, жадно рассматривая изумительную фигуру Пэм Трэвис, будто не видел её тысячу раз прежде. Что ж, этот рисунок мне действительно удался!
– Она просто чудо, верно, Сэл?
– Исключительно хороша. И прекрасно умеет двигаться. Если мы дадим ей новый танец…
– Да-да… Так, на чём я остановился?
– На том, что нужно перелистнуть страницу, – подсказал я.
Твидл даже бровью не повёл в мою сторону.
– А, Сэл? Что я сказал до того, как восхитился милашкой Пэм?
– Ты назвал мистера Гейтса хитрым сукиным сыном.
– Точно! А знаешь, почему я его так назвал?
– Нет, Гарри. Скажи мне.
– Потому что он умеет поиграть на нервах. Он придумал такой отвратительный антураж, что ему, должно быть, самому стало тошно. И он изобразил Пэм, чтобы попытаться сгладить впечатление. Игра на нервах, понимаешь, Сэл? Дешёвый голливудский трюк.
– Если этот трюк работает…
Твидл нахмурился.
– Только не со мной! Я не люблю, когда пытаются играть на моих нервах.
Он захлопнул альбом и толкнул его. Альбом прокатился по гладкой столешнице, и я едва успел его поймать. Моё сердце сжалось.
– Я не буду требовать вернуть аванс, верю, что ты честно пытался, парень. Но ты напрасно попытался подсунуть мне эту дрянь. Возвращайся, если придумаешь что-нибудь стоящее. А сейчас уходи.
Я медленно поднялся на ноги.
– Если бы вы посмотрели, что я нарисовал дальше…
– Я не привык повторять дважды!
Его взгляд источал злобу. Я не мог найти этому объяснения. Отказ ошеломил меня, я двинулся к двери, как во сне.
– Что с тобой, Гарри? – воскликнул за моей спиной Гришем. – Мне его работа понравилась…
– А мне – нет!
Зажав альбом под мышкой, я вышел из кабинета.
Глава 3.
Бар уже работал, но посетителей было немного. Молодая парочка, смаковавшая не столько свои салаты, сколько друг друга, белый воротничок, торопливо поглощавший стейк, несколько туристов с длинноногими жёнами в джинсовых шортах.
Я заказал коктейль и сел поближе к эстраде. Очень хотелось курить, но в «Сладком местечке» курить разрешалось только с семи вечера. К этому времени начинали стягиваться настоящие клиенты. К половине восьмого Роджер Багз выходил со своим саксофоном, чтобы тягучими звуками оторвать публику от суеты минувшего дня. Сакс глушил ненужные разговоры, обволакивал и заполнял душу томительным призраком несбыточного покоя.
Потом к Багзу присоединялась Джульетта и разогревала публику лёгкой песенкой. Вторая песня, ещё задорнее, звучала уже под минусовку. Джульетта начинала танцевать. Она даже бретельке не позволяла сползти с плеча, но её движения и озорной взгляд уже будоражили воображение. Потом появлялся седоватый, но всё ещё бодренький жеребчик Бенни с коротким конферансом, и наконец начиналось то, чего ждали посетители…
Я всё это видел несколько раз, пока работал над фигурами на вилле Гришема. Салливан порой возил меня на шоу, чтобы я присмотрелся к движениям танцовщиц и проникся образами, в которых они выступали. То, как продумана программа, мне нравилось. Но, видимо, мало кто разделял мою точку зрения. Ни разу я не видел, чтобы зал в «Сладком местечке» был заполнен более, чем наполовину…
Ах, до чего же хочется курить! Однако я знал, что, выйдя отсюда, уже никогда не вернусь, и терпел. Не могу объяснить почему, но мне здесь нравилось.
Мой взгляд против воли шарил по эстраде. Я отчётливо видел, где нужно разместить Кетхуму и Нбону. Что за муха укусила старого козла? Разве он не видел, что я придумал потрясающий номер?
Что ж, пускай сидит на жопе и терпит убытки! Пускай выписывает себе и Гришему бонусы, достаточные, чтобы содержать виллу, и при этом скулит, что заведение не приносит дохода. Должно быть, не так уж сильно он любит свой бар…
Я допил коктейль и заказал второй. Мне принесла его официантка Дорси.
– Что-то у вас грустный вид, мистер Гейтс, – заметила она. – Неужели мистер Твидл отказал вам?
– Смоки Рэй, – напомнил я. – Не называйте меня по фамилии, я этого не люблю. Я – Смоки Рэй.
Она мило улыбнулась. Это была очаровательная круглолицая девушка в чёрной кофточке без рукавов и короткой чёрной юбке, на которой лежали кружева белого передника.
– О, простите, мистер Смоки Рэй, я забыла…
– Прощаю, хотя обращение «мистер» тоже недолюбливаю. И да, мистеру Твидлу не понравилась моя идея.
– Но вы же не отчаялись, правда? Вы придумаете что-то новое и придёте опять?
Я был дешёвым вечно начинающим художником, но почему-то персонал «Сладкого местечка» относился ко мне с долей почтения.
Я пожал плечами.
– Время покажет. Во всяком случае, я далёк от отчаяния, Дорси.
– Девочки из шоу в голос говорят, что вы талантливы. Я бы очень хотела, чтобы вы и с меня слепили статую…
– Обсудим это в другой раз, о’кей, Дорси? – попросил я, и она, кивнув, оставила меня в покое.
Про то, что я далёк от отчаяния, я сболтнул бездумно, просто чтобы не выглядеть размазнёй. Но теперь, когда эти слова были произнесены, они оказали на меня благотворное действие. В самом деле, разве я не могу показать свои эскизы в других местах? Где-нибудь отыщется человек, который поверит в мою затею…
– Ты ещё здесь, Смоки Рэй?
Сэл Гришем, прихрамывая (он попадал в аварию), приблизился и подсел к моему столику.
– Хорошо, что ты не ушёл. У меня был долгий разговор с Гарри. Мне не удалось его убедить, но я уверен, что ещё сумею это сделать.
– А нужно ли, мистер Гришем?
– Нужно! Я верю: твои идеи помогут вытащить «Сладкое местечко» из задницы. Так что не вздумай отчаиваться.
– И мысли такой не было.
– Ну, уж меня-то не пытайся обмануть. Я бы не стал хорошим распорядителем, если бы не разбирался в людях. Я вижу: ты предложил Гарри лучшее, что у тебя было. И ты сделал предложение не только ради денег. Ты хочешь воплотить свои замыслы именно здесь. Ты чувствуешь, что ты не чужой в «Сладком местечке».
– Но и не свой… – сказал я, отводя взгляд.
Хромой чёрт угадал главное: «Сладкое местечко» чем-то пленило меня. У этого места была душа, хотя обычно её трудно было распознать в чаду стрип-танцев, шумных и банальных.
– Уже почти свой, – возразил Гришем. – И если Гарри Твидл этого не понимает, это говорит лишь о его нечуткости. Я люблю старого барана, и он отличный делец, но чуткости ему всегда не хватало. По счастью, у него есть я…
– Мистер Гришем… Это, наверное, прозвучит дерзко, но меня так и тянет спросить. Почему вы и мистер Твидл не откажетесь от роскоши, чтобы поддержать заведение? Ведь вы сами вытягиваете из него все соки!
По лицу Гришема пробежала тень. Он быстро оглянулся и, нагнувшись ко мне, прошептал:
– Если бы я только что не назвал тебя своим, уже бы кликнул Дейла Бушеми и велел вышвырнуть тебя вон. Но я своих слов назад не беру. Поэтому просто намекну: это очень деликатный вопрос. Его никому не нужно задавать. Дождись, когда станешь своим окончательно. Договорились?
– О’кей, мистер Гришем…
– Вот и славно. А сейчас давай развеемся. Останешься на выступление?
– Нет, мистер Гришем, извините, но я… лучше поработаю.
– Как скажешь, парень. А я немного отдохну и тоже поработаю – над мозгами Гарри. Эта гадость, которую ты принёс… Как её, ты говорил, зовут?
– Кетхума.
– А второй?
– Нбона. Только он не второй. Это тёмная ипостась того же Кетхумы.
– Ну так вот, Кетхума и Нбона, считай, уже принадлежит «Сладкому местечку». Готов сожрать свой галстук, если не заставлю Твидла принять твою идею. Веришь мне, парень?
Что ещё я мог ответить?
– Верю, мистер Гришем, даже при том, что никогда не видел вас в галстуке.
– Это не значит, что галстука у меня вовсе нет. Ладно, иди, парень. Между прочим, мне показалось, или Дорси действительно неровно дышит к тебе?
– Думаю, вам показалось, – сказал я и допил коктейль.
– А я думаю, нет. Если что, не теряйся, она девочка славная. Не сумела пройти отбор, но всё равно решила остаться, хотя бы официанткой. Тайком занимается танцами, чтобы когда-нибудь прорваться на сцену. Уважаю упрямых. С удовольствием приму её, если она хорошо себя покажет. Ну, бывай!
– До свидания, мистер Гришем.
Я покинул бар.
Строберри-лейн, сонная днём, ожила с наступлением сумерек. Был час пик, на проезжей части было тесно от машин. По тротуарам текли реки торопливых пешеходов. Наверное, я был единственным человеком здесь, который никуда не спешил.
А впрочем, нет, спешил и я. Мне срочно требовалось выкурить сигарету. Место для курения располагалось на заднем дворе. Я обогнул здание, держа альбом под мышкой и одной рукой выковыривая сигарету из мягкой пачки «Пэлл Мэлл», лежавшей у меня в нагрудном кармане рубашки.
Наконец сизая отрава хлынула в истомившиеся лёгкие. Я замер, наслаждаясь тенью сожаления о том, что, видимо, никогда уже не смогу бросить эту отвратительную привычку. Слаб человек! Но как же приятно поддаваться слабостям…
Пожалуй, с не меньшим удовольствием я поддался влиянию Гришема. Он действительно неплохо разбирается в людях и, конечно, угадал, что я подумываю предложить Кетхуму кому-нибудь ещё. Что ж, мистер Гришем, я согласен подождать. Мне слишком хочется верить вам.
Вы любите упрямых? Отлично, я ещё поупрямлюсь, покуда не погасла последняя искра надежды задержаться в «Сладком местечке» и увидеть, как чёрный бриллиант Пэм Трэвис исполняет страстный танец между двух ужасных чудовищ, созданных моим гением…
– О, Смоки Рэй!
Я обернулся и увидел Дорси. Её повседневный наряд мало отличался от рабочего, только кофточка была белой, но тоже без рукавов и тоже соблазнительно обтягивала её аппетитную грудь.
Стоя около цепи, которая ограничивала автостоянку для персонала, она вытянулась в струнку и помахала мне рукой. Это не был мимолётный жест, она явно ждала ответа. Я тоже помахал, она улыбнулась ещё шире и не сдвинулась с места, продолжался радостно пожирать меня глазами.
Я сделал жадную затяжку, бросил окурок в давно не убиравшуюся урну и направился к Дорси. Она приподнялась на носках, сложив руки за спиной.
«Полегче, Дорси, – мысленно сказал я. – Вовсе не обязательно ещё больше подчёркивать достоинства. Я и так ценю их, и как художник, и как мужчина…»
– У тебя была дневная смена?
– Ага! По средам я работаю только днём, а потом свободна как птица. Думаю теперь, куда сходить: в кино или в парк?
– А про кафе ты не думаешь?
