Дарья Донцова
Скелет из пробирки

Глава 3

Я молча слушала Марию Григорьевну. Когда-то в нашем подъезде жила странная женщина – Ольга Алексеевна. Когда я увидела, как она выходит ледяным январским днем на улицу босиком, в купальнике, с ведром воды, то первый позыв был позвонить в «Скорую психиатрическую помощь». Впрочем, то же желание испытывали и остальные жильцы, наблюдая, как новая соседка ничтоже сумняшеся опрокидывает на себя содержимое пластмассовой емкости. Потом мы привыкли к «водным процедурам» и поняли, что с Ольгой Алексеевной бесполезно здороваться, когда та стоит, задрав лицо к небу, и что-то про себя бормочет. Следующий взрыв эмоций случился у обитателей пятиэтажки, когда баба принялась закалять своих детей: мальчика и девочку, худеньких до синевы и явно очень болезненных. Главная подъездная сплетница Алевтина Рогачева принеслась к нам с Тамарочкой на кухню и зачастила:

– Вы только прикиньте, она этих детишек не только морозит, но и голодом мучает, они по понедельникам, средам и пятницам ваще ничего не едят!

Мы возмутились и плотной группой отправились к Ольге Алексеевне. Она приняла нас в гостиной, убранство которой не посчитал бы уютным даже монах-схимник. Стол, два стула и жесткая софа без покрывала или пледа. Несмотря на вьюжный февраль, окно в гостиной распахнуто настежь, и я, одетая в толстый свитер, шерстяные носки и теплый спортивный костюм, мигом затряслась в ознобе. Хозяйка же спокойно стояла в летнем сарафане, без тапочек, на ее голые руки, ноги и шею было страшно смотреть. Дети были облачены в застиранные футболочки и купальные шортики, они тоже ходили по не застеленному ковром паркету босиком.

– Таких, как вы, надо лишать родительских прав! – в гневе закричала Алевтина, размахивая перед носом у Ольги кулаками.

Я попятилась. Вечно Алевтина все портит своей грубостью. Следовало спокойно побеседовать с соседкой, а не орать на нее, топая ногами. Сейчас хозяйка выгонит нас вон и будет совершенно права. Но Ольга неожиданно спокойно улыбнулась и ответила:

– Не судите, да не судимы будете. Зачем говорить в злобе о том, чего не знаете? Садитесь, я расскажу вам о матери.

Мы уместились на бугристой софе. Ольга повернулась лицом к фотографии довольно молодой женщины, висящей на стене, единственному украшению скудно обставленной комнаты.

– Это моя мать.

– Такая молодая? – удивилась Алевтина. – Она же твоих лет.

– Это наша общая мать, – монотонно принялась объяснять Ольга.

Пока тек ее неспешный рассказ, я наблюдала, как тихие дети молча возились с пустыми упаковками из-под чая, кофе и обуви. Очевидно, помятые коробки, принесенные с помойки, заменяли им игрушки.

Любое, самое хорошее дело превратится в полный кошмар, если к нему приложит руки фанатик. Таинственная мать, о которой с почтительным придыханием рассказывала Ольга, не советовала своим адептам ничего плохого. Закаляйтесь, принимайте холодные водные процедуры. Не обжирайтесь, устраивайте день голодания в неделю, не ешьте жирного, копченого, сладкого, не курите, не пейте. Ей-богу, все подобные советы мог со спокойной совестью дать любой районный терапевт, никакого вреда организму они не принесут.

«Мать» заботилась и о душе своих «овец». Утром, прежде чем заняться трудовой деятельностью, следовало стать босиком на землю и попросить у неба удачи. А вечером проделать ту же процедуру. Раз в неделю все собирались вместе и рассказывали друг другу о том, как прожили семь дней, а потом, обсудив все дела и поступки, выбирали помощницу матери на ближайшую семидневку. На мой взгляд, эта процедура сильно напоминала групповые занятия у психотерапевта. При этом «мать», в отличие от очень многих «пророков», не просила никакой материальной помощи, не требовала переписать на нее квартиры, машины и дачи. Более того, она не уставала повторять, что главное для человека – семья, заботиться в первую очередь следует о своих близких, а на собрания верующих ходить только в свободное время. Но Ольга довела служение «матери» до абсурда. Это про таких сложена пословица: «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет».

В тот день мы так и не сумели переубедить бабу, и обливания ледяной водой продолжались. Потом у Ольги умер сын, она продала квартиру и исчезла из нашего двора.

Похоже, что Любовь Кирилловна Боярская приходилась нашей полоумной соседке родной сестрой, потому что идея лечить сильную простуду посредством обливания ледяной водой пришлась даме по вкусу. Люба стала опрокидывать себе на голову ведра с водой. Ей становилось все хуже и хуже, что, в общем-то, естественно, но когда Мария Григорьевна просила дочь прекратить издевательство над собственным организмом, та лишь шипела в ответ:

– Отстань! Вот такие, как ты, удушили в Средневековье передовую науку.

– Но у тебя температура повышается, – мать пробовала воззвать к остаткам разума своей дочери, – пятый день тридцать девять!

– Так и должно быть, – тряслась в ознобе Люба, – токсины выходят, сейчас шлаки пойдут, и наступит резкое выздоровление.

Простуда перетекла в бронхит, тот плавно перешел в воспаление легких… Лишь после того, как Люба завалилась в обморок, она разрешила вызвать к себе врача. Тот, всплеснув руками, отправил ее в больницу. Там ей назначили уколы антибиотиков, но Люба, едва оправившись, вновь принялась за старое. Не ела мясо, рыбу, яйца, хлеб, масло, молоко… Короче, легче сказать, чем она питалась: орехами, ростками пшеницы и капустой. Измученный долгой болезнью и голодовкой организм дал сбой, началась астма с тяжелыми, изматывающими приступами удушья. Чтобы помочь больной, решили сделать цикл уколов нового, очень действенного лекарства. Мария Григорьевна за бешеные деньги приобрела десять ампул и отдала врачу. Вечером ей сообщили, что дочь скончалась от аллергического шока.

– Получается, что я сама купила Любочке смерть, – всхлипывала Мария Григорьевна, – недавно сорок дней прошло, а я все успокоиться не могу.

Я провела у Боярской еще полчаса, утешая пожилую даму, потом ушла. На улице начал накрапывать мелкий дождик. Зонта у меня с собой не было, впрочем, дождь мне не мешал, и я спокойно пошла к метро.

Да, Любовь Кирилловна Боярская скончалась, но в ее смерти не было ничего экстраординарного, ее свела в могилу собственная глупость, помноженная на медицинскую ошибку. Что же касается письма в комодике… По-моему, у Любови Кирилловны было не слишком хорошо с мозгами. Может, у тетки началась мания преследования…

– Вика, погодите, – донеслось сзади.

Я обернулась, ко мне спешила Алина – прямо в коротеньких шортиках и домашних тапочках.

– Постойте, – задыхаясь, проговорила она и начала судорожно кашлять.

– Зачем же ты выскочила на улицу голая! – покачала я головой.

– Так жарко же, – прохрипела девочка, судорожно пытаясь подавить приступ кашля.

– Все равно, если болеешь, нужно теплее одеваться.

– Некогда переодеваться было, боялась, что вы уйдете, – пояснила Алина, – думала, не догоню. Вот возьмите, Любаша вам просила передать сразу после ее смерти, только я не отослала, потому что заболела.

В моих руках оказался конверт с адресом: улица Реутовская, дом четыре, Виктории Виноградовой. Делать нечего, пришлось взять послание.

– Что же ты не отдала мне его дома?

Алина вновь зашлась в кашле. Я покачала головой:

– По-моему, тебе надо к врачу.

Девочка вяло улыбнулась.

– Да уж ходили с бабушкой везде. Одни говорят – бронхит, другие – аллергия. Вот пристал, никак не отвяжется. Люба просила вам конверт отдать тайком, так, чтобы никто не видел, даже бабуля. Ну, мне пора, а то она спохватится.

Не успела я и глазом моргнуть, как девочка испарилась. Ну и что теперь прикажете делать? Повертев письмо в руках, я положила его в сумочку. Придется завтра ехать на Реутовскую улицу и вручать депешу Виктории Виноградовой. Сегодня, к сожалению, нет времени, потому что я должна попасть в издательство.

Совсем недавно я написала детективный роман. Самое странное, что я довела книгу до конца, до этого все мои потуги на писательство заканчивались на двадцатой странице. Но еще более странно, что рукопись взяли в издательстве и… напечатали. И что уж и вовсе непонятно, так это то, что мне заплатили деньги. Первый успех окрылил меня настолько, что я быстро состряпала следующее произведение, которое тоже вскоре оказалось на прилавках. Но потом процесс «выпекания» криминальных романов приостановился. Честно говоря, я не знала, что придумать. В двух вышедших книгах я просто описала случившиеся со мной события. Наверное, я ненастоящая писательница.

Вон вчера встала у лотка и принялась пересчитывать книги других авторов. Ладно, про Маринину и Полякову промолчим, это не женщины, а роботы какие-то! Ну как они ухитряются с аптекарской пунктуальностью выдавать на-гора все новые и новые повести? И ведь качество написанного от книги к книге делается только лучше. Где берут сюжеты? Хотя Маринина вроде работала в милиции… но Полякова! Та ведь была воспитательницей детского сада! Ну где она черпает материал, а? Еще Анна Смолякова. Баба вообще ухитрилась за четыре года выдать тридцать книг. Нет, из меня ничего не получится. Вот сейчас у меня на руках договор, по условиям которого я должна представить к тридцатому числу новую рукопись, но на письменном столе лежит лишь один листочек, на котором красуется единственная фраза: «В тот вечер шел дождь». Все, дальше дело забуксовало.

Поняв, что не сумею вовремя принести рукопись в издательство, я накинулась на Олега с воплем:

– Ты работаешь в милиции, подбрось сюжетик!

Супруг шарахнулся в сторону.

– Господь с тобой, нет ничего интересного.

– Нет, – наскакивала я, – немедленно расскажи, что было вчера.

– На труп ездили, – вздохнул Олег.

– Вот, – оживилась я, – ну-ка поподробней.

– Да о чем говорить, – недовольно заворчал Куприн, – некий гражданин Сычев Николай купил три бутылки водки и выпил их вместе со своей сожительницей, гражданкой Аветисовой. В процессе совместного распития напитков гражданин Сычев вспомнил, что утром Аветисова назвала его козлом, и ударил ее по голове чугунной сковородкой.

– И что? – обалдело спросила я.

– Убил на месте, – пожал плечами Олег, – ничего интересного. Знаешь, Вилка, если писать правду о том, что происходит в городе, то читателям не понравится. Сплошная бытовуха – пьянство, грязь и мерзость.

Я приуныла, похоже, муженек прав, но мне-то куда деваться? В довершение всего вчера вечером позвонили из издательства и попросили приехать сегодня к пяти часам в сто двенадцатый кабинет. Я до сих пор имела дело только с женщиной по имени Олеся Константиновна и, честно говоря, испугалась, услыхав бархатистый тенор, сообщивший:

– Вас ждет Федор Николаевич.

Кто такой Федор Николаевич, я не знала и от этого нервничала еще больше.

Первой попалась мне на глаза в длинном коридоре издательства Мила. Мне стало совсем неуютно. Эта молоденькая, заносчивая девица лет двадцати от роду делит рабочий кабинет с Олесей Константиновной. Каждый раз, когда я вхожу к ним в комнату, Мила усиленно делает вид, что не замечает меня. Она не здоровается и никогда не поворачивает головы, услышав робкое: «Добрый день, можно войти?»

На хорошенькой мордашке девушки при виде меня появляется презрительное выражение, и чаще всего она демонстративно громко начинает разговаривать по телефону.

Я медленно шла по коридору, Мила, двигаясь с другого конца, неотвратимо приближалась. Еще минута, и мы встретимся, как два поезда из школьной задачки по арифметике. Мила, гордо задрав голову, прошествует мимо, изображая полнейшее пренебрежение, а у меня возникнет стойкое ощущение, что невидимая рука опрокинула на голову ведро с помоями. Но деваться некуда, придется выдержать это испытание. Давай, Вилка, не тушуйся, бывали в твоей жизни ситуации и похуже. Ну-ка вспомни, как пришлось бежать через темный лес, одной, ровнехонько в полночь. А тут всего лишь дурно воспитанная нахалка.

Внезапно на лице Милы засияла приветливая улыбка.

– Добрый день! Страшно рада встрече. Вы несете нам новую рукопись? Две предыдущие вещи просто супер.

Я шарахнулась в сторону и оглянулась. Наверное, сзади идет Смолякова, она тоже печатается в этом издательстве. Но коридор оказался пуст.

Мила тем временем поравнялась со мной и, продолжая лучиться, сказала:

– Виола Ленинидовна, вы сегодня прекрасно выглядите.

– Э-э-э, – забормотала я, – ага, ну да, то есть вы тоже.

Мила закатила глаза:

– Мне так понравилось «Гнездо бегемота»!

– Спасибо, – ошарашенно ответила я.

– Это вам спасибо, – ответила девушка и ушла.

Я прислонилась к стене, чувствуя, как мелко-мелко подрагивают колени. Полная женщина лет сорока, курившая у открытого окна, заботливо спросила:

– Вам плохо?

– Нет-нет. Вы знаете эту девушку?

– Милу? Конечно. А в чем дело?

– Она не заболела?

– Вроде с утра выглядела здоровой. Да что случилось?

– Понимаете, она сидит в одной комнате с Олесей Константиновной…

Женщина кивнула:

– Да, их кабинет в конце коридора.

– Ну так вот, Мила со мной раньше никогда не здоровалась, а сейчас была так приветлива! Осыпала комплиментами.

Собеседница рассмеялась и выбросила окурок во двор.

– Вы ведь наш автор!

– Вроде того.

– Поздравляю!

– С чем?

– Наша Мила точный барометр. Если не замечает вас – дело плохо. А коли она приветлива, ваш рейтинг в издательстве сильно вырос. Так что советую не расслабляться, а быстро писать новую книгу. Думаю, Виола Ленинидовна, она продастся так же хорошо, как и первые две.

– Мы знакомы? – удивилась я.

– Я делала обложку на «Гнездо бегемота», – пояснила толстуха и исчезла за дверью ближайшего кабинета.

Я посмотрела ей вслед. Советы все давать умеют, нет бы подсказать, где взять материал для нового романа! Тяжело вздохнув, я добралась до нужного кабинета и сунула голову внутрь.

– Можно?

Невысокий парнишка, худощавый блондин со слегка длинноватым для узкого лица носом, быстро сказал:

– Входите, Виола Ленинидовна, жду, меня зовут Федор.

– Тогда я просто Виола.

– Ну что вы, – закривлялся паренек, – я никак не могу называть по имени известную писательницу.

– Не такая уж я и знаменитая, думаю, что если спросить людей в метро, кто такая Арина Виолова, то вряд ли они сообразят, что это автор двух криминальных романов.

– А вы хотите стать известной? – посерьезнел Федор.

– Не отказалась бы.

– Вот и отлично, именно за этим я и позвал вас. Кстати, я заведую отделом рекламы и пиара издательства, нам следует придумать для вас имидж.

– Что? – не поняла я.

– Слышали высказывание: «Реклама – двигатель торговли»? – улыбнулся Федор.

– Конечно.

– Книги – это товар, и наша задача продать его как можно больше. Вы очень хорошо стартовали, при условии, что станете писать регулярно…

Я поежилась. Господи, ну почему в голове пусто? Отчего меня хватило только на фразу: «В тот вечер шел дождь»?

– …быстро войдете в десятку самых читаемых авторов, – мирно продолжал Федор, – к вам начнут ходить журналисты, кстати, вот уже один, Сергей Сысоев, настойчиво просит ваш телефон. И что вы ему про себя расскажете?

– Ну… что… – замялась я, – правду.

Федор ухмыльнулся:

– Какую?

Я удивилась:

– Разве она бывает разной? Просто правду – о себе, родителях… Он же, наверное, сам станет расспрашивать?

– Милая Виола Ленинидовна, – проникновенным голосом произнес Федор, – расскажите сначала мне о себе ту самую правду, которую собирались изложить Сысоеву.

Глава 4

Я пожала плечами:

– Ничего особенного в моей биографии нет. Училась в школе, хорошо знаю немецкий язык. Высшего образования у меня нет, потому что умерла мачеха и пришлось зарабатывать на жизнь.

– И где вы работали?

Мне стало смешно.

– Вначале в метро, мастером машинного управления.

– Кем? – удивился Федор. – Машинистом?

– Нет, конечно, уборщицей, просто в подземке так красиво зовут поломоек. Потом чистила ковры в Доме моделей… всего и не перечислить. Впрочем, могу принести трудовую книжку. Последние годы преподавала немецкий, частным образом, детям.

– А кто ваши родители?

– Мать была осуждена и давно умерла. Отец тоже сидел, но сейчас ведет себя вполне прилично, работает в фирме, производящей мебель. Он женат вторым браком.

– Вы сами замужем?

– Мой супруг, Олег Куприн, милиционер.

Федор сморщился:

– Не пойдет!

– Что?

– Все.

– Что именно?

– Ну, ваша биография.

– Почему?

– Муж-милиционер есть у Кати Троновой.

– Да? Очень интересно. А почему у меня его не должно быть?

Федор скорчил гримасу.

– Отец-уголовник у Лехи Королева. Там мы вообще построили рекламную кампанию на том, что Леха родился на зоне. Очень здорово вышло. А теперь появляетесь вы! Да, придется думать над новой анкетой.

И он принялся с сосредоточенным видом постукивать остро отточенным карандашом по клавиатуре компьютера.

– Но почему у меня не может быть мужа-милиционера? – тихо удивлялась я.

Федор снисходительно улыбнулся.

– Потому что рекламная кампания Кати Троновой строилась на том, что ее супружник, кстати, он простой преподаватель Академии МВД, рассказывает женушке самые, самые, самые классные случаи. А теперь еще и ты с ментом! Мы что, издательство при легавке?

Я отметила, что парень перестал «выкать», и вздохнула:

– Господи, как же повезло этой Кате! Мой Олег, хоть и настоящий майор, заваленный по брови уголовными делами, никогда ни о чем не рассказывает, прямо слова не выдавишь!

Федор вытащил из футляра трубку.

– Катькин Иван олух. Максимум, что он способен растрепать, это то, какое пиво продают в киоске возле дома. Наверное, твой муж – хороший профессионал, но одна писательница, жена мента, уже есть, второй не надо, ясно?

– Вы меня выгоняете? – испугалась я.

Федор сосредоточенно раскурил трубку.

– Не блажи! Кто же выставит за дверь пишущего автора. Надо просто крепко подумать. Ясно одно: мужа надо менять. И вообще, зачем он тебе?

– Кто? – растерялась я.

– Муж.

– Предлагаете развестись?

– Нет, конечно, – хмыкнул Федор. – Просто придумаем новую биографию. Ну, допустим, ты – дочь рано умерших родителей. Отец всю жизнь провел в Африке, он изучал там местные племена и в результате сгинул в диких джунглях.

– Джунгли, кажется, не на этом континенте, – робко заметила я.

– Погоди, это я так, к примеру. До пятнадцати лет ты воспитывалась в деревне Мамбо-тонго, свободно владеешь наречием кумбо.

– Про такое я даже не слышала!

Федор хихикнул:

– А его и нет. Только кто сумеет проверить? Не перебивай. Потом твои родители поехали на охоту на слонов и погибли. Ты вернулась в Москву. Здесь можно рассказать о бедах. Денег нет, помочь некому, пришлось мыть полы. Народ такое любит. Люди ваще тащатся от чужих неприятностей. Может, сделать из тебя инвалида?

На всякий случай я отодвинулась от его стола: ей-богу, парень, похоже, сумасшедший!

– Но потом, – тарахтел Федор, – потом, однажды ночью, тебе приснился покойный отец, который начал диктовать криминальные романы, и жизнь заиграла яркими красками, потому что папенька не только наговорил книгу, а еще и посоветовал обратиться в самое лучшее на свете издательство «Марко». Усекла?

– Ну…

– И ваще ты вся такая… в перьях.

Я вновь на секунду потеряла дар речи.

– В чем?

– Ну, одеваешься экстравагантно, куришь сигареты с мундштуком, спишь на полу, привыкла в Африке. Питаешься фруктами: ананасами, бананами, манго и коа-коа.

– А что это такое, коа-коа?

– Понятия не имею, – заржал Федор, – тебе лучше знать. Кто из нас вырос в диком племени? Сама понимаешь, муж-мент сюда не катит! Ладно, ступай домой, завтра в пять жду у себя. Имей в виду, нас в отделе шесть человек, слушаться надо всех.

– Но зачем весь этот спектакль? – я попробовала слабо сопротивляться. – Почему бы мне спокойно не жить Виолой Таракановой?

– Ариной Виоловой, – поправил Федор, – детективы пишет не Виола Тараканова, а Арина Виолова. Так вот, мой дружочек, твоя биография неинтересна, никому не нужна. А мы должны возбудить любопытство, заставить людей шептаться: «Вы слышали, Виолова-то!» Вследствие этого вырастет тираж твоих книжек, мы хорошо заработаем, выплатим тебе отличный гонорар, ты купишь мужу-менту личное отделение милиции…

Федор расхохотался. Я смотрела на него во все глаза.

– Ладно, – парень стал неожиданно серьезным, – пошутили – и будет, значит, завтра в семнадцать ноль-ноль познакомим общественность с концепцией твоей рекламной кампании. Вызову-ка я сюда Сысоева и сам дам ему первое интервью. А ты завтра купи газетку «Сплетник», полюбуешься. Главное, что я понял, – ты хочешь стать известной и готова помогать нам.

В полном обалдении я выпала на улицу, добрела до метро и уставилась на новенькую «Экспресс-газету». Через всю обложку шел огромный красный заголовок: «Смолякова глушит коньяк бочками. Известная писательница топит страх в алкоголе». Чуть ниже виднелись синие буквы: «Певца Марио ограбили. У парня сперли коллекцию тараканов, которую он собирал с детства».

Я купила газету, спустилась в метро и принялась перелистывать страницы. Честно говоря, до сих пор я считала, что люди искусства просто не умеют себя вести. Ну звездит у них в голове, поэтому устраивают скандалы в ресторанах и гостиницах, без конца меняют партнеров и заводят в качестве домашних любимцев аллигаторов. Но сейчас мне в голову неожиданно закралась иная мысль: что, если у них есть такие Федоры, которые придумывают рекламные трюки? Может, на самом деле певцы, артисты и музыканты тихие люди, любящие по вечерам смотреть телик?

К Вике Виноградовой я хотела поехать утром, но, проснувшись, обнаружила, что таинственным образом, во сне, получила насморк и кашель. Термометр равнодушно показал 37,5. Представляете, как я обозлилась, сообразив, что теперь придется просидеть пару или тройку дней дома? Визит пришлось временно отложить и сидеть над кастрюлей с горячей картошкой, осторожно вдыхая пар.

К Вике я попала только через несколько дней.

Утром я, правда, попыталась посидеть за письменным столом и даже лихо написала еще одну фразу: «Кругом стояли лужи». Теперь текст выглядел так: «В тот вечер шел дождь. Кругом стояли лужи». Но на этом вдохновение исчерпалось. Я сломала от злости ручку «Бик» и отправилась на Реутовскую улицу. Скорей всего, Виктория на работе, но мне она не нужна, просто брошу письмо в ящик.

Подъезд оказался заперт, дверь щетинилась домофоном. Не успела я подумать, что делать, как щелкнул замок, наружу вышел парень, а я очутилась в темном, холодном подъезде.

Нужная квартира была расположена прямо тут, на первом этаже. Я хотела позвонить, но дверь распахнулась, и в проеме появилась женщина с большой сумкой.

– Вы Вика? – спросила я.

– Ее в больницу положили, – ответила тетка.

– Как? – удивилась я. – Когда?

– Сегодня ночью, вернее, утром, – пояснила незнакомка, пытаясь запереть замок. – Черт, он не поворачивается!

– Дайте попробую, у нас такой же, там надо ключ канавкой вверх засовывать.

Женщина протянула мне связку.

– Что случилось с Викой? – поинтересовалась я, гремя замком.

Тетка устало ответила:

– Отравилась, подробностей не знаю. Я санитаркой в токсикологии работаю. Виноградову привезли около трех утра. Ей к девяти полегче стало, она мне ключи дала и попросила из дома кой-чего привезти: ну, халат, тапки, дезодорант. А вы ей кем приходитесь?

Я хотела было сказать: «Подругой, вот, пожалуйста, передайте Вике письмо», но отчего-то осеклась и произнесла совсем другую фразу:

– Да никем, мы еле-еле знакомы. Работаем в одной конторе. Вика вчера по случайности ключи от сейфа уволокла, а сегодня на работу не явилась, вот хозяин меня и послал узнать, что к чему. Больница-то далеко?

– Рядом, две остановки на автобусе, близко совсем.

– Тогда пошли, помочь вам нести сумку?

– Да она легкая, – ответила тетка, – просто здоровая с виду. Неудобно у постороннего человека в вещах рыться, вот я и схватила торбу, которая в прихожей стояла. Как вас звать-то?

– Таня, – ляпнула я, – Таня Иванова.

И я снова удивилась про себя. Господи, да я становлюсь самой настоящей вруньей, ну отчего не назвала приветливой бабе свое настоящее имя?

– А я Анна Петровна, – улыбнулась санитарка, – всю жизнь по больницам полы мою. Собачья работа, скажу тебе, зарплата маленькая, вот и приходится крутиться, чтобы деньжонок нарыть. Кому судно подашь, кому палату лишний раз протрешь или вот за вещами сгоняешь, копеечка к копеечке, получается рублик.

Сказав последнюю фразу, Анна Петровна поставила сумку на асфальт и провела рукой по растрепавшимся волосам.

Мои глаза скользнули по ее тонким, бледным пальцам… Что-то показалось странным… Но тут, испуская удушливую вонь, подкатил автобус, и мы стали втискиваться в переполненное нутро. Анна Петровна не обманула. Путь действительно занял всего пять минут.

– Вот она, больничка, за супермаркетом, – сообщила санитарка, когда мы, слегка помятые, выбрались наружу, – тебе через главный вход идти, а мне с тылу, где сотрудники просачиваются. Ну, пока, может, еще встретимся.

Я потянула на себя тяжеленную дверь, оказалась в просторном холле и увидела небольшое окошечко с надписью «Справочная».

– Скажите, в какой палате лежит Виктория Виноградова?

Бабка в белом халате, сидевшая по ту сторону стекла, нехотя отвлеклась от книжки. Она перевернула карманное издание переплетом вверх и шмякнула его около допотопного черного телефонного аппарата. Я невольно бросила взгляд на фамилию автора и испытала укол совсем не белой зависти. Смолякова! Ее читают везде.

– Справки выдаем лишь ближайшим родственникам, – каменным голосом ответила бабулька.

– Я сестра Виноградовой.

– Покажи документ.

– Извините, паспорта нет.

– На «нет» и суда нет! – рявкнула старушка и погрузилась в Смолякову.

– Будьте добры, – я решила предпринять еще одну попытку.

Но бабушка молча опустила занавеску. Перед глазами закачалась табличка: «Перерыв двадцать минут». Поняв, что ничего не узнаю, я подошла к милиционеру, сторожившему вход.

– Можно войти?

– Пропуск, – лениво сказал он.

– У меня нет.

– Вход только по разрешению врача.

– Но как же продукты передать?

– Посещение больных с семнадцати до девятнадцати, – довольно вежливо пояснил парень.

– Мне в пять часов нужно быть совсем в другом месте!

– Это не ко мне, – покачал головой охранник, – есть пропуск – пущу, нет – приходите в установленное время.

Потерпев полное фиаско, я решила попытать счастья в окошке, над которым красовалась надпись: «Прием передач».

– Не могли бы вы взять у меня это письмо? – робко попросила я женщину примерно моих лет.

Та отложила книгу. Вновь Смолякова!

– Номер палаты и какое отделение?

– Токсикология, а в какой палате лежит, не знаю.

– Спросите в «Справочной».

– Там только родственникам сведения дают.

– Вы предлагаете мне бегать по коридору, размахивая конвертом? – окрысилась тетка. – Во народ, обнаглели совсем.

И она тоже опустила занавеску. На этот раз появилась табличка: «Идет разнос полученных передач. Новый прием через два часа».

Я вышла во двор и увидела ларек, бодро торгующий всякой всячиной: домашними тапками, халатами, печеньем, газетами.

Секунду я рассматривала ассортимент, а потом сообразила, как поступить.

Через пару минут, купив красные клетчатые тапки с помпонами, я нацепила их на ноги, сунула босоножки в пакет, бросила сверху две газеты, пачку дешевого печенья и отправилась искать служебный вход. Дверь обнаружилась в углу здания, возле нее читал журнал кабаноподобный дядька.

– Эй, ты куда? – бдительно притормозил он меня.

Я выставила вперед пакет.

– Да во двор за газетками сбегала, опять же сладкого захотелось, тут к чаю ничего не дают хорошего!

Секьюрити скользнул глазами по моим ногам, обутым в уродские тапки, и вздохнул:

– Ступай себе в палату, нечего по улице шляться, если лечиться приехала.

Я ужом проскользнула внутрь здания и полетела искать токсикологию. Наверное, Анна Петровна на работе, она покажет мне палату Вики Виноградовой.

Оказавшись в длинном коридоре, я остановила молоденькую медсестру с эмалированным лотком в руках:

– Где мне найти Анну Петровну?

– Спросите на посту, сведения о больных у них, – весьма приветливо ответила девушка.

– Мне нужна ваша санитарка.

– Кто? – удивилась медичка.

– Нянечка Анна Петровна.

– Такой тут нет.

– Как?

– Очень просто. В нашей смене баба Клава, есть еще Ольга Николаевна и Серафима Сергеевна. Если хотите договориться об уходе, идите сейчас в процедурную, баба Клава там пол моет!

Страшно удивившись, я пошла в указанном направлении и нашла в резко пахнущей лекарствами комнате кругленькую бабуську, бодро шлепавшую тряпкой по мокрому линолеуму.

– Вы Клавдия… простите, не знаю отчества.

– Зови бабой Клавой, – улыбнулась старушка, – чего тебе? Говори, не стесняйся, беру недорого, за сутки пятьдесят рублей. Работу исполняю честно. Кто у тебя тут? Пригляжу, как за родным.

– Вы не подскажете, где найти Анну Петровну?

– Это кто ж такая? – удивилась нянечка.

– Она мне сказала, что работает санитаркой, пообещала за моей подругой поухаживать, взяла сто рублей и пропала!

Баба Клава оперлась на швабру.

– Нету тут никаких Анек… Хотя постой, вот гнида!

– Вы кого имеете в виду?

– Да Анька из нейрохирургии! – воскликнула нянечка. – Она это, больше некому. Анна Петровна, с третьего этажа. Ишь, пройда, чего надумала! Клиентов моих отбивать. То-то она сегодня по нашему коридору шмыгала взад-вперед, взад-вперед. Я еще подумала: что ей тут надо? Ступай в нейрохирургию, забери свои деньги. Аньке никто не позволит в токсикологии за людями приглядывать, да и прошу я меньше, всего полтинник.

Я спустилась на этаж ниже, потыркалась в разные двери и наконец попала в сестринскую. Очень высокая и излишне полная женщина буркнула:

– Ищете кого?

– Мне бы Анну Петровну, санитарку.

– Ну, слушаю!

Я растерялась. Эта Анна Петровна совершенно не походила на женщину, которая несла сумку.

– Это вы?

– Да.

– Анна Петровна?

– Именно.

– Другой нет?

Санитарка шумно вздохнула:

– В этой смене работаю я.

– Нет ли другой какой Анны Петровны?

– У нас нет.

– А в больнице?

– Тут пятнадцать отделений, – обозлилась нянечка, – всех знать невозможно.

Сказав эту фразу, она схватила чашку и залпом выпила ее. Я невольно проследила глазами за ее широкой ладонью с короткими, потрескавшимися от тяжелой работы пальцами и обломанными ногтями и вдруг ощутила укол тревоги. Я поняла, что насторожило меня, когда женщина, несшая сумку, поставила ее на асфальт в ожидании автобуса. У той Анны Петровны были тоненькие беленькие пальчики с красиво наманикюренными, покрытыми красным лаком ноготками. Каким это образом, работая поломойкой, можно иметь длинные ногти с необлупившимся лаком?