Дарья Донцова
Метро до Африки
Глава 3
Увы, я плохо знаю живопись и не принадлежу к тем, кто понимает современное искусство. Не так давно я с лучшей подругой Оксаной отправилась на выставку молодых гениев, и мы ушли оттуда в глубоком шоке. Посередине зала, около массивной собачьей будки, раскрашенной в желто-черной гамме, сидел на привязи абсолютно голый мужчина в наморднике. Дядька выглядел мерзко, до Аполлона ему – как мне до Майи Плисецкой. Я тогда подумала: уж если решился предстать перед людьми обнаженным, то хоть вывел бы прыщи на спине и подкачал пресс. Но человек-собака явно не собирался работать над своим телом, очевидно, сам себе он казался неотразимым. Иногда «экспонат» начинал материться, и тогда собравшаяся у будки толпа фраков хлопала в ладоши. Да, забыла сказать: экспозиция называлась «Закат цивилизации». Кроме шедевра в виде мужика с конурой, сильное впечатление на меня произвела гора смятых пакетов из-под сока, вина, молока и прочих жидких продуктов. Из кучи мусора торчала табличка «У мамы день рождения». Оставалось лишь пожалеть несчастную женщину, которая выпила столько разнообразной жидкости. Интересно, она дожила до утра или скончалась от отравления в токсикологическом отделении больницы вечером после банкета?
Прогнав это воспоминание, я протолкалась к картине и обомлела. Холст, размером примерно три метра в длину и два в высоту, выглядел очень мрачно. В центре композиции красовалась фигура крестьянина в грязном рубище – он лежал на спине, подняв вверх ноги, обутые в лапти, а руками прижимал к груди большой батон белого хлеба. Слева высилась здоровенная лошадь, на которой восседал воин, явно представитель татаро-монгольских захватчиков, справа с копьем в руке стоял рыцарь в железных доспехах, около его ног сидела маленькая девочка с куклой, за ее спиной виднелся стол, заставленный едой – в плошках зеленели яблоки, краснели помидоры, синели баклажаны…
Несколько минут я пребывала в ступоре, потом в голову полезли вполне уместные вопросы. Отчего татаро-монгольский захватчик одет в шелковые, расшитые бисером шаровары и почему он обут в домашние туфли с загнутыми вверх носами? Да и у воина не конь, а кобыла (никаких признаков мужского пола у животины нет). Теперь обратимся к крестьянину. Где он раздобыл длинный французский багет? Очень сомневаюсь, что во времена лаптей караваи выглядели подобным образом. Ладно, не буду придираться к хлебу, но вот новая несуразица: откуда появились помидоры с баклажанами? Когда Чингисхан пытался подмять под себя Русь, о диковинных овощах никто среди русичей и не слышал! И с какого боку тут средневековый рыцарь? Каким образом он оказался в Москве? Откуда я узнала, что действие происходит на месте теперешней столицы России? Ну это просто: в правом верхнем углу картины изображена Красная площадь с Мавзолеем, возведенным в тридцатых годах прошлого века (похоже, крестьянин валяется как раз там, где сейчас стоит ГУМ). И уж совсем неясно, отчего сей компот называется «Русь Великая». К этническим россиянам на нем относится лишь селянин с багетом, да и тот не в самом выигрышном положении. Вот дай художник полотну имя «Русь вороватая», хоть часть вопросов отпала бы (по крайней мере, в отношении батона). Где его раздобыл пращур фермера? Да спер со стола у барина, причем, похоже, парижанина, родившегося в конце двадцатого века…
– Замечательно, да? – зазвенел чей-то голос сбоку. – Великая картина!
– Вы абсолютно правы, – согласилась я (в конце концов, если вы приняли приглашение и явились на презентацию, то не следует ругать того, кто затеял фуршет, вас звали не для справедливой оценки творения, а для похвал).
– Хоть он и мой брат, – продолжал тот же голосок, – но я не постесняюсь признать: Андрей гений!
Я обернулась и увидела невысокую полную женщину в излишне обтягивающем ее телеса ярко-голубом платье в мелкий розовый цветочек. Незнакомка явно хотела выглядеть девочкой, поэтому и выбрала трогательный наряд – весь в оборочках, воланчиках и фестончиках. Одеяние было милым, его портила лишь владелица. Даме надо потерять килограммов пятнадцать либо прикрыть жирные складки, нависавшие над коленями.
– Тебе нравится? – фамильярно спросила она меня.
– Оригинальное произведение, – кивнула я.
– Андрей работал над ним со студенческих лет, – вздохнула «девочка». – Вчера позвонил мне и заплакал: «Милая, что же делать? Великий труд завершен, жизнь потеряла смысл!» У брата сейчас тяжелый период.
– Я всегда считала, что, закончив картину, живописец испытывает положительные эмоции, – покачала я головой, сообразив наконец, что разговариваю с Диной.
– Это ремесленник, а не настоящий художник! – возмутилась та. – Вот он счастлив – предвкушает гонорар и потирает липкие ручонки. А подлинный творец вроде Андрюши полон печали, ведь он как бы отпускает от себя свое дитя. Тяжелый, мучительный процесс… Ты когда-нибудь жила с гением?
– Слава богу, нет! – вырвалось у меня.
– Надо немедленно познакомить тебя с Андрюшей, – возбудилась Дина, – стой тут, не двигайся.
Не успела я возразить, как собеседница ринулась в толпу. Чья-то рука опустилась на мое плечо, я вздрогнула, обернулась и увидела Таисию Волкову, слегка пополневшую, но вполне узнаваемую.
– Спасибо, что пришла, – заулыбалась бывшая однокурсница. – Андрюше надо помочь, он яркий талант, а, как известно, в нашем мире способна пробиться только бездарность. Не откажи в любезности, скажи пару слов для программы «Искусство», вон там камера стоит.
– Можно через десять минут? – спросила я.
На лицо Волковой набежала легкая тень.
– Хочешь сначала закусить? Давай поступим так: я наберу тебе полную тарелку всего самого вкусного, а ты уж сделай милость, подойди к телевизионщикам. А то они уже собрались уезжать.
– Пару минут назад ко мне обратилась Дина, – объяснила я, – очень смешная, в детском платьице… Она побежала за братом. Мне велела стоять на месте, вот я и маячу тут. Боюсь, неудобно получится – приведут художника для знакомства, а я ушла!
– Ох уж эта Динка… – покачала головой Тася. – Не беспокойся, она Андрюшу не сможет притащить, Корундов сейчас с Селезневым разговаривает, тот хочет выставить его полотно. Андрюша святой человек, никаких бытовых претензий. Есть обед? Замечательно, он слопает любое блюдо. Нету еды? Прекрасно, выпьет кефира, или чая, или даже, в конце концов, водой из-под крана обойдется. Всегда приветливый, веселый, воспитанный, интеллигентный, начитанный. Он свою бывшую жену буквально боготворил, ни разу с ней не поспорил, а та ему скандалы закатывала. Андрюша молчал-молчал, но затем даже у него терпелка лопнула – собрал шмотки (все в одну крохотную сумку уместились!) и съехал на дачу. Живет теперь в курятнике, без воды, отопления и канализации. Летом хорошо – лес, цветы, птички, а зимой жутко и холодно. Динка ему, конечно, помогает. Вот взялась презентацию устроить, Корундов же абсолютно беспомощен. Давай поторопимся, а то камера уедет…
Словно загипнотизированный коброй кролик, я покорно двинулась туда, куда меня тащила Тася, и сказала в объектив все приличествующие случаю слова. Когда теледеятели утащили аппаратуру, я спросила у Волковой:
– Теперь все?
– Огромное спасибо, – кивнула Тася. – А вот и Андрюша…
Через зал, смущенно улыбаясь, шел милый человек с растрепанными светло-русыми волосами.
– Здравствуйте, – приятным баритоном сказал он, подходя вплотную, – рад встрече.
– Вот и здорово! – обрадовалась невесть откуда появившаяся Динка. – Сейчас оттянемся, закусим… Дашута, водочки?
Меня передернуло от перспективы пить теплый алкоголь в жару.
– Нет, – быстро отреагировала я.
– Тогда коньячку, – наседала Динка. – Я отличный напиток купила. Недорогой, но замечательный.
Я подавила вздох. Не хотелось разочаровывать Дину, но мне-то хорошо известно, что качество спиртного напрямую зависит от его цены. Настоящий коньяк дешевым не бывает!
Перед моим носом появился пластиковый стаканчик, наполненный темно-коричневой жидкостью.
– Держи, – напирала Дина. – А вот и тарталетка с салатом на закуску.
Теперь понимаете, отчего я ненавижу тусовки? Мало того, что вас насильно пытаются напоить отвратительным спиртным, так еще заставляют слопать нечто, утопленное в майонезе.
– Спасибо, но я за рулем, – попыталась я решительно отбиться от Емельяновой.
– Граммулька не помешает, – не дрогнула Дина, – от чайной ложки тебя не развезет.
– Запах останется, – сопротивлялась я.
– Лучше возьмите стаканчик, – шепнул кто-то мне в самое ухо, – иначе она не отстанет. Жуткая прилипала!
Не зная, кто является добрым советчиком, я послушно протянула руку.
– Пей до дна… – затянула Динка.
Пришлось поднести стаканчик ко рту и глотнуть пойло, которое походило на благородный коньяк, как наш мопс Хучик на горного козла.
– А теперь тарталеточку – ам! – насела Динка. – Ну, открывай ротик!
От тарталетки нестерпимо несло самым любимым соусом россиян, который я просто не переношу. Ну скажите на милость, зачем заливать салат майонезом? Исчезает оригинальный вкус продуктов. Если тебе так нравится «Провансаль», то купи его себе и съешь с восторгом. При чем здесь ветчина, яйца, картошка и прочие ингредиенты?
– Давай, давай… – торопила меня Динка. – Нельзя ходить голодной.
Тарелочка с тарталеткой очутилась у моего носа.
– Ой, на улице, кажется, гроза началась! – воскликнул все тот же незнакомый голос, ранее посоветовавший мне взять емкость с бурдой.
Почти все присутствующие повернули головы к большому окну, но Динка не собиралась бросать свою жертву.
– Дашута, жри тарталетку! – приказала она. – Я считаю, что человек должен регулярно подкрепляться. Или ты из тех дур, что сидят на диете? Постоянно считаешь калории и боишься даже посмотреть на хороший кусок хлеба с маслом? Если так, ты довела себя до крайней точки, похожа на скелетину. Страдаешь булемией? Анорексией?
Ошеломленная яростным напором Динки, я помотала головой.
– Нет, просто не хочу есть.
– Так не бывает, – авторитетно заявила бывшая подруга, – человек всегда способен сожрать вкусненькое.
Я окинула взглядом фигуру Динки, состоящую из сплошных валиков жира, и еле удержалась от комментариев.
– Ну… за маму! – зудела Емельянова. – Впрочем, может, тебе, девушке богатой, эта пища кажется слишком простецкой? Или считаешь, что мы выставили тут тухлую дрянь, а? Презираешь нас, живущих от аванса до получки?
В голосе Дины зазвучали истеричные нотки. Присутствующие в зале люди, в том числе один фотокорреспондент, с неподдельным интересом посмотрели в нашу сторону.
– Полагаешь, что я сэкономила на фуршете? – перешла на визг Дина. – Андрюша дал мне деньги, а я дерьма накупила, потому что хотела новые туфли приобрести? Намекаешь на мою вороватость?
И как поступить в данном случае? Швырнуть картонную тарелку со злосчастной тарталеткой на пол и уйти с гордо поднятой головой? Но мне совсем не хотелось затевать скандал, а он неминуемо возник бы – Дина буквально закусила удила. Но почему остальные участники малоприятной сцены усиленно делают вид, что ничего не замечают? Тася и Андрей как ни в чем не бывало беседуют о правильном освещении картины, а около них, постоянно кивая, стоит незнакомая брюнетка. Похоже, это она дала мне совет не перечить Дине.
– Ешь! – топнула ногой Емельянова. – Хватит выеживаться!
Брюнетка исподлобья глянула на меня, потом, пользуясь тем, что истеричка стоит к ней спиной, быстро повертела пальцем у виска. Я взяла тарталетку и запихнула ее в рот. Все понятно – бывшая однокурсница не совсем нормальна, можно было и самой разобраться в ситуации. Разве адекватный человек устроит бучу из-за отказа пробовать угощение?
Жирный майонез растекся по языку, потом проявился вкус холодной картошки, крутого яйца и чего-то очень противного, давно мною не пробованного. Я на секунду замерла, попыталась не жуя проглотить тарталетку и в то же мгновение сообразила: салат сделан из печени трески, а у меня на нее аллергия. Не успела я осознать размеры бедствия, как в носу засвербило, в горле будто кошки зацарапали острыми когтями, к глазам подкатили слезы.
Забыв о приличиях, я оттолкнула Дину, которая с нескрываемой радостью протягивала мне вторую тарталетку, и кинулась к выходу. Где здесь туалет?
Выплюнув непроглоченное угощенье, я принялась тщательно полоскать рот, начисто забыв о макияже. Печень трески для меня – страшная вещь. О своей аллергии я узнала в раннем детстве, когда оказалась на дне рождения у одноклассницы Виты Березиной. Моя бабушка не любила консервы и никогда их не употребляла для готовки, а мама Виты соорудила самый обычный салат: печень трески, яйца, картошка, лук. Мне, семилетней, никогда не пробовавшей ничего подобного, он показался невероятно вкусным, я съела почти всю плошку и… очутилась в реанимации детской больницы…
– Как вы? Ничего? – тихо спросил кто-то.
Я подняла голову, увидела в зеркале отражение брюнетки и ответила:
– Успела добежать. Понимаете, мой организм не воспринимает печень трески.
Незнакомка кивнула.
– Неприятно. Дину когда-нибудь пристрелят. Ужасный характер! Авторитарна до абсурда, все должно быть так, как она хочет. Если человек начинает оказывать ей сопротивление, она устраивает скандал. Бедный Андрюша! Говорят, он мечтал избавиться от своей напористой женушки и сумел развестись, но Дина-то его не бросила, постоянно находится рядом и доканывает несчастного. У нее это называется: «заботиться о самом близком и родном человеке». Все удивляются, как Корундов терпит Емельянову. Кстати, простите, я забыла представиться: Инна. Вот, держите визитку.
– Очень приятно, – пробормотала я и стала рыться в сумке в поисках своей карточки, – рада знакомству.
Право, смешно соблюдать светские церемонии в одном шаге от унитаза, но, если тебе протягивают бумажку с телефоном, элементарная вежливость требует сделать ответный жест.
– Хотите, сбегаю в аптеку и принесу вам лекарство? – заботливо предложила Инна.
– Спасибо, в этом нет необходимости.
– Мне не трудно.
– Не стоит, я в порядке.
– Вы очень побледнели.
– Это от злости.
Инна засмеялась.
– Честно говоря, я удивлена вашим терпением. Обычно люди, к которым Динка пристает подобным образом, не выдерживают и посылают Емельянову куда подальше. Знаете, с каким количеством народа она испортила отношения? Из хороших подруг только Тася осталась, но та святая, и…
Договорить Инна не успела – из моей сумочки понесся звон мобильного. Я взяла аппарат, а собеседница, продемонстрировав хорошее воспитание, тут же вышла из туалета.
Глава 4
– Ты где? – спросил Дегтярев.
– На выставке, – обтекаемо ответила я. – А что?
Полковник кашлянул.
– Ничего. Скажи, какой сегодня день недели?
– Суббота, – изумилась я. – Забыл?
– Ну… в общем… да, – признался приятель, – жарко очень.
– Душно, – согласилась я.
– Голова болит. Кружится, – неожиданно пожаловался Александр Михайлович. – И подташнивает.
– У тебя поднялось давление! Немедленно иди в медпункт, пусть врач даст таблетку.
– Я не на работе.
– Тогда загляни в аптеку и купи, что тебе было прописано, – велела я. – Только не забудь: дозировка пять миллиграммов, и съесть надо полтаблетки.
– Ноги дрожат, – протянул приятель, – в глазах двоится.
Я прислонилась спиной к рукомойнику. Главное сейчас – не показать полковнику своего волнения. Наш бравый боец с преступностью крайне внушаем, и он панически боится врачей. Вероятно, у Дегтярева гипертонический криз, но, если я выскажу свое предположение вслух, он перепугается, и ему станет еще хуже.
– Ерунда, – стараясь казаться беспечной, завела я, – погода меняется, у меня тоже голова раскалывается, скорей всего, идет более жуткая жара или холод наступает. Кстати, ты где?
– Дома, – протянул Дегтярев.
– Замечательно! – обрадовалась я. – Возьми в аптечке лекарства и на диван. Я звякну Оксане, она приедет…
– Я не в Ложкине, – промямлил полковник.
– А где? – изумилась я. – Какое еще место ты называешь домом?
– В смысле, я не дома, а в доме, – начал путано объяснять полковник. – В чужой квартире. Очень прошу, приезжай, мне нужна твоя помощь!
Вот тут я перепугалась до паники. Обычно Александр Михайлович отстраняется от моей заботы и страшно злится, когда я пытаюсь облегчить ему жизнь. Если уж он обратился ко мне с подобной просьбой, дело совсем плохо.
– Милый, ты где? – заорала я.
Вместо того чтобы, как обычно, недовольно вздохнуть и заявить: «Прекрати кричать, слушай внимательно», Александр Михайлович тоном потерявшегося детсадовца ответил:
– Не знаю.
– Это как? – растерялась я и похолодела от ужаса.
Все, допрыгался, заработал инсульт! Сколько раз я твердила полковнику: прекрати есть свинину, холодец и сыр камамбер, сядь на диету, сбрось лишние килограммы, займись бегом… И вот результат беспечного отношения к собственному организму!
– Я в квартире, – простонал полковник.
– Чьей?
– Понятия не имею.
– Говори адрес.
– Он мне неизвестен.
– Тебя заперли?
– Нет!
– Тогда спустись вниз и посмотри на угол здания, авось найдешь табличку.
– Не могу.
– Почему?
– Голова кружится, на бок падаю.
– Хорошо, я сейчас приеду. Только не выключай мобильный, понял?
– Да. Ты же мне поможешь? – по-детски протянул Дегтярев.
– Непременно, – трясясь от волнения, заверила я. – Там есть диван или кровать?
– Я вроде сижу на кухне, – промямлил полковник.
– Отлично. Старайся поменьше шевелиться и ни в коем случае не отсоединяй сотовый от сети. Повтори, как понял…
– Я сейчас затаюсь и не трону телефон. Только поспеши, – послушно отозвался Александр Михайлович и отсоединился.
От покорности полковника у меня началась нервная икота. Трясущимися пальцами я набрала номер телефона. Только бы Артур сидел на месте!
– Пищиков, – бойко отозвались из трубки.
– Артурчик, это Васильева. Ты где?
– Хороший вопрос, – засмеялся журналист. – Тебе правду сказать или соврать?
Неожиданно цепкая рука, сжимавшая сердце, разжалась. Отчего-то Артур всегда действует на меня успокаивающе. Мы познакомились с ним несколько лет назад, я уже рассказывала об этой истории и сейчас повторяться не хочу. Начав отношения врагами, мы постепенно превратились в близких друзей. Пищиков успешно делает карьеру, сейчас он работает в газете «Жизнь» и имеет связи в самых разных областях. Если звякнуть Артурчику и попросить: «Найди мне личный мобильный номер английской королевы», – Пищиков не станет орать: «С ума сошла!» Он лишь уточнит: «Тебе очень надо?» Получив ответ «да», Артур мигом примется за дело. Заветные цифры будут у меня к вечеру, в крайнем случае – к следующему утру.
Артур ради друга пройдет сквозь стены, прогрызет гранитную плиту, пророет носом тоннель под океаном. Смущает ли меня тот факт, что Пищиков служит в газете «Жизнь» и частенько пишет об известных людях, которые, напившись в казино, пляшут голыми на столе? Нет, нисколько. Потому что Артур никогда не врет. Кстати, за отказ напечатать неподтвержденные сведения его с треском выгнали из «Желтухи». Иногда на Пищикова наезжают обиженные знаменитости, пару раз его грозились убить, но Артурчик спокойно отвечает: «Ты плясал голый на столе? Вот я так и написал. Не хочешь таких статей? Не пляши голый, съезди в детдом, подари сиротам пару телевизоров. Я об этом сообщу с радостью. Мне только дай повод сказать о человеке хорошее, непременно его использую».
Вот такой он человек и журналист, Артур Пищиков. И сейчас единственная моя надежда была на него.
– Можешь определить адрес по работающей мобиле? – спросила я.
– С полпинка, – зевнул Артур. – Опять встала на тропу сыска? Бежишь гончей собакой? А что скажет полковник?
– Артурчик, сделай одолжение.
– Вечно я из-за доброго сердца страдаю и ничего за это не имею… – пожаловался в пространство Пищиков. – Ладно, давай номер, включаю компьютер.
Я живо продиктовала цифры.
– Отчего он мне кажется знакомым… – удивился Артур под мерное попискивание.
– Маловероятно, ты с моей приятельницей не встречался, – лихо соврала я.
– Угу… – пробормотал Пищиков, – эге… ага… И как люди раньше работали? Ни компа, ни сотовых. Послушаешь стариков, и слеза по небритой щеке течет. Сыскари носились собаками по Москве, три пары обуви за месяц в лохмотья изнашивали. Ну ваще! Улица Кирсарская, дом один, ориентировочно квартира три или два. Так моргает, словно между стенками находится. Хотя все же два.
– Артурчик, ты гений! – закричала я.
– Благодарность принимается в жидком виде, – серьезно ответил Пищиков и отсоединился.
Выскочив в зал, я сразу увидела Дину. И она меня тоже.
– Мы тебя ждем! – замахала руками бывшая подруга. – Поехали, надо отметить презентацию. Супер прошла!
– Извини, тороплюсь. – Я попыталась обойти хамку.
Но однокурсница оказалась проворной, она вцепилась в рукав моего платья и завелась:
– Если тебя зовут, неприлично отказываться.
– Я не могу принять предложения.
– Загордилась?
– Да! – рявкнула я. – Разбогатела и нос задрала, не желаю иметь дело с простыми людьми, общаюсь теперь лишь с олигархами, остальные в расчет не принимаются.
– Мне плевать на твой расчет, – затопала толстыми ногами Дина, – у меня собственные планы. Сказано – едем гулять, и точка!
Случись подобное не в тот момент, когда я торопилась к заболевшему Дегтяреву, думаю, я сумела бы купировать скандал. Но сейчас все мысли были заняты Александром Михайловичем, поэтому я гневно заявила:
– Я не твоя комнатная собачка! Прощай, Дина, ей-богу, мне некогда.
– Стерва, – прошипела Емельянова. – И всегда такой была, тебя все в институте ненавидели. Увела мужика у Симки Королевой… Сказано – поедешь с нами!
Я с силой отпихнула от себя сумасшедшую. Послышался треск, Дина пошатнулась и села на пол, рукав моего платья остался в ее побелевших от напряжения пальцах.
– Сволочь! Гадина! – понеслось по залу. – Мерзавка!
– Дина, успокойся, – послышалось сопрано Таси, – не стоит нервничать из-за ерунды.
– Зову ее выпить, а она…
Я выбежала на улицу, так и не дослушав, что думает обо мне Дина. Больше никогда не откликнусь на просьбы явно чокнутой Емельяновой! Я не обидела ее, просто вежливо отказалась от алкоголя и вечеринки. Но ведь нет ничего странного в том, что человек не хочет садиться пьяным за руль…
Квартира номер два оказалась на первом этаже. Я толкнула незапертую дверь, вошла в крохотную прихожую и крикнула:
– Дегтярев, ты где?
– Здесь, – прошелестело из узенького коридорчика, – на кухне.
Я кинулась на звук, очутилась в пятиметровом отсеке и сразу поняла, что жилплощадь принадлежит незамужней женщине. Ни одному существу мужского пола не придет в голову повесить на окно розовые занавески с рюшечками и поставить на шкафчик шеренгу кружек с изображением умильных котят. С другой стороны, семейная дама не оставит на самом виду пакет с прокладками и колготки.
– Как ты себя чувствуешь? – бросилась я к полковнику.
Однако не похоже, что у приятеля поднялось давление, – цвет лица у него вовсе не гипертонически-красный, а бледно-зеленый, зрачки во весь глаз, нос заострился. Не знай я Дегтярева много лет, приняла бы его сейчас за наркомана, настолько неадекватно выглядел Александр Михайлович.
Увидав меня, он попытался встать, но потерпел неудачу, его шатнуло в сторону.
– Ой, – выдохнул Дегтярев и глупо засмеялся, – штормит.
Не успев договорить, полковник начал икать.
– Ты пьян! – возмутилась я.
– Никогда не употребляю на работе, – еле сумел произнести Дегтярев. – Сама знаешь, только дома позволяю себе бутылочку пивка.
И это правда. Александр Михайлович плохо воспринимает алкоголь. Вернее, он спокойно может выпить много спиртного и не поморщится, но утром загулявший полковник будет мучиться жестоким похмельем! Кстати, ему станет плохо даже от не очень большой дозы крепкого напитка. Зная эту особенность своего организма, Дегтярев давным-давно перешел на пиво, он и впрямь никогда не смешивает службу с весельем.
На всякий случай я потянула носом воздух (господь наградил меня нюхом собаки, натасканной на взрывчатку). Если даже Александр Михайлович просто полизал рюмку из-под коньяка, я непременно учую запах. Но нет! От приятеля исходил слабый аромат лосьона после бритья, а от пиджака несло сигаретным дымом. Очевидно, полковник долго находился в компании куривших людей: либо сидел на совещании, либо в комнате для допросов. Это мне он делает резкие замечания при виде пачки моих тоненьких ментоловых сигарет, а коллегам и задержанным наш толстяк лекций о раке легких не читает.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я.
– Не знаю, – растерянно ответил приятель.
– Пришел в гости?
– Нет… Не помню…
– А кто хозяйка?
– Понятия не имею, – вздохнул полковник.
– Но ты же зачем-то сюда приехал?
– Вроде да.
– Квартира не конспиративная, – принялась я рассуждать вслух, – выглядит жилой, следовательно, тебя могли привести сюда либо личные, либо служебные дела.
– Ага, – покорно согласился Александр Михайлович и опять, словно детсадовец, добавил: – Увези меня отсюда, очень голова кружится.
– Хорошо, – быстро согласилась я, – давай попытаемся уйти.
Дегтярев попробовал встать и тут же шлепнулся назад на табуретку.
– Не получается, – растерянно заявил он.
Я выхватила из сумки телефон.
– Сейчас вызову врача.
– Нет, нет, нет, – забеспокоился полковник, – ни в коем случае.
– Почему? – нахмурилась я. – Думаю, твой организм среагировал на смену погоды. Вчера вечером лил ливень, а сегодня с утра было уже тридцать градусов жары, даже у памятника Юрию Долгорукому от такого зигзага давление заскачет.
– У меня есть предчувствие, что назревают большие неприятности, – вдруг заявил полковник. – И чем дольше я тут сижу, тем оно сильнее. Не надо врача, я смогу спуститься вниз, дай руку.
После некоторого колебания я выполнила просьбу Дегтярева. Александр Михайлович с явным трудом встал, и мы медленно побрели в сторону входной двери.
Очутившись в прихожей, я спохватилась.
– А где твой портфель?
– На кухне, – ответил полковник.
Я прислонила приятеля к вешалке и пошла назад. Меньше минуты мне потребовалось, чтобы понять: портфеля там нет.
– Нашла? – поинтересовался Александр Михайлович.
– Нет, – ответила я.
– Он должен быть там, – занервничал Дегтярев. – Я всегда ношу при себе ключи, кошелек, очки, документы.
– Может, ты забыл, где оставил портфель? – осторожно предположила я.
– Никогда ничего не теряю, – отчеканил приятель и стал похож на прежнего Дегтярева. – Я крайне аккуратен и, в отличие от некоторых, не лишаюсь ума при виде тарелки с изображением собачки.
У меня слегка отлегло от души. Слава богу, Александр Михайлович начал нападать, это верный признак хорошего самочувствия.
– Сделай одолжение, посмотри в ванной, – предложил толстяк. – Я всегда, придя с улицы, мою руки, вполне вероятно, что портфель стоит возле раковины.
Но и в крохотном совмещенном санузле не было дорогого изделия из крокодиловой кожи, подаренного полковнику Зайкой на Новый год. Машинально я пробежалась взглядом по шеренге дорогих парфюмерных и косметических средств – сплошь новинки лучших фирм, – затем шагнула в сторону одной из комнат.
– Туда я не заглядывал, – остановил меня Дегтярев.
– Уверен?
– Абсолютно. Сразу прошел на кухню.
– И кто тебе открыл дверь? – заинтересовалась я.
Полковник потер затылок.
– Не помню, вроде она была не заперта.
– Может, ты просто забыл? Заглянул, предположим, в гостиную, оставил там портфель и ушел на кухню? – предположила я. – Надо поглядеть.
– С тобой бесполезно спорить, – устало заявил полковник, – легче согласиться, чем отстаивать свою позицию.
– Думаю, что отстаивать собственные взгляды следует лишь по принципиальным вопросам, – не удержалась я от замечания и распахнула белую, кое-где ободранную створку.
Взору открылась не очень большая, просто обставленная комната. Бордовый ковер с традиционным орнаментальным рисунком стекал со стены на софу, с потолка свисала обычная трехрожковая люстра, в углу маячил узкий стол, чуть поодаль стоял огромный буфет – настоящий монстр, занимавший большую часть жизненного пространства. Но комната почему-то выглядела нежилой. Если в кухне можно было сделать вывод, что хозяйка дома не утруждает себя наведением порядка (колготки и упаковка прокладок, брошенные на самом виду, свидетельствовали о том, что ей не свойственно класть вещи на место), то гостиная вообще выглядела так, словно сюда давно не ступала нога человека. Ковер был покрыт ровным слоем пыли, серый налет лежал на мебели. В довершение картины возле буфета стоял здоровенный мешок, в котором явно находился какой-то строительный материал. «Вечная пломба», – гласила надпись на упаковке. И пахло в гостиной так, будто здесь год не открывали форточку.
Я еще раз внимательно осмотрелась, отметив, что на полу валяется тряпичная кукла с фарфоровой головой. И никакого намека на портфель. Вот только между допотопным буфетом и столом имеется пространство, а с порога не видно, что там…
– Говорил же, я не заходил внутрь, – подал голос Дегтярев.
– Минуточку! – бодро воскликнула я и, сделав пару шагов, заглянула в укромный уголок.
Взгляд натолкнулся на молодую женщину, которая очень тихо сидела на полу. В первую секунду я изумилась. По какой причине хозяйка затаилась и молчит? Но потом мою спину закололи сотни булавок. Глаза незнакомки широко открыты, веки не мигают, рот слегка открыт, нижняя челюсть отвисла… И скорчилась девушка как-то не по-человечески, вывернув ноги, – в такой позе долго не продержаться. К тому же от тела исходил едва различимый неприятный запах.
– Дегтярев, – прохрипела я, с трудом подавив желание заорать и кинуться прочь, – говоришь, не совал сюда нос?
– Ну… да, – с легким сомнением ответил полковник, – вообще-то я плохо помню…
И тут я увидела портфель – он стоял на самом виду, у дивана. Оставалось удивляться, почему я не заметила его сразу.
Сжав волю в кулак, я наклонилась, схватила кейс, вылетела в коридорчик, отодрала полковника от вешалки и (откуда только силы взялись?) быстро дотащила его до выхода из подъезда. Надо отдать должное Дегтяреву – он шагал молча. Изредка Александра Михайловича шатало из стороны в сторону, один раз он чуть не упал, но в целом мы благополучно добрались до моей малолитражки.
Усадив приятеля на заднее сиденье, я спросила:
– Где твоя машина?
– Не знаю.
– Ты приехал сюда на метро?
– Не помню.
– Попытайся сообразить, зачем приехал на Кирсарскую улицу?
– По работе, – вдруг бойко заявил полковник.
– Здорово! – обрадовалась я такому прогрессу. – Дальше…
– А мне нечего рассказывать, – вяло ответил полковник и внезапно захрапел.
Я вцепилась в руль. Очень хорошо, что Александр Михайлович заснул, он не станет скандалить, узнав, куда едет. А доставлю я полковника прямиком в клинику к Оксане, пусть она осмотрит Дегтярева. Конечно, Ксюня хирург, но я доверяю ей больше, чем всем невропатологам мира, вместе взятым.
